Меж степью и Римом

Пролог

Отряд уходил от преследователей, не щадя лошадей. Все понимали, что смерть уже рядом и приближается с каждым мгновением. Но возможность уйти все же была, хотя и не всем. Неширокая, но с сильным течением река могла помочь. Брод на том участке, куда они стремились, был только один. Соседний же располагался часах в трех, а то и больше. И если часть отряда станет стеной, выигрывая время для оставшихся, то тогда…

— Не могу больше, Стась… — простонала рыжеволосая девушка в легкой броне, прижимая руку к боку, откуда торчала обломленная стрела. — Печет… не сдюжу.

— Держись, Драгомира… Я все сделаю, но доставлю тебя к лекарям.

— Поздно… Вернуться… Киев, жрицы Лады.

Рыжеволосая обмякла, потеряв сознание, а Станислав тоскливо взвыл, понимая, что его возлюбленная, ради которой он поставил на кон все имеющееся, действительно может вот-вот умереть. Но и ослушаться ее слов он не мог, слишком многим она для него стала за последний год. Унаследованное от умершего отца богатство, дружина в полсотни мечей, даже христианская вера, принятая его родителями…

Драгомира хотела странного по меркам молодого княжича с польских окраин. Ее не заботило положение жены, хотя прямо она не отказывала влюбившемуся без памяти Станиславу. Лишь заявила, что христианский обряд для нее значит меньше, чем ничто. Правда после этого пообещала, что станет его женой, но в другом месте, по родным для нее языческим обрядам.

Первый год после того, как Драгомира стала его любовницей, она просто жила… Почти, поскольку все же просила у него узнать те или иные вести из столицы и иных крупных городов. Но больше ничего. И это Станислава полностью устраивало. Верные люди, хорошо укрепленный замок, довольно богатые окрестные земли, на которые распространялась его власть. Не хуже, чем у соседей, а то и получше. Да и князь Мешко порубежных своих вассалов не тревожил без особой надобности. Понимая, что те еще и защищают границы княжества Польского от набегов пруссов, ятвягов и прочих жадных до добычи. Но потом все переменилось.

Он даже мог сказать, когда именно все переменилось. Прошлым летом. Именно тогда его возлюбленная стряхнула с себя легкую «дрему», а в глазах загорелся тот огонь, который можно было назвать и адским, как любил говорить христианский священник. Тот, наставления которого уже ничего для Станислава не значили.

И потекло ручьем золото из доставшейся в наследство казны. В разные стороны понеслись гонцы, отправляя запечатанные послания, начертанные рукой Драгомиры руническими письменами.

Всего за пару месяцев земли Станислава превратились из захудалого порубежного феода в нечто большее, в малопонятный для него центр, где рыжая красавица плела сложную паутину. Ту самую, которая могла в любой момент открыться и стать причиной их погибели. Вот только… запретить он ей ничего не мог. Да и хотел ли? Станислав и сам уже не был в этом уверен, поскольку с удовольствием отдал ей все нити управления, как раньше подчинялся воле отца, а потом… Не было потом, ведь недолгий период от его смерти до ЕЕ появления пролетел серо, незаметно, не оставив ярких воспоминаний.

А затем начались неприятности, поначалу малозначимые. От внимательных глаз управляющего и священника расположившейся на его землях церквушки не могло укрыться влияния какой-то пришлой девицы. И пусть она носила крестик, умело притворяясь христианкой, но все равно, подозрительного хватало. Вот только доложить о своих подозрениях обоим не удалось. Священник неожиданно свалился с лестницы, свернув себе шею, ну а управляющий упился вином. Совершенно естественные смерти, вот только произошли они очень слаженно, одна за другой. Именно тогда Станислав и стал вникать в дела своей будущей невесты и неизменной возлюбленной. А вникнув, пожалел об этом.

Драгомира действительно плела паутину, связывая остатки разгромленных князем Мешко мятежных прибалтийских славян и кое-кого из польской знати, желающих восстановления храмов прежних богов. Связывала она их не между собой, а с недавно севшим на престол Киева Хальфданом Мрачным.

По выплетаемой паутине шли не только послания, но и люди, это Станислав мог понять. В пределы Польши — женщины, чем-то похожие на его возлюбленную. Ну а в направлении Руси тянулись те, кто хотел уйти из-под руки князя Мешко, но до сих пор еще не сделал это. Причины? Не все готовы были уезжать в пустоту, в места, где их никто не ждет. А в Киеве, как оказалось, ждали, не обещая златых гор и серебряных рек, но уверяя, что найдется место и воинам, и мастерам-ремесленникам, да и их семьи брошены не окажутся.

Почти всю зиму через владения Станислава шел поток покидающих Польшу. Впрочем, поток… слишком сильно сказано. Скорее ручеек, но устойчивый, не прекращающийся, а порой и усиливающийся.

Он не раз спрашивал у Драгомиры, получая те или иные ответы, все же связанные между собой. Но лишь при последнем вопросе она ответила полностью откровенно на его слова:

— Зачем это нужно князю Киевскому? Стась, ты же не мальчик, но воин, порубежный вассал князя Мешко со своей дружиной. Должен понимать, что Польша еще не полностью покорна новому богу и тому, кто его сюда «пригласил».

— Восстание прибалтийских племен пару лет назад. Помню, — пожал плечами Станислав, не понимая сути сказанного. — А прежние боги князю не страшны, вся наша знать и их дружины чтят Христа. А если и не все, то скоро и это закончится. Старые умрут, а их сыновья уже и не вспомнят о богах отцов.

Рыжеволосая чаровника томно улыбнулась, от чего у Станислава, как и всегда, кровь ударила в голову, а и так крепкие чувства еще сильнее напомнили о себе.

— Сейчас желающим сохранить веру предков легче. Под боком из единоверцев не только пруссы и родственные им поморянские народы, но и Русь. Та Русь, где прежний порядок не только не ослаб, но и укрепился. К тому же князь Хальфдан охотно принимает всех близких по крови и вере.

— Воинов — это понятно. Но остальные…

— Всех, мой милый Стась, всех. Свободный черный люд полезнее рабов, он стремится жить лучше, работая не только на князя, но и на собственное благо. А бояться, что прибывших на росские земли сделают холопами нет причины. Еще в начале зимы о новом указе кричали на всех площадях, а берестяные грамотки приколотили на стены в самых захудалых селах. Слышал, небось?

Он слышал. Тот самый указ Хальфдана Мрачного очень быстро стал известен не только на Руси, но и в сопредельных землях. А суть указа была в том, что ни один человек росского языка не может быть продан в рабство — хоть вечное, хоть временное. Ну а находящихся в таком положении хозяева обязаны были отпустить, получив взамен их стоимость. Сразу, единовременно, из княжеских денег. Ну а освобожденные, в свою очередь, подписывали долговую расписку, обязуясь вернуть потраченное на них с небольшой лихвой.

И если местные владельцы хоть немного и поворчали, но выполнили указ, тем более, что жрецы его почти единодушно поддержали, то несколько иноземных купцов… в общем, зря они попробовали отправить рабов из числа славян за пределы Руси. У парочки были отняты не только невольники, но и немалая часть имущества, а остальным, помимо прочего, еще и головы с плеч сняли. Станислав догадывался, что сохранили жизнь лишь те ослушники, что были из стран, с которыми Хальфдан просто не желал ссориться. Потому и отправил часть из ослушавшихся его воли хоть и ощипанными, но на своих ногах. А разные там хазары, печенеги, волжские булгары… Это им стоило бояться силы Руси, но никак не наоборот.

Получалось, что Драгомира была права если и не во всем, то во многом. И уж точно он не собирался с ней спорить. С кем другим — легко, но не с ней.

Все шло хорошо, пока не стало плохо. На исходе зимы Драгомира стала очень беспокойной. Она часто засиживалась до глубокой ночи, готовя одни послания и внимательно читая другие. Появились новые люди, уже не девушки-прознатчицы, а опытные воины, задерживающиеся в замке на день-другой, а потом исчезавшие. Начинала роптать и часть дружины, которой не нравилось присутствие не просто чужаков, а чужаков из не сказать чтобы дружественного сопредельного государства.

Деньги временно затушили тлеющий огонек недовольства, но это было лишь временным решением. Требовалось что-то большее, о чем Станислав без промедления сказал своей возлюбленной. Та, против его опасений, не стала отмахиваться. Напротив, уверила, что скоро все это должно закончиться. Здесь, в Польше, поскольку собиралась вместе с ним вернуться в свои родные края. Боле того, предложила начать отправлять ценности, чтобы потом не делать все впопыхах.

Так и было сделано. Постепенная продажа большей части того, что вывезти нельзя, отправка того, что вывезти можно. Осторожно… по возможности. И все растущее беспокойство, потому как Драгомира начала не просто улучшать сплетенную сеть, а искать нечто определенное, причем связанное с интересами Рима, которые несли в своих головах священники, подчиненные «викарию Христа». И эти поиски изначально были опасны. Понимала ли это сама Драгомира? Безусловно, но прервать свои поиски не могла, утверждая, что вот-вот сумеет сделать то, после чего можно и возвращаться, причем с победой, да такой, что слава и награды буду действительно огромными.

Ей удалось найти искомое. Вот только… Посреди ночи Станислав проснулся от того, что его тормошила Драгомира, одетая даже не в обычный домашний наряд. А в легкой броне с откинутым кольчужным капюшоном. И в глазах ее было даже не беспокойство, а самый настоящий страх.

— Они знают обо мне!

— Кто? Что? — спросонья Станислав ничего толком не понимал, а голова отказывалась соображать. — Мира, ночь на дворе…

— Люди епископа Карла! Это у них мне удалось узнать… Неважно! Нам надо бежать, они вот-вот будут в замке.

— Бежать куда, в Киев?

— Конечно же, дурачок, — расцеловав своего любовника, Драгомира, уже взявшая себя в руки, продолжила. — Бери всех воинов, кому можешь довериться. Ничего лишнего, только немного припасов, денег и обязательно полное оружие. Лошади самые быстрые, заводные тоже. И быстрее, быстрее!

Опасения Драгомиры оказались не напрасными Это Станислав понял быстро, вскоре после того, как его отряд из трех десятков человек покинул замок. Оставшимся своим воинам он верил не так чтобы очень. Причины были разные, начиная с преданности скорее князю Польскому Мешко, нежели ему, и заканчивая ревностной верой в Христа, которая в этой ситуации была совсем неуместна. Ведь путь лежал в Киев, столицу Руси, где с недавних пор христианство было совсем не в почете.

Ночь не самое лучшее время для скачки по дороге, освещаемой лишь факелами в руках всадников. Зато заметить погоню совсем легко и просто. Не требовалось ни «слушать землю», ни полагаться на иные признаки — достаточно лишь пристально посмотреть, а не виднеются ли далеко позади яркие точки таких же, как у тебя, факелов. А они виднелись, причем в удручающе немалом количестве!

Надежда была лишь на скорость лошадей, да на то, что благодаря ей удастся оторваться, чтобы запутать следы. Ведь до росских земель было еще далеко, а ничейная по сути полоса не такая узкая, как беглецам сейчас хотелось бы.

Гонка на излом, гонка на выживание — именно так обстояли дела. И, к сожалению для Драгомиры со Станиславом. Они ее медленно, но все же проигрывали. Их лошади оказались не такими скоростными и выносливыми, как у преследователей, потому расстояние медленно, но неумолимо сокращалось. И вот засвистели первые стрелы. Сначала не столь опасные, они постепенно превратились в смертоносный ливень, выбивающий не столько людей, сколько лошадей. Но это было равносильно смерти. А потом… Пройдя мимо заброшенного Драгомирой за спину щита, одна из стрел раздвинула кольца кольчуги и вошла в бок. Сильно вошла, заставив девушку вскрикнуть от боли и лишь с большим трудом позволяя продолжать скачку.

Понимая, что вырывать стрелу нельзя, рыжеволосая со стоном обломила большую часть древка. Так можно было хоть немного ослабить разрушительное для тела действие стрелы. Потом осушить небольшой сосуд с травяным настоем, временно приглушающим боль и… Постараться сделать хоть что-то до того мгновения, когда ее душа уйдет к богам. Особых надежд на то, что ранение не окажется смертельным, Драгомира не питала. Но… рядом была река, где часть отряда могла задержать тех, кто должен был, просто обязан был доставить послание князю Хальфдану. И пусть это будет тот, к кому она сначала привязалась, а потом действительно полюбила. Жаль, что быть вместе в этом мире им явно не суждено. Только в другом…

— Не могу больше, Стась… — простонала рыжеволосая девушка в легкой броне, прижимая руку к боку, откуда торчала обломленная стрела. — Печет… не сдюжу.

— Держись, Драгомира… Я все сделаю, но доставлю тебя к лекарям.

— Поздно… Вернуться… Киев, жрицы Лады.

Рыжеволосая обмякла, потеряв сознание, а Станислав тоскливо взвыл, понимая, что его возлюбленная, ради которой он поставил на кон все имеющееся, действительно может вот-вот умереть.

— Вацлав! Мне нужно хотя бы полчаса… Драгомира, ее нужно доставить к лекарям. А люди Карла…

— Мы давали клятву верности, — пожал плечам старый вояка, после чего криво усмехнулся. — Жаль, что все вышло вот так… Мы их задержим. Но ненадолго. Скачите быстро!

Времени на долгое прощание не было. Обведя взглядом остающихся прикрывать бегство, Станислав вздохнул и взмахнул рукой, давая знак остающимся с ним вновь трогаться, не жалея ни себя. Ни коней. А полтора десятка заслона… Вряд ли кто из них останется в живых, сумеет пережить ярость людей епископа Карла, из рук которых уходит столь ценная и желанная добыча.

Конь Станислава уже выходил на противоположный берег реки, когда за спиной послышались звон клинков и яростные крики. Это заслон во главе с верным Вацлавом дорого продавал свои жизни, покупая драгоценное время. Для него, для других… Даже для находящейся в беспамятстве Драгомиры. Которую его дружинники не слишком жаловали, чуя в ней нечто чужое для них. Но клятва… к ней они относились более чем серьезно. А где клятва, там и честь. Та самая честь, которую они, в отличие от некоторых, ставили повыше прочего.

Заметно поредевший отряд оторвался. Вот только за спиной была кровь. Много крови, часть которой была своей, не чужых людей. И ведущая в Киев дорога, вызывавшая у Станислава смутные сомнения, оставалась единственной из возможных. Но пока… Пока все его существо содрогалось от осознания, что девушка, дороже которой у него в жизни не было, покинула этот мир. Осталось лишь тело, оболочка, в которой уже не было ни души, ни мыслей. И все, что оставалось — выполнить ее последнюю волю. А еще — отомстить. Не столько за ее гибель, сколько за собственные разбитые мечты. Отомстить всем, до кого только удастся дотянуться. Помочь же в этом могли лишь в Киеве…