Между небом и водой

Глава 6. Мама.

Когда первые лучи коснулись лба Найрона, тот потянулся и сел на кровати. Вспомнил. Распахнул глаза, уставившись в стену. Прошлепав босыми ногами на кухню, откуда доносилось шипение чайника, встал в дверях. Он не сразу осознал, что незнакомый человек в их кухне – отец. Вроде бы такое же лицо, но будто старше на десяток лет. Руки его тряслись, когда он наливал в чашки дымящийся сок нармики, и тот разлился по столу зеленоватой лужицей, отражающей выпуклый потолок.

Схватившись со всей силы за дверной проем, так, что заболели ногти, Найрон с вымученным спокойствием спросил:

– Ты скажешь мне, что с мамой?

Тяжело обернувшись, будто на плечи давил неподъемный груз, отец кивнул и указал Найрону на стул. Прошаркав к двери, прикрыл ее: младшие еще спали. Он говорил тихо, почти шепотом. Время от времени его горло схватывал спазм, и тогда он глотал горячий сок, кашлял и продолжал говорить.

– Я долго искал маму. Сначала залетел в лавку, куда она собиралась за книгой. Хозяин подтвердил, что она была там. Сказал, что у него не оказалось никаких пособий по уходу за варангами, и она собралась слетать в другую. Я облетел все лавки и в последней ее действительно видели. Но она так ничего и не купила. Хозяйка лавки рассказала, что Мира очень странно повела себя. Сначала стояла возле прилавка, разглядывала книги, а потом оглянулась и застыла, будто увидела кого-то, кому она была не рада. После этого быстро вышла, куда – хозяйка не разглядела. Людей в лавке было много и кто мог так испугать маму, она не поняла.

– Обыскал весь город, а потом, вечером, услышал, как один из караванщиков расспрашивает людей о ком-то. Я подошел к нему и мы описали друг другу одну и ту же женщину, Миру. Караванщик рассказал, что, как обычно, впустил на караван пассажиров, летящих в сторону Ругирита и среди них – Миру. Она летела вместе со всеми, но в пути он остановился, чтобы переговорить со встречным караванщиком, для чего снял веление с воздушного купола и подлетел к тому. И вот, когда их беседа подходила к концу, он услышал крики, а обернувшись, успел увидеть, как женская фигура мелькнула в воздухе, упав с каравана. Она падала так, что ему стало ясно – она не может лететь сама. Караванщик бросился вниз, чтобы поймать ее, но вокруг был такой туман, что он ничего не увидел. Ему помогали несколько высших, оказавшихся на караване, они искали два часа, но не нашли никого. Поднявшись, он опросил людей и понял: не достает той самой женщины, что села в Одорите и которую подробно описал ему я – нашей мамы. Никто не видел, как это произошло, да и людей было не так уж много.

Отец молча смотрел на Найрона уже больше минуты, а тот ничего не чувствовал. Это не он сидит сейчас на кухне и слушает рассказ отца. Это не мама упала с каравана в густой туман. Этого вообще не происходит, просто глупый сон. Найрон покачал головой. Голос перестал слушаться, стал хриплым:

– Она еще жива. Никто не видел, как она упала в воду. Значит, она еще жива. Почему ты не ищешь ее?

– Найрон…- глаза отца наполнились слезами, – сынок, мама упала в воду. В изменчивую воду, после такого невозможно выжить. Из-за тумана этого не видели, но по-другому быть не могло, под караваном не было ничего, кроме воды, это караванщик рассмотрел.

– Ты должен ее искать, – твердил Найрон, – ты должен, должен, должен! ЗАЧЕМ ТЫ СИДИШЬ ЗДЕСЬ, НАЙДИ МОЮ МАМУ! – наконец заорал он, вскочив и опрокинув стул. Найрон орал что-то еще, борясь с отцом, который неожиданно прижал его к себе, обнял, не давая кричать. Он бормотал что-то успокоительное, но от этого Найрон пришел в неистовство. Он стал бить отца кулаками по лицу, рукам, плечам…Пока тот не дал сыну пощечину.

– Прости, мне нужно было как-то тебя успокоить, – шептал он, – ты мне нужен, мне нужна твоя помощь, пойми же…

Умолкнув, и держась ладонью за горящую щеку, Найрон опустился на пол рядом с ненужным стулом и, не моргая, смотрел на отца. Потоптавшись немного на месте, тот вышел на платформу. Вернувшись через несколько минут, пояснил:

– Я отправил шворха родителям и демарго школы Корвина, чтобы его сопроводили до дома.

Потом отец говорил с младшими. Найрон не хотел слушать, он закрылся в умывальной, но и там до него доносились горестные рыдания Люциса и Креи. Найрон смотрел в отражатель и успокаивал себя: скоро прилетят Корвин и дедушка с бабушкой, они обязательно убедят отца в том, что нужно искать маму. Нужно просто поискать получше, и она обязательно найдется. И вообще, выяснится, что ни на какой караван она не садилась, а просто произошла совершенно нелепая ошибка. Сейчас она зайдет в дом и объяснит, ломая руки и извиняясь, что осталась ночевать у какой-нибудь подруги, забыв обо всем на свете. Сейчас…

Но "сейчас" так и не наступило. Люцис и Крея затихли на кровати, и отец сидел рядом с ними, поглаживая по головам, бормоча что-то себе под нос. Потом прилетели Мэлон и Нади. Они обняли младших и Найрона, отец долго плакал на плече у дедушки в родительской спальне, потом рассказывал им то же, что и Найрону два часа назад. Нади подходила по очереди то к нему, то к младшим. Что-то тихо шептала, покачивала, приобняв. Предложила поесть, но они отказались.

Корвин, выслушав отца, ушел на платформу и вернулся только через час. Бабушка хотела пойти за ним, но Мэлон покачал головой, и жестом попросил ее остаться. Когда Корвин снова вошел в комнату, его лицо было бледным, но спокойным. Подойдя, Найрон начал говорить ему о необходимости уговорить отца продолжить поиски, но Корвин неожиданно поддержал Герга. Найрон смотрел на брата, не веря ушам. Как можно говорить о том, что мама умерла и ее не вернешь? И как дедушка с бабушкой могут согласно кивать и объяснять Найрону, что отец не может бросить детей и заниматься поисками мамы неизвестно где.

– Но…вы можете забрать нас, пока…

– Милый, – бабушка сказала это совсем как мама, и его передернуло, – нет никаких шансов, что Мира жива. Отец может всю оставшуюся жизнь посвятить ее поискам, и ничего не найдет. Изменчивая вода втягивает на глубину все, что попадает в нее, оттуда не выбраться среднему мыследею. Теперь его долг перед памятью о вашей маме – вырастить вас.

– Значит, вы не любили ее! – снова кричал Найрон, – Вы – все, – Он, дрожа, обвел взглядом отца с Корвином, дедушку с бабушкой, – Вы ее бросили!

Отец двинулся к нему, его кулаки сжались.

– Думай, что говоришь! – прошептал он, прожигая Найрона взглядом. Дедушка, схватив отца за руку, с трудом удержал его на месте.

– Найрон… – ему не хотелось смотреть в бабушкино сочувствующее лицо, – маленький мой, ну пойми же…

Не слушая, он подскочил к столу, смел с него все книги, несколько страниц закружилось в воздухе. Дедушка хотел подойти, но он отскочил к кровати, разорвал одеяло, разбросал подушки. Послышались испуганные вскрики, Найрон не успел увернуться от рук отца, крепко схвативших его за плечи.

– Прекрати же…

– Герг, книги… – через плечо отца Найрон увидел, что несколько книг рассыпаются в труху перед изумленным дедушкой.

Найрон продолжал вырываться, не обращая внимания ни на боль в плечах, ни на перепуганные лица дедушки с бабушкой, ни на растерянность в глазах Корвина и младших, нелепо застывших посреди комнаты.

– ВЕРНИТЕ! МНЕ! МАМУ!! – рука отца быстро закрыла Найрону рот. Он, наконец, преодолел яростное сопротивление сына и, взяв его на руки, унес в их с мамой спальню. Уложил на постель, укутав одеялом.

Найрон внезапно почувствовал жуткую слабость. Как будто издалека доносились встревоженные голоса, глаза закрылись, и медленные ласковые волны куда-то понесли его, качая. Время от времени ему слышался мамин голос, но когда он пытался разобрать слова, голос пропадал и на смену ему приходили другие – холодные голоса, самодовольно рассуждающие: "Изменчивая вода втягивает на глубину все, что попадает в нее". Они все время повторяли эту фразу на разный лад, становились все более неприятными и страшными, звучали все громче, пока ему не начало казаться, что голова разрывается на части.

Потом незаметно пришла тишина. Она наполнила его всего, с ног до головы, проникла даже в мысли и оглушила. Пропали голоса, исчезли ласковые волны, ощущение тела. Он не помнил, кто он и что с ним стало. Отсутствие времени и мира вокруг убило само ощущение существования. А потом из пустоты родился тонкий, еле заметный звон. Он раздражал, ведь это уже не было полным отсутствием всего. Звон мешал не существовать, он заставлял вслушиваться и ощущать. Это было слишком больно. Но чувствовать такую тягучую, надоедливую боль, не зная причины, было обидно. Нужно было понять, за что эта боль, как смеет она нарушать его покой и мешать наслаждаться тишиной? Боль была жидкой и тягучей, она была твердой и холодной. Одновременно. Она проникла в его тело и заставила вновь чувствовать его. Сквозь боль стали доноситься какие-то звуки, то быстрые и звонкие, то тихие и спокойные. Эти звуки заставляли боль внутри колыхаться подобно волнам…воды…

Волнообразная боль не давала забыться, она мучила, заставляла дышать и слушать голоса, хотя они по-прежнему были неразборчивы, и сливались в один. Вода давила и давила холодной тяжестью. И вдруг стало очень важным понять – кто задыхается в воде? Совсем близко, рядом – кто-то задыхается и хочет выбраться из нее, кто-то хочет дышать и не может!

– Я тебе сегодня почитаю про Усмирителя роклов, это ведь твоя любимая…

Чей это голос? О чем он говорит? Как он может говорить, если вот он рядом, в толще отвердевшей воды? Это мама… Нет, мама умерла. Она так давно умерла, но все еще рядом, задыхается и просит о помощи…Ее ведь оставили там, в глубине, одну. Разве может она читать ему сказки?

– Ему нужно больше пить…

Снова вода давит на него, вливается внутрь, тащит на глубину. И рядом уже никого нет. Маму бросил отец, и она ушла. Он не любил маму и не любил Найрона…Он виноват. И откуда-то из толщи воды, в которую он так долго был закован, из самой глубины, робко поднялось новое чувство, пока не понятное ему самому. Шло время и это чувство становилось сильнее и отчетливее. Оно уже не мерцало где-то рядом, оно вползло в его мысли, проросло там вьющимся злисом, окончательно вернув ощущение тела. Это чувство заставило его принять в себя боль, радостно хлынувшую ледяным потоком в память. Помогло оставить боль внутри себя и научится дышать вместе с ней. Оно приказало Найрону полностью вспомнить случившееся. Выдернуло на поверхность из цепенеющей воды, втолкнуло воздух в легкие, сжало сердце, ударило в глаза.

Глаза открылись.

Изогнутый потолок светлого дерева, плавно опускаясь вниз, открывался окном, через которое были видны тягучие, прозрачные струи. Они медленно текли, переливаясь разноцветными бликами, откуда-то сверху куда-то вниз. Оглядевшись, Найрон обнаружил, что лежит в своей кровати, накрытый теплым вязаным одеялом. В старом кресле, уронив голову на плечо, дремал дедушка. Он был в халате и носках, как будто жил здесь уже давно. Найрон приподнялся на локтях, кровать скрипнула и, встрепенувшись, дедушка проснулся.

Изумленно раскрыв рот, он несколько мгновений смотрел на Найрона. Встал и, потирая поясницу, быстро подошел к нему. Опустился на кровать, хотел сказать что-то, но, погладив его по голове, отвернулся и крикнул:

– Люцис, Крея! Найрон очнулся! – снова глянув на него, дедушка тихонько добавил, – а папа на работе, мы ему шворха сейчас пошлем… И Нади скоро вернется, она полетела в город за покупками.

– А почему…? – Найрон подбородком показал на окно, за которым шел невозможный сейчас, неположенный во время холодающих ветров – дождь.

– Гм. Ты болел. Лежал без чувств больше пяти времен. Мы извелись все, боялись за тебя. Лекарь, Эсайя Дестор – мама Ренотьё…Ты помнишь Ренотьё?

– Рена? Помню.

– Она каждую неделю приходила к нам, делала все, что могла. Но лекари не способны излечивать душу, а твое тело лишь находилось в глубоком сне…Мы кормили и поили тебя через трубочку, ты исхудал… И Рен тебя навещал.

– Я слышал голос…Женский…

– О! Это Нади. Она читала тебе сказки. Эсайя посоветовала нам побольше говорить с тобой, читать. И видишь, это помогло!

Не ответив на судорожную дедушкину улыбку, Найрон сел. Дедушка придержал его за плечо, но он отодвинулся.

– Я могу сам.

Преодолев легкое головокружение, он свесил ноги с кровати. Встал, опираясь на спинку, и прошлепал к окну. Прислонился к нему лбом, вглядываясь в прозрачно-разноцветный хаос струй, тянущихся от неба к воде и скалам. Время живых дождей. Еще через семь времен ему исполнится десять.

– Найрон, – обеспокоено сказал Мэлон, – я не думаю, что тебе можно так сразу вставать. Тебе нужно как следует прийти в себя, м-м-м, может быть, что-то вспомнить…

– Что-то – это смерть мамы? – холодно осведомился Найрон, не отрываясь от окна, – я помню о ней.

Последовавшая за его словами тишина показала, что дедушка растерян и не знает, что сказать. Найрон медленно развернулся. Так и есть, стоит и, растерянно моргая, теребит в руках подушку.

Что-то радостно щебеча, в комнату влетели Люцис и Крея. Застыли в дверях, уставившись на Найрона, проскакали через комнату к нему и, остановившись с двух сторон, наперебой затараторили:

– Найрон, как хорошо, что ты очнулся, теперь ты снова будешь учиться вместе с нами!

– А мы тебе сделали подарок! Вот!

Люцис протянул ему свежевыкрашенную игрушку – караванщика в синем плаще и с крошечным грезом в руке. Найрон рассеянно взял его, отвлекшись на еще одного человека, появившегося в дверях вслед за двойняшками – Вира. Тот, быстро улыбнувшись в своей манере, подошел к нему и встал рядом.

– Полагаю, раз вы соблаговолили прийти в себя, молодой человек, это дает нам всем надежду на то, что вы вернетесь к учебе? Или вы считаете, что столь долговременная потеря сознания должна быть воспринята мною, как уважительная причина для снисхождения к вам? – Вир вздернул бровь, продолжая свысока сверлить Найрона взглядом темно серых глаз.

Мэлон, раскрыв рот, двинулся было к ним. Но Найрон опередил его с ответом:

– Зачем же вам со мной возиться, если я так плох, как вы говорите?! – вызов в его голосе заставил дедушку поморщиться, но Вир тоже не дал ему вмешаться.

– Исключительно из хорошего отношения к вашим достойным родителям, и к уважаемым, – он слегка поклонился в сторону дедушки, – Мэлону и Нади Нотис.

– Моя мама верила в то, что я высший! – в голосе Найрона послышались металлические нотки. Он с удовольствием заметил, как неприятно вытянулось лицо Вира. Дедушка, наконец, успел вклиниться в их разговор и, взяв Вира под локоть, успокаивающе произнес:

– Учитель Вир, я думаю, что Найрону все же необходимо немного прийти в себя. Ему многое предстоит нагонять и вряд ли столь напряженное выяснение отношений поможет ему в этом. Давайте мы лучше вернемся с вами к тому вопросу о варанге…

Говоря это, Мэлон увел Вира на кухню, откуда вскоре послышалось гудение огня и стук выставляемой на стол посуды. Младшие, глядящие им вслед, дружно развернулись и на два голоса доложили:

– А мы слышали, что дедушка обещал подарить Виру варанга!

– Мне то что? – скупо обронил Найрон, крутя в руках караванщика.

– А он его задабривает! Чтобы Вир направил тебя в низшую школу! Даже если у тебя ничего не будет получаться! – им явно нравилось тараторить наперегонки. Если Люцис начинал фразу, Крея ее заканчивала.

– Вы еще не начали вместе ходить в туалет? – презрительно скривился Найрон, – если нет, то начинайте, это единственное, что вы еще делаете по отдельности.

Подойдя к столу, он бросил на него игрушку, и открыл шкаф. Выбрал свои домашние брюки и свитер, переоделся и вышел на платформу, над которой мерцал купол уплотненного воздуха, защищающего от дождя.

Глава 7. От живых дождей к сверкающему небу.

– А как ты собираешься это делать?

– Сам еще не знаю, – Найрон потупился, пролистывая не глядя, очередную книгу сказок. Они с Реном обсуждали его идею расспросить людей, последними видевших маму и найти того караванщика, который вез ее в Ругирит.

– Может…Может мои папа и мама это сделают? Я имею в виду, – торопливо поправился Рен, – что они могли бы взять нас с собой в город, а мы бы тихонько поспрашивали…

– А как мы объясним это им?

– Надо подумать…Слушай, а что, твой папа даже слышать об этом не хочет?

– Ему все равно. Я как-то предложил, стал говорить, что надо выяснить, почему и что с ней случилось… Стал орать: ты думаешь, я не выяснял, думаешь не расспрашивал?!

– Найрон, ну он ведь и вправду мог…

– Ничего он не делал! – его лицо покрылось розовыми пятнами, – Он маму не любил! И меня тоже! – Найрон отвернулся, чтобы Рен не видел выступивших слез и смахнул их ладонью.

Рен помолчал, несколько раз набрал воздуха в грудь, будто порываясь что-то сказать. Взял тянучку из оклеенной шершавой бумагой коробочки и, пожевав, успокаивающе произнес:

– Найрон, мне кажется… Я уверен… ты ошибаешься. Думаю, твой папа любил ее и любит тебя. Просто…ну…он ведь тоже переживает. Ему нужно заботиться о четырех детях… Вот он и не показывает, что чувствует на самом деле…Чтобы самому не раскиснуть.

– И ты тоже! – Найрон сердито встал и отошел к окну, за которым продолжали переливаться бесконечные струи живого дождя.

– Тоже?

– Бабушка с дедушкой постоянно твердят мне это, и Корвин присылал письмо. Они не хотят признать…это же так понятно…что…ЧТО ПАПА БРОСИЛ МАМУ УМИРАТЬ!! – Найрону хотелось разрыдаться, но слез больше не было, и внутри яростно бушевало ледяное пламя.

– Ой! Смотри! – вдруг обрадовано воскликнул Рен, указывая на окно. Развернувшись, Найрон успел разглядеть огромный прозрачный шар, сформировавшийся из двух переплетенных струй. Он переливался разными цветами, от темно-фиолетового, до светло-желтого, и вскоре лопнул, брызнув во все стороны сверкающими каплями.

– Мне о таком рассказывала мама… – Рен запнулся, – а сам я впервые увидел.

Найрон открыл было рот, чтобы сказать еще что-то об отце, но Рен его перебил:

– А у вас только одни дедушка и бабушка, где родители мамы?

Мальчик озабоченно почесал за ухом.

– Ну, вообще она про них не говорила никогда. Корвин как-то при мне попытался их расспросить, но папа сразу стал говорить о другом… Мне кажется, что они не любят говорить на эту тему. Не любили, – он вновь отвернулся к окну.

– Как твои уроки? – торопливо спросил Рен, снова закидывая в рот очередную тянучку.

Найрон усмехнулся.

– Вир не хотел со мной возиться, но Мэлон пообещал ему варанга, и папа с ним разговаривал, так что – учит. Только у меня мало что получается. А если начинаю о маме думать, так совсем ничего, – Найрон неожиданно повеселел, – как вспомню его лицо, когда я сказал, что мама меня высшим считала…

– Мама считала тебя высшим?! – Рен изумленно распахнул глаза.

– Да. Ну, то есть… она пыталась убедить в этом себя и отца, да и мне так говорила, чтобы успокоить. Чтобы я поверил в себя и у меня хоть что-то начало получаться.

– Ты сам так решил?

– Подслушал разговор дедушки с Виром, – мрачно признался Найрон.

Вспомнив тот вечер, когда дедушка в очередной раз беседовал с Виром о нем, о том, что ему сейчас очень тяжело и надо запастись терпением, Найрон снова задался вопросом. Почему Вир так злился на Найрона и успокоился только после того, как Мэлон твердо пообещал подарить ему варанга? Он что, позавидовал Корвину? С какой стати родители должны что-то дарить ему, если они и так оплачивают его уроки? Почему именно варанга? Найрон раздраженно пожал плечами и вслух сказал:

– Мне кажется, Вир меня ненавидит.

– Вряд ли, – Рен улыбнулся, – со мной он тоже не особо-то ласков. Знаешь, тут дело не в тебе. Он просто сам по себе такой…

– Хм. Его, наверное, в детстве все обижали, вот он и отыгрывается…- Найрон мечтательно улыбнулся, представив, как могли издеваться над Виром его сверстники. Вот бы посмотреть!

Рен в ответ на его предположение вежливо улыбнулся. Найрон раздраженно подумал, что его друг порой слишком уж добр к тем людям, к которым быть добрым не следует. Вот, например, была бы его воля, он бы запретил Виру быть учителем. И тот умер бы с голоду, потому что, наверняка, ничего другого делать не умеет. Да он и учить-то толком не может. Найрон резко захлопнул книгу, лежащую перед ним. Если бы Вир был хорошим учителем, у Найрона все получалось бы намного лучше.

Рен время от времени пытался объяснить ему, как совершить то или иное веление, которое у него самого выходило легко и просто, как вздох, но обычно все заканчивалось неудачей. Правда, Рен был гораздо терпеливее Вира. Он долго объяснял, как делать правильно. Найрон видел, что тот мучается, желая передать ему то, что понимает сам и, не находя слов для этого. Он говорил: "Не знаю, как это описать. Это все равно, что объяснять, как бьется мое сердце или как я дышу".

Найрон бессильно злился, выходил из себя, кричал, что из него действительно ничего не выйдет и остаток жизни он проведет дома, завися от отца, Корвина и младших. Тогда Рен начинал его успокаивать и уверять в том, что уж в школе, куда он обязательно поступит, более опытные, чем Вир, учителя научат его всему. Что через несколько лет Найрон будет со смехом вспоминать свои мучения. Но Найрону так не казалось.

Еще его злили попытки Рена оправдать поведение отца и остальных. Порой у Найрона появлялось желание перестать приходить к нему, но страх остаться совсем одному был сильнее. Тогда он не сможет хотя бы ненадолго забывать о кошмарах, душащих его каждую ночь. Ему снилась изменчивая вода, сковавшая тело, не дающая дышать. Она затягивала на дно и давила на него неподвижной прозрачной стеной. А иногда поднимала со дна, кружила в тягучем водовороте, да так и оставляла, смотреть на пролетающие в небе караваны и высших, не замечающих маленького мальчика, застывшего в бесцветных тисках.

Через три времени после того, как Найрон пришел в себя, дедушка с бабушкой получили шворха с письмом и засобирались домой. Они разговаривали с отцом, но внукам не объяснили причин отъезда. Так что уже второй месяц Найрон оставался с Люцисом и Креей дома. Правда бабушка уговорила отца позволить ему уходить к Рену, заставив младших поклясться, что они ничего не вытворят, пока он будет в гостях.

Вскоре после того, как Найрон начал приходить к ним, Десторы пригласили все семейство Нотисов в гости. Они так сочувствовали отцу и обещали по-соседски поддерживать его, сказали, что он может рассчитывать на помощь, какую они вообще способны оказать…Отец их поблагодарил, но просить о помощи не спешил. А Найрон вообще не понимал, как они не догадываются, что именно Герг виноват в смерти мамы? Как они могут быть такими милыми с ним, так ему сочувствовать, если он сам не захотел хотя бы попробовать ее спасти?

Впрочем, Десторы бывали дома редко, не чаще, чем раз в пять дней. Отец Рена – Дэвис, худощавый и высокий, с бледным лицом и такими же жиденькими серыми волосами как у сына, создавал впечатление болезненного и слабого человека. Но когда он начинал говорить о чем-то интересном, его глаза загорались, лицо приобретало розоватый оттенок, а голос становился сильным и уверенным. Найрону понравилось слушать рассказы о его работе в Библиотеке, о других городах. Эсайя была его ровесницей, но выглядела, как совсем молоденькая девушка. Найрону все время казалось, что ей от силы лет пятнадцать: волнистые светлые волосы пушистым ореолом обрамляли ее узкое лицо с большими, будто удивленными, голубыми глазами. Она часто смеялась и шутила, рядом с ней становилось так светло и уютно, совсем как с мамой. Найрон жалел, что она не бывает дома чаще, но в Одорите действительно слишком мало лекарей.

Отец Рена говорил, что стать лекарем способны очень немногие высшие мыследеи, что это редкий дар – уметь влиять на человеческое тело. А еще он сказал, что каждый мыследей, у которого такой дар обнаруживается, в определенный момент принимает решение, кем ему стать: лекарем или гаскером – устранителем Собрания. Потому что этот дар дает способность не только лечить, но и убивать так, что никто не поймет, что это убийство. Найрон и Рен с содроганием спросили у Дэвиса, для чего Собранию устранители. Он ответил, что у любого городского Собрания есть враги, которые скрываются среди обычных людей и хотят причинить вред ему, а значит и всем горожанам, которых оно охраняет. И устранители нужны для того, чтобы найти таких людей, и защитить от них остальных. Правда, на этот вопрос он уже отвечал неохотно, будто сожалея о том, что вообще затронул эту тему. Когда же мальчики стали наперебой спрашивать, что за враги есть у Собраний, как их находят и что будет, если гаскер ошибется, он махнул рукой и, пробормотав, что и так рассказал слишком много, посоветовал им подождать старших классов школы, где им все обязательно объяснят.

– Опять – школа! – выпалил Найрон, когда после разговора они на платформе Десторов играли в редук.

– А кто еще…? – подняв голову от костяных шаров, поинтересовался Рен.

– Мама… Я хотел, чтобы она купила мне учебник о влиянии на воду, а она разозлилась… Сказала, что я не должен дома заниматься по учебникам, что должен дождаться школы.

– Школа, – в голосе Найрона послышалась горечь, – мне туда еще поступить надо. И учиться так, чтобы не исключили. А если опять ничего не будет…

– У тебя все получится, – перебил его Рен и кинул синий шар в фигуру из красных и желтых шаров. Те разбежались в стороны, составив новый рисунок, который давал Рену всего лишь три очка.

– Шесть – девять, – радостно прошептал Найрон. Потом сделал настороженное лицо и внимательно вгляделся в глаза Рену, – ведь ты не поддаешься?

Тот возмущенно помотал головой и передал ему синий шар, улыбнувшись украдкой.

Дни сменяли друг друга. За временем живых дождей пришло время хрупких колонн. Найрон и Рен часами стояли у окна и любовались застывшими струями недавно живой, тягучей воды. Теперь они были неподвижными, возвышались до неба, переливаясь на солнце разноцветными бликами, и постепенно осыпались сверкающими осколками. Караванщики защищали караваны самыми мощными воздушными куполами, а высшие не рисковали летать в это время самостоятельно.

Потом пришло время колючей воды: осколки осыпавшихся колонн покрывали воду до горизонта. Где-то они втягивались неизменной водой, где-то держались на поверхности лениво вращающихся водоворотов, царапая воздух острыми углами и гранями.

Времена сменяли друг друга, а в жизни Найрона все оставалось без перемен. Он так и не узнал ничего о маме. Не нашел людей, видевших ее. Хозяева лавок рассказали то же, что и отец, а караванщик, сочувственно качая головой, признался, что для него до сих пор остается загадкой, как его мама могла упасть с каравана и почему не взлетела. Вир, скрежеща зубами, учил его вместе с младшими, которые стали еще неразлучнее. Но особенных успехов не наблюдалось. Найрон все больше убеждался в том, что слова мамы о его возможном поступлении в школу высшей ступени были лишь попыткой утешения. Все сильнее становился его страх не осилить учебу в низшей школе, хотя Вир уверил его в том, что даст направление. Сказал он об этом с таким выражением лица, словно проглотил недозревшую нармику.

Рен по-прежнему общался с Найроном и пытался помочь ему в учебе, но, к его облегчению, прекратил попытки смягчить отношение мальчика к родным. Он не мог простить их, его кошмары не прекращались, он все время помнил о маме. И он не желал ничего слышать о том, что искать ее было бесполезно.

От времени живых дождей до времени сверкающего неба, семь долгих времен, Найрон старался не думать о приемной встрече. Но вот настало время, когда в небесах редко, сумеречными ночами, когда облака закрывали ночное солнце, появлялись сверкающие осколки древнего светила, складывающиеся в причудливые рисунки. Найрону было интересно, почему каждый раз рисунки были одними и теми же. Некоторые даже что-то напоминали, то ли голову рокла, то ли силуэт человеческой руки…

Близилось его десятилетие, после которого, не успеет он опомниться, нужно будет лететь на приемную встречу в школу низшей ступени. Найрона впервые в жизни не радовало ожидание дня рождения. Отец все чаще хмурил густые черные брови, его лицо, на котором и так после смерти мамы ни разу не появлялась улыбка, стало еще более мрачным. Их с Найроном поначалу частые стычки и ссоры сошли на нет, заменившись спокойными, вежливыми и холодными, ничего не значащими фразами, вроде: "Ты сегодня когда с работы вернешься?" или "как прошел день?".

Младшие, вопреки ожиданиям Найрона, в двухголовое существо не превратились, но были довольно близки к этому. Их успехи на уроках Вира регулярно портили ему настроение, которое безуспешно пытался исправить Рен. Сам он готовился к поступлению в школу средней ступени и обещал, что они с Найроном все равно еще будут видеться, даже если ему придется нарушать какие-нибудь школьные правила и сбегать оттуда с пролетающими караванами. Усмехнувшись на это заявление, Найрон сказал, что в таком случае Рена могут исключить из школы, и ему ничего не останется, как перейти к нему, в школу низшей ступени. Они посмеялись тогда, и Рен отвлекся на редук, а Найрон мрачно подумал, что может, было бы и неплохо, если бы Рена исключили и он оказался вместе с ним. Хотя, тут же решил он, учитывая, что Вир совершенно спокойно дал Рену направление в ту же школу, куда поступил Корвин, на это можно не надеяться.