Меррик

17

В назначенный вечер небо было очень ясным, если не считать нескольких небольших, ослепительно белых на темном фоне облаков. Светились лишь маленькие звезды, но я все равно их разглядел, хотя никакого утешения мне это не принесло. В меру влажный воздух окутывал восхитительным теплом.

Луи пришел за мной на Рю-Рояль. Мы встретились у каретных ворот. От волнения я почти не обратил внимания на его внешний вид и заметил только, что на этот раз он удивительно элегантно одет.

Я уже упоминал, что обычно Луи не слишком много внимания уделяет одежде, хотя в последнее время его вкус заметно улучшился. Однако в этот вечер он превзошел самого себя.

Повторюсь, я был слишком занят предстоящей встречей с Меррик, чтобы зацикливаться на мелочах. Убедившись, что Луи не мучит жажда, что выглядит он вполне по-человечески и на лице играет румянец – в подтверждение того, что он недавно насытился, – я сразу направился с ним к дому Меррик.

Пока мы неторопливо шагали по пустынным и унылым улицам старого района, ни один из нас не проронил ни слова.

У меня в голове роились беспокойные мысли. Мой рассказ о Меррик еще больше приблизил меня к ней, чем в тот вечер нашей встречи в кафе на Рю-Сент-Анн, и желание снова увидеть ее, вопреки любым обстоятельствам, оказалось гораздо сильнее, чем я ожидал.

Больше всего меня мучила последняя выходка Меррик, когда она прибегла к колдовству. Зачем она пыталась поразить меня, посылая ко мне собственный призрак? Я хотел прямо спросить ее об этом, решив добиться ответа на этот вопрос, прежде чем мы двинемся дальше.

Когда мы дошли до восстановленного дома за высокой стеной, Луи по моему настоянию остался терпеливо ждать, а я отправился побродить вокруг.

Маленькие домишки по обеим сторонам обширных владений Меррик пришли в полное разорение. А сами владения, как я уже упоминал, были огорожены с трех сторон и частично с фасада внушительной кирпичной стеной.

Я увидел во дворе дома островок деревьев, два из которых были огромными дубами, а еще одно – высоким раскидистым ореховым деревом, пытавшимся высвободиться из зарослей тиса, росшего вдоль стен. Мерцающий свет отражался от зеленого полога спутанных ветвей. До меня доносился запах ладана и восковых свечей. Я уловил множество других ароматов, однако среди них не было запаха чужака, а в ту минуту это интересовало меня больше всего.

Что касается жилища смотрителя на заднем дворе, то оно пустовало и было заперто на замок. Это обстоятельство меня чрезвычайно обрадовало, так как я не испытывал ни малейшего желания иметь дело с этим смертным.

Зато, несмотря ни на какие стены, я сразу почувствовал присутствие Меррик и поэтому быстро вернулся к Луи, который по-прежнему стоял перед железными воротами, отделявшими сад от улицы.

Олеандры пока не расцвели и представляли собой просто мощный вечнозеленый кустарник, зато другие цветы разрослись чрезвычайно, особенно алый африканский гибискус и пурпурная алтея на жестких стеблях, а еще белые каллы с восковыми остроконечными листьями.

Магнолии, о которых я почти забыл, чрезвычайно разрослись за последнее десятилетие и теперь застыли, словно грозные часовые, по обе стороны парадного крыльца.

Луи терпеливо стоял, разглядывая через решетчатую ограду зеркальные стекла парадных дверей, но было видно, что он до безумия взволнован. Дом был погружен во тьму, если не считать передней гостиной – той самой комнаты, где много лет назад стоял гроб Большой Нанэнн. Я уловил мерцание свечей в передней спальне, но сомневаюсь, что глаз смертного смог бы его разглядеть сквозь задернутые шторы.

Мы быстро вошли в ворота, миновали зловеще шуршащие кусты, поднялись по ступеням и позвонили в колокольчик. Откуда-то из глубины дома донесся тихий голос Меррик:

– Входите.

Мы оказались в полутемном вестибюле. Полированный пол был устлан огромным китайским ковром с ярким современным рисунком, под потолком в темноте виднелась новая хрустальная люстра, массивная и словно сделанная из множества резных льдинок.

Я провел Луи в гостиную, где нас ожидала Меррик. В простом платье из белого шелка она спокойно сидела в одном из старых кресел красного дерева. Приглушенный свет от торшера падал на нее мягким потоком.

Взгляды наши встретились, и я почувствовал, как мною овладевает страсть. Я почувствовал, что должен каким-то образом сообщить ей, что оживил в памяти наше с ней прошлое и поделился им с тем, кому безгранично доверяю. Мне захотелось, чтобы она знала: я люблю ее, как прежде.

Но ей следовало понять и другое: мне абсолютно не понравились видения, которые она недавно на меня наслала, и если навязчивый черный кот – тоже дело ее рук, то это отнюдь не смешно!

Наверное, Меррик все поняла, ибо, пока мы с Луи пересекали комнату, я заметил на губах своей возлюбленной легкую улыбку.

Я собирался было сообщить ей, какое зло причинило мне неуместное колдовство, но что-то меня удержало.

А если быть откровенным, меня остановило выражение, появившееся на лице Меррик, когда она взглянула на Луи, вышедшего на свет.

Внешне она осталась такой же, как и всегда, и все же что-то в ней переменилось.

Больше всего меня удивило, что она даже поднялась навстречу Луи. Видимо, потрясение было слишком сильным.

Только тогда до меня дошло, как изысканно выглядел Луи в прекрасно сшитом костюме из тонкой черной шерсти и в кремового цвета шелковой рубашке с красным галстуком, закрепленным маленькой золотой булавкой. Даже туфли, начищенные до совершенства, сияли как новые, а густые черные вьющиеся волосы были тщательно расчесаны и аккуратно уложены. Но наибольший блеск его облику придавали, разумеется, тонкие черты лица и лучезарные глаза. Мне не нужно повторять, что глаза у него зеленые, потому что цвет в данном случае не играл абсолютно никакой роли. Важно было другое: благоговейное выражение, с каким он взирал на Меррик, и то, как его красиво очерченные губы утратили скорбный изгиб.

Он и раньше видел Меррик и все же не был готов к встрече со столь интересной и привлекательной особой.

А она, в белом шелковом платье с острыми плечами, тонким пояском и широкой юбкой, выглядела чрезвычайно соблазнительно. Длинные волосы на этот раз были зачесаны назад и убраны под кожаный берет. На шее поверх платья сияло то самое жемчужное ожерелье в три нити, которое я подарил ей в далеком прошлом, серьги в ушах и кольцо на безымянном пальце правой руки тоже были с жемчужинами.

Я подробно перечисляю все детали, потому что в ту минуту искал в них утешение, ибо меня сразило полное отсутствие внимания со стороны этих двоих: они произвели столь сильное впечатление друг на друга, что я для них уже не существовал. Я даже побледнел от унижения. Меррик как зачарованная смотрела на Луи. А в его благоговейном к ней отношении не приходилось сомневаться.

– Меррик, дорогая моя, – тихо произнес я, – позволь мне представить Луи.

С таким же успехом я мог бы бессвязно бормотать любую ерунду: она не услышала ни одного моего слова и лишь безмолвно смотрела на гостя. Взгляд ее был исполнен восторга, а на лице застыло то соблазнительное выражение, каким до сих пор она одаривала только меня.

Старательно пытаясь скрыть обуревавшие ее чувства, Меррик порывисто протянула Луи руку.

Как и любой вампир, он неохотно ответил на ее жест, а потом, к моему полнейшему ужасу, наклонился и поцеловал... Нет, не руку, которую продолжал цепко держать в своей, а обе прелестные щечки.

Как я этого не предугадал? Почему вдруг решил, что она будет смотреть на него как на недоступное чудо? Почему не подумал о том, что собираюсь привести к ней едва ли не самого красивого мужчину из всех, кого когда-либо знал?

Я чувствовал себя глупцом из-за того, что не сумел предвидеть такой ход событий, а также из-за того, что меня это так задело.

Луи опустился на стул возле кресла, Меррик тоже села и сосредоточила на госте все свое внимание. А мне не оставалось ничего другого, кроме как устроиться на диване в другом конце комнаты. Меррик ни на секунду не отвела взгляда от Луи.

– Ты знаешь, зачем я пришел сюда, Меррик, – заговорил он с французским акцентом и с такой нежностью, словно признавался ей в любви, а его низкий голос был необыкновенно чувственным. – Я живу в муках, думая об одном существе, которое я однажды предал, потом вскормил и в конце концов потерял навсегда. И пришел, потому что верю: ты способна вызвать призрак этого существа и заставить его со мной поговорить. Я пришел, потому что верю: с твоей помощью я смогу узнать, обрел ли этот призрак покой.

Меррик не замедлила с ответом:

– Но что такое непокой для духов, Луи? Ты веришь в существование чистилища или, по-твоему, духи томятся в непроглядной тьме, не в силах отыскать Свет, который поведет их дальше?

– Я ни в чем не убежден, – ответил Луи. Его лицо говорило красноречивее слов. – Если и есть на свете существо, связанное с землей, то это вампир. Мы повенчаны с нею и душой и телом, и эту связь может оборвать только самая страшная смерть – гибель в огне. Клодия была моим ребенком. Клодия была моей любовью. Ее погубил огонь – нестерпимый жар солнечных лучей. Но ее призрак впоследствии не раз являлся людям – другим, но не мне. Она может прийти, если ты позовешь. Именно об этом я прошу. Помоги мне исполнить безумную, но страстную мечту.

Я чувствовал, что Меррик всей душой прониклась к нему состраданием. Ее мысли, насколько я мог их прочитать, пребывали в смятении. Боль и скорбь Луи глубоко ранили ее душу и преисполнили сочувствием сердце.

– Призраки действительно существуют, Луи, – сказала она слегка дрожащим голосом. – Они существуют, но по сути своей они лживы. Один призрак может явиться в обличии другого. Иногда они демонстрируют жадность, а иногда поступают подло.

Я следил за каждым отточенным жестом Луи: как он поднес палец к губам, прежде чем ответить, как нахмурился. Что касается Меррик, то я не нашел в ней ни одного физического или духовного изъяна, и это привело меня в бешенство. Передо мной была женщина, к ногам которой я давным-давно сложил свою честь, гордость и страсть.

– Я узна′ю Клодию, Меррик, – сказал Луи. – Меня не так легко обмануть. Если ты сумеешь ее вызвать и она придет, уверен, я непременно пойму, кто передо мной на самом деле.

– А что, если я сомневаюсь, Луи? – спросила Меррик. – Что, если в конце концов я скажу тебе, что нас постигла неудача? Тогда ты хотя бы попытаешься поверить моим словам?

– Значит, все решено? – выпалил я. – Выходит, мы все-таки сделаем это?

– О да, да, – ответил Луи, бросив на меня пристальный взгляд огромных глаз, и тут же вновь обратил его на Меррик. – Прости нас, Меррик, что мы побеспокоили тебя и попросили обратиться к одним лишь тебе ведомым силам. В самые жуткие для меня минуты я говорю себе, что благодаря нам ты приобретешь новые ценные знания и опыт и, может быть, еще больше утвердишься в своей вере – в вере в Бога. Я неустанно твержу себе это, потому что мне невыносимо думать, что одним лишь своим присутствием мы разрушаем твою жизнь. Прошу тебя, пойми.

Он говорил теми самыми словами, которые часто приходили мне на ум, когда я погружался в лихорадочные размышления. Я вдруг разозлился не только на Меррик, но и на него. Как мог он произнести эти слова? Значит, черт возьми, он умеет читать чужие мысли! Мне стоило большого труда взять себя в руки.

Лицо Меррик внезапно озарилось одной из самых ослепительных улыбок, какие я только видел. Кремовые щеки, поразительно зеленые глаза, длинные волосы... О, она была поистине неотразима! Я видел, какое впечатление произвела на Луи ее улыбка: словно Меррик кинулась к нему в объятия.

– У меня нет ни сомнений, ни сожалений, Луи, – сказала она. – Я обладаю огромной и редкой силой. Ты даешь мне повод воспользоваться ею. По твоим словам, какая-то душа сейчас испытывает муки, многолетние терзания. И ты хочешь, чтобы мы каким-то образом избавили эту душу от мучений.

В эту секунду щеки Луи ярко вспыхнули, он наклонился и снова крепко схватил ее за руку.

– Меррик, что я могу дать тебе взамен? Как отблагодарить?

Я встревожился. Ему не следовало так говорить, он не должен был столь явно намекать на самый редкий и могущественный дар, каким мы обладали. Однако я промолчал, с болью наблюдая, как эти два существа с каждой минутой все больше проникаются любовью друг к другу.

– Погоди, пока дело не будет сделано, потом поговорим о благодарности, – сказала она. – Если в том вообще возникнет необходимость. На самом деле ничего не нужно. Как я уже сказала, твоя просьба дает мне повод использовать свою силу – и одного этого уже достаточно. Но я опять прошу тебя прислушаться к моему мнению. Если я сочту, что мы вызвали нечто, что никак не связано с Богом, то я так и скажу, и ты должен, по крайней мере, попытаться мне поверить.

Меррик поднялась и прошла мимо меня, послав на ходу едва заметную улыбку. Сквозь открытые двери я видел, как она достала что-то из шкафа, стоявшего в дальнем углу столовой.

Разумеется, Луи, истинный джентльмен, тут же вскочил с места. Я снова отметил про себя великолепный костюм своего друга и восхитился стройностью его фигуры, грациозностью каждого жеста и безукоризненной красотой рук.

Меррик возникла передо мной в круге света, словно вышедшая на сцену актриса.

– Вот что мне досталось от твоей милой, – обратилась она к Луи, держа в руках небольшой сверток, обернутый бархатом. – Садись, прошу тебя. Позволь передать тебе в руки каждый из этих предметов. – Она снова заняла свое кресло рядом с торшером и положила бесценный сверток на колени.

Луи подчинился ей с готовностью школьника, восхищенного своим блестящим учителем. Он откинулся на спинку стула, готовый выполнить любое ее приказание.

Я любовался ее профилем, чувствуя, что душу мне наполняет одно-единственное чувство: самая настоящая примитивная ревность! Но, несмотря на переполнявшую меня любовь, в душе осталось место и для тревоги.

Что касается Луи, то я почти не сомневался, что Меррик его интересует ничуть не меньше вещей, принадлежавших когда-то Клодии.

– Вот четки. Зачем они ей понадобились? – спросила Меррик, извлекая из свертка нитку блестящих бусин. – Она ведь наверняка не молилась.

– Нет, они ей просто нравились чисто внешне, – ответил Луи, и во взгляде его, полном достоинства, читалась надежда, что Меррик все поймет. – Кажется, эти четки купил я и, скорее всего, даже не рассказал ей, для чего они предназначены. Учить чему-то Клодию было нелегко. Мы все время относились к ней как к ребенку, а ведь нам следовало знать, что внешность человека необъяснимым образом тесно связана с его характером.

– Каким образом? – поинтересовалась Меррик.

– Сама знаешь. – Луи скромно потупился. – Красивые сознают свою силу. И Клодия, очаровательное дитя, тоже сознавала свою силу, хотя относилась к ней пренебрежительно. – Луи замялся. Я видел, что он чувствует себя крайне неловко. – Мы суетились вокруг нее, безудержно баловали. Выглядела она лет на шесть или семь, не больше.

Огонь в его глазах на секунду потух, словно кто-то внутри щелкнул выключателем.

Меррик подалась вперед и снова взяла его за руку. Луи не сопротивлялся. Он лишь наклонил немного голову и приподнял руку, которую она держала, словно говоря: «Дай мне минуту».

– Ей нравились эти четки, – вскоре продолжил он. – Может быть, я и научил ее молиться. Не помню. Она любила иногда ходить со мной в собор. Ей нравилось слушать музыку во время вечерних служб. Клодия ценила все чувственное и красивое. И до конца сохраняла детский задор.

Меррик неохотно отпустила его руку.

– А что ты скажешь вот об этом? – спросила она, доставая небольшой дневник в белом кожаном переплете. – Давным-давно его нашли в тайнике квартиры на Рю-Рояль. Ты ведь не знал, что она вела дневник.

– Не знал, – подтвердил Луи. – Хорошо помню, что подарил ей эту тетрадь, но ни разу не видел, чтобы она делала в ней записи. То, что Клодия вела дневник, для меня полная неожиданность. Мне всегда казалось, что она предпочитает читать, а не писать. Она отлично разбиралась в поэзии. С легкостью запоминала стихи и часто цитировала то одно, то другое произведение. Сейчас я пытаюсь вспомнить ее любимых поэтов.

Луи уставился на дневник, словно боялся не только открыть его, но даже дотронуться. Можно было подумать, что дневник до сих пор принадлежит Клодии.

Меррик убрала тетрадь и достала куклу.

– Она никогда не любила кукол, – твердо заявил Луи. – Поначалу мы дарили ей много кукол, но, как выяснилось, это было ошибкой, и в конце концов она просто запретила нам их покупать. Эта кукла не имеет никакого значения. Хотя, если меня не подводит память, ее нашли с дневником и четками. Не пойму, зачем она ее сохранила. Не пойму, зачем спрятала. Может быть, ей хотелось, чтобы в далеком будущем кто-то нашел эту куклу и погоревал о Клодии, ведь она сама была заперта в кукольное тельце. Может быть, ей хотелось, чтобы какая-то одинокая душа пролила за нее слезы. Да, должно быть, все так и было.

– Четки, кукла, дневник, – перечислила Меррик. – А ты знаешь, что записано в дневнике?

– Я знаю только ту запись, которую прочитала Джесс Ривз, а потом пересказала мне. В день рождения Лестат подарил Клодии куклу, которую она возненавидела. Клодия попыталась обидеть его, высмеяв, а он ответил ей строками из старой пьесы, которые я не могу забыть.

Луи склонил голову, но не поддался печали. Несмотря на всю боль, в глазах его не было слез, когда он процитировал:

Воспоминание заставило меня поморщиться. Лестат проклял себя: произнося эти слова в присутствии Клодии, он сознательно навлекал на себя ее гнев, приносил себя в жертву. И Клодия это знала. Поэтому описала в дневнике весь инцидент: неудачный подарок Лестата, свою нелюбовь к игрушкам, злость на собственную ограниченность, а затем эти роковые строки.

Меррик немного помолчала, держа куклу на коленях, а потом вновь протянула Луи дневник.

– Здесь есть несколько записей, – сказала она. – Две из них пустяковые. Какую-то из записей я использую для обряда. Но среди них есть одна очень важная, и ты непременно должен ее прочесть, прежде чем мы продолжим.

Тем не менее Луи не спешил брать в руки дневник. Он смотрел на Меррик уважительно, как и раньше, но даже не сделал попытки дотронуться до маленькой белой тетради.

– Зачем мне ее читать? – спросил он Меррик.

– Луи, подумай, о чем ты меня просишь. Неужели ты не можешь найти в себе силы прочесть слова, написанные ее собственной рукой?

– Это было давно, Меррик, – сказал он. – Она спрятала дневник за много лет до смерти. Разве то, что мы сейчас делаем, не важнее? Возьми страницу, если она тебе нужна. Возьми любую страницу из дневника, используй как угодно. Для меня это не имеет значения. Только не проси, чтобы я прочел хоть слово.

– Нет, ты должен, – с удивительной нежностью произнесла Меррик. – Прошу тебя, прочти вслух последнюю запись. Мне и Дэвиду. Я знаю, что там написано, и ты должен знать, а Дэвид пришел, чтобы помочь нам обоим.

Он пристально посмотрел на Меррик сквозь тонкую пелену кровавых слез, навернувшихся на глаза, но потом он едва заметно кивнул и принял дневник из протянутой руки.

Он открыл тетрадь и уставился на запись. В отличие от смертных Луи не нуждался в свете, чтобы прочесть написанное.

– Вот видишь, – умоляюще произнесла Меррик, – ничего важного здесь нет. Клодия рассказывает только о том, как вы ходили вместе в театр. По ее словам, давали «Макбета», любимую пьесу Лестата.

Луи кивнул, перелистывая небольшие страницы.

– А вот еще одна пустяковая запись, – продолжала Меррик, словно указывая Луи путь сквозь огонь. – Здесь она рассказывает, что любит белые хризантемы и даже как-то раз купила несколько штук у древней старухи. Клодия называет их цветами для мертвых.

Мне опять показалось, что у Луи вот-вот сдадут нервы, но он сдержал слезы и снова перевернул несколько страниц.

– Вот та самая запись. Ты должен ее прочесть, – сказала Меррик, старым как мир жестом обхватывая пальцами и чуть сжимая его колено. – Прошу, Луи, прочти ее.

Он долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на страницу и начал читать. Его голос был нежен и тих, но я знал, что Меррик, так же как и я, слышит каждое слово.

Луи замолчал, словно не в силах продолжать.

Я увидел, что пальцы Меррик еще крепче сжали его колено.

– Прошу, умоляю, читай дальше, – мягко произнесла она. – Ты должен продолжить.

Луи снова принялся читать – тихим, удивительно ровным голосом:

Запись оборвалась.

Я понял это по выражению боли, исказившей лицо Луи, по тому, как он дернул бровями и откинулся на спинку стула, а потом закрыл книжицу и небрежно переложил в левую руку, словно совсем о ней позабыв. Казалось, он не замечает ни Меррик, ни меня.

– Ты все еще хочешь связаться с этим призраком? – почтительно спросила Меррик. Она потянулась за дневником, и он беспрекословно отдал ей книжицу.

– Да, – послышался в ответ тяжелый вздох. – Больше всего на свете. Больше, чем когда бы то ни было.

Мне очень хотелось его утешить, но нет таких слов, которые могли бы умерить столь затаенную боль.

– Я не виню ее за то, что она написала, – заговорил Луи слабым голосом. – Всем нам суждено пережить трагедию. – Он в отчаянии взглянул на Меррик. – Темный Дар... И надо же было так его назвать, в то время как он несет одно только горе...

В душе Луи явно происходила жестокая борьба: он отчаянно пытался обуздать охватившие его чувства и лишь спустя минуту или две вновь обрел голос:

– Меррик, скажи, откуда берутся эти призраки? Мне известно общепринятое мнение, но молва бывает порой такой глупой. Скажи, что ты думаешь об этом?

– Сейчас я знаю меньше, чем когда-либо, – ответила Меррик. – Кажется, в детстве я не задавалась подобными вопросами. Мы взывали к безвременно ушедшим, веря, что они, преисполненные мести или смятения, обитают где-то поблизости от земли и потому с ними можно связаться. С незапамятных времен колдуньи часто наведываются на кладбища в поисках неприкаянно скитающихся злобных духов, которые якобы могут помочь им пробиться к более могущественным силам и раскрыть многие тайны. Я верила в одинокие души, страдающие и потерянные. Возможно, я до сих пор по-своему в них верю. Дэвид тебе расскажет, что они жаждут тепла и света жизни, а иногда даже крови. Но кто может знать истинные намерения какого-нибудь призрака? Из каких глубин восстал библейский пророк Самуил? Должны ли мы верить Святому Писанию, где сказано, что Аэндорская ведьма обладала мощным магическим даром?

Луи жадно ловил каждое ее слово.

Внезапно он снова взял Меррик за руку, и пальцы их переплелись.

– А что ты видишь, Меррик, когда смотришь на Дэвида или меня? Ты видишь того духа, что живет в нас, голодного духа, сделавшего нас вампирами?

– Да, я его вижу, но он безрассуден и нем. И полностью подчиняется вашим умам и сердцам. Сейчас он не испытывает ничего, кроме жажды крови, да и трудно сказать, были ли ему когда-либо доступны иные чувства. Ради крови он медленно завоевывает ваше тело, постепенно подчиняя себе каждую его клеточку. Чем дольше вы живете, тем больше он процветает. А сейчас он зол из-за того, что на земле осталось слишком мало тех, кто пьет кровь.

Луи выглядел озадаченным, но понять Меррик было не так уж сложно.

– Меррик имеет в виду те жестокие бойни, которые происходили почти повсюду, – пояснил тем не менее я. – Последние, кстати, имели место здесь, в Новом Орлеане. Было уничтожено немало разного рода бродяг и тех, чье происхождение считалось сомнительным. А дух переселился в уцелевших.

– Да, – подтвердила Меррик, бросив на меня мимолетный взгляд. – Именно поэтому твоя жажда сейчас вдвойне ужасна, именно поэтому тебя не может удовлетворить «пара глотков». Минуту назад ты спросил, что я хочу получить от вас. Позволь мне сказать, что я хочу от тебя. Возьму на себя смелость ответить прямо сейчас.

Луи молча взирал на нее, готовый подчиниться любому приказу.

А Меррик тем временем продолжила:

– Воспользуйся сильной кровью, которую может даровать тебе Дэвид, и тогда ты обретешь возможность существовать не убивая, сможешь прекратить вечный поиск злодеев. Я понимаю, что, возможно, пользуюсь вашим языком излишне вольно. Это от избытка гордости. Гордость всегда была грехом тех из нас, кто посвятил жизнь Таламаске. Мы верим, что наблюдаем чудеса, верим, что создаем чудеса. И мы забываем при этом, что на самом деле ничего не знаем. Мы забываем, что, возможно, ищем то, чего вообще нет.

– Нет, есть, и немало, – возразил Луи, для убедительности мягко встряхнув ее руку. – И ты, и Дэвид убедили меня в этом, хотя, быть может, помимо своей воли. Есть еще много всего неизведанного. Скажи, когда мы сможем поговорить с призраком Клодии? Что еще от меня требуется прежде, чем ты начнешь колдовать?

– Колдовать? – тихо переспросила она. – Да, это будет колдовство. Вот, возьми этот дневник, – она передала ему книжку, – вырви из нее страницу, любую страницу, которая кажется тебе самой сильной или с которой тебе больше всего хочется расстаться.

Луи взял дневник левой рукой, не желая отпускать Меррик.

– Какую все-таки страницу мне вырвать? – настаивал он.

– Реши сам. Я сожгу ее, когда буду готова. Ты больше никогда не увидишь тех слов.

Меррик жестом отпустила его, велев действовать. Он открыл тетрадь обеими руками, снова вздохнул, как будто даже вид ее был невыносим, но потом начал читать тихо и неторопливо:

Осторожно прижав книгу к колену, Луи вырвал из нее лист, подержал его немного под лампой, после чего передал Меррик, проводив листок таким взглядом, словно совершил ужасное воровство.

Меррик бережно взяла страницу и положила на колени рядом с куклой.

– Теперь, прежде чем ответить, подумай хорошенько, – сказала она. – Ты когда-нибудь знал имя ее матери?

– Нет, – не задумываясь ответил Луи, потом вдруг засомневался, но снова отрицательно покачал головой.

– Она ни разу не назвала ее имени?

– Она была маленькой девочкой, и в ее рассказах звучало только слово «мама».

– Подумай хорошенько, – настаивала Меррик. – Вспомни первые вечера, проведенные с Клодией, вспомни ее детский лепет, прежде чем он сменился в твоем сердце воспоминаниями о женском голосе. Постарайся вспомнить. Имя ее матери. Мне нужно его знать.

– Не помню, – признался он. – Думаю, что она ни разу его не... Впрочем, я не слушал, ведь женщина была мертва. Я так и нашел малышку, обхватившую остывшее тело. – Я понял, что Луи сломлен. Он беспомощно взирал на Меррик, а она лишь кивнула.

Меррик посмотрела вниз, потом снова перевела взгляд на него, и, когда заговорила, ее голос звучал особенно ласково.

– Есть еще кое-что, – сказала она. – Ты не все мне отдал.

Луи поднял на нее исполненный горя взгляд.

– О чем ты? – спросил он с несчастным видом. – Что ты имеешь в виду?

– У меня страница из ее дневника, – сказала Меррик. – У меня есть кукла, которую она сохранила, хотя могла бы выбросить. Но ты оставил у себя что-то еще.

– Я не могу это отдать. – Нахмурив темные брови, Луи достал из кармана маленький дагерротип в картонном футляре. – Не могу допустить, чтобы это погибло, не могу, – прошептал он.

– Ты полагаешь, что будешь по-прежнему дорожить этими реликвиями после всего, что случится? – спросила Меррик, стараясь его успокоить. – Или думаешь, что наше колдовство не принесет результата?

– Не знаю, – признался он. – Знаю только, что не хочу лишиться этой вещи. – Он щелкнул крошечным замочком, открыл футляр и долго смотрел на портрет, пока, видимо, хватало сил его видеть, а потом опустил веки.

– Отдай портрет для моего алтаря, – попросила Меррик. – Обещаю, он останется цел.

Луи не шевельнулся и молча позволил ей взять снимок. Я внимательно наблюдал за Меррик. Ее поразило это старое изображение вампира, запечатленное навеки на хрупком посеребренном стекле.

– Ты не находишь, что она была прелестна? – спросил Луи.

– Она была разной, – ответила Меррик.

Она захлопнула футляр, но не защелкнула маленькую золотую пряжку и положила дагерротип на колени рядом с куклой и вырванной из дневника страницей, а потом обеими руками снова потянулась к правой руке Луи, раскрыла и поднесла к свету его ладонь. Увиденное заставило ее тихо охнуть.

– Никогда не видела такой линии жизни, – прошептала Меррик. – Только взгляни – глубокая и бесконечная. – Она принялась рассматривать его ладонь под разными углами. – Все мелкие линии давным-давно исчезли, а эта, главная, продолжается.

– Я могу умереть, – возразил он негромко, но с вызовом. И печально добавил: – Знаю, что могу. Я умру, когда наберусь смелости. Мои глаза навсегда закроются, как у всех смертных, живших в мое время.

Меррик ничего не сказала, продолжая разглядывать открытую ладонь. Потом она ощупала ее, явно восхищаясь шелковистой кожей.

– Я вижу три большие любви, – прошептала она, словно нуждаясь в его разрешении произнести это вслух. – Три глубокие любви за все это время. Лестат? Да. Клодия? Несомненно. Но кто третий? Можешь сказать?

Он смешался, глядя на нее и не находя сил для ответа. Щеки его пылали, глаза засияли еще ярче.

Меррик отпустила его руку и тоже вспыхнула румянцем.

Неожиданно Луи посмотрел на меня, будто только сейчас вспомнил о моем существовании. Похоже, я ему зачем-то понадобился. Я ни разу не видел его таким взволнованным и оживленным. Любой, кто сейчас вошел бы в комнату, подумал, что перед ним обыкновенный молодой человек весьма приятной наружности.

– Ты готов, друг мой? – спросил он. – Ты готов начать?

Меррик тоже взглянула на меня. Ее глаза подернулись слезами. Наконец, различив меня среди теней, она послала мне доверчивую улыбку.

– Каков будет ваш совет, Верховный глава? – спросила она приглушенным, но полным уверенности голосом.

– Не смейся надо мной, – парировал я, испытывая странное удовольствие от того, что в ее глазах промелькнула боль.

– Я и не думала смеяться, Дэвид. Я спрашиваю, готов ли ты начать?

– Готов, Меррик, – ответил я. – Я всегда готов обратиться к духу, в которого едва верю и на помощь которого ни в малейшей степени не рассчитываю.

Она взяла обеими руками листок из дневника и внимательно его изучила, а возможно, перечитала снова, так как губы ее шевелились.

Потом она посмотрела снова на меня и перевела взгляд на Луи.

– Через час. Возвращайтесь через час. К тому времени я буду готова. Мы встретимся на заднем дворе. Старый алтарь восстановлен. Он послужит нашей цели. Свечи уже зажжены. Скоро разгорится уголь. Там мы осуществим наш план.

Я начал подниматься с дивана.

– А теперь вы должны уйти и привести сюда жертву, без нее у нас ничего не получится.

– Жертву? – переспросил я. – Боже мой, какую еще жертву? – Я поспешно вскочил.

– Человеческую жертву, – ответила она, пронзив меня взглядом, а потом снова перевела его на Луи, продолжавшего сидеть на стуле. – Этот призрак придет только на человеческую кровь, на меньшее он не согласится.

– Ты шутишь, Меррик! – в бешенстве вскричал я. – Боже мой, женщина, неужели ты согласишься стать соучастницей убийства?

– А разве я уже ею не стала? – властно спросила она. – Дэвид, скольких людей ты лишил жизни, с тех пор как Лестат сделал тебя вампиром? А ты, Луи? Твоим убийствам нет числа. Я сижу здесь с вами и планирую, как осуществить то, что вы задумали. Я уже соучастница ваших преступлений – разве нет? Для колдовства мне нужна кровь, поскольку придется провести обряд, которого я прежде никогда не совершала. Мне нужно будет сжечь подношение, мне нужен будет пар, поднимающийся от разогретой крови.

– Я на это не пойду. – В моем голосе прозвучала безоговорочная решимость. – Я не приведу сюда смертного. Ты глупа и наивна, если думаешь, что сумеешь выдержать такое зрелище. Оно изменит тебя навсегда. Неужели ты полагаешь, что раз на нас приятно смотреть, то и это убийство пройдет чистенько и аккуратно?

– Дэвид, делай, что я велю, – приказным тоном произнесла Меррик, – иначе не будет никакого колдовства.

– И не подумаю, – ответил я. – Ты перегнула палку, Меррик. Убийства здесь я не допущу.

– Позвольте мне стать жертвой, – внезапно произнес Луи. Он поднялся и взглянул на Меррик сверху вниз. – Я не хочу сказать, что готов умереть. Пусть только кровь будет моей. – Он снова взял ее за руку, сомкнув пальцы на запястье, после чего наклонился и поцеловал ей руку, потом выпрямился и с любовью посмотрел Меррик в глаза.

– Много лет назад, – сказал он, – ты использовала собственную кровь в этом самом доме, чтобы вызвать свою сестру, Медовую Каплю на Солнце. Так воспользуемся моей кровью, чтобы сегодня вечером вызвать Клодию. У меня хватит крови и для костра, и для котла.

Меррик сразу успокоилась.

– Это будет котел, – сказала она. – На заднем дворе, как прежде, стоят старые святые – я уже вам говорила. Камни, на которых танцевали мои предки, расчищены специально для нас. На углях установлен старый котел. Деревья не раз наблюдали подобное зрелище. Осталась только одна мелочь, которая мне нужна, чтобы подготовиться. Ступайте и возвращайтесь через час.