Месть

Глава 30 Десятый пал

Следующие несколько недель Тор знакомился со своими детьми. Сердце Лесов укрывало их от всего мира с его тяготами и тревогами, и это было восхитительно. Порой Тору казалось, что его сердце вот-вот разорвется от радости. Правда, Лаурин то и дело спрашивала, почему он так на нее смотрит, а Гидеон замечал, как отец садится к нему поближе, чтобы касаться его плечом. Мальчику это нравилось, но он ничего не говорил отцу, боясь спугнуть свое счастье.

Для Тора это было особое время. Он целые дни проводит с этими чудесными детьми… Ему хотелось петь. И однажды он запел, несказанно удивив всех, кто был рядом. Да, он был счастлив, по-настоящему счастлив.

Лаурин уже влюбилась в своего отца. Любовь дочери, величайшая из всех ценностей. Тор видел, как девочка радуется каждой минуте, которую делит с ним, с какой теплотой отвечает на его любовь. Он чувствовал, как страдало это прелестное дитя, лишенное родителей. А теперь она обрела отца и так боится его потерять… И никогда не потеряет. Он этого не допустит.

Совсем не таким был Гидеон. К тому времени, как он попал в Сердце Лесов, его нрав уже сложился. Мальчик смирился со своим одиночеством и жил в ладу с самим собой. Да и голова у него золотая, думал Тор, глядя на сына. Такие, как он, ведут за собой сотни людей, а сила у него словно сочится из каждой поры. Стоит лишь прикоснуться к его разуму – просто прикоснуться, не для того, чтобы поговорить мысленно и можно почувствовать, как она бьется в нем, точно могучее сердце. Но Гидеон не осознавал, как велика его сила, как не осознавал своей красоты. Можно не сомневаться: эта скромность еще не раз выручит мальчика.

Сердце Лесов было подобно дому радушных хозяев, и дети были так же счастливы, как их отец. Тор, Саксен и Клут то и дело вспоминали волшебные девять месяцев, которые они провели здесь с Элиссой после побега из Карембоша. Однако все трое знали: счастью не суждено длиться долго. Впрочем… Это время дано Тору, чтобы наслаждаться покоем и учить детей, и не стоит тратить его на ненужные сожаления.

Гидеон и Лаурин жаждали узнать о своих родителях как можно больше. Оба уже забыли свое детство – даже Лаурин не могла вспомнить, что было, как она выражалась, «до Таллинора». Ни брата, ни сестру это не беспокоило. Правда, им было от души жаль Соррель, и особенно страдала Лаурин. Старушка была с ней первые дни ее новой жизни.

По совету мудрого Клута Тор рассказывал детям о том, как жил раньше он сам и как жила его мать, что он знает о странном путешествии, которое ему предначертано. Саксен вот уже несколько дней бродил где-то в лесу, и Тор не преминул этим воспользоваться.

В тот день они неторопливо завтракали на траве, а потом он продолжил свой рассказ, который уже близился к завершению. Тор ничего не скрывал от детей, он вспомнил даже сны об Орлаке. Почему-то ему казалось, что больше всего им понравится история о превращении Клута. Однако повесть о его последних странствиях породила такой поток расспросов, что он растерялся. Но Гидеону и Лаурин надо было непременно узнать, почему он вернулся в Сердце Лесов, чтобы ждать их.

Гидеон недоверчиво покачал головой.

– И теперь наша мать – королева этой страны?

– Насколько я понимаю, да, – ответил Тор. И что ты об этом думаешь? – Лаурин, как всегда, смотрела в корень. – Что ты чувствуешь?

Тор вздохнул. С самого начала он пообещал себе, что будет говорить со своими детьми начистоту.

– Опустошенность. Злость. Боль. Как будто сердце разлетелось на части. Может быть, я понимаю ее… надеюсь, – добавил он и смущенно улыбнулся. Эта рана еще не успела затянуться.

– Но ведь это могла быть ошибка, – с надеждой воскликнул Гидеон.

Тор покачал головой.

– Нет, сын. Я читал послание, переданное королеве Кипреса. На нем была королевская печать, а я хорошо помню, как она выглядит. К тому же ваша мать необыкновенно красива. Как ты, Лаурин.

Ущипните меня, подумала Лаурин. Она все еще не могла поверить, что кто-то может ей такое сказать – даже отец. Как известно, для любого отца нет девушки краше дочери.

– Любой король полюбил бы ее, – чуть слышно добавил Тор.

– А Гот? – Лаурин поспешила сменить тему. – Насколько он для нее опасен? А для нас?

Тор поднес к губам глиняный кубок со сладким вином и сделал глоток.

– Не знаю. Я почему-то уверен, что он опять затаится. А потом появится снова, чтобы сеять зло. Но теперь я найду его первым. Вашу мать уже предупредили, а кто предупрежден, тот вооружен.

– Отец… – робко перебил его Гидеон. – Мы еще ни разу не говорили о Триединстве, хотя ты о нем упоминал. Причем тут мы с Лаурин?

– Ты прав, – Тор кивнул. – Просто я не знаю, о чем говорить. И тем более не знаю, как вы с этим связаны – потому что в этой жуткой паутине все связаны со всеми. Это я могу сказать точно. Что же до Триединства, для меня это нечто необъяснимое, как и для Меркуда. Но у нас нет другого оружия, которое поможет нам сокрушить Орлака. Поэтому мне придется продолжать поиски, иначе все, что нам довелось пережить, будет напрасно.

– Может быть, это мы? – подала голос Лаурин. Отец и сын повернулись к ней. – Я хочу сказать… нас же трое, и теперь мы снова вместе.

– Может быть, – согласился Тор. – Это первое, что приходит в голову. Но мне кажется, нам кто-то должен дать знак. Сердце Лесов, Лисе… Если Триединство обретено, мы об этом узнаем. Пока знака не было, и мне кажется, что ты ошиблась.

– Что ты собираешься делать, где искать? – спросил Гидеон.

– Всему свое время. Для начала вам надо пожить в Сердце Лесов и набраться сил. А потом мы отправимся в Тал. Вам пора встретиться с вашей матерью.

Что-то смущало Тора. Лаурин поняла, что вселяет в него нерешительность.

– Икак, по-твоему, она примет эту новость?

Тор грустно улыбнулся.

– Гнев вашей матери пугает меня больше, чем ярость Орлака.

Дети улыбнулись, но уже знали, что и в этой шутке есть доля истины. Судя по рассказам Тора и Саксена, у их матери был весьма крутой нрав.

– Я не знаю, Лаурин, – продолжал Тор. – Не забывайте, какую боль, какие страхи она пережила, чтобы вы появились на свет. О тебе, Лаурин, она даже не знает. Хуже того, она уверена, что Гидеон умер, едва родившись. Она видела мертвого младенца – его показали ей нарочно, чтобы она поверила. Можете ли вы представить, что значит для матери потерять ребенка? И вот теперь оказывается, что ее сын все эти годы был жив и здоров, что от нее скрыли рождение второго ребенка. И все это устроил я. Я все знал и обманул ее, я позволил Соррели спрятать вас… Три обмана за раз. Знаете, как говорят? Хочешь разозлить женщину – обмани ее.

Гидеон и Лаурин кивнули.

– Наконец, мне придется признаться, что я позволил ей увидеть свою смерть. Она очень любила меня – так сильно, как я сам люблю ее. Однако я допустил этот обман. Элиссе пришлось смотреть, как убивают единственного человека, которого она могла бы любить, оплакивая умершего сына. Как вы думаете, что она почувствует, когда я явлюсь к ней, живой и здоровый? Выходит, что я снова солгал ей, снова предал ее? – Тор заметил испуг и тревогу на их лицах и торжественно произнес. – Посему предлагаю нам всем надеть латы!

Две сияющие улыбки подсказали ему, что грозу отнесло в сторону, однако тучи еще не развеялись.

– Если кому и надо надеть латы, то это мне. Конечно, ваша мать будет потрясена, узнав о том, что вы живы… но она полюбит вас. Клянусь. Вы – ее плоть и кровь.

– Твоя тоже, отец, – заметила Лаурин. – Ябуду тебя защищать.

Тор ощутил прилив нежности. Какая она гордая и смелая, его дочь! Но ей понадобится вся ее смелость, вся ее сила, чтобы выдержать то, с чем им суждено столкнуться. Хорошо бы снова услышать Лисе… Она уже давно не являлась Тору во сне. Сколько времени у них осталось? Мало, очень мало. И лучшее, на что его можно потратить – это на обучение детей.

Он будет учить их, как его самого когда-то учил Меркуд. Гидеон обладает огромной силой, но не умеет подчинить ее себе. Это нужно исправить. Лаурин будет более искусна, и главное – научить ее принимать верные решения. Она должна знать, когда можно, а когда нельзя творить волшебство.

Итак, до следующего Восьмерика они остаются в Сердце Лесов, а потом отправятся в Тал. Этого будет достаточно, чтобы дети научились пользоваться своим даром… а он сам сможет собраться с силами и набраться мужества перед тем, как снова встретиться с Элиссой.

В то время как дети беседовали с отцом о своей матери, королеве Таллинора, сама она стояла посреди дворцовой кухни и пробовала заварной крем, которому предстояло стать украшением сегодняшнего пира. Еще один пир, который король устраивает в ее честь. В честь ее Дня Наречения. Несколько дней назад Элиссу угораздило сообщить королю, когда ей дали взрослое имя… И вот теперь во дворце будет пир, а в городе – представления.

– Столько шуму из ничего… Право, Лорис, не стоит, – она в который раз выговаривала мужу, но больше злилась на саму себя.

– Не спорь, любовь моя. Мне нравится потакать твоим сумасбродствам. Никаких возражений. И пир ты должна устроить по своему вкусу. Все будет так, как решите вы с нашей почтенной поварихой. Главное, чтобы еды хватило на всех, кто пожелает прийти и выразить тебе свое почтение. Ну, вино музыка, певцы – это как повелось. Саллементро может сочинить песню в твою честь.

Элисса застонала.

– Как? Еще одну?

– Хоть десять – этого все равно не хватит, чтобы воздать тебе должное. Насколько мне известно, в Тал пожаловал хор Мальери – самые прекрасные голоса, которые только можно представить. Они должны спеть на бесплатном представлении…

Лорис продолжал размышлять вслух, но Элисса уже не слушала. Во имя Света, ей снова предстоит выйти на балкон! Она едва успела оправиться после своей свадьбы. Казалось, весь Таллинор собрался на главной площади перед дворцом, чтобы славить новобрачных. Но Элиссе было не до веселья.

Несколько лет назад с этого балкона она наблюдала за казнью Тора. И теперь ужасные воспоминания ожили, словно все случилось вчера. Элисса была потрясена. Ей пришлось опереться на руку Лориса. Страшное видение снова стояло у нее перед глазами, и от него было не избавиться.

Да, Лорис наслаждается любовью и вниманием своих подданных, которые его по-настоящему любят. А она до сих пор вздрагивает, когда кто-то называет ее «Ваше величество». Они женаты почти три месяца, и она по-прежнему чувствует себя самозванкой, которая занимает чужое место. Когда Элисса жаловалась мужу, он только смеялся, целовал ее и умолял прекратить эти разговоры. Но в покоях, отведенных Элиссе, все еще витал аромат духов, которыми пользовалась Найрия. Словно воспоминания.

– Ну так побрызгай своими, – советовал Лорис. Но от его советов толку мало. Он слишком любит ее, и возражать бессмысленно.

Кроме того, Элиссу беспокоило, что жители Таллинора слишком быстро приняли ее. А ведь они так любили королеву Найрию! Но старый Корин, верный слуга короля, рассказал ей, какая долгая память у людей.

– Они никогда не забудут отважную девушку, которая гордо смотрела, как убивают ее любимого. Это самая страшная смерть, какую только можно придумать, и смотреть на такое страшно. Люди никогда не осуждали вас, Ваше величество. Они жалели вас и страдали вместе с вами. От того, что сотворил с вами этот мерзавец Гот, не заплачет только каменное сердце. И когда почтенный Гинт умер, все мы хотели бы разделить ваше горе.

Элисса почувствовала, как по щекам текут слезы.

– Спасибо, Корин, – прошептала она, благодарная ему за мудрый и своевременный совет.

– Позвольте им любить вас, Ваше величество. Лучшей подруги для нашего государя не найти. И они это видят. Вы – воплощение Таллинора и всего лучшего, что в нем есть. Милосердие, красота, утонченность, любовь к земле, простым людям, зверям и птицам… Вы уже открыли пять школ и на этом не остановитесь. Обучая детей, вы заботитесь о будущем, но не забываете и прошлое. Вы знаете травы, вы носите знак Неприкосновенной. Земля Таллинора говорит вашими устами.

Старый слуга умер через два дня после этой беседы, и никто не оплакивал его так горько, как Элисса. Его мудрые слова все еще звучали у нее в ушах. Да, она должна доверять себе. Она – новая королева Таллинора. Только так она сможет завоевать уважение подданных.

Пусть она носит одежды из дорогих тканей, спит на шелковых простынях, пусть ей прислуживают тысячи слуг, но в душе она все равно остается Элиссандрой Квин из Пустошной Топи. И пусть придворные убеждают ее одеваться богаче, приказывать слугам, а не просить их. Она будет поступать так, как ей нравится.

Найрия, которой она восхищалась, могла порой показаться надменной, но это была лишь привычка держать себя особенным образом, которая в крови у высокородных. Работая секретарем у Лориса, Элисса почти все время находилась рядом с ним и поняла: получив трон по наследству, он никогда не позволял себе недостойных поступков и не уставал доказывать свое право носить корону. Король должен заслужить доверие подданных, говорил он.

Нет, раз уж ей суждено было стать королевой, она будет править так, как может и считает нужным. По-своему.

Вот почему сейчас она находилась на кухне. Вот почему она, закатав рукава нарядного платья, взбивала заварной крем, да так усердно, что на лбу выступили бисеринки пота.

– Ну как? – она сунула деревянную лопаточку в смесь и протянула поварихе.

Толстуха обожала Элиссу. Их дружба носила оттенок грубоватой доверительности, которую обе считали необходимой.

– Вряд ли я могу сказать Вашему величеству, что мне не нравится.

– Говори проще, – Элисса улыбнулась. – Повелеваю тебе придираться.

– Ну… – повариха попробовала пышную желтую массу на лопаточке. – Восхитительно, Ваше величество.

Элисса всплеснула руками.

– Правда?

– Правда, – отозвалась повариха, которая и в самом деле не кривила душой. – А теперь перелейте его в чистую кастрюлю – Джое вам поможет. К вечеру застынет. Вы все на лету схватываете, Ваше величество.

– Мне так понравилось готовить, – призналась Элисса, утирая лоб рукой.

– Вижу, вижу, – толстуха положила на стол свою любимую поварешку. – Только не увлекайтесь. Вам уже наверх пора. Так что ступайте в свои покои и готовьтесь к празднику. Как вы покажетесь благородным господам в таком виде? Мокрая, пунцовая, что твоя роза… Ступайте, ступайте, моя милая королева, а то Его величество устроит мне взбучку.

Элисса надула губки. Спрятаться бы здесь, на кухне… Но повариха права: нужно готовиться к празднествам. Не то, что она не была благодарна людям, которые окружили ее таким вниманием – напротив, оно ей льстило. Но за что ей все это?

Она вытерла руки, поспешила в свои покои… и на самом пороге столкнулась с Джилом, который тоже туда направлялся.

– Ты меня ждал? – удивленно спросила Элисса.

Юноша наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Похоже, мама, никто не знает, где тебя искать. Ну кому придет в голову искать королеву Таллинора на кухне? Королеву, которая расхаживает по дворцу с ног до головы в… Что это? Мука?

– Ох, успокойся. Идем давай выпьем с тобой холодного эля.

– Эля?!

Элисса подмигнула.

– Только не говори Его величеству, что я пристрастилась к легкому таллинорскому элю. Он из кожи вон лезет, пытаясь приучить меня к изысканным винам.

– Это будет наша тайна, обещаю, – сказал Джил и последовал за ней.

Когда дверь приемной захлопнулась, Элисса приказала ему сесть, приказала слуге принести два бокала эля и занялась туалетом. Какая же она красавица… Разглядывая ее, Джил никогда не переставал этому удивляться. Умывшись и сменив свое повседневное платье на длинную мягкую сорочку, Элисса казалась беззаботной и совсем юной. Впрочем, Джил знал, что его приемная мать и в самом деле молода: она лишь недавно встретила свое двадцать пятое лето. Но много ли в королевстве женщин, которые, будучи моложе, сравнятся с ней красотой?

Он боготворил Элиссу. Да, свою родную мать, которая любила его всем сердцем, он никогда не забудет. Но с недавних пор Джил считал матерью Элиссу. Когда он впервые назвал ее мамой, она заплакала. То слово само сорвалось у него с губ, но после юноша звал свою наставницу только так: он уже понял, что ей это нравится. Да и сам он гордился, что может звать ее матерью… и думать о ней, как о матери. Это было на удивление просто.

Саксен понимал его. Именно клук сказал Джилу, что ему не стоит корить себя за то, что какая-то женщина заняла в его сердце место матери. Любовь матери и ребенка – самое чистое и святое, что есть на свете, а если они не связаны узами крови… Какая разница? Элисса любит его, как сына, а ему не надо бороться с собой, чтобы считать ее матерью – нужны ли другие доказательства тому, что они связаны этими чудесными узами? Но больше всего Джила успокоил другой довод клука. По его словам, родная мать Джила страдала, оставив своего сына в этом мире, но теперь может избавиться от чувства вины и, перенесясь в другие сферы, найдет там успокоение.

– В любом случае… – клук рассмеялся и похлопал мальчика по спине, – кто не любит Элиссу?

Теперь Джил смотрел, как его мать угнездилась на своей любимой софе. Королева Таллинора… Порой ему было трудно в это поверить. Но король без ума от его матери. Они были удивительно красивой парой, их смех часто оглашал коридоры и переходы дворца. Да, его мать счастлива, и народ Таллинора, оплакав королеву Найрию, снова радуется, глядя, как крепнет их любовь.

– Когда начинаются торжества? – спросил Джил, зная, что этот вопрос вызовет у нее раздражение. И правда, Элисса поморщилась.

– В семь. Знаешь, Джил, мне потребуются годы, чтобы к этому привыкнуть.

– Не выдумывай, мама. Ты же прирожденная королева, – он склонился, чтобы поцеловать ее в лоб. – Ты просто этого не понимаешь.

– Ты говоришь совсем как Его величество.

Она снова поморщилась, но на этот раз причина была иной. Джил не догадывается о правде, которая скрывается за этими словами. Но он становится все больше и больше похож на отца, и скоро придется рассказать, почему. Какое-то время можно уходить от разговора, но ничего хорошего из этого не выйдет. Шила в мешке не утаишь. Кое-кто из придворных и слуг уже заикаются о том, что помощник прайм-офицера слишком много времени проводит в обществе короля и королевы. «Он подражает королю, так же ходит, так же разговаривает, даже внешне на него похож». Вот что как-то раз случайно услышала Элисса. Так оно и есть, но ее беспокоили не разговоры, а то, что Джил не знал правды. Он такого не заслужил.

Несомненно, многие во дворце завидуют Джилу: не успели оглянуться, а его уже назначили помощником прайм-офицера. Еще бы, этот юнец уже командует ратниками, которые ему в отцы годятся! Спасибо Свету за Херека, за его мудрость, за его советы и наставления. Он бывалый воин, на него всегда можно положиться, но главное – он согласился с назначением Джила. Когда Элисса спросила прайм-офицера, тот с удивительной прямотой заявил, что Джил – единственный из всей королевской стражи, которого он сам бы назначил своим преемником.

– Парню будет нелегко добиться уважения, Ваше величество, – сказал ей Херек, – но у него для этого есть все. Думаю, он справится.

– Я тоже на это надеюсь, Херек. Ради его блага… Верьте в него, Ваше величество. Я доверил бы ему даже защищать вашу жизнь. Будет хорошо, если парень начнет учиться как можно раньше. Если что-то со мной случится…

Элисса не дала ему договорить. Херек всегда ей нравился. Он всегда говорил прямо, не играл словами, не льстил и терпеть не мог пустой болтовни. Он был всей душой предан Таллинору и его войску, но не тратил лишних слов и не любил шутить, и порой это трактовали превратно. Элисса знала, какое доброе у него сердце: этот человек заботился о ней в первые месяцы после гибели Тора. А как можно забыть сострадание, которое он выказывал Тору во время казни? Саксен тоже уважает Херека. Элисса не желала даже слышать эти намеки на близкую смерть прайм-офицера. Да и Джилу понадобится еще много лет, прежде чем он сумеет сменить Херека на посту.

Благодаря стараниям Саллементро музыканты превзошли сами себя. Еще бы, они играли для короля и королевы Таллинора… а те танцевали от души, подавая пример гостям. После череды быстрых танцев Саллементро дал танцующим передышку и спел песню, которую сочинил для королевы в честь ее Дня Наречения. Песня была веселая, и скоро припев подхватил не только хор, но и все, кто находился в зале. Элисса, растроганная, утирала слезы. Но вот снова заиграла музыка, гости покинули кресла, и Лорис повел свою супругу с возвышения, на котором стояли их троны. Танец назывался «Обдираем иву».

– Давай отдохнем, – взмолилась Элисса.

Лорис расхохотался так, что под потолком огромного зала откликнулось эхо.

– Если до конца вечера на твоих прелестных ручках не появится ни одного синяка, завтра жди повторения. Ты знаешь правила. Если ты станцевала «Обдираем иву» и не получила синяков, значит, плохо танцевала.

– Ты мучитель, не знающий жалости, – шепнула королева, прежде чем ее сияющий супруг яростно закрутил ее и подтолкнул к следующему танцору. В конце концов, ей больше нет нужды выходить на балкон, напомнила себе Элисса, и от этого на душе стало легче. Ее подданные увидели своих правителей, поели, выпили, а теперь разошлись и веселились кто где пожелает. Элисса помнила, как милостиво улыбалась, а с площади неслись крики. Люди приветствовали ее, желали долгих лет и всего, всего наилучшего.

После «обдирания ивы» все утомились и расселись по местам. Слуги сновали по залу, поднося разгоряченным танцорам кружки с элем и кубки с легким холодным вином. Вот кому не до веселья, так это королевской страже: сейчас воины ходили по городу и следили за тем, чтобы веселье не стало слишком бурным. А сам Джил… Элисса только успела о нем подумать, как юноша пересек зал и подошел к ней.

– Не смей, Джил, – предупредила она, приподнимаясь в кресле.

– Следующий танец – мой, Ваше величество. Неужели вы откажете своему сыну, простому воину, на глазах у всех? – он низко поклонился.

– Ты знаешь, что я ненавижу вас обоих? – Элисса бросила гневный взгляд на Лориса и Джила. Заговорщики… Она мельком отметила, что улыбаются они одинаково.

– Клянусь тебе, Элисса, это последний, – прошептал Лорис. – А потом я спасу тебя, уведу наверх и…

– Идем, Джил, – перебила Элисса и, не удержавшись, шепнула ему на ухо: – Не знаю, что тебя больше утомит – танцы или… то, о чем ты подумал.

Спускаясь в зал, она бросила испепеляющий взгляд на Саллементро, который тоже участвовал в заговоре. Музыканты заиграли что-то вроде веселой деревенской джиги, и это было неспроста.

– О, «Милый демон», моя любимая, – сказал Джил, услышав, как Элисса застонала. Он наслаждался.

– Я велю казнить Саллементро.

Но тут любящий сын закружил ее, и Элиссе показалось, что все яства, которыми ее потчевали на пиру, сейчас попросятся наружу. Она всегда считала, что в этом танце есть что-то несправедливое: женщинам приходится кружиться волчком, а мужчины, которые заставляют их это делать, только притопывают.

Нет, надо остановиться – голова уже идет кругом… Но тут виски расколола невыносимая боль. Элисса даже не поняла, остановилась она или продолжает танцевать. А музыканты? Она видела, как на лице Джила появляется тревога, как он предлагает ей руку. Его губы шевелились, но Элисса ничего не слышала. Исчезли все звуки, лишь в ушах стоял зловещий гул.

Ей стало страшно. Элисса огляделась, ища глазами Лориса. Король уже бежал к ним, бледный от ужаса.

Потом гул в ушах прекратился, и она услышала звуки. Наверно, она не забудет этого до конца жизни… Истошный вопль мужчины, потом страшная тишина и тихий шепот. Шептались двое, но Элисса не могла разобрать ни слова. И снова крик, исполненный муки. Казалось, от этого звука ее череп разлетится на куски. Это кричало Сердце Лесов. Боль стала нестерпимой, и Элисса без чувств упала в объятия короля.

В зале началась суматоха. Музыка стихла, гостям было уже не до веселья. Джил отдавал приказы слугам и пажам – они должны были немедленно привести Келвина, нового придворного лекаря. Король, потрясенный, сидел на холодном каменном полу и качал головой, не желая верить в то, что произошло. «Она не может, не должна умереть, правда?» – спрашивали его глаза. Джил поймал его взгляд, и юноша удивленно пожал плечами. Он тоже ничего не понимал.

– Она дышит, Ваше величество, – проговорил он, чтобы хоть немного утешить короля. – Отнесем ее в покои.

– Вы танцевали, – пролепетал Лорис, – и вдруг она застыла, как вкопанная…

– Я знаю. Идемте, Ваше величество, прошу вас.

Джил спиной чувствовал взгляды придворных и гостей. Чудное представление. И завтра весь дворец будет гудеть от сплетен.

– Государь… – юноша нагнулся и поднял Элиссу, которая все еще лежала на руках у Лориса. – Позвольте мне. А вы проводите нас в ее покои.

Крики, которые донеслись из другого конца зала, заставили короля очнуться.

– Да… конечно, – Лорис кивнул. Тело королевы было таким маленьким и легким, что его мог нести и ребенок. – Идем.

Проходя через зал, Лорис оглянулся. Саллементро лежал на полу, окруженный толпой перепуганных гостей.

Джил тоже заметил менестреля. Человек, который почти так же близок его матери, как и он сам… Молодой офицер подозвал Цериса – этот человек давно служил при дворе и славился своей осведомленностью.

– Скорее, Церис. Найдите себе помощников, берите Саллементро и следуйте за нами…

– Похоже, они оба выпили плохого вина, а может быть, что-то съели, – с надеждой добавил юноша.

Тор учил Гидеона становиться невидимым.

– Ты просто мутнеешь, Гидеон, – Лаурин рассмеялась. – Плохо стараешься.

– Я стараюсь, – пожаловался он.

– На самом деле это несложно, – сказал Тор. – Главное – пойми, как это делается. Расслабься изнутри. Видишь Цвета?

– Вижу.

– Пусть набухают. Позволь им как бы поглотить тебя изнутри, но не давай им воли.

Гидеон затаил дыхание, пытаясь справиться с нарастающей в нем силой.

– Не пытайся переломить эту силу, Гидеон. Ты ею управляешь, а она не тобой. Не стискивай зубы. Дыши.

Мальчик шумно выдохнул.

– Хорошо. А теперь повтори все, что я тебя показывал… Медленно.

Он скорее чувствовал, чем видел, что делает его сын. Гидеон начал превосходно. Вот он произнес нужные слова и превратился в старика… Лаурин завизжала от восторга. Сколько ее брат бился над этим!

В этот миг Тору показалось, что голова раскалывается. Он только что сидел, скрестив ноги, напротив сына – да так и упал навзничь, не в силах пошевелиться и даже перевести дух.

Рядом скорчился Гидеон. Лаурин стиснула руками виски, ее лицо исказила мука, в округлившихся глазах была мольба. Отец мог избавить ее от этого ужаса.

Только бы не лишиться чувств… Последним усилием Тор коснулся разума сокола.

«Клут!..» – прокричал он.

«Темезиус»…

Больше Тор ничего не услышал. Сокол упал на землю, словно мертвый, и не шевелился. Мягкий мох не дал ему разбиться.

Связь разумов прервалась – Тору показалось, что лопнула туго натянутая тетива. Еще одна вспышка страшной боли, и в следующий миг он покинул собственное тело. Скорченное, оно осталось лежать среди травы и мха. Рядом застыли Гидеон и Лаурин. Тор больше не чувствовал боли, но был охвачен смятением… И ужасом.

Темезиус. Клут успел назвать имя Десятого. Это могло означать только одно: великан пал. Орлак вырвался на свободу.

Саксен тоже почувствовал невыносимую боль. Потом у него в голове раздался крик, полный отчаяния и муки, и клук бросился к Фиггису: недавно исцеленный карлик предложил ему погулять в Сердце Лесов. Но Саксену удалось сделать лишь несколько шагов. Он упал как подкошенный и мог лишь судорожно хватать ртом воздух, пытаясь справиться с болью… и молясь, чтобы она поскорее ушла.

Те же муки испытывали Солиана и Арабелла, которые находились в другой части волшебного леса.

Фиггис стоял под огромным дубом и, запрокинув голову, и восхищенно разглядывал его вершину, когда боль пронзила его маленькое тело. Лежа на земле и корчась, карлик думал о том, что не страдал так даже во время сражений с Орлаком… и вдруг заплакал, но не от боли. Фиггис понял, откуда она пришла. Его друг-великан пал под жестокими ударами юного бога.