Задумчиво позволив галлюцинациям исчезнуть, машина Шехерезада вернулась в первичную декорацию, то есть в мастерскую Мартиндейла. Конечно, на самом деле мастерская была не совсем его. Просто здесь Мартиндейл впервые попросил машину рассказать какую-нибудь историю и тем самым наделил Ахава властью, чьи последствия еще до конца неизвестны. Машина знала, что в ближайшем будущем ей нужно будет заняться Мартиндейлом снова. И про Твину не следовало забывать. Но сначала она хотела уделить минутку внимания самой себе.
Находиться в мастерской было приятно, особенно сейчас, когда день клонился к вечеру. На большом рабочем столе лежала пачка сигарет «Рекорд». Какую историю рассказывали они? Машина поспешно оборвала все размышления по этому поводу. У нее и без того забот хватало. И не по ее вине.
Никто не говорил Ахаву, что у этой игры есть свои правила. Он вступил в права рассказчика совершенно наивным и невинным, полагая, что ничего больше и не нужно, как только крутить нити рассказов, чтобы паутинки строчек пересекались вдоль и поперек, точно струйки разноцветного дыма.
Ахав был озабочен вопросами формы. Для начала форма яйца казалась ему вполне подходящей. Это и правда было здорово. Яйцо! Что может быть более символично?
Однако теперь, когда у него появилось имя, Ахаву потребовалось нечто большее. Цель, например. В данный момент его целью было как-то разобраться с Твиной, девой Марса. Но, чтобы с ней разобраться, следовало перестать быть яйцом. Слишком трудно было продолжать повествование в качестве яйца. Нужно было стать кем-то более разумным. Волшебным оленем? Римлянином по имени Радикс? Возможностей, конечно, много.
Но Ахаву не хотелось привязывать себя к какому-то определенному сюжету. Он жаждал чувствовать себя свободным, вольным, несвязанным, неистовым в своих фантазиях. Как великий бог Дионис. Да, вот кем он был и будет на самом деле: исступленным Дионисом.
Конечно же, ему нужно было стать еще и меняющим облик Протеем из греческих мифов. Именно этого Ахаву хотелось больше всего. Это было ему необходимо. Он хотел жить жизнью окружающих, разделять их радости и горести. Решено: отныне он будет зваться Протеем Дионисом. Или лучше наоборот? И как он будет выглядеть?
Осторожно ступив на неверную почву повествования, Ахав начал описывать себя: «Дионис Протей, известный также под именем Ахава, был высок и строен станом. Лицо его поражало своей красотой. Темно-сапфировые глаза, в которых вспыхивали искорки потаенного веселья, украшали его лицо. Был он легким и быстрым и двигался с изумительной грацией. В нем соединились два великих мифа о Еленах, а также миф о Дионисе, дарующем экстаз, и Протее, меняющем свой облик в соответствии с запросами меняющихся ситуаций».
И тут перемена обличья снизошла на Ахава — волшебная перемена, вызванная развитием науки повествования. Он огляделся в поисках зеркала, дабы закрепить свою новую внешность. Но, естественно, у этого зануды Мартиндейла никакого зеркала не оказалось. «Ладно», — сказал себе Ахав и решил его сотворить. Быстренько изложил свою мысль — и через мгновение перед ним уже стояло высокое трюмо со скошенными уголками и изящными пластмассовыми ножками. Ахав посмотрел в него и решил, что он хорош. Жизнь показалась ему прекрасной, особенно по сравнению с магазином, где он просидел столько лет на пыльной стеклянной полке. Свобода! Вольная воля!
Пора было продолжить беседу с Твиной. О чем — он придумает по ходу дела.
Свет в комнате погас. Когда он зажегся снова, Ахав был на Марсе. Он стоял в грубо слепленном хогане и беседовал с Твиной, гибкой девой Марса.