Маска лжи. Часть 1

Глава 9

К закрытым воротам крепости я шел неспешным шагом, не скрываясь. Стражу на стенах старался не нервировать. Кто его знает, что изменилось за годы моего отсутствия? Три десятка лет — не весть какой срок, конечно, но время все-таки даже камень точит. Тем более, что, судя по письмам матери и скупым рассказам отца, город за прошедшие года значительно вырос.

Срезень[27], по моим подсчетам, передвигали уже трижды, позволяя населению Бухтармы свободно селиться внутри безопасных стен. Каждое такое смещение границы города давалось его жителям невероятно тяжко. Любую пядь земли, лишенную растений и, на первый взгляд, отвоеванную у джунглей, приходилось порой выжигать и очищать до скального основания, уничтожая всякое подобие жизни в ее недрах, а позже закупать из внешнего мира и везти караванами плодородную почву.

Рост города, однако, меня несказанно радовал — ллайто возрождались, восстанавливая понемногу прежнюю численность, осваивали свободные земли не только на плато, но и на трех его верхних террасах-уступах. Бухтарма более всего напомнила мне змею, которая перелиняла, выросла и попыталась влезть в скинутую за ненадобностью шкурку. Собственно, теперь даже назвать общину «маленьким поселением» язык у меня не повернулся бы. Наконец-то мой народ перестал походить на жалкий, каким-то чудом выживший осколок многочисленной в прошлом нации.

У лишенных крыльев был только один безопасный путь в общину — через ущелье бурной Змеиной реки, чье мощное течение, пороги и каскады забрали в свое время немало жизней. Река делила вершину тепуи на две неравные части. Ее извилистое русло тысячелетия промывало в скале живописные меандры — повороты, загибы и петли.

С годами жизни в этих местах мои предки расчистили путь с высокогорного плато к реке через сеть внутренних пещер, вымытых в недрах горы. В отличие от внешней лестницы, этот путь не требовал покидать общину и выходить в джунгли. Чужакам же, решившим подняться по узким ступенькам, прорублеными в скале, предстоял еще и двухдневный переход к воротам общины по ничем не сдерживаемой тропической сельве. В итоге, даже с опытным проводником к городу добирались не все.

А пришлые из внешнего мира в Бухтарме появлялись частенько. В начале травеня на полуостров начиналось настоящее паломничество травников, а ближе к середине изока джунгли пытались покорить самые рисковые добытчики шкурок местных эндемиков: манораярских солонгоев (чей трехцветный золотисто-черно-белой мех за пределами Варулфура считался одним из самых дорогих), дымчатых ягуаров и буанзу.

Любители же экстремального отдыха в окресностях Бату появлялись редко, а если и забредали в горы, предпочитали юго-восточную часть хребта, ближе к столице крылатых. Та часть Манораяр считалась полностью безопасной. Склоны тепуи скалолазов не привлекали. Конечно, вблизи от наземных поселений вранов каждое, даже мелкое, нарушение грозило туристам неоправданно крупным штрафом, но он, по крайней мере, никак не угрожал ни жизни, ни здоровью — только кошельку…

Внешние ворота располагались через две сотни шагов от кромки леса. Путь по спекшейся от жара земле. Своеобразная буферная зона между городом и владениями джунглей. Прежде охраняемый дозорный пост располагали снаружи ворот, но практика показала — это было не лучшее решение, так что уже лет сто во время смены дозорные для наблюдения за окрестностями оставались под защитой стены, обозревая подступы к городу из простенка между внешней и внутренней кладкой. Ворота, ведущие в Бухтарму, так же были двойными. Пространство между первой и второй парой створок служило в качестве карантинной и очистной зоны.

В пределах защитных стен община представляла собой овал, вытянутый между краем плато и вздымающимся скальным массивом, на другой стороне от города обрывающимся в глубочайшую расселину. С трех сторон стены ущелья, промытые руслом реки, стали естественной защитой — на краю отвесных скал и строили Срезень. Там городская стена сливалась с неприступными почти отвесными скалами, и никогда не сдвигалась. Перемещали тот ее участок, который был обращен в сторону джунглей, так что прежний центр города с главной площадью теперь располагался не в центре, а гораздо ближе к окраине. От Площади Слез начинались все крупные улицы Бухтармы, и все — сплошь радиальные.

На воротах меня, ожидаемо, встретили не слишком-то приветливо. Сельва, окружающая общину, была не самым приятным местом, и частенько преподносила ллайто опасные сюрпризы в виде побегов огненного сумаха (вырастающих сквозь каменную кладку мостовых) или прочих далеко не безобидных растений. А то и диких морфов — первобытных предков оборотней и ллайто, прежде, до Дня Забвения, живших повсеместно, теперь же оставшихся только на полуострове, — скритов, а также множества иных хищных тварей.

Секретом место обитания ллайто не было. И закрытой община тоже не считалась. К безопасности же собственных жителей в поселении всегда относились очень серьезно. Так что я не особенно удивился тяжелым взглядам десятка настороженных глаз, изучающих меня сверху. Холодный прием слегка поумерил ностальгию по знакомым местам, хотя совсем испортить приподнятое мое настроение недоверие городской стражи не смогло. Вряд ли дозорные собирались стрелять со стен в одинокого путника. Просто я сам давно взял себе за правило ожидать худшего, по мере сил готовиться к нему, чтобы потом не так сильно разочаровываться. Пожалуй, только по этой причине, остановившись перед закрытыми воротами и удостоившись грубоватого «кого там еще принесло?», я не стал обижаться на защитников города.

Рычащий и слегка лязгающий звук открытия внешних створок ворот, распахивающихся наружу, застал меня в паре сажений от Бухтармы. Так что неожиданным мое появление в зоне видимости дежурного патруля точно не стало. Оглянувшись на пересеченное выжженное пространство, я скорым шагом приблизился к вожделенному проходу в город. Как только створки сомкнулись за моей спиной, заперев меня в достаточно широком карантинном тамбуре, я облегченно выдохнул.

Внутренние ворота незнакомцу, вооруженному до зубов, никто, конечно же, открывать сразу не собирался, однако чего-то подобного я заранее и ожидал. Не то что бы в подобных мерах была такая уж необходимость, но отец просил не раскрывать свое инкогнито, а я не нашел причин ему отказать. В некотором смысле, эта просьба пришлась мне на руку. Тот давний отъезд, как и отказ возвращаться после откупной службы, а после — длительное отсутствие в общине и разрыв всяких отношений с семьей, конечно, дали мне желанную свободу, а отцу — определенное сочувствие со стороны граждан. Однако я сильно сомневался, что после всего случившегося меня встретили бы с распростертыми объятиями и радушием.

За тридцать четыре прошедших со дня побега из общины года, я бывал в городе дважды, и оба раза — под личинами, которые позволяли поддерживать видимость затяжной обиды на отца и полного нежелания его прощать. У всего этого спектакля оказался лишь один недостаток: новости из дома доходили до меня с заметным опозданием. Даже о рождении младшего брата-эйрлса мне сообщили только через несколько месяцев после его появления на свет.

Все остальные, надо сказать, достаточно многочисленные, встречи с отцом, случались во время его выездов за пределы общины. В этот раз с поездкой что-то не заладилось, а выход, как обычно, пришлось искать мне. Впрочем, я ничуть не огорчался. Долгожданная, как оказалось, встреча с семьей перевешивала все сложности.

Когда внутренние створки, наконец, открылись, я пару минут маялся, стоя на центральной руне защитной пентаграммы и переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Встречать дежурного стража следовало с непокрытой головой, так что, стоило дозорному патрулю войти в переходный тамбур, как я стянул с головы глухой капюшон кожаной безрукавки. Вообще в правилах вхождения в город был перечислен десяток пунктов, одним из которых было полное разоружение каждого входящего, однако именно этой части правил мало кто из дежурных придерживался. Даже если под видом местного жителя в общину пытался проникнуть дикий, центральная пентаграмма на такой случай всегда была заряжена, и выявляла любые изменения, приводя их к оригинальному состоянию в доли секунд. Боль насильственной трансформации при этом была столь велика, что дикие никак не могли удержаться от болевого шока или конвульсий. И, даже если бы появился экземпляр, способный выдержать принудительное изменение, потекший облик неизменно выдал бы его. Слабые одичавшие с низким болевым порогом и вовсе погибали прямо в пентаграмме от остановки сердца.

Кроме диких морфов, за пределами в целом безопасных поселений рыскало много хищников, но притащить оттуда какую-то из этих тварей, не заметив подселенца… такие олухи в джунглях полуострова не выживали. Выбывали по естественным причинам. Местный тропический лес вообще быстро отучал от избыточной расслабленности, взамен которой вырабатывал привычку постоянно быть настороже.

На случай же особенной живучести диких, позволившей остаться в сознании и проникнуть за стену, в состав дневных патрулей уже лет семь включали того, кто мог бы отличить нормального сородича от диких — лишенных человекоподобного сознания и мышления, полузверей. Им считали единственного на общину избранного богами ребенка. Этого подростка в богатом на вышивку храмовом одеянии с плотной повязкой на лице я и разглядел за спинами вышедших мне навстречу ратников. Увидел, но виду не подал. Несмотря на близкое родство с мальчишкой, скрытые тканью черты его лица до сих пор были мне незнакомы. Мать родила его двенадцать сезонов назад, и уже с пятилетнего возраста Край воспитывался в храме. Фактически, к нашей семье братишка давно не имел никакого отношения. Но разве ж отец выпустит из рук такое сокровище, как избранный эйрлс? Подобные дети в последнюю сотню лет считались редкостью, появление каждого из них неизменно отслеживалось жрецами Безымянной богини и Мертвого бога.

Чаще всего этих младенцев забирали из семей сразу после рождения, поскольку родители чрезвычайно редко выказывали желание нести моральную ответственность за таких детей. Моя матушка отдавать самого младшего сына в храм не пожелала. Отец полностью поддержал ее решение, однако, чего больше было в его упорстве — заботы о супруге или эгоистичной жажды власти над народом, который избрал его главой правительства — я так и не понял.

Да, на обычных детей эйрлсы с каждым годом взросления походили все меньше и меньше. Кто-то на полном серьезе считал их праведниками и гениями, кто-то — называл ущербными, умственно отсталыми, убогими эмоциональными калеками, однако результат оставался неизменным: после взросления в жреческой (как и в любой другой) иерархии эйрлсы занимали привилегированное положение, полностью порывали с мирской жизнью и становились пифиями или аватарами. Но и во время обучения, и после него, отмеченные богами стояли выше решения любого суда, будь он светский, жреческий или же войсковой трибунал — обвинять и карать их смертные не имели права. За причинение вреда избранному, тем паче, за его убийство, с самого сотворения мира карали сами боги. Карали жестко. Если разумный переступал эту грань, сама ткань мироздания отторгала его, открывая хаосу доступ к его душе.

— Мир вашей земле и вашему небу, — уважительно кивнул я, мельком оглядев вышедших мне навстречу.

— Пусть травы стелются тебе под ноги, — с подозрением в голосе ответил на приветствие ратник, возглавлявший смену патруля на воротах, и покосился на Края, словно ожидал его вердикта. — Как там снаружи?

— В половине дневного перехода на запад начали гнездиться скриты, — ответил я спокойно, хоть и с некоторой заминкой, стараясь не замечать новых порядков общины. На моей памяти никого из пришлых не встречали так настороженно… почти как врагов. И допроса на воротах не устраивали. Наверняка у этих перемен были весомые причины. Почему-то они заранее мне не нравились. Вот интересно, это я настолько подозрительно выгляжу? Или нынче всех чужаков так привечают? — А по берегу Змеиной рядом со старым ее руслом, в десяти шагах от лестницы, вырос слоновый камыш.

Стражники срезня настороженно переглянулись и смерили меня недоверчивыми взглядами. Мне даже стало их жаль. Представляю, какие подозрения мог вызвать у них одинокий странник, пусть и траппер[28], сумевший в одиночку, без проводника, прогуляться по джунглям Варулфура и ни разу не нарваться на хищных тварей.

Расплодившаяся в местных тропических лесах флора и фауна заслужено считалась самой живучей, смертоносной, и зачастую устойчивой к магии. Так что, кроме жречества, магических патрулей, крылатых хозяев этих земель и всевозможных охотников, мало кто рисковал соваться в сельву, тем более — в одиночестве. А идиоты, возомнившие себя неуязвимыми, исчезали без следа. От них и костей — излюбленного лакомства императорской мулги — после не оставалось. Полуостров из века в век заселял народ, спускавшийся с горных склонов настолько редко, что почти не тревожил местную экосистему. Само слово «Лес» относительно джунглей Варулфура давно приобрело нарицательный смысл, произносилось с пиететом, словно сельва и в самом деле обладала характером, обретя сознание и разум. Причем, разум изощренно-жестокий, хитрый в яростном желании сберечь собственные границы от вторжений извне.

Даже ллайто за семь веков немыслимых усилий сумели всего лишь — кровью и потом — урвать для себя небольшой клочок суши, отгородиться от Леса магией, высокими стенами и, по меркам джунглей, узенькой полоской регулярно выжигаемой почвы. И даже все эти меры не приносили ллайто полного спокойствия. За тройным защитным кольцом мой народ выживал рядом с таким беспокойным соседом в постоянной готовности к нападению. Так что стража на воротах привыкла ко многому, слабаков в ратники, проводники или охотники не брали.

— Цель прибытия в Бухтарму? — прозвучал знакомый по прошлым посещениям вопрос.

— Охотился, — неохотно ответил я и прищурился. — По делу к вашему главе.

— Вот как… — нахмурился старшина дежурной смены, даже не давая себе труда скрыть желание уязвить представителя ненавистного народа. — Важное должно быть дело!

Тут чем меньше говоришь, тем больше после уважать станут. Вежливость в общении со стражей, несомненно, была нужна, но превращаться в покладистую тряпку совсем не хотелось. Конечно, конфликтовать с облаченными хоть какой-то властью гражданами общины я тоже не собирался, как, впрочем, и позволять требовать отчета о своем прошлом. Да и мог же я в кои-то веки воспользоваться отцовской лояльностью, тем более, что по легенде он меня пригласил и ждет с нетерпением.

Лишь после моего долгого-долгого молчания и снисходительной ухмылки, на лице задавшего вопрос мелькнула тень понимания — глава Совета Предиктов точно не погладил бы его по головке за задержку.

— С какой стороны к реке вышел? — пробурчал ратник, рассерженный собственным промахом, но упрямо не желающий признавать его перед чужаком.

— От Лигарта на плоте сплавлялся, с верховий Змеиной.

— Значит, говоришь, по реке? — недобро сузил глаза старшина, откровенно разрываясь между приказом, который он наверняка получил насчет моего прибытия, и желанием найти предлог для отказа впускать меня внутрь. — А если я ребят к старице отправлю, они-то плот твой найдут?

Я равнодушно пожал плечами.

— Почем я знаю? Я уже пятеро суток как от реки на плато поднялся. Может и увели, пока по сельве ползал…

Ратник угрожающе подался в мою сторону, яростно блеснув глазами. Но тут уж брат решительно вмешался, прекращая бессмысленный допрос, вышагнул из-за спин соплеменников. Плотная его повязка почти полностью скрывала верхнюю часть лица, из-за чего временами мне казалось, что взгляд Края устремлен куда-то поверх моей головы.

— С недавнего времени мы проверяем всех входящих, даже если пентаграмма так и не выявила никаких отклонений, — благосклонно просветил меня брат, поднимая ладони в мою сторону.

— С чего такие сложности? — напряженно спросил я, с трудом сдерживая ругательство.

«Что же у них тут произошло?»

— Несколько недель назад из города ночью пропало несколько жителей. Следов их до сих пор не нашли… — без раздумий ответил будущий аватар Мертвого бога, не обращая ни капли внимания на недовольное пыхтение старшины. — Совет встревожен.

В словах брата явно был спрятан какой-то намек, поиски которого я отложил на будущее. Край не уточнил, кто именно пропал, но мне и без того стало ясно, что исчезновение не имеет никакого отношения к безголовым подросткам, решившим ночью в одиночку сунуться на те уровни пещер, которые даже днем считались безопасными исключительно условно. Отчаянных смельчаков, желающих проявить героизм и доказать приятелям собственную крутизну, хватало и во времена моей юности. Что говорить, если даже мой брат-близнец однажды подбивал меня на подобную выходку… Чаще всего такие вылазки заканчивались для юных героев без тяжелых последствий, если не считать за ущерб последующую прилюдную порку. Однако, везло далеко не всем, и многие обратно не возвращались.

Бухтарма представляла собой поселение, со всех сторон стиснутое мощными стенами, часть которых вырастала на краю отвесного скального массива, служа его рукотворным продолжением. Не простая община, почти крепость. На ночь ворота накрепко запирали. Я не помнил ни одного случая, когда бы стражники открывали их после захода солнца. Внушительная по толщине кладка стен поднималась на высоту в несколько десятков локтей, пространство между внешней и внутренней частью стены для дополнительной прочности заполнили мелкой каменной крошкой. При желании, выбраться наружу поверх стены было возможно, однако сделать это так, чтобы остаться незамеченным? Нет, не реально. Теперь мне стала понятна озабоченность Совета.

Брат шагнул ближе и еще раз провел рукой вниз от моего горла к животу.

Я выжидательно замер, чувствуя, как тело покалывает от того воздействия, которое Край нашел необходимым применить. Защита, сплетенная для меня в Изборске за целую гору кун[29], в целом достойно справлялась и с проницательностью магов, и с вниманием жрецов, однако же могла не выстоять против взгляда эйрлса. Впрочем, в брате я был уверен. Даже если отец его не просветил относительно моего приезда, Край меня не выдаст и моими секретами интересоваться не станет. Так и случилось. Просветив меня до кишок, мальчишка опустил руки.

— Я могу войти? Все в порядке? — спросил я спокойно, демонстративно стараясь делать вид, что ничуть не удивлен порядками общины, изобразив внезапно возникшее желание оказаться под защитой городских стен. Как бы меня ни настораживали перемены, приходилось делать вид, что в общине ллайто я впервые, и ничего не знаю о местном гостеприимстве. И хотя на моей памяти пришлых не встречали, как врагов, допросов на воротах ни разу не устраивали, я ни единым взглядом не выдал, что меня насторожило сказанное братом. Бывшего сослуживца, чью ауру я использовал, неприятности местных жителей не касались и не интересовали. Мне же причина всего происходящего пока была неизвестна, но заранее однозначно не нравилась.

— Входи. Отец еще вчера предупредил всех, кого нужно, о твоем появлении, — Край указал мне головой на проход внутрь, спускаясь с возвышения возле внутренних створок и следуя за мной.

На какое-то время в карантинной зоне воцарилась тишина, наполненная едва заметным скрипом одной из петель внутренней створки. Намек брата не остался незамеченным для стражи. Ратники прикинулись глухими, всячески делая вид, что заняты важными делами. Старшина облегченно и даже как-то радостно выдохнул, ощутимо расслабился. На миг мне даже пришло в голову, что его неприязнь была основана на страхе, а не на предубеждении против двуликих. Не обращая больше внимания на стражу, я шагнул в приоткрытую створку внутренних ворот.