Меж степью и Римом

Глава 7

О поле, поле, кто тебя усеял дохлыми телами Точнее говоря, множеством не только дохлых, но и полудохлых, часть из которых проявляла признаки жизни, другая же таилась, надеясь переждать, а под покровом темноты ускользнуть.

Тщетные надежды. Приказ проверить все без исключения тела и добить еще дышащие был отдан, принят к исполнению и уже начинал реализовываться. Разумеется, это дело было поручено варяжской братии, а не простым воинам-ополченцам. У последних могла ненароком дрогнуть рука, да и вообще, добивание подранков дело не самое приятное, к нему привыкнуть надо.

Ничуть не отвлекаясь на временами доносящиеся со стороны поля боя крики, я был занят тем, что обсуждал с Ратмиром Карнаухим и Магнусом наши дальнейшие действия. И если жрец Локи был спокоен, то Карнаухому на месте не сиделось. Бывший вольный ярл больше всего хотел поучаствовать в преследовании разбитого врага, но увы, этого удовольствия ему сегодня не видать. Конников вел тысячник Гостомысл, ну а в качестве надзора рядом с ним присутствовал Лейф Стурлассон. Сам он не был мастером конной войны, поэтому лишь на наблюдение и был пригоден. Время же пеших воинов пока не пришло. Пока! Но придет несколько позже. Кстати, именно это, в числе прочего, мы сейчас и обсуждали.

Обсуждение после победы. Обсуждение того результата, что она принесла и того, как именно все это было достигнуто. Мысли сами собой соскользнули в недавнее прошлое

Выдвинутые четыре тысячи в четырех малых хирдах успешно давили на печенегов, одним фактом своего натиска приковывая большую часть войск врага и внимание их командиров. Как раз то, что и требовалось второй части нашего войска под командованием Карнаухого и Стурлассона. Когда их наконец заметили, то все, что было на пути пятитысячной силищи полторы тысячи печенегов, пустьи конных, но явно не из личной ханской «гвардии». Заслон был опрокинут с большими для того потерями, оставшиеся разбежались, давая возможностьчастично отрезать основную массу ханских войск от отступления. Еще бы немного, но увы

Некто, управляющий войсками врага, сумел в кратчайшие сроки развернуть несколько тысяч, до этого сконцентрированных на тех четырех хирдах, бросив высвободившиеся силы на отражение новой угрозы. А сумев, неожиданнорванул в сторону, уходя во все еще свободный сектор, бросая основную часть собственных войск на произвол судьбы. Признаться, я даже опешил от такого роскошного подарка.

Мара-азм! По сути, это действие давало возможность не просто нанести сильный урон печенегам, обратить их в бегство, но попросту «множило на ноль» всю остававшуюся группировку войск. Те немногие счастливчики, что сумеют вырваться, организованной силой являться никак не будут. Хотелось понять мотивацию нашего невольного и неожиданного доброхота, но без особых усилия я запихнул это желание за задний план сознания. Успеется, сейчас главное битва! Бегут? И отлично, нам только на руку, что противника становится меньше. Выпуская малую часть, получаем возможность уничтожить большую.

— Хан спасается, — скрежетнул зубами Магнус, сверля взглядом несколько извлеченных из мешочка рун. — Это у степняков случается. Всех погубит, но сам вырвется.

— Скорее уж выплывет. Оно вообше плохо тонет, как ни топи.

До побратима быстро дошла нехитрая игра словами. Вернув руны обратно к остальным, он не удержался от короткого смешка, но тут же указал рукой в сторону одного из хирдов:

— Свенельд выдыхается. Решил приковать к себе слишком много печенегов. Сейчас уходит в оборону, но скоро ему будет туго.

— Не будет, — покачал я головой. Совсем скоро я спускаю с привязи конницу. Всю конницу, включая ту, что ждет внутри нашего стана.

— А не рано?

— В самый раз. Смотри, сейчас момент, когда весы замедлились.

Не знаю, правильно ли понял меня Магнус и понял ли вообще. Возражать уж по-любому не стал, привыкнув к подобных странным словам и необычному образу мыслей. А суть то была в том, что я нутром чувствовал момент перелома. Промедлим задействовать конницу печенежские потрепанные тысячи сохранят остатки сил и боевого духа. Плохой вариант. Следовательно, пора было выкладывать козырь.

Загнусавил рог, подавая знак конникам Гостомысла. Только знак, а не указания, потому как все уже было обговорено. Ну а менее умелые конники пойдут следом, их задача добивать разрозненные и деморазилованные группки печенегов.

Гостомысл не собирался атаковать в лоб. Вместо это он вел конную лаву по дуге, стремясь охватить сражающихся с хирдами печенегов с другой стороны. Старый, опытный воин понимал, что его маневр заметен, но вовсе не собирался его скрывать. А к чему? Хотя развернуться пусть разворачиваются, давая возможность разделить себя на две части. Развернуться и бежать подставят себя под массированный обстрел хирдов, где почти у всех за спинами висят арбалеты. У кого-то простые, не столь дальнобойные, но у некоторых помощнее, натягиваемые с помощью ворота.

В общем, выбор у печенегов был лишь между плохим и плохим. Пусть оценивают глубину той задницы, куда попали и выбраться откуда мало кому суждено. Могло бы помочь грамотное управление всеми частями их войска, но способные на это явно уже были далеко, на всех парах удаляясь от обреченных сородичей. Степняки! Что ж, окзувается, и в далеком прошлом они не шибко отличались от своих аналогов в будущем. И это меня определенно радовало.

Разброд и шатание. Именно это творилось сейчас на моих глазах среди печенегов. Видно было, что одни из командиров среднего звена то есть сотники или что-то вроде того разворачивают своих людей и пытаются встретить новую угрозу. Другие, охаживая коней плетями, стараются выскользнуть из западни, рассчитывая только и исключительно на скорость. Ну а третьи просто ничего не замечают, продолжая наседать на хирды, находясь в кровавом угаре.

— Потери все равно будут немалые, — отмечает Магнус, когда конники Гостомысла врезаются в не успевших толком набрать скорость для ответного разгона печенегов, сминают их, рвутся еще дальше, к новым целям. Печеген верхов не уступает конному же варягу в схватке один на один. Да и в слаженном отряде тоже.

— Зато останавливается нашей пехотой, — махнул я рукой в сторону хирдов. А уже утомленных битвой степняков Гостомысл со своими вояками крошит, как рачительная хозяйка капусту в кадке. Сейчас они побегут не малыми частями. А всем скопом. Тогда пустим вдогонку всех, кто хорошо держится в седле. Преследовать это не так сложно, как вести правильный бой

Выплыв из воспоминаний, я понял, что мое «отсутствие» не привлекло особого внимания. Магнус и Ратмир успели всего-навсего перекинуться парой ничего не значащих фраз. Мысли, они текут куда быстрее, причем в разы.

Что же до конницы Гостомысла и примкнувших к ней молодчиков из числа неплохо дружащих с лошадьми не только в плане обычной езды, то они еще долго должны были тешиться погоней, выбиванием остатков печенежской силы. Силы, которая насчитывала двадцать тысяч. Осталось же от нее

— А у меня подарок есть, конунг, — радостная физиомордия Одинца, как и всегда, появилась без предупреждения. Глава телохранителей, ему подобное по должности позволено. Заносить?

— Ты сам сначала весь войди, — хмыкнул я, глядя на полное отсутствие вмущения в глазах. На сказочное чудище похож. Грозен, головаст, только кроме головы остальное потерялось. Хорошо хоть в твоем случае просто по другую сторону ткани шатра, а не в ином мире. Давай уж, заноси подарочек. Надеюсь, он от страха еще не обгадился?

— Не-а! Но зубами лязгает, когда увидел, как неприятно будет, если ему «кровавого орла» нарисуют.

Охотно верю! «Кровавый орел» — штука крайне нелицеприятная, хотя по большей части его «рисуют» лишь на трупах поверженных врагов, не заслуживающих с точки зрения варяга ничего, кроме презрения. Сама процедура проста и кровава. Труп поворачивается спиной вверх, спина по обе стороны хребта рассекается, после чего разрубленные ребра разводились в стороны в жутковатой пародии на крылья. Вот он какой, «кровавый орел»!

К живым же подобная казнь применялась крайне редко, поскольку чситалась слишком жестокой. Потому испытать ее на себе удавалось лишь самым отвратительным клятвопреступникам или тем, кто предал варяжскую касту. Кстати, если бы в результате войны за киевский престол к нам в руки попал Владимир или кто-то из его ближних советников, то жрецы мигом выдвинули бы подобную идею. Предательство интересов Руси для них было не пустым звуком, а сговор с ромеями именно этим и являлся.

Впрочем, сейчас «кровавый орел» служил лишь средством устрашения, применять столь серьезную казнь по отношению к какому-то вибрирующему от страха печенегу. Не по чину, не дорос он до такого «знака внимания» с нашей стороны.

Теперь Одинец появился целиком, таща за собой обмякшего, но резво хлопающего глазами типуса со связанными за спиной руками. Хирдман приподнял его за шкирку, встряхнул для взбодрения, после чего бросил прямо на пол лицом вниз. Брошенный сдавленно пискнул, как придавленная моим котом Барсом мышь, после чегопринял положение «на четырках» и затараторил на своем тарабарском наречии.

— Та-ак, на нашем языке он явно не говорит, — констатировал я печальный факт. Про ромейский уж и упоминать не стоит. Остается надеяться, что кто-то из присутствующих ведает наречье печенегов. Иначе придется обратиться к тому же Гостомыслу, он точно поймет издаваемые вот этим звуки.

— Я понимаю печенежский, — улыбнулся Одинец. Его зовут Тайрах, он был полусотником в тысяче Сойра, что из премени Иртим. И уверяет «великого и могучего хана руссов», что расскажет все, что тот только пожелает, чтобы остаться в живых и без переломанного хребта или отрубленных конечностей. Там дальше про выколотые глаза, усекновение пальцев и про прочие милые развлечения, которыми печенежские ханы и главы родов тешатся с вызвавшими их гнев соплеменниками.

— Дикари, что с них взять. Но скажи, зачем ты нам сюда приволок ЭТО? Что оно вообще может знать интересного, пребывая в малозначимом состоянии полусотника? Да и вид какой-то слишком хлипкий и невоинственный. И все же полусотник Странно.

Глава телохранителей изобразил на лице хитро-торжествующую гримасу. Ну точно, сумел ухватить что-то серьезное, не лежащее на поверхности. Сейчас доложит, радуясь возможности показать себя с лучшей стороны. Вполне простительная слабость, все мы не чужды тщеславия. Полезное для человека качество, если в разумной дозе.

— Он не простой полусотник, он всегда был рядом со своим дорогим, очень дорогим тысячником. И днем и, что самое интересное, ночью.

— Вот оно даже как? От ромеев поганую привычку подхватили или же это и у них цветет и вонюче пахнет?

— Это их родное, — скривился Магнус, неплохой знаток обычаев и особенностей многих окрестных народов. В их оскорблении «сперва на старой кобыле учись, а потом девкам подол задирать будешь» есть много правды. У них многоженство не такое, как у нас, совсем иное. Отцы продают своих дочерей в жены тем, кто способен платить. Невинная девушка намного дороже, хотя и так цены высоки. Печенеги из богаты имеют несколько жен, более бедные либо одну, либо наложницу из рабынь небольшой красоты и большой потрепанности. Ну а молодые и бедные, которые еще не поживились в набегах или кого преследуют неудачи

— Мальчики и кобылы, — скривился я от отвращения. Века идут, ничего не меняется. Выродки. И их уклад жизни такой же.

— Зато на выродков легко давить, ломать их и так трухлявый дух, — обоснованно заметил побратим. Да ты и сам это знаешь не хуже меня. Не зря же и ты, и Гуннар указываете покупать или запугивать в далеких странах или среди посольств тех, кто схож по привычкам вот с этим вот печенегом.

Разговор ушел немного в сторону. Только вот Карнаухого философские проблемы интересовали не так чтобы сильно.

— Мрачный, ну давай это все потом. У нас тут разговорчивый пленный. Разговаривает же он не порванной задницей, а другим местом. Вот пусть и говорит, а Одинец твой как толмач неплох.

— Не поспоришь, — согласился я. Давай, спроси его обо всем том, что нам о делах в становищах печенежских племен знать надобно.

И началось. Одинец знал, какие надо задавать вопросы. Уж основной набор точно. Что же до отдельных нюансов, то их по ходу действия проясним, если вообще понадобится.

Любовничек Сойра, несмотря на ублюдочность и трусость, обладал неплохой памятью, что нам и требовалось. Сейчас, выторговывая жизнь и целостность тушки, он говорил быстро, по существу задаваемых вопросов и больше всего боялся оказаться неточным. Вскоре мы знали и о жрецах «бога на кресте», которые прибыли к главам племен с ну очень выгодным предложением, и о том, что в набеге участвовало лишь шесть племен из восьми, и про многое другое, также полезное.

Как на мой взгляд, то особенно важной была информация о том, что посланники Рима другие кандидатуры как-то не смотрелись в этом раскладе все еще находятся среди печенегов в качестве почетных гостей и заложников по совместительству. Равный интерес представляли и сведения, что те четыре племени, кочевья которых были по правую сторону Днепра, сейчас ослаблены из-за ухода большей части воинов вот в этот провалившийся набег. Последнее подтвердил и Ратмир, до этого загибавший пальцы на руках, что-то подсчитывая.

— Печенежская орда разбита и понесла большие потери. Ушло более двух тысяч организованно, вместе с их главным ханом. Потом остальные, кого сейчас Лейф с Гостомыслом преследуют. Этих Тысяч семь. Пока семь, сколько сумеет оторваться, нам вскоре поведают. А вот наши потери Магнус, ты лучше знать должен.

— Немногим менее двух тысяч уже мертвых и тех, кому мы вряд ли сможем помочь, Ратмир. Это печально, что столько храбрых воинов отправятся на погребальные костры, но Слава, воинская честь и победа, они требуют жертв. Обычные раненые, их поболее тысячи будет. Еще самое малое тысячу необходимо оставить с, как его назвал Хальфдан, гуляй-городом, чтобы довести и его, и раненых, и взятую с печенегов добычу до Киева под надежной охраной, не утруждаясь излишне. А вот восемь с лишком тысяч из нашего теперешнего войска вполне могут продолжить огорчать печенегов.

Меня вполне устраивала озвученная побратимом цифра. Восемь тысяч вполне достаточно для наших дальнейших планов. Особенно с учетом того, сто Эйрик Петля вместе со всей силой уже движется по водной глади Днепра, готовясь сыграть свою роль во втором акте заранее расписанного представления. Правда зрители из числа печенегов вряд ли будут в восторге.

— С этим то что делать, конунг? — напомнил о печенеге Одинец, нуждавшийся в четком и однозначном приказе. Он вроде как все рассказал.

— Обещания надо выполнять, иначе перед людьми и богами стыдно будет. В Киев его, пусть там до поры в подземелье посидит. Гуннара порадуем, он из него выжмет даже то, о чем этот печенег давно забыл. А потом Ошейник траллся ему будет к лицу.

— Как скажешь, конунг.

Произнеся эти слова без малейшего интереса к судьбе пленника, Одинец вновь взял того за шиворот и потащил к выходу из шатра. Печенег, пребывая в прострации, лишь громко икал. Чудное создание, клянусь молотом Тора! Судя по интенсивности икоты, он явно думал, что его, заслуженного педрилу, освободят, а то и спать с собой положат. Не-а, на Руси подобный изврат не в чести, за него каленый прут в задницу помещают за ради полного и окончательного излечения от «ромейской болезни».

— Да, Одинец, пока не ушел Передай тысячникам, что восемь тысяч должны готовиться к новому походу. Не пешими, на лошадях, сейчас скорость важнее всего. Вопросы?

— Нету их.

— Тогда иди уже окончательно.

Магнус молчал, а вот Карнаухий засомневался в необходимости спешки.

— Чего ради нашим людям отбивать зады о седла? «Вольчтим шагом» и так дойдем. Печенеги все равно не подумают, что мы так быстро решим их навестить. Успеем!

— Одно дело печенеги, а совсем иное христианские жрецы, что наверняка служат проводниками воли Рима, — парировал я вызванное острым приступом лени возражение. — Вот возврата Гостомысла и Лейфа подождать придется. Но никто не мешает нам, ожидаючи, одновременно все приготовить к продолжению похода. Время будет, так еще и со сбором добычи поможем, хотя ее не особо много. Только то, что сами печенеги на себе носили: оружие, брони, мелочи всякие. В набег ценности не берут, их ИЗ набега привозят.

— Гонцов в Киев послать надо, — напомнил Магнус. Негоже близких держать в неведении. Нет, Мрачный, погоди! Ты скажешь, что еще неведомы полные потери, до конца не подсчитали важные итоги. Пошлем две полусотни одну сейчас, а вторую после. Первый отряд просто доставит весть, что одержали победу, после коей движемся дальше, по намеченному ранее замыслу. Времени это мало займет. До ближайшего града, а там голуби с короткой грамоткой. Сами же полусотни позже, но обстоятельнее все поведают.

Разумен жрец Локи, чего тут. Я же всегда рад дельным советам, особенно таким, которые помогут унять беспокойство тех, кто мне дорог, кто действительно беспокоится за сохранность шкуры Хальфдана Мрачного. Поэтому сразу же переключился на написание относительно краткого, но содержательного послания, адресованного Роксане, моей любимой Змейке. Личная часть, само собой, а затем та, которая предназначена и для посторонних глаз. Уверен, что весть о разгроме печенежской двадцатитысячной орды понравится как жителям столицы, так и прочим. А уж потери печенегов и продолжение нами боевых действий против этих давних врагов Руси тоже будут восприняты с воодушевлением.

Народная поддержка как раз то, что мне сейчас не помешает. Пусть уже имеется известность в качестве защитника исконных богов, но, как ни крути, для увеличения могущества Руси сделано слишком мало. Более того откололось Тмутараканское княжество, это важный форпост у Черного моря. Зато сокрушение печенегов эту потерю вполне способно компенсировать. Чем мы, собственно, сейчас и занимаемся.

Все. Послание Змейке в Киев написано, запечатано, а вдобавок и отдано тому полусотнику, который должен будет его в столицу доставить. Закончив с этим делом, я не без интереса слушал спор Ратмира и Магнуса. Первый настаивал на увеличение числа сифонофором в пеших порядках. Второй обоснованно возражал, что подобные громоздкие штуковины слишком замедляют хирд, а потому должны применяться лишь в некоторых случаях, а никак не повсеместно. В ответ следовал довод о неправильности игнорирования того страха, который жидкий огонь внушает печенегам и прочим дикарям Доводы, опровержения, ссылки на ранее случившиеся битвы, особенно с участием изобретателей «греческого огня», то бишь ромеями. Бесконечный процесс, но увлекательный, причем правых и ошибающихся тут и не было, по большому то счету.

Увлекательный процесс споров прерывался лишь появлением то Одинца, то Свенельда с вестями. Сначала о сборе всей добычи с тел печенегов, потом о более важном. На горизонте появилась конница Гостомысла, видимо, завершившая преследование и решившая вернуться обратно.

Что ж, коли так, мне можно некоторое время просто отдохнуть. Устроиться поудобнее, прикрыть глаза и погрузиться в блаженную полудрему. Особенно хорошо это под убаюкивающие голоса, действующие наподобие перестука колес, когда едешь в поезде, в вагоне люксовой категории. Хорошо

Было хорошо, после чего стало чуть хуже. Ввалившиеся в шатер Лейф Стурлассон и Гостомысл были шумны, громкоголосы и уж точно не собирались дать замученному конунгу спокойно добремать еще пару-тройку часкиов. Ладно, это я так, ворчу по привычке. Сам настаивал на скорости действий, вот и расплачиваюсь за это. Наширив кружку с холодным квасом, влил в себя не менее половины, после чего пришел в полностью адекватное состояние. Теперрь можно и послушать, что скажет лидер нашей кавалерии.

— Ну и?

— Рассеялись, — тысячник надулся, как мышь на крупу. Когда каждый спасается поодиночке, очень трудно гоняться за всеми сразу. Давняя особенность степняков. Часть удается убить, но другие спасаются. Ищи ветра в поле!

— Жаль Сколько всего смогло уйти из этих семи тысяч, что вы преследовали?

— Около пяти.

— Прибавим две хана, получим семь. Тринадцать остались лежать на нашей земле в целиком и полностью дохлом виде. Хорошо. Но семь скоро прибудут к своим. Не очень хорошо.

Только я собрался развивать мысль дальше, как Гостомысл прервал процесс:

— Быстро им не добраться, княже.

— Почему?

Лошади. Те две тысячи, что ушли с ханом, прихватили с собой огромный табун заводных и вьючных лошадей. У тех, которые спаслись от нас, вообще нет лошадей помимо тех, на которых они сидят. А они их так погоняли, что часть падет или будет измотана до полусмерти. Кто-то из печенегов и вовсе сгинет в чужих для них землях, кто-то будет выбираться пешком, другие очень медленно, боясь смерти лошади. Лишь малая часть доберется до родных становищ одновременно с ханом или чуть позже него.

Идиот! Я, а не кто-либо другой. Вот она, моя нелюбовь к лошадям и всему, что с ним связано. Вроде и стараюсь разбираться, а душа протестует против совершенно чужеродной темы, порой преподнося такие сюрпризы. Должен был сам вспомнить о том, что неоднократно говорили И не вспомнил. Хорошо еще, что хватило сообразительности выслушать мнение специалиста, не боящегося поправлять неправоту начальства.

Мда Вот потому и нельзя подавлять инициативу тех, кто находится под твоей рукой. Сам же окажешься в проблемах по самые уши. Слушать надо, советоваться, не забывать благодарить за старания и особенно результат. Соглашаться или нет это уже твое дело, но все остальное обязательно. Забывшие про это или не принимающие во внимание долго не живут и тем паче не правят. Примеров неисчислимое множество.

— Порадовал ты меня, Гостомысл. Значит, нам легче будет, когда до становищ печенегов доберемся. А теперь иди, помогай готовить наши восемь тысяч к дальнему переходу. И не забывай, что не все из них подобны привычным тебе воинам. Они в пешем строю привыкли.

— А будут биться в конном?

— Конечно же нет. Лошади для них, равно как и для меня всего лишь средство быстро добраться до цели. Кстати, выбирай лучших лошадей, наиболее свежих и выносливых. Любых, включая тех, которые печенежские, я разрешаю.

Это тысячнику понравилось, он покинул нас, будучи в еще более приподнятом настроении. Приятно осознавать сей факт. Чем бодрее и радостнее мои люди, тем больше отдача. Боевой дух, он всегда был важным фактором.

Нас ожидало весьма для меня неприятное конные переходы в направлении становищ печенегов. Не столь большое войско, но его должно хватить, особенно с учетом еще одного козыря, а именно флота из небольших драккаров, что спускались по Днепру под предводительством Эйрика Петли. На нем лежит выполнение двух задач, вполне посильных. Места возможной встречи назначены, порядок действий тоже обговорен. Выигрыш же, который можно снять со стола, манит все сильнее, стоит о нем подумать. Дерзай, Мрачный, тебе не впервой!