Механик и все-все-все

Пролог

— Чем меня обрадует наша доблестная медицина? — наигранно беззаботно спросила я, застегивая пуговицы на блузке.

Я с трудом, морщась и стараясь не стонать от боли, села на кушетку и внимательно посмотрела на притихшего доктора.

Багир Шеверов был мрачен и серьезен. Между бровей залегла суровая складка. За все время, что я его знаю, а знакомы мы без малого десять лет, я никогда не видела его таким. Всегда собранный, подтянутый, оптимистичный весельчак не был столь подавлен, как сейчас. Широкие плечи поникли. Добродушное, изрешеченное морщинами лицо низко опущено.

Я не торопила его с ответом, прекрасно понимая, что говорить ему будет тяжелее, чем мне слышать.

Наконец он поднял на меня яркие, сохранившие молодость зеленые глаза и тяжело вздохнув, сказал:

— Ты умрешь через шесть-семь месяцев. Если будешь проходить курс лечения, через год-полтора.

Вот так вот просто и прямолинейно, без лишней воды, ненужных заверений и обманчивых надежд на ошибочность диагноза.

— Это точно? Ошибки быть не может?

Смысла уточнять не было, но все-таки так принято. Чтобы наверняка.

— Катерина, это точный диагноз. Я бы отдал свою правую руку, лишь бы он оказался неверным или излечимым. Прости… — пряча лицо в руках, упавшим голосом закончил он.

— За что? Вы же не виноваты, а рука вам еще пригодится.

Серьезное заявление о готовности расстаться со своей рукой удивило и сильно польстило. Шеверов — гениальный хирург. Он вытаскивал с того света самых безнадежных пациентов. Меня невероятно растрогала его неподдельная печаль и желание спасти мою жизнь.

— Ты будешь проходить курс лечения? Были случаи, когда…

— А смысл? — прервала я поток начавшихся убеждений и с кряхтением растянулась на кушетке. Стало легче, но боль не прошла, сосредоточившись в области живота, остро пульсируя при каждом вздохе. — В моем случае самое лучшее лекарство — топор.

— Все шутишь, да? Ты хоть понимаешь ситуацию?! — не выдержав, рявкнул он. — Ты как жить собираешься?!

— Как жила, так и буду дальше, пока время для покоя не придет, — спокойно сказала я и вдруг с радостной улыбкой от внезапно пришедшей в голову мысли воодушевленно сообщила: — Даже еще лучше!

— Что лучше?

— Жить буду лучше, — пояснила я в ответ на недоуменный взгляд. — Мне теперь нечего бояться. Я стала свободной от любых условностей, выдуманных и никому не нужных обязательств, правил. Я теперь никому не подчиняюсь и неподвластна, кроме собственной совести и морали.

— Ты сошла с ума.

Притом доктор не спрашивал. Он утверждал.

— Отнюдь. Я совершенно адекватна. Разве вам самому не надоело бояться? Боятся осуждения со стороны, завистников, алчно ожидающих и предвкушающих ваше падение, очередных бредовых идей начальства, чиновников, остальных облеченных властью и считающих себя властителями жизней, безропотно терпеть их наглость, чванство, хамство… Не надоело?

Я иронично изогнула бровь, не спуская с доктора взгляда. Ему надоело, и мы оба хорошо это знали.

— Не бойтесь, — начала успокаивать его я, — со мной все будет в порядке. Я не наделаю глупостей и не намереваюсь нарушать закон. Просто мне выпала уникальная возможность говорить всю правду в глаза, не боясь наказания или осуждения. Хуже чем есть, мне уже не будет.

— Но почему ты отказываешься от лечения? — недоумевал Шеверов, не оставляя надежды уговорить меня.

— Провести последние месяцы жизни в больничных стенах?! Ни за что! Лучше работать буду.

— В таком состоянии?

— Я уже три месяца так живу, работаю и ничего… привыкла, — не удержавшись, хмыкнула и тут же поперхнулась воздухом. — Больно… зараза, — отдышавшись, прохрипела я.

— Не хочу, чтобы все закончилось так, — присев на корточки рядом со мной, печально сказал он. — За что тебе такое? Ты ведь хороший человек и механик гениальный.

— Я так и знала, что все самое лучшее о себе узнаю только после смерти, — шутливо произнесла я, пряча за иронией неловкость от услышанного.

— И дура редкостная, — в сердцах сплюнул он.

— Но механик-то гениальный.

— Ну, у тебя и самомнение… — нервно хохотнул доктор. — Звезды в глазах не летают?

— Нет, только голова чешется. Наверное, корона растет.

Кстати, я не кривила душой и не зазнавалась. Механик или если официально, мастер по изготовлению и ремонту магических вещей я была одной из самых лучших, если не единственная в своем роде. Моя уникальность заключалась во врожденном даре видеть природу магических механизмов, их суть, душу, если хотите. Именно поэтому каждая поломка была для меня на виду и я с легкостью ее устраняла. Об этой способности знали только мой дед и Багир. Для остальных я была талантливым, перспективным, но вполне заурядным механиком. Я не выделялась среди прочих ни в школе, ни в академии, ни на работе. В меру успешна, в меру обыкновенна. Так было нужно.

Однажды, когда я была совсем маленькая, дедушка посадил меня к себе на колени и очень серьезно попросил никому и никогда не рассказывать о своем даре. И я строго следовала его завету, сумев в свои неполные двадцать четыре года сохранить тайну. Багиров не в счет, его специально посвятили в этот секрет.

— Значит, так, — решительно сказал он, выводя меня из задумчивости, — каждые две недели ты приходишь ко мне на обследование. Регулярно строго по графику принимаешь лекарства. Даже не думай, лично проверять буду! Я тебя знаю! — сурово погрозил доктор, глядя на мою хитрую физиономию. Принимать любые лекарства, кроме варенья и сладкого я терпеть не могла. — При малейших ухудшениях, слышишь, при малейших, сразу же вызывай меня! В любое время!

— Хорошо, — я безропотно согласилась. — Только у меня к вам просьба — никто, кроме нас двоих не должен знать о моей болезни. Никто. Уничтожьте все записи, данные, результаты анализов. В больничном листе укажите что-нибудь незначительное: простуда, грипп, нервное истощение…

— Я сделаю все, как ты просишь и даже больше.

Он встал с корточек и, подойдя к секретеру, нажал на невидимую мне кнопку. Глухо щелкнуло, открылась скрытая полочка, Багирыч что-то достал из нее и подошел ко мне.

Снедаемая любопытством, я не поленилась и села тут же об этом пожалев. Боль пронзила все тело. Шеверов присел рядом со мной и протянул мне тоненькую серебряную цепочку с медальоном из прозрачного камня в форме многогранного ромба.

— Надень его и никогда не снимай. Он поможет справиться с болью. Полностью не уберет, но заметно ослабит болевой синдром. И еще… никто и никогда, пока ты носишь медальон, не сможет определить твое состояние, какими бы силами и возможностями ни обладал.

Так много «не»… Не сможет, не почувствует, не узнает, не исцелит…

— Бери, дочка. Это единственное чем я действительно могу помочь.

Дрожащей рукой я взяла из раскрытой ладони цепочку и надела на шею. По телу как будто бы прокатилась прохладная волна, ощутимо притупляя боль и возвращая нормальное восприятие окружающего мира. По щеке прокатилась невольная слеза. Я давно не чувствовала себя так хорошо.

— Спасибо, спасибо вам огромное! Это бесценный подарок, — и я порывисто обняла старика. — Даже не буду спрашивать, откуда он у вас.

— Семейная реликвия, — охотно ответил Шеверов, добродушно улыбаясь. — Переходит по наследству из поколения в поколение. Он был изобретен много веков назад в Эпоху Великих Мастеров. Не знаю, остались ли еще такие в мире. Ты как себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он.

Я легко встала и с удовольствием потянулась до хруста костей.

— Великолепно, — довольно улыбаясь, ответила я и любовно погладила медальон, обнаружив, что он поменял цвет с прозрачного на ярко-розовый.

— Он меняет цвет в зависимости от состояния организма, — любезно пояснил друг, проследив за мои удивленным взглядом. — Чем хуже состояние, тем темнее камень.

Я восхищенно присвистнула. Вот это индикатор! Умели же когда-то делать по-настоящему серьезные вещи.

— Насчет лекарств, — он протянул мне увесистый пакет, — здесь таблетки и специальный травяной отвар. Принимай после обеда и ужина.

Я достала таблетки и мрачно посмотрела на доктора. Шутит или нет? Каждая из них была размером с пол-ладони.

— А точно после, а не вместо обеда и ужина? Тут еще, между прочим, и на завтрак хватит.

— Цыц, бестолочь! Делай, что говорят.

— Мир жесток и не справедлив, — и тяжко вздохнув, я положила пакет в сумку. — Ну, что ж, закрывайте мне больничный, господин доктор.

— Уверена? — переспросил он, но больничный лист взял и, поставив печать, оставил пустую строчку для даты. — Число поставишь сама, когда посчитаешь нужным.

— Хорошо дружить с доктором. Всегда можно воспользоваться помощью с оформлением больничного. Любимое слово — халява.

— Ты повеселела.

— Не стоит меня хоронить раньше времени. Ваш неугомонный механик жива и чувствует себя полной сил. Выше нос, Багир, я еще успею вам надоесть, — и, оставив шутливый тон, серьезно добавила: — Спасибо за медальон. Я верну его через семь месяцев.

Улыбка медленно сползла с его лица.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — я поцеловала его в щеку и, взяв сумку, собралась уходить.

— Тебе страшно? — остановил меня в дверях его уставший голос.

Мне стало стыдно за переживание, которое он испытал из-за меня. И еще испытает. Я обернулась.

— Уже нет. Я не боюсь.

Дверь медленно закрылась за мной. Мне не нужно было снова заглядывать в кабинет, чтобы узнать, как там доктор. Я и так знала, что он закрыл лицо руками и устало опустился за стол.

И я действительно не врала. Страшно мне не было.

Все мои неприятности начались довольно недавно. Год назад я и мой дед попали в аварию. Так считали близкие, так думала общественность. Только Багирыч и я знали, что случилось на самом деле. Вечером, когда мы возвращались из очередной поездки в город, на пустынной дороге на нас напали вампиры. Двое молодых, только недавно обращенных и один опытный, старый, сильный сир, имени, которого я не знаю. Пока. Они подстроили так, чтобы все выглядело, как несчастный случай. Когда мы налетели на внезапно упавшее на дорогу дерево, машина перевернулась, меня выкинуло ударной волной на обочину, а дедушка остался в салоне машины и был еще жив. Я лежала на земле и из-под упавших на лицо волос наблюдала, как к нему подошли трое вампиров и старший сир, одним ловким движением, легко свернул ему шею. Меня они трогать не стали. Посчитали, что я без сознания, хотя молодняк хотел полакомиться свежей кровью. К слову сказать, для вампиров кровь — источник наслаждения, а не способ выживания. Они также само дышат, излучают тепло, пьют, едят обычную пищу и не многим отличаются от людей. Разве что самой малостью: почти бессмертны, невероятно красивы, практически неуязвимы и невообразимо сильны. Некоторые даже наделены магией.

Может, у сира настроение было хорошее, может, хотелось все сделать правдоподобнее и меня оставили в живых. Я долго приходила в себя. Месяц вообще ни с кем не разговаривала, а первым и единственным, кому я рассказала правду, был доктор Шеверов. Он посоветовал мне держать язык за зубами и никому не говорить о том, что случилось на самом деле. Во-первых, мне не поверят. Вампиров хоть и боятся, но лебезят перед ними и приклоняются многие. Во-вторых, я не проживу после этого и нескольких дней.

Я тяжело переживала потерю единственного близкого человека. Дедушка Виктор — все что у меня было в этой жизни и того отняли. Родителей не стало, когда я была еще совсем маленькой, и весь нелегкий груз ответственности по моему воспитанию лег на плечи деда. Мы жили душа в душу. Он многому меня научил: наукам, языкам, правилам этикета и хорошим манерам, которые часто с его же подачи и нарушались. Открыл многие секреты по механике, я ведь родилась в семье потомственных мастеров. Он был великим механиком и часто повторял, что не стоит расстраиваться из-за того, что я не могу применять свой талант в открытую. Придет время, и я раскроюсь на полную силу, помогая своим даром людям. Когда оно наступит он так и не успел сказать.

После похорон, я вернулась на работу в Контору, предоставляющую услуги по механике, где работала уже два года. Старалась жить, как прежде, пока три месяца назад у меня не начались жуткие боли. Болел желудок. Сначала грешила на гастрит или язву, все-таки работа у меня бывает нервной, выматывающей и питание нерегулярное, часто в сухомятку, но увы… После долгих, тщательных обследований, проводившихся лично доктором Шеверовым, мне поставили диагноз — рак желудка. Притом неизвестной медицине формы. Тогда я сразу поняла — неизлечимый. Просто знала. Впрочем, как и то, что мне осталось ровно семь месяцев и ни днем больше. Теперь же я в этом окончательно убедилась.

Первое время я, конечно же, испугалась. Не камень все-таки… живой человек. Было страшно и обидно, что так рано. Была злость и отчаяние, всепоглощающая агрессия и глубокая апатия, слезы и паника, депрессия и безразличие… Было все. Я так много не успела узнать, увидеть, ни разу не влюблялась и не была любима, многого не успела сделать… А потом как-то незаметно смирилась, успокоилась, потеряла чувство страха. Любого. Только вот боль… Боль меня убивала.

А теперь с медальоном Багира вообще замечательно стало. У меня осталась одна-единственная цель в жизни — найти и наказать убийцу деда. Цель, желание и семь месяцев. И пусть небо упадет на землю, если у меня это не получится!