Мертвый жених

МУЧЕНИЦА АНАСТАСИЯ[60]

Рассказ этот вполне достоверный, потому что записал его сам блаженный Иаков из Воража. Нам посчастливилось достать в Болонье неизданный до сих пор латинский список некоторых глав из сочинения этого автора, замечательного как ученостью, так и праведностью своей жизни. Наш текст, хотя и подробнее опубликованного ранее, но в существе своем не противоречит ему.

Анастасия, как известно, жила по времена Диоклетиана и принадлежала к одному из знатных семейств императорского Рима. Она была воспитана в христианской вере своею матерью Фантастою и блаженным Хризогоном. Будучи выдана замуж против своей воли за известного Публия, она притворилась немощною и отказалась от брачной жизни, Но Публий был человек решительный и, так как он не мог примириться с мыслью, что столь прекрасная женщина увядает без ласк и наслаждений, необходимых, по его языческим понятиям, для удовлетворения естественных желаний души и тела, а, с другой стороны, так как он сам питал к ней нежные и страстные чувства, то он и принял некоторые меры, чтобы узнать, в чем дело, и убедиться по крайней мере, что у прекрасной Анастасии нет вероломного любовника. Публий окружил жену свою шпионами и, спустя несколько дней, вот что ему донес один из вольноотпущенников, следивших за Анастасией.

— Господин! — сказал хитрый и настойчивый шпион, которому Публий обещал немало денег за его гнусные услуги. — Вчера под вечер заметил я, как некая женщина, одетая весьма бедно, появилась на северной крытой галерее твоего дворца и спустилась вниз, где водоем с изображением двух нимф и фавна. Ты думаешь, господин, что я пренебрег этою нищенкою, занятый всецело твоим поручением? В том то и дело, что у меня верный глаз, и я под жалким рубищем всегда угадаю стан патрицианки. «Такие плечи, — подумал я, — и такая поступь у одной лишь богоравной Анастасии». Что мне было делать? Разумеется, я пошел за нею в надежде застать прекрасную госпожу на свидании с любовником.

— Подумай, что ты говоришь, негодяй! — закричал Публий. — Ты, хотя и вольноотпущенник, но я не стану церемониться с тобою и ты узнаешь плетку, как последний раб. Судись со мною потом, если хочешь. У моей жены не может быть любовника!

— Не гневайся, господин, — хладнокровно ответил Публию шпион. — Неужели ты думаешь, что я позволил бы себе выразиться так о твоей супруге, если бы она была в самом деле виновна в прелюбодеянии? Нет, господин, если твоя жена совершила преступление, то, во всяком случае, оно совсем иного рода.

— Говори! Говори! — хмурясь, молвил Публий и приговился слушать.

— Я пошел вслед за госпожою, — продолжал вольноотпущенник, ничуть не смущенный грозным видом своего собеседника. — Мы шли по темным улицам довольно долго, госпожа не замечала меня. Я держался на расстоянии десяти-пятнадцати шагов и медлил за каждым углом, боясь поспешностью испортить все дело. Мы миновали Колизей и форум, и я с изумлением заметил, что госпожа направляется в сторону самого грязного квартала, где начинается Аппиева дорога. На одном из перекрестков к ней подошли какие-то люди — две девушки и один старик, совсем дряхлый, давно уже забывший, должно быть, любовные приключения и страстные желания. Так, вчетвером, они торопливо шли куда-то. Признаюсь, я был изумлен, что прекрасная Анастасия, такая изнеженная роскошью и, как я думал, утомленная утехами Рима, в состоянии идти так долго. Взошла луна. Ты представляешь себе, господин, как странно было мне следовать по пятам за госпожою, которая очутилась в обществе, едва ли ей подходящем. Порою мне чудилось, что пинии, тополи, акведук и редкие хижины поселян — лишь сон, навеянный каким-нибудь магом, и что я иду не под Римом, а где-то в варварской стране, не чуждой колдовства. Я перестал сомневаться в том, что злые чары мною овладели, когда госпожа и ее загадочные спутники остановились на миг у груды камней, сваленных при дороге, оглянулись по сторонам и вдруг исчезли, как будто это были не люди, а призраки. Но я вспомнил о тебе, господин, о данном тобою поручении. Тотчас же, преодолев страх, я последовал за тенями, скрывшимися в камнях. Там оказался едва заметный вход под землю. В конце темного коридора мерцали огни, и я пошел на них, сдерживая невольную дрожь. Заметив, что, входившие обменивались с привратниками какими-то ритуальными знаками и приветствиями, я последовал примеру прочих и меня пропустили беспрепятственно во внутренние подземные покои. Что я увидел там? Там были сотни граждан и матрон, рабов и рабынь, варваров и — ужасно сказать — римских патрициев, чья кровь не менее благородна, чем твоя, о, славный Публий. И все эти люди пели. Я не слышал таких песен до этого странного ночного бдения. Под землею, очевидно, голоса людей совершенно меняются. Я худо разбирал, о чем они поют. Кажется, в этих песнях они упоминали о боге, который принесен был в жертву. Вероятно, они пели о Вакхе или о Дионисе-Загревсе, которого растерзали титаны, как верят греки. Но глаза у этих людей сияли так странно, как будто бы дело шло не о поэтическом мифе, а о жертве какого-то существа, в самом деле ими любимого и недавно еще жившего среди них…

— Довольно. Ступай, — перебил Публий вольноотпущенника. — Ты получишь обещанное тебе золото. Ступай и молчи. Молчи. Понимаешь?

На другое утро Публий призвал к себе жену и сказал:

— Мне все известно. Ты по ночам посещаешь собрания восточных варваров и участвуешь в их грязных культах. Разумеется, ты невинна и сделалась жертвою обмана. Я, как человек, близкий к императору, очень хорошо знаю, какие цели преследует это преступное сообщество. Все эти ритуальные действа и таинственные собрания заключают в себе угрозу «Римскому Миру». Ты, как матрона, должна уважать императорскую власть и наш незыблемый порядок. У нас есть Пантеон, и ты можешь молиться там, кому угодно, но не надо простую веру и простое благочестие делать орудием мятежа. Прелестная Анастасия! Подобает ли тебе участвовать в замыслах, столь недостойных? Я очень хорошо знаю верования этих поклонников Ослиной Головы. Прежде всего, они употребляют человеческую кровь с ритуальными целями…

— Это неправда! — воскликнула бедная Анастасия.

Но Публий продолжал:

— Я все знаю. Однако, я не буду строг с тобою. Ты ведь до сих пор пользовалась всем, что тебе угодно было, хотя я был лишен твоего естественного ко мне расположения. Я верил в то, что ты в самом деле больна, и покорно удовлетворял свои желания не на брачном ложе, а в лупанариях. Теперь я понимаю, что ты уклонилась от брачной жизни по религиозным убеждениям, ложным и суеверным. Я не буду строг, однако. Живи со мною, как подобает честной жене жить с мужем, не уклоняясь от объятий, и все будет по-старому. Только, разумеется, ты не будешь посещать преступного сообщества.

— Прости меня, Публий, но я не могу разделить с тобою ложа, — отвечала Анастасия.

Публий чрезвычайно разгневался. Однако, он постарался утаить свое волнение и пошел в сенат, полагая, что государственные дела важнее, чем дела семейные.

В это время Публию было пятьдесят лет. Он уже успел расстратить до женитьбы свои силы, духовные и телесные, и немудрено, что семейное горе повлияло на его здоровье. В сенате он почувствовал себя дурно. У него начался припадок сердцебиения, а когда рабы несли его домой на носилках, он успел воскликнуть дважды: «Анастасия! Анастасия!» — и тотчас же умер.

Шпион после смерти Публия пришел к Анастасии и потребовал от нее золота, а также обладания ее телом в течение трех ночей, угрожая, в случае отказа, донести императору об ее участии в преступном сообществе.

Анастасия отказала ему. Тогда вольноотпущенник донес императору об ее предосудительном поведении. Диоклетиан не пожелал прибегнуть к суровым мерам и отказался от мысли подвергнуть жестокой каре прекрасную патрицианку. Он предпочел выдать ее замуж за префекта Анния, который отличался большой образованностью и приверженностью к стоической философии. Диоклетиан надеялся, что авторитет этого почтенного человека излечит Анастасию от суеверия и заблуждений. Прежде чем жениться на прелестной вдовице, Анний неоднократно беседовал с нею на философские темы, приводя изречения Сенеки и Марка Аврелия. Она во многом согласна была с этими мудрецами. Она предупредила, однако, своего нового жениха, что неспособна к брачной жизни. Анний удивился, но, как и подобает стоику, постарался скрыть свое удивление и смущение.

Он сказал:

— Марк Аврелий учил: «Люди молятся нередко: “Хорошо бы добиться обладания вот этою женщиною”. Ты же молись: “Хорошо бы не желать обладания ею”. Что ж? Я последую мудрому совету. Мы будем жить, как брат с сестрою. Что касается твоих религиозных убеждений, то я постараюсь переубедить тебя, и ты сама откажешься от наивных верований этих восточных варваров.

Но и этот брак окончился несчастием.

Рассуждения Анния казались Анастасии неубедительными вовсе. В душе ее была иная правда, которая постигается сердцем, а не рассудком, как бы изощрен он ни был.

А между тем, Анний, несмотря на данное обещание целомудрия, нередко входил на правах мужа в спальню Анастасии и любовался ее прелестною наготою, хотя она и умоляла его не делать так.

Он возражал:

— Ты видишь, я не разделяю с тобою ложа, а то, что я, созерцая твою красоту, остаюсь все-таки как бы безбрачным, свидетельствует о том, что я стоик и в жизни, не только в философии.

Однако, Анастасия видела, как блестят глаза этого человека и как дрожат его колени от страсти, когда он смотрит на ее плечи или грудь.

Тогда Бог, желая избавить свою верную дочь от искушения и стыда, навел слепоту на Анния.

И Анний, отчаявшись и отвергнув доводы благоразумия, в ванне выпустил кровь из вены и тихо скончался, повторяя имя Анастасии, подобно первому ее мужу.

Об этом донесли Диоклетиану, и тогда он решил выдать замуж Анастасию за претора Октавия, человека, равнодушного к очарованиям женщин. Этот претор был в близких отношения с одним из юных и знатных всадников, и навязанный ему брак с Анастасией был весьма ему неприятен.

Чтобы избавиться от нее, он сам настаивал на том, чтобы судили Анастасию. Она была брошена в тюрьму. Спустя некоторое время ее сожгли на костре. Рассказывают, что, когда огонь объял ее колени, появился какой-то, никому не известный, прекрасный человек в белой одежде, который приблизился к костру, взошел на него и приник своими устами к устам Анастасии. Народ изумился. Это был первый и последний поцелуй, изведанный на земле мученицей Анастасией. Человек в белой одежде исчез внезапно, и некоторые утверждали, что он вознесся на небо.