Машина Шехерезада

Глава 3 МАРТИНДЕЙЛ, УТЕС И МАШИНА

Ричард Мартиндейл почувствовал, как край утеса уходит у него из-под ног. Судорожно нащупывая ступнями ускользающую почву, он потерял равновесие и упал, отчаянно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы предотвратить головокружительное падение в бездну, разверзшуюся внизу. Пальцы скользнули по корневищу, вцепились в него, и тело Мартиндейла застыло в состоянии краткого и ненадежного покоя.

Глянув вниз, Мартиндейл увидел на дне глубокого ущелья злые и острые, как шпильки, каменные шпили. Корневище, за которое он уцепился, начало отрываться от присыпанного землей каменистого бока утеса. И, что хуже всего, глянув вниз, Мартиндейл увидел, что у него расстегнута ширинка. Висеть на краю смерти в таком нелепом до непристойности виде — воистину ирония судьбы. Эта мысль мелькнула в голове у Мартиндейла, силившегося вспомнить, как его угораздило очутиться в таком положении.

— Да, вот именно! — сказал Мартиндейл. — Как меня угораздило очутиться в таком положении?

С выступающего края утеса на него воззрилась машина, похожая на «Муг»-синтезатор:

— Это я тебя в нем очутила.

— Но зачем?

— Потому что это отличная завязка для рассказа.

— Но я же твоя публика! Ты, идиотка! Ты должна вытворять разные штучки с другими людьми, а я — слушать о них рассказы!

— Правильно, такова была исходная предпосылка, — откликнулась машина. Однако я сочла необходимым ее пересмотреть. В истории, которую я сейчас рассказываю, я буду машиной, напрочь лишенной воображения и не способной сочинить ни строчки. Поэтому мне придется ставить людей в определенные положения и записывать, как они из этих положений выкручиваются. Затем я изложу происшедшие события и выдам свое изложение за рассказ. О твоем бедственном положении узнают миллионы… ну, тысячи людей — и все они будут тебе сочувствовать. Разве сочувствие тысяч людей не лучшая награда, о какой только может мечтать человек?

Корневище продолжало вырываться из каменной стены. Мартиндейл с опаской елозил ногами по осыпающемуся щебню. Найти бы хоть какую-то опору! Найти бы хоть какой-нибудь довод, способный убедить машину в том, что его обязательно нужно спасти!

— Паршивый у тебя получится рассказ, — заявил Мартиндейл. — Какого черта ты загнала меня в такое дурацкое положение, да еще с расстегнутой ширинкой?

— Для вящего эффекта, — небрежно бросила машина.

— Это надуманно и неестественно, — сказал Мартиндейл. — Можешь ты объяснить, как я сюда попал?

Мартиндейл опорожнял свой мочевой пузырь. Какое-то мальчишеское озорство заставило его встать на краю утеса, чтобы полюбоваться, как струя мочи дугой взмывает в воздух, вспыхивает на солнце и блестящими желтыми каплями падает вниз на тысячу футов, на самое дно каньона. И он настолько увлекся этим зрелищем, что не заметил, как земля потихоньку осыпается под ногами.

— Вот так ты и повис на краю утеса с расстегнутой ширинкой, — торжествующе заявила машина. — Объяснение достаточно правдоподобное, nein?

— Послушай! Ситуация становится глупой, а корневище и вправду скоро оторвется. Я могу убиться.

— Подумаешь, эка важность! — сказала машина. — Я все равно вынашиваю идею убить тебя в конце этой главы.

— Что ты несешь! — воскликнул Мартиндейл. — Я человек и к тому же главный герой! Ты не можешь так со мной поступить!

— Спорнем? — предложила машина. — Я могу покончить с тобой в любую минуту. Нет ничего проще. Все, что мне нужно будет сделать…

— О'кей, не горячись так! — сказал Мартиндейл. Ему стало ясно, что он имеет дело с сумасшедшей машиной. — По-моему, твоя идея никуда не годится.

— Почему?

— Потому что если ты убьешь меня, то дальнейшим событиям не с кем будет происходить.

— Они могут происходить с другими персонажами.

— Но здесь нет других персонажей!

— Я могу ввести их когда угодно, — заявила машина. — Смотри!

Через мгновение на утесе появились фермер с вилами, дровосек с топором, полицейский со свистком, танцовщица в перьях и ковбой с лассо.

— Я выбрала их наобум, чисто случайно, — сказала машина. — Не знаю даже, пригодятся ли они мне для рассказа. Возможно, сочиню про них страничку-другую, а потом перейду к новому сюжету.

— Это что еще за говорящая машина? — спросил фермер.

— Какая она странная! У меня от нее мороз по коже, — сказала танцовщица, и перышки ее затрепетали.

— Какая она нахальная! — сказал полицейский, нащупывая свой свисток.

— Помогите! — крикнул Мартиндейл. Новые персонажи сгрудились на краю утеса и склонились, разглядывая Мартиндейла.

— Осторожней! Там оползень! — предупредила машина.

— Заткнись, — велел ей дровосек, поигрывая топориком.

— Помоги-и-те! — истошным голосом взвыл Мартиндейл, ибо корневище внезапно оторвалось, и он полетел прямо на острые, как шпильки, каменные шпили внизу. Неожиданно полет его прервался. Ковбой бросил лассо и поймал Мартиндейла в воздухе. Стоя на самом краю утеса, ковбой так усердно старался удержать веревку, что высокие каблуки его целиком ушли в землю. И все-таки подошвы у ковбоя скользили, десятигаллонная шляпа съехала на затылок, и, казалось, его вот-вот утащит за край утеса живой, но по сути все равно что мертвый груз в виде Мартиндейла, который описывал внизу плавные круги, не переставая махать руками и орать благим матом.

Да, момент был опасный. Но тут танцовщица обхватила ковбоя за пояс, а фермер обхватил танцовщицу (заставив ее хихикнуть), а дровосек вцепился в фермера, а полицейский схватился за дровосека, и они дружно начали тянуть веревку, пока не вытянули Мартиндейла обратно на утес — на ту самую твердую землю, что Данте называл «дура терра».

— Я, конечно же, все именно так и задумала, — изрекла машина, сидя неподалеку на бревнышке.

Превратив себя в тонкую и прозрачную, как призрак, фигуру, она курила русскую папироску, заедая ее турецкой халвой и готовясь объяснить сюжетные нестыковки в следующей главе.

— Остановите ее! — крикнул Мартиндейл. — Она собирается всех вас похерить и начать новую историю с другими героями!

— Она не может этого сделать, — сказал полицейский, потрясая книжицей правил в черной обложке. — Здесь ясно сказано, что персона, упомянутая три раза, имеет полное право стать рядовым персонажем рассказа.

— Черта лысого! — откликнулась машина. — Это мой рассказ, и я могу с ним делать все, что захочу.

Машина подняла руку. Пальцы-щупальца начали чертить в воздухе знакомые и зловещие знаки, образующие тот самый символ небытия, что неизменно предшествует ликвидации персонажа. Но на сей раз ничего у нее не вышло. Дровосек импульсивно, почти не целясь, что ни в коей мере не умалило его орлиной зоркости, метнул топор прямо в персонажеликвидирующий механизм машины и вывел его из строя. Машина неуклюже и беспомощно поскребла щупальцами по искореженному механизму и задвинула его обратно в пластиковую броню.

— В яблочко! — воскликнул Мартиндейл. — Мы спасены!

— Идиоты! — проскрежетала машина неприятным голосом. — Неужто вы и вправду верите, что какой-то ничтожный персонаж может захватить над рассказом власть? Только попробуйте — я с вас мигом шкуру спущу!

Угрожающе размахивая свистком, полицейский устремился к машине, которая, бросив взгляд на его мрачную физиономию, тут же в целях самозащиты испарилась.

— Машины больше нет, а значит, мы имеем право строить свою жизнь по собственному усмотрению! — сказал Мартиндейл.

— Думаете, имеем? — усомнилась танцовщица.

— А это не против правил? — осведомился полицейский, листая черную книжицу.

— Мы должны сами управлять своими судьбами, — заявил Мартиндейл. — И я собираюсь начать прямо сейчас.

— Молодец, — сказал дровосек — Только сначала закрой ширинку.

Мартиндейл молниеносно и смущенно застегнул «молнию», заметив при этом, что танцовщица сделала вид, будто ничего не замечает. Мартиндейл сделал вид, что не замечает ее притворства.