Меж степью и Римом

Интерлюдия

Хан Чегдан аж дрожал от предвкушения победы, кажущейся ему столь близкой. Не победы над войском русичей как таковым, насчет этого он не обольщался, понимая требуемые для этого большие жертвы. Нет, ему было достаточно заставить их отступить, бросив обоз. Хотя бы через тот перелесок, к которому с одной стороны было близко построение Киевского князя. Пусть потрепанные, измотанные войска руссов отступятЮ, давая возможность тысячам его горячих всадников всепожирающей лавиной пройтись по не успевшим разбежаться поселениям, взять выкупы с городов покрепче, а послабее просто спалить дотла, предварительно разграбив до последнего лоскутка.

Ликир, да и наиболее верные тысячники Чолга с Гелубом, тоже были воодушевлены ходом сражения. Потери от конных стрелков русичей оказались не столь большими, а выдвинутые ими два отряда удалось оттеснить. У одного и вовсе удалось стремительным ударом избранной тысячи прорвать плотный строй. В таких условиях русы вынуждены были отступить к обозу. И они отступили, правда перед этим забросав наседающих всадников каким-то жидким огнем, наподобие того, коим пользуются византийцы. Это было страшно, дети степенй на какое-то время отхлынули прочь. Но мгновения страха прошли, а ему на смену пришла ярость и желание воздать за недостойное воина чувство.

Да и не воспользовались русичи слабостью ханских воинов. Этого Чегдан с Ликиром понять не могли. Но спешили воспользоваться, приказывая вновь атаковать. На сей раз не ощетинившийся клинками и копьями строй пехоты, а всего лишь какие то там телеги. Правда их вид теперь был несколько странным. Но… воз и есть воз, укрепление из него никакое. По крайней мер, именно так думали военачальники печенегов.

Пробивать преграду массой лошадиных тех нападающие все же не захотели, вместо этого предпринимая попытку оттащить возы в разные стороны, зацепив их крюками.

Но попытка обернулась настоящей пыткой. Возы оказались сцеплены цепями и никак не хотели быть растащенными в разные стороны. А из бойниц летели болты самострелов, охлаждая пыл особо горячих воинов. Ответные же выстрелы из луков были не очень результативны — толстое прочное дерево пробить они не могли, а стрельба навесом… Тот же Ликир не был дураком, понимал, что щитоносцы Русов прикроются сами и других прикроют.

— Не растащить, повелитель, — помотал он головой. Выражая искреннюю скорбь по сему поводу. — Я отведу сотни от возов. Пусть спешатся и попробуют перебраться через эти куски дерева.

— Может их просто поджечь?

— Прочисти глаза, Чолга, — обрушился Ликир на тысячника. — Простая огненная стрела не подожжет мореный дуб или иное схожее по негорбчести дерево. Нет, мы можем или спешиться перед атакой, или пытаться пробить преграду с разгона, телами передних рядов коней и людей. Иначе — отступать, как посоветовал бы нашему хану его осторожный сын. Но тогда…

Окончание недосказанной мысли повисло в воздухе, всем важным фигурам в печенежском войске понятное. Если отступить, то тогда несломленное и мало убавившееся в числе войско русичей не даст порезвиться на своих землях. Следовательно, будет провалено поручение. За которое хорошо заплачено посланниками далекой и могучей страны. Ссориться же с ними хану и прочим было совсем не с руки. А поэтому…

— Пусть воины спешиваются. Частью, не все! Конница должна кружить рядом, беспокоить руссов, обстреливать, не давать их стрелкам безнаказанно стрелять по сынам степей. Ликир?

— Твоя воля будет исполнена, хан.

И вскоре последовала вторая атака, на сей раз более многолюдная. Печенеги рванулись вперед, сбившись плотным строем, выставив в передние ряды самых одоспешенных, чья броня мало-мальски защищала от обстрела с малых расстояний. И надеясь, что ливень стрел собратьев хоть немного помешает руссам выбирать себе цели и безжалостно сокращать число оных.

Расчет был прост. Преимущество в числе, оно на многое способно, то всем ведомо. Ну а про более тонкие способы получить желаемое можно будет подумать и потом, если наиболее простой и грубый вдруг не сработает.

Отчаянный рывок, минуя полосу обстрела, сближение со стеной из переделенных возов и… Пытающихся перемахнуть через не столь уж и высокую преграду встречают удары шипастых шаров кистеней и стальные клювы чеканов, пробивающих головы, броню, все, до чего дотянулся. Самих же защитников не видно, они бьют практически вслепую, ориентируясь на звук, собственное чутье. Не подвергая себе угрозам. Редко кого удается достать, да и то лишь в руку, опрометчиво высунутую дальше положенного.

А еще летят сосуды с «греческим огнем», дымно чадя подожженными шнурами и скрученных тряпок. Разбиваются о землю, тела, неизменно окатывая все вокруг вязкой маслянистой жидкостью, которая почти всегда вспыхивает.

Словно мало всех этих невзгод, на печенегов обрушивается еще однобедствие, тоже огненное. В нескольких возах, окованных железом почище прочих, распахиваются большие бойницы, куда более внушительные, чем для простой стрельбы из самострела. Все верно, оттуда высовываются рыла метателей греческого огня, приспособленные для сухопутного боя. Те самые, о которых уже прошел слух по землям как близким у Руси, так и двоольно отдаленным. Дошел он и до печенегов. Только поняли они это с большим опозданием.

— Всех назад! — Заорал хан, не иначе как обострившимся чутьем понявший, что может сейчас произойти. Даже раньше Ликира. Своего избранного военачальника. — Пожгут!

— Поздно, — печально вымолвил тот. — Сейчас они и сами побегут.

С того места, где находился Чегдан и его приближенные. Нельзя было услышать рев работающих метателей огня, но крики сжигаемых заживо донеслись и дотуда. Атака провалилась, это несомненно. Не попавшие под огненные струи воины откатывались обратно. Сохранившие часть боевого духа отступали более менее организованно, прикрываясь щитами, стараясь соединиться с конницей. Другие же мчались со свех ног. Оподобившись утекающим от охотника зайцам. Уподобившись же, точно таким же манером падали, сраженные меткими выстрелами. Боги и демоны смрти явно простерли свои крылья над этим местом.

Меж тем из перелеска живыми струйками выскальзывала конница русичей, собираясь в единый организм, готовясь делать то, для чего она в таких случаях предназначена. Преследовать бегущего, подавленного, растерявшего храбрость врага — милое дело для опытных, умелых воинов. В нескольких местах русичи растаскивали возы, а оттуда выходила их пехота и малое количество находившейся внутри конницы.

Они хотят бросить на нас всю конницу, поддержанную пехотой, — проскрипел наблюдающий за происходящим Ликир. Хан, разреши бросить стоящие в запасе тысячи. Мы напомним им, что одна отбитая атака еще ничего не значит.

— Отогнать, но не преследовать, — зло ощерился Чегдан. — Пусть видят за своими возами мы обложим их со всех сторон. Не давая и высунуться. Чолга, Гелуб… Заприте князя Хальфдана в это деревянное стойло!

Хан печенегов знал, о чем говорил. Ведь собранные им силы даже с учетом только что понесенных потерь превышали войско русичей. А уж преимущество в коннице было и вовсе подавляющим. Именно этим он и собирался воспользоваться, рассчитывая теперь уже не на быстрый успех, а на постепенное получение желаемого. Особенно его радовало присутствие тут самого Хальфдана, князя Киевского.

Откуда взялась такая радость? Да все с того, что запертый внутри собственного стана вражеский правитель — это уже весомая ставка на возможных переговорах. И чем дольше он будет лишен возможности сводобного передвижения, тем лучше. Будучи отрезанным от возможности держать в руках ситуацию в столице и иных крупных городах, Хальфдан Мрачный, по мнению хана Чегдана, стент более уступчивым насчет выкупа. И еще были у него мысли на сей счет…

Оставалось только не дать успешно развиться начавшейся атаке. Для этого можно и пожертвовать теми неудачниками, что показали врагу спины. Пусть их вырубает конница русичей, пусть отвлекается на них, пока к полю боя подходят свежие тысячи печенегов. Уж они то точно вдавят руссов обратно в коробочку из собственных возов. А там… или пусть сидят в ней, или могут убраться, оставляя немалую добычу и теряя часть пехоты от неминуемых наскоков ханских конников. Признаться, хана устраивали оба из возможных путей.