Меррик

6

Мы вместе покинули дом и пошли довольно быстрым шагом, пока не оставили далеко позади освещенные кварталы Рю-Рояль и Рю-Бурбон.

Вскоре Новый Орлеан раскрыл перед нами свое чрево, и мы углубились в район трущоб, напоминавший тот, в котором я когда-то давно впервые увидел Большую Нанэнн. Но если здесь и обитали другие великие колдуньи, то этой ночью я с ними не встретился.

Позвольте мне сделать сейчас небольшое отступление о Новом Орлеане и о его значении для нас.

Первое и самое главное: этот город не так чудовищен, как Лос-Анджелес и Нью-Йорк. Он невелик. И хотя в нем живет довольно большое число опасных деклассированных элементов, они не в силах утолить жажду даже трех вампиров. А уж если здесь собирается целая толпа пьющих кровь, начинается беспорядочная охота и возникает нежелательный ажиотаж.

Именно это и случилось в недавнем прошлом, когда Лестат опубликовал повествование о Мемнохе-дьяволе. В Новый Орлеан потянулись самые древние вампиры, не говоря уже о вампирах-скитальцах – созданиях с ненасытным аппетитом, пренебрежительно относящихся к своим сородичам и заведенным порядкам, благодаря которым только и можно выжить в современном мире.

Как раз во время этого великого сбора мне удалось уговорить Армана продиктовать свою историю жизни, а кроме того, я, с разрешения Пандоры, одной из древнейших представительниц нашего племени, предал гласности избранные страницы ее дневника, который она мне сама вручила.

Эти истории привлекли еще больше бродяг, пьющих кровь, – безродных лживых созданий, которые никому не подчинялись, наводили туман по поводу своего происхождения, часто издевались над своими жертвами, старались запугать их, – в общем, вели себя так, что могли навлечь беду на всех нас.

Такое положение вещей не могло долго продолжаться.

Но хотя Мариус, дитя двух тысячелетий, и прелестная Пандора не одобряли поведения молодежи, они и пальцем не пошевелили, чтобы изгнать смутьянов или расправиться с ними. Древние старались не реагировать на подобные неприятности, хотя поведение некоторых исчадий ада приводило их в ярость.

Что касается матери Лестата, Габриэль, одной из самых хладнокровных и удивительных особ, с которыми мне доводилось встречаться, то ей абсолютно ни до чего не было дела. Ее всегда волновала лишь судьба сына.

Но дело в том, что даже если бы кто-нибудь и захотел причинить зло Лестату, то все равно не смог бы. Насколько нам всем известно, он неуязвим. А если говорить прямо, то поведение самого Лестата несло в себе гораздо больше угроз его безопасности, чем любой вампир. Его путешествие во вселенной с Мемнохом – чем бы оно ни было: иллюзией или сверхъестественным перемещением – настолько духовно его ошеломило, что он пока не был готов ни на какие другие поступки и не мог снова стать тем принцем, которого мы когда-то обожали.

Тем не менее, когда во все двери приюта Святой Елизаветы ломились злокозненные и омерзительные твари, пьющие кровь, когда они оккупировали лестницы нашего собственного дома на Рю-Рояль, именно Арман сумел разбудить Лестата и заставил его взять ситуацию в свои руки.

Лестат, уже успевший очнуться, чтобы насладиться фортепьянной музыкой в исполнении своего отпрыска-вампира, винил себя за это вторжение. Ведь именно он создал в свое время «Великий шабаш избранных». Так вот, Лестат тихим голосом, в котором не слышалось никакого энтузиазма перед предстоящей битвой, заявил нам, что исправит положение вещей.

Арман, в прошлом возглавлявший вампирские общины, помог Лестату расправиться с незваными вампирами, дабы не допустить окончательного разрушения социального порядка.

Обладая способностью воспламенять на расстоянии, с помощью телекинеза, Лестат уничтожил огнем наглецов, захвативших его собственное логово, а также тех, кто осмелился нарушить покой склонных к уединению Мариуса, Пандоры, Сантино и Луи. Арман расчленил и стер с лица земли тех, кто умер от его руки.

Те несколько сверхъестественных особей, что сумели уцелеть в бойне, спешно покинули город, но очень многих настиг Арман, не питавший и толики жалости к незаконнорожденным, бессердечным тварям, отличавшимся намеренной жестокостью.

После того как Лестат вновь погрузился в полудрему, целиком отдавшись музыке, записями которой обеспечивали его мы с Луи, старейшие – Мариус, Пандора, Сантино и Арман, а следом за ними и двое вампиров помоложе постепенно разошлись кто куда.

Расставание было неизбежным, ибо никто из нас не мог долго выносить общество своих соплеменников.

Так уж повелось, что нам не обойтись без людей, и потому мы предпочитаем проводить время в мире смертных, несмотря на все его сложности.

Разумеется, в будущем нам предстоит еще не одна встреча с себе подобными. Мы отлично знаем, как найти друг друга. Нам не чужд эпистолярный жанр, хорошо известны все средства связи. Старейшие из нашего племени телепатически улавливают происходящее в любой части земли и быстро узнают, что с кем-то приключилась беда. В определенной степени таким же даром обладают и молодые вампиры. Но в настоящее время на улицах Нового Орлеана охотимся только мы – Луи, Лестат и я. И так будет продолжаться, видимо, достаточно долго.

Строго говоря, на охоту выходим только мы с Луи, поскольку Лестат вообще не нуждается в насыщении. Обладая телом бога, он подавил в себе жажду, которая до сих пор преследует даже самых сильных, и под звуки музыки погрузился в оцепенение.

Таким образом, Новый Орлеан во всей своей сонной красоте стал прибежищем всего двух возродившихся из мертвых. Тем не менее нам приходится проявлять хитрость и изобретательность. Главное – заметать за собой следы. Мы поклялись пить только кровь негодяев – так учит Мариус. Но как бы то ни было, жажда крови – ужасная вещь.

Прежде чем я вернусь к своему повествованию о том, как мы с Луи охотились в тот вечер, позвольте мне добавить еще несколько слов – о Лестате.

Лично я не думаю, что с ним все так просто, как полагают другие. Кроме тех подробностей, которые я вам поведал о его близкой к коме дремоте под звуки музыки, есть еще несколько весьма непростых аспектов его существования, которые я не могу ни понять, ни сбросить со счетов.

Именно Лестат сделал меня вампиром, и я, как его создание, не способен читать мысли Лестата, так как кровное родство препятствует такому виду общения. И все же в те часы, когда он слушает блестящие, великолепные произведения Бетховена, Брамса, Баха, Шопена, Верди, Чайковского и других любимых им композиторов, я что-то улавливаю.

Своими «сомнениями» относительно его состояния я поделился с Мариусом, Пандорой и Арманом. Но ни один из них не смог проникнуть сквозь завесу неестественной тишины, за которой Лестат спрятался от всего мира.

«Он утомлен, – говорят мне другие вампиры. – Скоро он снова станет самим собой». Или: «Не волнуйся, наступит момент, когда он очнется».

Я в этом не сомневаюсь. Ничуть. И все же волнуюсь, ибо никто до сих пор не осознает, насколько серьезна сложившаяся ситуация. Дело в том, что иногда Лестат вообще отсутствует в собственном теле.

Возможно, он высвобождает свою душу из бренной оболочки, чтобы в виде чистого духа свободно побродить по свету, отправиться куда вздумается. Кто-кто, а Лестат умеет проделывать такие фокусы. Он постиг науку самых древних вампиров и доказал, что способен на такое, когда вступил в сговор со злокозненным Похитителем Тел.

Но Лестат не любит злоупотреблять этой способностью. Да и пользоваться ею можно всего лишь в течение нескольких часов за одну ночь.

Я чувствую, что все обстоит гораздо серьезнее. Уверен, Лестат не всегда властен над своими телом и душой, и нам остается только ждать окончания той жестокой битвы, которую он, скорее всего, ведет до сих пор.

Чисто внешне дело обстоит так: Лестат лежит на полу часовни или в своей огромной кровати в городском доме; глаза его открыты, хотя, похоже, ничего не видят. Время от времени он переодевается, предпочитая старомодные камзолы из красного бархата, отделанные кружевом рубашки из плотного льна, узкие панталоны и простые черные сапоги.

В его заботе об одежде остальные вампиры видят добрый знак. Я же полагаю, что Лестат таким образом старается отвлечь наше внимание, поскольку жаждет лишь одного: чтобы мы оставили его в покое.

Увы, в своем повествовании мне больше нечего сказать по этому поводу. По крайней мере, мне так кажется. Я не в силах защитить Лестата от того, что происходит, да и никому до сих пор не удавалось защитить его или остановить, какая бы беда ему ни грозила.

Теперь позвольте мне вернуться к основным событиям.

Мы с Луи все дальше и дальше забирались в жуткие городские трущобы, где большинство домов давно стояли заброшенными, а в тех нескольких, где еще заметны были следы обитания, на окнах и дверях стояли крепкие железные решетки.

Как и в любом районе Нового Орлеана, пройдя несколько кварталов, мы оказались на торговой улице. И там тоже наткнулись на множество неработающих, забитых досками лавок. Признаки жизни подавал только так называемый «клуб удовольствий», посетители которого проводили пьяную ночь за игрой в карты и кости.

Однако мы шли все дальше. Я послушно следовал за Луи, так как это была его охота. Вскоре перед нами возник маленький домишко, пристроившийся между двумя старыми магазинами, – полуразвалившийся, одноэтажный, парадное крыльцо его утопало в высоких сорняках.

Я тут же почувствовал, что внутри дома находятся смертные, совершенно разные по своим пристрастиям и наклонностям.

Первой, чьи мысли я уловил, была пожилая женщина, сидевшая возле дешевой маленькой плетеной люльки, где лежал младенец. Женщина не переставая молилась, чтобы Бог избавил ее от тяжкого бремени, подразумевая под ним двух погрязших в пьянстве и наркотиках молодых людей, пребывавших в передней половине дома.

Луи, двигаясь тихо и проворно, повел меня на задворки этой покосившейся хижины и, не издав ни звука, заглянул в оконце над гудящим кондиционером. Отчаявшаяся женщина вытирала личико младенцу, хотя тот и не думал плакать.

Снова и снова я выслушивал бормотание несчастной, которая вслух жаловалась, что те двое разрушили ее жизнь, что несчастный младенец непременно умрет с голоду или от недосмотра, если молодая мать, беспутная пьяница, будет вынуждена заботиться о нем сама. Женщина не знала, как поступить, как справиться с обрушившейся на нее бедой.

Луи, подошедший к окну, походил на ангела смерти.

Заглянув через его плечо, я увидел, что женщина не только приглядывает за младенцем, но и гладит белье, разложив его на низкой доске, что позволяло ей работать сидя и время от времени протягивать руку, чтобы покачать люльку с малышом.

Запах свежевыглаженной ткани казался даже приятным, хотя слегка отдавал подпаленным хлопком.

Потом я разглядел, что белья и одежды, предназначенных для глажения, в комнате очень много, и догадался, что женщина таким образом зарабатывает на пропитание.

– Помоги мне, Боже, – монотонно шептала она, потряхивая головой, – забрал бы ты у меня эту девчонку вместе с ее друзьями. Помоги мне, Боже, забери меня из этой Долины[Имеется в виду долина реки Миссисипи, которую часто называют просто the Valley.], ведь я слишком здесь задержалась.

Сама комната была уютной, удобно и с любовью обставленной, повсюду ощущалось присутствие хорошей хозяйки: кружевные салфеточки на спинках кресел, сияющий чистый пол, похоже совсем недавно натертый.

Сама женщина была грузной, с пучком волос, закрученным на затылке.

Луи прошел дальше, чтобы рассмотреть остальные комнаты, но хозяйка этого даже не заметила, продолжая свою монотонную молитву.

Кухня тоже сияла чистотой: блестящий пол, вымытые тарелки, аккуратно расставленные на сушилке возле раковины.

Совсем иначе выглядела передняя половина дома. Здесь в полном запустении влачила свое существование молодежь. Одно существо растянулось в спальне, на грязном матрасе без простыней, а второе, до обморока накачавшееся наркотиками, лежало в гостиной.

Оба этих жалких создания оказались женского пола, хотя с первого взгляда определить это было трудно: кое-как остриженные волосы, чахлые тела и бесформенная джинсовая одежда делали их словно бы бесполыми. А горы повсюду разбросанных вещей не давали даже намека на принадлежность их хозяев к той или другой половине человечества.

Мне это зрелище показалось невыносимым.

Разумеется, Мариус перед отъездом из Нового Орлеана недвусмысленно предупреждал нас, что если мы не будем охотиться исключительно на негодяев, то очень скоро сойдем с ума. Насыщаться кровью невинных – высшее наслаждение, но оно неизбежно влечет за собой любовь к человеческой жизни и, как следствие, скорую гибель вампира.

Не могу утверждать, что я согласен в этом с Мариусом, поскольку многие вампиры, питающиеся кровью невинных, чувствуют себя прекрасно. Однако приверженность к охоте на злодеев помогает мне сохранить душевный покой. А то, что приходится так близко соприкасаться со злом, вытерпеть легче.

Луи прошел в дом через боковую дверь. В домах такого типа, где нет коридоров и комнаты следуют одна за другой, составляя своего рода анфиладу, боковые двери не редкость.

Я остался в заросшем сорняками саду и, чтобы успокоить нервы, время от времени поглядывал на звезды. Неожиданно из маленькой ванной, еще одного чуда порядка и чистоты, потянуло рвотой и фекалиями, недавно оставленными на полу.

Да, похоже, спасти этих двух молодых женщин от самих себя могло лишь чье-то немедленное вмешательство, но Луи пришел не для этого. Охваченный такой жаждой, что даже я ее почувствовал, он сначала прошел в спальню и, присев на полосатый матрас рядом с лежащим на нем подобием человека, мгновенно впился зубами в шею захихикавшей женщины, чтобы сделать несколько смертоносных глотков.

А старуха в задней комнате все продолжала молиться.

Я думал, что Луи сразу уйдет, но ничего подобного.

Как только костлявое тело женщины повалилось обратно на матрас, рухнув на бок, Луи поднялся и постоял секунду, освещенный несколькими лампами, зажженными по разным углам.

Он выглядел великолепно: свет играл бликами в черных кудрявых волосах и вспыхивал в темно-зеленых глазах, свежая кровь придала лицу вампира естественный оттенок. В темно-желтом бархатном пиджаке с золотыми пуговицами он казался прекрасным видением среди грязи и запустения.

У меня перехватило дыхание, когда я увидел, как он медленно прошел в другую комнату.

Вторая женщина, в небрежной позе развалившаяся в мягком кресле, при виде незнакомца издала глухой крик, в котором смешалось недоумение и веселье. Ее ноги были широко расставлены, голые, покрытые болячками руки безвольно свешивались с подлокотников.

Луи постоял несколько секунд, внимательно разглядывая это создание. Казалось, он пребывает в нерешительности, не зная, что предпринять. На лице его, еще секунду назад задумчивом, теперь читался только голод. Наконец он двинулся вперед. От неуверенности не осталось и следа. Приподняв с кресла это омерзительное молодое существо, Луи сомкнул губы на его шее. Никаких оскаленных зубов, никакой жестокости. Обычный последний поцелуй.

Последовал обморок. Мне было хорошо видно в окно, что происходит. Женщина потеряла сознание, но обморок длился лишь несколько мгновений, а потом она умерла. Луи осторожно положил ее обратно в засаленное кресло.

Я смотрел не отрываясь, как он своей кровью запечатал ранки на ее горле. Можно было не сомневаться, что то же самое он проделал с жертвой, лежавшей в другой комнате.

На меня нахлынула печаль. Жизнь показалась просто невыносимой. Я вдруг почувствовал, что никогда больше мне не знать ни покоя, ни счастья, ибо я не имею права ни на то, ни на другое. Но я понимал, что Луи в тот момент испытывал невероятное наслаждение, которое дает монстру только кровь, и должен был признать, что свои жертвы он выбрал безошибочно.

Он вышел через незапертую, оставленную без всякого присмотра парадную дверь, обогнул дом и оказался рядом со мной в боковом дворике. Он неузнаваемо изменился, превратившись в удивительно красивого мужчину, в сияющих глазах светилась неуемная энергия, незатуманенный взгляд был почти яростным, а на щеках играл румянец.

Смерть этих двух несчастных едва ли привлечет особое внимание. Все решат, что они умерли от передозировки наркотиков.

А старуха в задней комнате все продолжала не то молиться, не то напевать колыбельную младенцу, который тихо похныкивал.

– Оставь ей что-нибудь на похороны, – сказал я приглушенным голосом.

Мои слова почему-то привели Луи в смятение.

Я быстро обошел дом и, проскользнув в парадную дверь, оставил значительную сумму на сломанном столе, уставленном полными пепельницами и стаканами с остатками прокисшего вина. Еще немного денег я положил на старое бюро.

Мы с Луи отправились домой. Ночь стояла теплая, влажная, но ясная и прелестная, мои легкие наполнял запах лигуструма.

Вскоре мы уже подходили к нашим любимым освещенным улицам.

Луи шел легким шагом и внешне ничем не отличался от обычного человека. Время от времени он останавливался, чтобы сорвать цветок с выглядывающего из-за забора или выросшего за границами палисадника куста. Всю дорогу он тихо что-то напевал, а иногда обращал взгляд к звездам.

Я наблюдал за ним с удовольствием, хотя представить себя на его месте не мог. Откуда у Луи смелость насыщаться только кровью негодяев или отвечать на молитвы, как только что он поступил. Меня не покидало ощущение неправильности такой теории, душа болела, и мне вдруг нестерпимо захотелось излить Луи душу... Но время для откровений было не подходящее.

Меня тяжело поразило сознание, что в своей смертной жизни я дожил до преклонного возраста, а потому был привязан к человеческой расе теми путами, которых у многих других вампиров просто не было. Луи исполнилось лишь двадцать четыре, когда он заключил сделку с Лестатом. Так сколько он успел узнать за свою жизнь и сколько потом забыть?

Мои размышления были прерваны неожиданно возникшим внутренним беспокойством. Как оказалось, причиной его стал огромный черный кот, который выскочил из кустов и преградил нам дорогу.

Я замер на месте. Луи тоже остановился.

Проезжавшая машина осветила фарами кота, и глаза его на секунду сверкнули золотом, а в следующий момент животное юркнуло в темноту так же быстро, как и появилось. Воистину, таких огромных и таких отвратительных существ я еще не видел.

– Надеюсь, ты не воспринял это как дурной знак, – с улыбкой проговорил Луи, желая меня поддразнить. – Тебе ведь, Дэвид, чужды предрассудки, как сказали бы смертные.

Меня порадовали легкомысленные нотки, прозвучавшие в его голосе. Мне нравилось видеть его таким оживленным, наполненным теплой кровью, практически не отличающимся от смертного. Но ответить ему я отчего-то не смог. Кот мне совершенно не понравился. В душе кипела злость и на Меррик. Даже если бы сейчас пошел дождь, то и в этом я, наверное, обвинил бы ее. Неужели колдунья бросила мне вызов? Я сам себя накручивал, доводя до крайности. Но не сказал ни слова.

– Когда ты позволишь мне увидеться с Меррик? – спросил Луи.

– Сначала ты выслушаешь историю ее жизни, – ответил я. – Точнее, ту часть, которая мне известна. Завтра постарайся насытиться пораньше, а когда я приду в квартиру, то расскажу все, что ты должен знать.

– И тогда мы договоримся о встрече?

– И тогда ты примешь решение.