Маленькие Боги

Ом глубоко вдохнул и подтолкнул себя вперед. Это был довольно крутой ряд ступеней. Он почувствовал каждую, падая вниз, но в конце концов он очутился в самом низу. Он заблудился, но потеряться в Эфебе было предпочтительнее, чем заблудиться в Цитадели. По крайней мере, здесь не было явных подвалов. Библиотека, библиотека, библиотека… Брута говорил, что в Цитадели тоже была библиотека. Он описал ее, так что Ом представлял себе, на что это похоже. В ней будет книга.

Обсуждение условий мира шло не слишком успешно. – Вы атаковали нас. – сказал Ворбис. – Я бы назвал это предварительной защитой. – сказал Тирант. – Мы видели, что случилось с Истензией, Витриком и Ашистаном. – Они узрели божественную истину!

– Да. – сказал Тирант. – Мы верим, что так оно и было, в конце концов. – И теперь онисчастливые члены Империи. – Да. – сказал Тирант. – Мы верим, что это так. Но нам нравится вспоминать их такими, какими они были. Перед тем, как вы послали им свои письма, заковавшие разум людей в кандалы. – Это направило их стопы на верный путь. – сказал Ворбис. – Письма-оковы. – сказал Тирант. – Письма-кандалы для Эфебы. Забудьте ваших Богов. Покоритесь, научитесь бояться. Не разбивайте кандалов – последний народ, которому суждено однажды утром проснуться и увидеть 50 тысяч вооруженных людей на своей лужайке. Ворбис откинулся назад. – Чего вы боитесь? – сказал он, – В своей пустыне, со своими… богами?. Уж не знаете ли вы в глубине ваших душ, что боги ваши столь же изменчивы, как песок?

– О, да, сказал Тирант. – мы знаем. Это всегда было очком в их пользу. Мы знаем толк в песке. А ваш Бог – скала. А мы разбираемся в скалах.

Ом ковылял по мощеной булыжником аллее, стараясь держаться по возможности в тени. Оказалось, что внутренних дворов здесь множество. Он остановился на углу, где аллея выходила еще к одному. Тут были голоса. В основном, это был один голос, раздраженный и пронзительный. Это и был философ Дидактилос. Несмотря на то, что он являлся одним из самых популярных и цитируемых философов всех времен, Дидактилос из Эфебы никогда не пользовался уважением своих коллег. Им казалось, что по натуре он – не философ. Он мылся не достаточно часто, или, иначе говоря, вообще не мылся. И рассуждал он не о тех вещах. И интересовался «не теми» вещами. Опасными. Другие философы задавались вопросами вроде: «Прекрасна ли Истина и Истинно ли Прекрасное», или «Создал ли вселенную Наблюдатель?» А Дидактилос загадал знаменитую философскую загадку: «Да, Но В Чем В Действительности Вся Суть, Когда До Нее Уже Докапываешься, В Смысле, В Натуре»!

Его философия была смесью трех знаменитых школ – Циников, Стоиков и Эпикурейцев, и он обобщил все три в своей знаменитой фразе: «Ни одной сволочи ты не можешь доверять сильнее, чем можешь надавать ему по шеям, и ничего не можешь с этим поделать, так что пойдем выпить. Мне двойной, если ты платишь. Спасибо. И пакетик орешков. Ее левая грудь почти открыта, да? Тогда еще два пакета!» Многие цитировали из его знаменитых «Медитаций: «Это старый добрый мир, прекрасно. Но вам смешно, верно? Nil illegition carbonarum, вот что я скажу. Эксперты не знают всего. И где бы мы все были, если бы мы все были одинаковы?

Ом подполз поближе на голос, втащил себя за угол стены и заглянул в маленький дворик. У противоположной стены стояла очень большая бочка. Разнообразный мусор вокруг – разбитая винная амфора, разгрызенные кости, пара навесов, сделанный из грубых досок – предполагали, что это чей-то дом. И это впечатление усиливалось надписью, сделанной мелом на доске и приклеенной к стене над бочкой. Она гласила: Дидактилос и Племянник Практические философы Ни один проект не слишком грандиозен «Мы можем думать за Вас!» Специальные расценки после 6 ч. вечера Свежие аксиомы каждый день. Возле бочки низенький человечек в тоге, которая некогда была белой, подобно тому, как некогда все континенты были единым целым, пинал другого, который лежащего на земле. – Ты, ленивая скотина!

Тот, что помоложе, сел. – Чесслово, Дядя. – Стоило мне на полчаса отвернуться, как ты заснул на работе!

– На какой работе? У нас нет никакой работы с тех пор как на прошлой неделе м-р Пайлокси, фермер… – Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? Пока ты храпишь, мимо могла пройти дюжина людей, нуждающихся в личной философии!

– …и тот заплатил оливами!

– Возможно, я получу за эти оливы хорошие деньги!

– Но они гнилые, Дядя. – Нонсенс! Ты сказал, что они были зеленые!

– Да, но они склонны чернеть. В тени, голова черепахи поворачивалась туда – сюда, как у зрителя теннисного матча. Молодой встал. – Миссис Билаксис приходила сегодня утром. – сказал он. – Она сказала, что поговорка, которую ты сделал ей на прошлой неделе, перестала работать. Дидактилос почесал затылок. – Которая? – сказал он. – Вы дали ей: «темнее всего перед рассветом» – Все верно. Чертовски хороший образчик. – Она сказала, что не чувствует никакого улучшения. В любом случае, она сказала, что всю ночь не ложилась спать из-за своей больной ноги, и перед рассветом было достаточно светло, так что это не правда. И ее нога по-прежнему не действует. Потому я частично компенсировал ей: «И все же, легче жить смеясь» Дидактилос немного просветлел. – Поменял на эту, да?

– Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании. – Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе, дело пойдет, если мы забьем на это. – Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания. – У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника. – Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек. – И ты отдал ему его деньги?

– Да. – Что, все?

– Да. – Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была?

– «Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд». – Она стоила мне многих трудов. – Он сказал, что не может понять. – Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий, когда надеваю. Ом прикрыл свой единственный глаз. Потом он взглянул на форму мыслей напротив. Тот, что звался Урном, предположительно, был племянником и имел совершенно нормальный тип мышления, разве что там было, кажется, многовато окружностей и углов. Зато мысли Дидактилоса пузырились и вспыхивали, как полная кастрюля электрических угрей на огне. Ом никогда не видел ничего подобного. Чтобы промелькнуть, мыслям Бруты требовалась вечность. Это походило на наблюдение за сталкивающимися горами. Мысли Дидактилоса с воем гонялись друг за другом. Не удивительно, что он был лыс. Волосы должны были выгореть от внутреннего жара. Ом нашел мыслителя. И, к тому же, дешевого, судя по услышанному. Он посмотрел вверх на стену за бочкой. Дальше за ними располагалась впечатляющая шеренга мраморных ступеней, восходящих к нескольким бронзовым дверям, а над дверями металлическими буквами по камню было написано слово LIBRUM. Он смотрел слишком долго. Руки Урна сомкнулись на его панцире, и он услышал голос Дидактилоса, говорящий: «Эй,… некоторые из них довольно вкусны…»

Брута содрогнулся. – Вы побили камнями нашего эмиссара, кричал Ворбис, безоружного!

– Он сам напросился. – сказал Тирант. – Аристократес был там. Он вам расскажет. Высокий кивнул и встал. – По традиции, каждый может выступить на базарной площади. – начал он. – И быть побитым камнями? – допытывался Ворбис. Аристократес поднял руку. – Ах. – сказал. – Каждый может говорить, что хочет на этой площади. Однако, у нас есть и другая традиция, называемая свободой слушания. К сожалению, когда людям не нравится то, что они слышат, они могут слегка… погорячиться. – Я тоже там был. – сказал другой советник. ваш священник поднялся говорить, и в начале все было прекрасно, потому, что люди смеялись. А потом он сказал, что Ом – единственный истинный Бог, и все затихли. Тогда он сбросил статую Тувелпита, Бога Вина. С этого и начались все неприятности. – Вы собираетесь сказать мне, что он был поражен молнией? – сказал Ворбис. Ворбис больше не кричал. Его голос стал плоским, лишенным каких бы то ни было эмоций. В голове Бруты зрела мысль: «Вот так и говорят эксквизиторы. Когда инквизиторы заканчивают, эксквизиторы говорят…». – Нет. Амфорой. Понимаете ли, Тувелпит был в толпе. – А побить порядочного человека считается очень божеским поступком, да?

– Ваш миссионер сказал, что люди, не верующие в Ома, подвергнутся вечной каре. Должен вам сказать, что толпа сочла это оскорбительным. – И начала бросать в него камни… – Не много. Они больше ранили его гордость. И только после того, как истощились запасы овощей. – Они кидались овощами?

– Только тогда, когда не смогли найти больше яиц. – А когда мы явились протестовать… – Уверен, что шестьдесят кораблей готовились к чему-то большему, чем выражение протеста. – сказал Тирант. – И мы предупреждаем вас, Лорд Ворбис. Люди находят в Эфебе то, чего ищут. Будут новые рейды на ваше побережье. Мы будем уничтожать ваши корабли. Или вы подпишитесь. – А проход в Эфебу? – сказал Ворбис. Тирант улыбнулся. – Через пустыню? Мой лорд, если вы пересечете пустыню, я уверен, вы пройдете куда угодно. – Тирант перевел взгляд с Ворбиса на небо, видимое среди колонн. – А сейчас, кажется, приближается полдень. сказал он, – Становится жарко. Несомненно, вы желаете обсудить наши…ох… предложения со своими коллегами. Могу ли я рассчитывать, что мы встретимся снова на закате?

Ворбис собирался внести некоторые предложения. – Думаю, в конце концов сказал он, что наши размышления могут затянуться несколько дольше. Скажем, завтра утром?

Тирант кивнул. – Как вам будет угодно. В настоящее время, дворец в вашем распоряжении. Если вы пожелаете ознакомиться, здесь есть множество превосходных святилищ и произведений искусства. Когда вам потребуется пища, сообщите об этом ближайшему рабу. – Раб – эфебское слово. В Господе Оме у нас нет слова раб. – сказал Ворбис. – Это я понимаю так:

– сказал Тирант, – я представляю себе, что у рыбы нет слова «вода». – Он снова улыбнулся мимолетной улыбкой. – А так же есть бани и Библиотека, конечно. Множество интереснейших достопримечательностей. Будьте нашими гостями. Ворбис склонил голову. – Я молюсь о том, – сказал он, чтобы однажды вы были моим гостем. – И что же я увижу? – сказал Тирант. Брута встал, перевернув скамью и в замешательстве покраснел. Он думал: «Они лгут насчет Брата Мардака. Ворбис сказал, что они избили его до полусмерти и плетьми добавили вторую половину. И Брат Намрод говорил, что видел тело, и что все это – чистая правда. За слова! Люди, которые так поступают, заслуживают… кары. И они держат рабов. Заставляют людей работать против их воли. Обращаются с ними, как с животными. Они даже называют своего правителя Тираном!

И почему все это не так, как кажется?

И почему я не верю во все это?

Почему я знаю, что это – не правда?

И что он подразумевал под рыбой, не имеющей слова для воды?

Омнианцы были полу отведены, полу препровождены, в свое обиталище. Новая ваза с фруктами ожидала на столе в келье Бруты, а так же немного рыбы и кусок хлеба. Какой-то мужчина подметал пол. – Ум. – сказал Брута. – Ты – раб?

– Да, господин. – Это, должно быть, ужасно. Человек оперся на свою метлу. – Вы правы, господин. Это ужасно. Действительно ужасно. Знаете, у меня всего один выходной в неделю?

Брута, никогда прежде не слышавший слова «выходной» и в любом случае не знавший сути дела, неопределенно кивнул. – Почему же тогда ты не сбежишь? – сказал он. – Ох, да я уже сбегал. – сказал раб. – Однажды убегал в Цорт. Мне там не понравилось. Вернулся. Теперь каждую зиму на пару недель бегаю в Джелибейби. – Тебя приводят обратно? – сказал Брута. – Ха! сказал раб. – Нет. Этот Аристократес – жалкий скряга. Приходится возвращаться самому. Таскать грузы на кораблях, в таком роде. – Ты возвращаешься сам?

– Ага. На заграницу хорошо посмотреть, но жить там не тянет. В любом случае, мне осталось всего четыре года, а потом я свободен. Когда освобождаешься, получаешь право голоса. А еще можешь завести рабов. – Его лицо затуманилось в попытках перечесть, загибая пальцы. – Рабам полагается трехразовое питание, по крайней мере один раз с мясом. И один свободный день в неделю. И ежегодно две недели на побег. И я не стою у печи и не таскаю тяжестей. И за находчивость надбавляют. – Да, но ты не свободен. – сказал Брута, против воли заинтригованный. – В чем разница?

– Ну… ты не можешь взять выходной, – Брута взъерошил волосы, и ешь на один раз меньше. – Да? Уж спасибо, как-нибудь переживу без этой свободы. – Э… ты не видел где-нибудь здесь черепахи? – сказал Брута. – Нет. И я подметал под кроватью. – А где-нибудь еще сегодня?

– Вам нужна черепаха? Некоторые из них… – Нет. Нет. Все в порядке… – Брута!

Это был голос Ворбиса. Брута бросился через двор к комнате Ворбиса. – А, Брута. – Да, лорд?

Ворбис скрестив ноги сидел на полу и смотрел в стену. – Ты молод и находишься в незнакомом месте. сказал Ворбис. – Несомненно, тебе многое хочется увидеть. – Многое? – сказал Брута. Ворбис снова пользовался эксквизиторским голосом: невыразительным и монотонным, похожим тупой стальной штырь. – Ты можешь идти, куда пожелаешь. Погляди на новые вещи, Брута. Узнай все, что только сможешь. Тымои глаза и уши. И моя память. Изучи это место. – Э… Взаправду, лорд?

– Произвел ли на тебя впечатление мой безразличный тон, Брута?

– Нет, лорд. – Иди. Чувствуй себя свободно. И возвращайся к закату. – Э… Даже Библиотеку? – сказал Брута. – Что? Да, Библиотеку. Здешнюю Библиотеку. Конечно. Набитую бесполезным и опасным и вредным знанием. Я представляю себе это, Брута. Ты представляешь?

– Нет, лорд. – Твоя невинностьщит твой, Брута. Нет. В любом смысле, иди в Библиотеку. Я не опасаюсь никакого влияния на тебя. – Лорд Ворбис?

– Да?

– Тиран сказал, что они едва ли причинили какое-нибудь зло Брату Мардаку… Тишина вытянулась во всю свою бесконечную длину. Ворбис сказал: «Он солгал». – Да. – Брута ждал. Ворбис продолжал смотреть в стену. Бруте было интересно, что же он там видит. Когда стало очевидно, что более ничего не последует, он сказал: «Спасибо». Прежде, чем выйти, он чуть-чуть отступил назад; так ему удалось украдкой заглянуть под дьяконову кровать.

Наверное, он попал в беду. – Думал Брута на бегу через дворец. Каждый захочет съесть черепаху. Разминовываясь с фризами голых нимф, он пытался заглянуть всюду. Теоретически, Брута знал, что женщина имеет другую форму, нежели мужчина. Он не покидал деревни до двенадцати лет, а к тому времени некоторые его одногодки были уже женаты. Омнианизм поощрял ранние браки, как превентивную меру против Греха. Однако, любой род занятий, задействующий часть человеческой анатомии между шеей и коленями был более или менее Грешным в любом случае. Брута хотел стать более примерным учеником, чтобы смочь спросить своего Бога, почему. Потом он заметил, что хочет, чтобы его Бог был более понятливым Богом, чтобы смочь ответить. – Он не взывал ко мне. – думал он. – Я уверен, я бы слышал. Может, его еще не варят. Раб, полировавший одну из статуй, указал ему дорогу к Библиотеке. Брута прогремел по проходу между колоннами. Двор перед Библиотекой был битком набит философами, вытягивающими шею, чтобы что-то рассмотреть. Он слышал обычные раздраженные пререкания, показывавшие, что происходит философская дискуссия. В таком роде:

– Мои десять оболов уверяют, что она не сможет этого повторить. – Говорящие деньги? Это не часто услышишь, Ксено. – Да. И они собираются сказать до свидания. – Слушай, не будь дураком. Это черепаха. Это всего лишь брачный танец… Пауза затаив дыхание. Потом нечто вроде коллективного вздоха. – Вот!

– Это не правильный угол!

– Да уж! Хотелось бы посмотреть, как ты сделал бы лучше в подобных обстоятельствах!

– Что это она делает?

– Думаю, чертит гипотенузу. – И это называется гипотенуза? Она кривая – Она не кривая. Она начерчена прямо, это ты криво на нее смотришь!

– Ставлю тридцать оболов, что она не сможет начертить квадрат!

– Эти сорок говорят, что сможет. Еще одна пауза, затем восторженные восклицания. – Да-а-а!

– Это скорее, параллелограмм, по-моему. – произнес недовольный голос. – Слушай, я способен распознать квадрат, когда я таковой вижу! И это – квадрат!

– Хорошо. Вдвое или ничего, бьюсь об заклад, она не сможет начертить двенадцатиугольник. – Хах! Только что ты бился об заклад, что она не сможет начертить семиугольник. – Вдвое или ничего. Двенадцатиугольник. Съел, да?! Чувствуешь себя малость avis domestica. Раскудахтался?!

– Это позор, брать твои деньги… Потом еще одна пауза. – Десять сторон? Десять сторон? Ха!

– Говорил тебе, она не справится! Где это видано, чтобы черепаха разбиралась в геометрии?

– Еще одна бредовая идея, Дидактилос?

– Я с самого начала говорил, что это всего лишь черепаха. – Некоторые из них весьма вкусны… Философская масса расступилась, вытолкнув Бруту не обращая на него ни малейшего внимания. Он мельком увидел круг влажного песка, покрытого геометрическими фигурами. Ом сидел посередине. Напротив пара чрезвычайно грязных философов подсчитывала столбик монет. – Ну как, Урн? – сказал Дидактилос. – Пятьдесят два обола прибыли, мастер. – Видишь? С каждым днем все лучше. Жаль, она не отличает десяти от двенадцати. Отрежь ей одну ногу и потуши. – Отрезать ногу?

– Ну, такую черепаху не стоит съедать сразу. Дидактилос повернулся лицом к толстому молодому человеку с вывернутыми наружу ногами и красным лицом, который смотрел на черепаху. – Да? – сказал он. – Она отличает десять от двенадцати. – сказал парень. – Это только что стоило мне восьмидесяти оболов. – сказал Дидактилос. – Да. Но завтра…-начал парень, его глаза затуманились, словно он дословно повторял нечто, что слышал в своей голове, – …завтра… вы сможете ставить по меньшей мере три к одному. У Дидактилоса отвалилась челюсть. – Дай мне эту черепаху, Урн – сказал он. Ученик философа наклонился и поднял Ома, очень осторожно. – Знаешь, я правильно подумал в начале, что есть в этом создании нечто удивительное. – сказал Дидактилос. – Я сказал Урну, что это наш завтрашний обед, а он мне в ответ сказал, нет, она, мол, тащит хвост по песку и занимается геометрией. Геометрия не дана черепахам от природы. Глаз Ома повернулся к Бруте. – Мне пришлось. – сказал он. – Это был единственный способ привлечь его внимание. Я привлек его внимание. Когда привлекаешь внимание, привлекаешь и сердце, и разум. – Это – Бог. – сказал Брута. – Действительно? Как его имя? – сказал философ. – Не говори! Не говори ему! Местные боги могут услышать!

– Я не знаю, сказал Брута. Дидактилос перевернул Ома. – Черепаха Движется, глубокомысленно сказал Урн. – Что? – сказал Брута. – Мастер написал книгу. – сказал Урн. – Не совсем книгу, скромно сказал Дидактилос, скорее свиток. Так, состряпал небольшую вещичку. – Про то, что мир – плоский и движется через пространство на спине гигантской черепахи? – сказал Брута. – Ты читал? взгляд Дидактилоса не двигался. – Ты – раб?

– Нет. – сказал Брута. – Я… – Не упоминай моего имени! Назовись писцом или еще чем. – …писец. – неуверенно сказал Брута – Да, сказал Урн. – Оно и видно. Заметная мозоль на большом пальце, которым держишь перо. Чернильные пятна по всему рукаву. Брута взглянул на большой палец левой руки. – Нету тут… – Верно. сказал смеясь Урн. – Пользуешься левой рукой?

– Э, я пользуюсь обеими. – сказал Брута. – Но не слишком хорошо, все говорят. – А, сказал Дидактилос, – Амби-синистер?

– Что?

– Он имеет ввиду, неумеха обоими руками. – сказал Ом. – О, да. Это про меня. – Брута вежливо кашлянул. – Ищу… Я ищу философа. Ум… Разбирающегося в богах. Он подождал. Потом он сказал: «Вы не собираетесь говорить, что они – реликт отжившей системы верований»?

Дидактилос, по-прежнему ощупывавший панцирь Ома, потряс головой. – Нет. Я люблю грозы, когда они далеко. – Ох, Вы не могли бы перестать его вертеть? Он только что сказал мне, что ему это не нравится. – Нельзя сказать, сколько ей лет, разрезав ее напополам и пересчитав кольца. – сказал Дидактилос. – Умм. У него не слишком хорошее чувство юмора. – Ты – омнианец, судя по произношению. – Да. – Приехал, чтобы обсуждать договор?

– Чтобы слушать. – И что же ты хочешь узнать о богах?

Казалось, Брута прислушивается. В конце концов, он сказал: «Как они появляются. Как растут. И что происходит с ними потом. Дидактилос вручил черепаху в руки Бруте. – Такие вещи стоят денег. – сказал он. – Скажите мне, когда израсходуются пятьдесят два обола. – сказал Брута. Дидактилос рассмеялся. – Кажется, ты можешь думать самостоятельно. – сказал он. – У тебя хорошая память?

– Нет. Не слишком. – Верно? Верно. Пошли в Библиотеку. Там, знаешь ли, заземленная медная крыша. Боги терпеть не могут таких вещей. Дидактилос спустился вниз впереди него и поднял заржавленный железный фонарь. Брута взглянул вверх, на большое белое здание. – Это – Библиотека? – сказал он. – Да, сказал Дидактилос. – Вот почему на ней над дверями написано такими большими буквами «LIBRUM». Но писец, вроде тебя, разумеется это знает.

Библиотека в Эфебе была, до того, как сгорела, второй по величине на Диске. Не такой большой, как библиотека Невидимого Университета, конечно, но у той библиотеки было несколько плюсов вследствие ее магической природы. Например, ни в одной другой библиотеке нет целой галереи ненаписанных книг – книг, которые были бы написаны, если бы автор не был съеден аллигатором на главе 1, или еще что-нибудь в этом роде. Атласы воображаемых мест. Словари несуществующих слов. Руководство для исследователей невидимых вещей. Странные энциклопедии в Комнате Потерянных Знаний. Библиотека, настолько большая, что искажает реальность и из нее существуют открытые проходы во все остальные библиотеки – и в пространстве, и во времени… Она так не похожа на Библиотеку в Эфебе, с ее четырьмя или пятью сотнями томов. Большую их часть составляли свитки, спасавшие своих читателей от мороки подзывать раба всякий раз, когда хочешь перевернуть страницу. Конечно, каждый из них лежал в своей нише. Книги не должны лежать слишком близко друг к другу, иначе они начинают странным и непредсказуемым образом взаимодействовать. Солнечные лучи пронизывали шторы, осязаемые, как колонны в пыльном воздухе. Хотя это было последнее чему здесь стоило удивляться, Брута не мог не заметить странных конструкций в проходах. Деревянные рейки были прибиты между рядами каменных полок на высоте около двух метров, так что они поддерживали более широкую планку неясного назначения. – Библиотека. – провозгласил Дидактилос. Он вытянул руку. Его пальцы нежно пробежали по планке над его головой. До Бруты, наконец, дошло. – Ты слеп, да? – сказал он. – Верно. – Но ты взял с собой фонарь?

– Совершенно верно. сказал Дидактилос. – Я не заливал в него масла. – Фонарь, который не светит, для человека, который не видит?

– Да. Работает отлично. И, разумеется, это очень философски. – И живешь ты в бочке. – Жить в бочке очень модно. – сказал Дидактилос, быстро идя вперед, его пальцы лишь случайно задевали знаки на планках. – Так поступает большинство философов. Это выражает презрение и пренебрежение к мирским вещам. Представь себе, у Легибуса в бочке даже есть сауна. Удивительно, что только не приходит в голову лежа в ней, говорит он. Брута огляделся. Свитки высовывались со своих полок, как кукушки из часов. – Это все так… я никогда прежде не видел философов, до того, как я приехал сюда. – сказал он. – прошлой ночью, они все… – Ты должен запомнить, что в здешних краях есть три основные философские теории. – сказал Дидактилос. – Расскажи ему, Урн. – Есть Ксеноисты, быстро сказал Урн. – Они говорят, что мир, по сути своей сложен и случаен. Есть Ибидисты. Они говорят, что мир по сути своей прост и развивается в соответствии с определенными фундаментальными правилами. – И есть я, сказал Дидактилос, вытаскивая свиток с его полки. – Учитель говорит, что по своей сути, это старый добрый мир. – сказал Урн. – В котором мало выпивки. – сказал Дидактилос. – В котором мало выпивки. – Боги. – сказал Дидактилос, наполовину про себя. Он вытащил другой свиток. Ты хочешь разузнать о богах? Вот «Размышления» Ксено, «Банальности» старины Аристократеса, тупые «Высказывания» Ибида, «Геометрии» Легибуса, «Теологии» Герарха… Палец Дидактилоса танцевал среди полок. В воздухе повисло еще больше пыли. – Это все книги? – сказал Брута. – О, да. Тут все пишут книги. Этих болванов так просто не остановишь. – И люди могут их читать? – сказал Брута. Омния была основана на одной книге. А здесь были… сотни… – Ну, они могут, если хотят. – сказал Урн. – Но никто сюда не ходит слишком часто. Здесь нет книг для чтения. Они скорее для писания. – В этом вековая мудрость. – сказал Дидактилос. – Видишь ли, надо написать книгу, чтобы доказать, что ты философ. Тогда ты получаешь свой свиток и государственную бесплатную люфу. Солнечный свет разлился по большому каменному столу в центре комнаты. Урн раскатал свиток. Сверкающие цветы засияли в желтом свете. – Орнинджакрат. «О природе деревьев». сказал Дидактилос. – Шесть сотен растений и их использование… – Они прекрасны. – прошептал Брута. – Да, это одно из предназначений деревьев. – сказал Дидактилос. – Одно из тех, что старина Оринджакрат не счел нужным упомянуть. Хорошо сделано. Покажи ему «Бестиарий» Фило, Урн. Другой свиток раскатан. Тут были дюжины рисунков животных и сотни слов, которые невозможно прочитать. – Но изображения животных… это дурно… это дурно, рисовать… – Тут есть изображения почти всего. – сказал Дидактилос. Этого в Омнии не позволялось. – А это книга Дидактилоса. – сказал Урн. Брута глянул вниз на изображение черепахи. Там были… слоны, это слоны – его память подсовывала свежие воспоминания из бестиария, неизгладимо запечатлевшиеся в его мозгу… слоны на ее спине, а на них что-то с горами и водопадом океана по краю… – Как это может быть? – сказал Брута. – Мир на спине черепахи? Почему все мне это говорят? Это не может быть правдой!

– Скажи это морякам. – сказал Дидактилос. – Каждый, кто когда-нибудь плавал по Крайнему морю, знает это. Зачем отрицать очевидное?

– Но ведь очевидно, что мир это совершенная сфера, вращающаяся вокруг сферы солнца, как сказано в Семикнижии, сказал Брута. Это так… логично. Это все так, как и должно быть. – Должно? – сказал Дидактилос. – Ну, я не знаю, как насчет должны. Это не философское слово. – И… что это…-пробормотал Брута, указывая на круг под рисунком черепахи. – Карта мира. – сказал Дидактилос. – Карта? Что такое карта?

– Это такой рисунок, показывающий где ты находишься сказал Дидактилос. Брута в изумлении воззрился: «И откуда она знает?» – Ха!

– Боги. – снова подсказал Ом. – Мы тут, чтобы расспросить о богах. – Но все это – правда? – сказал Брута. Дидактилос усмехнулся. – Может быть. Может быть. Мы ведь здесь и сейчас. По-моему, в конце концов, все продвигается вперед благодаря догадкам. – Ты имеешь ввиду, ты не знаешь, правда ли это? – сказал Брута – Я думаю, что так может быть. – сказал Дидактилос. – Я могу быть неправ. Не быть уверенным, вот что значит быть философом. – Поговори о богах. – сказал Ом. – Боги. – сказал Брута, вяло. Его мозг пылал. Эти люди написали все эти книги о вещах, в которых небыли уверены, а Брат Намрод был уверен, и у Дьякона Ворбиса была уверенность, которой можно было разгибать подковы. Уверенностьэто скала. Теперь он понял, почему, когда Ворбис говорил об Эфебе, его лицо становилось серым от ненависти, а его голос становился напряженным, как струна. Если нет правды, что же тогда остается? И эти неуклюжие старики тратят время расшвыривая опоры мира и не предлагая взамен ничего, кроме неуверенности. И они этим горды?

Урн стоял на маленькой приставной лесенке, выуживая что-то среди полок со свитками. Дидактилос сел напротив Бруты, его невидящий взгляд, по-видимому, был все еще устремлен на него. – Тебе это не нравится, верно? – сказал философ. Брута ни чего не сказал. – Знаешь, доверительно сказал Дидактилос, люди скажут тебе, что у нас, слепцов, очень хорошо развиты другие чувства. Конечно, это не правда. Эти олухи говорят так только потому, что это позволяет им чувствовать себя лучше. Это избавляет их от обязанности чувствовать себя виноватыми перед нами. Однако, когда ты не видишь, тебе приходится больше слушать. Как люди дышат, как шуршат их одежды… Урн снова появился с новым свитком. – Вы не должны так поступать. – сказал Брута жалобно. – Все это…-его голос сбился. – Я знаю про уверенность. – сказал Дидактилос. С его голоса стерся налет раздражения. – Я помню, когда я еще не был слеп, я однажды побывал в Омнии. Это произошло до того, как границы были закрыты, когда вы еще позволяли людям путешествовать. И в вашей Цитадели я видел, как толпа до смерти забивала каменьями человека в яме. Когда-нибудь видел?

– Так надо было. – пробормотал Брута. – Дабы душе были отпущены ее прегрешения и…

– Не знаю, как насчет души. Никогда не философствовал на эту тему. сказал Дидактилос. – Все, что я могу сказать, что это было ужасное зрелище. – Состояние тела не… – Ох, я говорю не о том несчастном в яме. – сказал философ. – Я говорю о тех, кто бросал камни. Они были совершенно уверены. Они были уверены, что это не они в яме. Это можно было прочитать по их лицам. Так счастливы, что это – не они, что швыряли изо всех сил. Урн недоуменно ошивался вокруг. – У меня тут «О Религии» Абрахаса. – Старина «Уголь» Абрахас, снова улыбаясь сказал Дидактилос. – 15 раз пораженный молнией и все еще не завязавший. Ты можешь позаимствовать это на ночь, если хочешь. Запомни, никаких комментариев на полях, разве что что-нибудь интересное. – Это! сказал Ом. – Пошли, оставим этого идиота. Брута развернул свиток. Здесь не было никаких картинок. Неразборчивые письмена заполняли его, строчка за строчкой. – Он потратил годы на изучение. – сказал Дидактилос. – Уходил в пустыню, разговаривал с маленькими богами. Говорил и с несколькими нашими тоже. Отважный парень. Он говорил, что богам иногда нравится посмотреть на атеиста. Это дает им возможность потренироваться. Брута развернул еще немного. Еще пять минут назад он готов был признать, что не умеет читать. Теперь лучшие усилия инквизиторов не смогли бы выбить этого из него. Он старался держать его так, словно всю жизнь этим и занимался. – Где он теперь? – сказал он. – Кто-то говорил, что видел пару дымящихся сандалий около его дома год или два назад. – сказал Дидактилос. – Знаешь, удача может и отвернуться. – Пожалуй, я пойду. – сказал Брута. – Извините, что отнял у вас столько времени. – Верни обратно, когда кончишь. – сказал Дидактилос. – Так читают в Омнии? – Сказал Урн. – Что?

– Вверх ногами. Брута поднял черепаху, взглянул на Урна и удалился из Библиотеки так надменно, как только смог. – Хмм, – сказал Дидактилос. Его пальцы барабанили по столу. – Я видел его прошлой ночью в таверне. – сказал Урн. – Я уверен, учитель. – Но омнианцы размещены здесь, во дворце. – Верно, учитель. – Но таверна снаружи. – Да. – Тогда, по твоему выходит, он должен был бы перелететь через стену. – Я уверен, что это был он. – Тогда, возможно, он прибыл позже. Может, он еще не входил, когда ты его видел. – Никак иначе это не может быть, учитель. Хранители лабиринта неподкупны. Дидактилос прошелся по его затылку своим фонарем. – Глупый мальчишка! Я же говорил тебе о таких утверждениях. – Имею ввиду, их не легко подкупить, учитель. Например, не за все золото Омнии. Больше похоже на правду. – Как ты думаешь, учитель, эта черепаха действительно бог?

– Если да, то в Омнии у нее будут большие неприятности. Там у них их ублюдочный бог. Читал старину Абрахаса?

– Нет, учитель. – Великий знаток богов. Дока. От него всегда несло палеными волосами. Врожденная сопротивляемость.

Ом медленно полз вдоль строки. – Прекрати ходить туда-сюда. – сказал он. – Я не могу собраться. – Как люди могут говорить такое? вопрошал пустоту Брута. – Притворяться, что они рады, что не знают! Находя все больше и больше вещей, которых они не знают! Как дети, гордо показывающие свой горшок!

Ом пометил когтем место. – Но они находят. – сказал он. – Этот Абрахас был безошибочный мыслитель. Я не все это знаю. Сядь!

Брута повиновался. – Отлично. – сказал Ом. – Теперь… послушай. Знаешь ли ты, как боги обретают силу?

– Когда люди в них верят. – сказал Брута. – Миллионы людей верят в тебя. Ом колебался. «Хорошо, хорошо. Здесь и сейчас. Рано или поздно он поймет сам…» – Они не верят. – сказал Ом. – Но… – Такое случалось и прежде. – сказала черепаха. – Множество раз. Знаешь ли ты, что Абрахас нашел потерянный город И. Очень странная резьба, говорит. Он говорит, вера. Вера меняется. Люди начали с веры в богов, а кончили верой в систему. – Не понял. – сказал Брута. – Позволь объяснить это иначе. – сказала черепаха. – Я – твой Бог. Верно?

– Да. – И ты почитаешь меня?

– Да. – Хорошо. Тогда возьми камень и убей Ворбиса. Брута не сдвинулся с места. – Я уверен, что ты слышал. – сказал Ом. – Но он за это… он сейчас… Квизиция будет… – Теперь ты понял, что я имел ввиду. – сказала черепаха. – Сейчас ты боишься его больше, чем меня. Абрахас тут говорит: «Окружается Божество, яко Раковиной, Молениями, Церемониями, Строениями, Служителями и Авторитетами, покуда в конце концов Божество Умирает. И не узреть могут этого.» – Это не правда!

– Я думаю, это правда. Абрахас говорит, есть моллюск, живущий подобным же образом. Он наращивает и наращивает раковину, покуда не может сдвинуться с места и так умирает. – Но… но… это значит… вся Церковь… – Да. Брута попытался ухватить идею, но совершеннейшая ее ненормальность вырывала ее из его мысленного захвата. – Но ты же не мертв. – справился он. – Отличная новость. – сказал Ом. – И знаешь, что? Ни один маленький бог не пытается захватить мое место. Рассказывал ли я тебе о старине Ур-Гилаше? Нет? Он был богом там, где теперь Омния, до меня. Не слишком великим. Обычный бог погоды. Или змеиный бог. Словом, какой-то бог. Понадобились годы, чтобы от него избавиться. Войны и прочее. Я даже думал… Брута молчал. – Ом по-прежнему существует. – сказала черепаха. – Имею ввиду, раковину. И тебе всего – лишь надо заставить людей понять. Брута по-прежнему молчал. – Ты можешь стать следующим пророком. – сказал Ом. – Не могу! Всякий знает, что следующим пророком будет Ворбис!

– Ах, но ты будешь настоящим. – Нет!

– Нет? Я – твой Бог!

– А я мой я. Я не пророк. Я не могу даже писать. Я не умею читать. Никто не станет меня слушать. Ом оглядел его снизу вверх и обратно. – Должен заметить, ты не тот избранный, которого избрал бы я. – сказал он. – Великие пророки имеют видения. – сказал Брута. – Даже если они… даже если ты не говоришь с ними, у них есть что сказать. Что могу сказать я? Мне нечего сказать ни одному человеку. Что я могу сказать?

– Веруй в великого Бога Ома. – сказала черепаха. – И что потом?

– В смысле, и что потом?

Брута мрачно посмотрел на темнеющий двор. – Веруй в Великого Бога Ома, или будь поражен молнией. – сказал он. – По мне, так хорошо. – Так всегда и должно быть?

Последний луч солнца вспыхнули на статуе в центре двора. Она была неуловимо женской. На ее плече сидел пингвин. – Патина, богиня Мудрости, – сказал Брута. – С пингвином. Почему с пингвином?

– Понятия не имею. – поспешно ответил Ом. – Ничего мудрого в пингвинах нет, так?

– Не думай так. Разве что ты учел тот факт, что никто не повезет их в Омнию. Очень мудро. – Брута!

– Это Ворбис. – сказал Брута вставая. – Могу ли я покинуть тебя?

– Да. Здесь еще осталось немного дыни. Вернее, хлеба. Брута вышел в сумерки. Ворбис сидел на скамейке под деревом, прямой, как статуя, в полумраке. – А, Брута. Составишь мне компанию во время небольшой прогулки. Подышим вечерним воздухом. – Да, лорд. – Тебе понравилась поездка в Эфебу. Ворбис редко спрашивал, если мог сделать утверждение. – Это было… интересно. Ворбис положил одну руку на Брутино плече, а другой подтянулся к своему посоху. – И что ты думаешь? – спросил он. – У них много богов, на которых они обращают много внимания. – сказал Брута. – И они ищут неведения. – И, будь уверен, найдут его в изобилии. – сказал Ворбис. Он указал посохом в ночь. – Пошли, погуляем. – сказал он. Где-то в темноте слышался смех и звон посуды. Густой запах ночных цветов висел в воздухе. Запасенное дневное тепло, излучаемое камнями, превращало ночь в подобие благоухающего супа. – Эфеба глядит на море. – сказал Ворбис через некоторое время. – Видишь, как она построена? Все на склоне холма, со стороны моря. Но море изменчиво. Ничто постоянное не приходит с моря. В то время как наша дорогая Цитадель глядит в глубокую пустыню. М что же мы тут видим?

Инстинктивно обернувшись, Брута взглянул через верхушки крыш в черный провал пустыни на фоне неба. – Я вижу вспышку света. – сказал он. – И снова. На склоне. – А. Свет истины. – сказал Ворбис. – Так пойдем вперед встретить его. Проведи меня ко входу в лабиринт, Брута. Ты знаешь дорогу. – Лорд? – сказал Брута. – Да, Брута?

– Я хочу вас спросить. – Спрашивай. – Что случилось с Братом Мардаком. В ритме палки Ворбиса по камням послышался едва заметный намек на замешательство. Потом эксквизитор сказал: «Правда, милый Брута, подобна свету. Ты знаешь про свет?» – Он… приходит от солнца. И луны. И звезд. И свечей. И ламп. – И так далее, – сказал Ворбис, кивая. – Конечно. Но есть иной свет. Свет, наполняющий даже самые темные места. Так должно быть. Если бы этот мета-свет не существовал, как бы мы видели тьму?. Брута ничего не сказал. Это было слишком похоже на философию. – Так же и с истиной. – сказал Ворбис. – Есть вещи, которые кажутся истиной, обладают всеми признаками истины, но не являются истиной в действительности. В действительности истину иногда приходится защищать лабиринтом лжи. Он повернулся к Бруте. – Ты понял меня?

– Нет, лорд Ворбис. – Я имею ввиду, то, что воспринимают наши органы чувств, не является фундаментальной истиной. Видимые, слышимые и сделанные воплоти вещи есть не что иное, как тени более глубокой реальности. Вот что ты должен усвоить по мере продвижения в Церкви. – Но на данный момент, я знаю лишь тривиальную истину, доступную снаружи. – сказал Брута. Он чувствовал себя так, словно находился на краю бездны. – Мы все начинали с этого. – мягко сказал Ворбис. – Так убили ли эфебцы Брата Мардака? – настаивал Брута. Он медленно продвигался в темноте. – Говорю тебе, что в глубинном понимании истины, они убили его. Своей неспособностью воспринять его слов, порожденной их закостенелостью, они несомненно убили его. – Но в обычном понимании истины, сказал Брута, подбирая каждое слово с тщательностью, с какой обхаживают своих пациентов в глубинах Цитадели инквизиторы, в обычном понимании истины, Брат Мардак умер, не правда ли, в Омнии, потому, что он не умер в Эфебе, где был лишь осмеян, но было опасно, что в Церкви могут не понять этой, этой глубинной истины, а потому было сделано так, словно эфебцы убили его в, в обычном понимании, что дало вам, и тем, кто узрел истину о зле Эфебы надлежащий повод пустить в ход… праведное возмездие. Они прошли мимо фонтана. Железный наконечник посоха дьякона звякал в ночи. – Я предвижу твое великое будущее в лоне Церкви. – наконец сказал Ворбис. – Приближается время восьмого Пророка. Время экспансии и великих возможностей для тех, кто воистину служит Ому. Брута заглянул в бездну. Если Ворбис прав, и существовал свет, делающий видимой тьму, здесь была как раз его противоположность: темнота, очерняющая свет. Он подумал о слепом Дидактилосе и его пустом фонаре. Он услышал свой голос: «И с людьми вроде Эфебцев, не может быть перемирия. Не одно обязательство не может связывать людей вроде эфебцев и тех, кто следует глубинной истине?

Ворбис кивнул. «Когда Великий Бог с нами, – сказал он, кто встанет против нас? Ты произвел на меня впечатление, Брута.» В темноте раздавалось больше смеха и бренчание струнного инструмента. Пир, – фыркнул Ворбис. – Тиран пригласил нас на пир! Я послал некоторых на прием, конечно. Там находятся даже их генералы! Они считают, что в безопасности в своем лабиринте, как черепаха считает себя в безопасности внутри своего панциря, не понимая, что это – тюрьма. Вперед. Внутренняя стена лабиринта неясно вырисовывалась в темноте. Брута оперся о нее. С верху из далека слышался звон металла о металл, когда часовые совершали свой обход. Ворота лабиринта были широко открыты. Эфебцы никогда не видели смысла в том, чтобы препятствовать людям входить. В коротком боковом туннеле дремал на скамейке проводник по первой шестой части пути, около него оплывал светильник. Над его альковом висел бронзовый звонок, при помощи которого его вызывали будущие посетители. Брута проскользнул мимо. – Брута?

– Да, лорд?

– Проводи меня через лабиринт. Я знаю, ты можешь – Лорд… – Это приказ, Брута. – любезно сказал Ворбис. «Это безнадежно». – подумал Брута. – «Это приказ». – Тогда ступайте туда, куда я ступаю, лорд. – прошептал он. – Не отставайте от меня больше, чем на шаг. – Да, Брута. – Если я обойду какое-либо место на полу безо всякой на то причины, то и вы обойдите его. – Да, Брута. Брута продумал: «Возможно, я смогу ошибиться. Нет. У меня есть обеты и факты. Нельзя просто так не повиноваться. Все пойдет наперекосяк, если начать так думать…. Он позволил своему дремлющему сознанию взять контроль. Путь через лабиринт размотался в его голове, подобно сверкающей нитке.…вперед по диагонали и вправо три с половиной шага, шестьдесят три шага влево, двухсекундная пауза – пока металлический свист в темноте указывает на то, что один из стражников сделал нечто, доставившее ему призи три ступеньки вверх. Я мог бы броситься вперед. – подумал он. – я смог бы спрятаться и он угодил бы в одну из ям, или западню, или еще куда-нибудь, и я смог бы проскользнуть обратно в мою комнату, и кто будет знать?

Я буду.…девять шагов вперед, один вправо, девятнадцать вперед, и два в лево… Впереди был свет. Не случайный белый отблеск/блик лунного света сквозь щель в крыше, но желтый свет лампы, делающийся то ярче, то тусклее, по мере того, как ее собственник подходил ближе. Кто-то идет. – прошептал он. – Это, очевидно, один из проводников. Ворбис пропал. Брута неуверенно обернулся в проходе, когда свет закачался ближе. Старческий голов произнес: «Это ты, Номер Четыре?» Свет обогнул угол. Это полуосветило пожилого человека, подошедшего к Бруте и поднял фонарь к его лицу. – Где Номер Четыре? – сказал он, вглядываясь вокруг Бруты. Позади мужчины появилась фигура, из бокового прохода. Брута на мгновение увидел Ворбиса, его странно умиротворенное лицо, когда он схватил посох за верхний конец, размахнулся и метнул. Острый металл блеснул на мгновение в свете свечи. Потом свет погас. Голос Ворбиса произнес: «Веди дальше». Дрожа, Брута повиновался. На мгновение он почувствовал мягкую плоть откинутой руки под подошвой сандалии. Бездна. – подумал он. – Взглянешь в глаза Ворбису, и это бездна. И я там вместе с ним. Я должен помнить об основополагающей истине. Больше никто из проводников не патрулировал лабиринт. После, наверное, миллиона лет, в его лицо дохнуло холодом ночного воздуха, и Брута вышел наружу, под звезды. – Отлично сделано. Ты запомнишь дорогу к воротам?

– Да, лорд Ворбис. Дьякон накинул на лицо капюшон. – Пошли. Было несколько факелов, освещавших улицы, но Эфеба была не тем городом, который не спит по ночам. Пара прохожих не удостоила их внимания. – Они охраняют свою гавань, доверительно сказал Ворбис, – Но путь в пустыню… всякий знает, что никто не может пересечь пустыню. Я уверен, ты это знаешь, Брута. – Но теперь я подозреваю, что то, что я знаю, не является истиной. – сказал Брута. – Именно так. А. Ворота. Я уверен, вчера здесь было двое стражников?

– Я видел двоих. – А теперь ночь и ворота закрыты. Но должен быть часовой. Подожди тут. Ворбис растворился во мраке. Через некоторое время послышался приглушенный разговор. Брута смотрел прямо перед собой. За разговором последовала оглушающая тишина Через некоторое время Брута начал считать про себя. Через десять я пойду обратно. Тогда, еще через десять. Хорошо, дойду до тридцати и тогда… – А, Брута. Пошли. Брута в очередной раз проглотил свое сердце и медленно повернулся. – Я не слышал вас, лорд. – справился он. – Я тихо хожу. – Тут есть часовой?

– Сейчас нет. Пойдем, поможешь мне с засовом. В главных воротах была сделана маленькая калитка. Брута, с онемевшим от ненависти разумом, оттолкнул засовы в сторону основанием ладони. Дверь отворилась с едва слышным скрипом. Снаружи был случайный огонек далекой фермы и битком набитая темнота. Потом темнота хлынула внутрь.

– Иерархия. – сказал Ворбис позднее. – Эфебцы не думают иерархическими понятиями. Ни одна армия не может пересечь пустыню. Но, возможно, небольшой отряд может проделать четверть пути, и оставить запас воды. И проделать это несколько раз. А другой небольшой отряд сможет, воспользовавшись этим тайником, пройти дальше, возможно полпути, и оставить воду. Тогда другой небольшой отряд… Это заняло многие месяцы. Треть людей умерло от перегрева и дегидратации, диких зверей и еще худших вещей, тех худших вещей, что встречаются в пустыне… Нужен ум вроде Ворбисова, чтобы спланировать это. И спланировать это загодя. Люди уже умирали в пустыне прежде, чем Брат Мардак отправился благовествовать. Уже был проторенный путь, когда флот Омнии был сожжен в эфебском заливе. Нужно обладать умом Ворбиса, чтобы планировать возмездие перед нападением.

Все было сделано меньше, чем за час. Фундаментальная истина состояла в том, что у горстки эфебских стражников во дворце не было никаких шансов.

Ворбис прямо сидел в кресле Тиранта. Приближалась полночь. Собрание эфебских граждан, Тирант в их числе, толпились перед ним. Он занимался какими-то бумагами, а потом взглянул вверх с выражением легкого удивления, словно он совершенно не подозревал, что пятьдесят человек ожидают напротив, под прицелом арбалетов. – А, сказал он и сверкнул маленькой улыбкой. – Ну, сказал он, – Я рад вам сообщить, что мы можем обойтись мирного договора. Совершенно излишне. Зачем заключать мир, когда больше нет войны? Эфеба отныне – диацеза Омнии. Это не требует доказательств. Он швырнул бумаги на пол. – Через несколько дней здесь будет флот. Сопротивления не будет, пока мы удерживаем дворец. Ваше адское зеркало сейчас разбивают. Он сцепил пальцы и взглянул на собранных эфебцев. – Кто его построил?

Тирант взглянул вверх. – Это эфебская конструкция. – сказал он. – А, сказал Ворбис, – Демократия. Я забыл. Тогда кто, он подал знак одному из стражников, подавшему ему мешок, написал это?

Копия De Chelonian Mobile была брошена на мраморный пол. Брута встал около трона. Там, где ему и было велено встать. Он взглянул в бездну, и теперь он стал ею. Все, что случалось вокруг него, находилось в далеком круге света, окруженном темнотой. Мысли в его голове преследовали одна другую. Знал ли обо всем этом Ценобриарх? Знал ли кто-нибудь еще об этих двух видах истины? Кто еще знал, что Ворбис воюет на обеих сторонах, подобно как ребенок, играющий в солдатиков? Было ли это действительно неправильно, если это все совершалось во славу……бога, который черепаха. Бога, в которого верит один лишь Брута?

К кому обращался Ворбис, когда молился?

Сквозь эту ментальную бурю Брута слышал безразличный тон Ворбиса: «Если философ, написавший это, не признается, все вы будете преданы огню. Не сомневайтесь, я это выполню. В толпе появилось движение, и послышался голос Дидактилоса. – Пропустите! Вы слышали его! В любом случае… я всегда хотел это сделать… Пара слуг была отброшена в сторону и философ тяжело ступая, вышел из толпы, вызывающе держа свой пустой фонарь над головой. Брута видел, как философ на мгновение задержался в свободном пространстве, а затем очень медленно повернулся, пока не оказался точно лицом к Ворбису. Потом он прошел несколько шагов вперед и поднял фонарь так, что казалось, что он критически оценивает дьякона. – Гмм, сказал он. – Ты и есть этот… преступник? – сказал Ворбис. – Именно. Меня зовут Дидактилос. – Ты слеп?

– Лишь настолько, насколько это связано со зрением, мой лорд. – И ты носишь фонарь. сказал Ворбис, – Несомненно, ради афоризма. Возможно, ты скажешь мне, что ищешь порядочного человека?

– Не знаю, мой лорд. Возможно, ты мне скажешь, на что он похож?

– Я собираюсь покарать тебя сейчас. – сказал Ворбис. – О, конечно. Ворбис указал на книгу. – Эта ложь. Это скандал. Это… это приманка дабы увлечь умы людей с пути истинного знания. Ты осмеливаешься стать передо мной и провозгласить, он пнул книгу пальцем ноги, что мир плосок и странствует в пустоте на спине гигантской черепахи?

Брута затаил дыхание. Так делается история. Укрепись в вере своей, думал Брута. – Хоть раз, кто-нибудь, пожалуйста, попрекословьте Ворбису. Я не могу. Но кто-нибудь… Он заметил, что его взгляд вертится около сержанта Симони, стоящего по другую сторону от кресла Ворбиса. Сержант смотрел, как очарованный, не отрывал глаз. Дидактилос выпрямился в полный рост. Он полуобернулся и на мгновение его пустой взгляд скользнул по Бруте. Фонарь был выставлен на длину вытянутой руки. – Нет, – сказал он. – Каждый порядочный человек знает, что мир это сфера, идеальная сфера, непременно/вынужденная вращаться вокруг сферы солнца, как человеквокруг центральной истины Ома, сказал Ворбис, – И звезды… Брута с колотящимся сердцем наклонился вперед. – Мой лорд? – прошептал он. – Что? – лязгнул Ворбис. – Он сказал «Нет». – сказал Брута. – Верно. – сказал Дидактилос. Мгновение Ворбис сидел абсолютно неподвижно. Потом его челюсть выбила дробь, словно он повторял несколько слов в такт дыханию. – Ты отрекаешься от этого? – сказал он. – Пусть будет сфера, сказал Дидактилос, – Никаких проблем со сферой. Несомненно, специальные поправки могут быть сделаны, дабы все оставалось на местах. И солнце может быть другой, большей сферой далеко отсюда. Как вы предпочитаете, чтобы Луна двигалась вокруг мира или Солнца? Я бы посоветовал мир. Более иерархично, и превосходный пример нам всем. Брута наблюдал нечто, чего не видел никогда прежде. Ворбис выглядел ошарашенным. – Но ты писал… ты говорил, что мир на спине гигантской черепахи! Ты дал черепахе имя!

Дидактилос пожал плечами. – Теперь я лучше знаю, сказал он. – Где это слыхано, черепаха длиной в тысячу миль? Плывущая по пустоте пространства? Хах! Вот тупость! Мне стыдно думать об этом теперь. Ворбис закрыл рот. Потом открыл его снова. – Так ведут себя все эфебские философы? – сказал он. Дидактилос снова пожал плечами. – Так ведут себя все истинные философы. – сказал он. – Они должны быть всегда готовы к восприятию новых идей, к принятию во внимание новых доводов. Вы не согласны? Вы предложили нам множество новых доводов, – жест, казалось, совершенно случайно заключал всех омнианских лучников вокруг комнаты, – для размышления. Мои мнения всегда можно поколебать убедительными аргументами. – Твоя ложь уже отравила мир!

– В таком случае я напишу другую книгу, сказал Дидактилос кротко. – Представьте себе, как это будет выглядеть: гордый Дидактилос поколеблен аргументами омнианцев. Полное отречение. Гмм? В принципе, с вашего позволения, лорд, я знаю, как много у вас дел, по разграблению и поджиганию, и так далеея вернусь в свою бочку и сейчас же примусь за работу над ней. Вселенная из сфер. Шары, вращающиеся в пространстве. Гмм. Да. С вашего позволения, лорд, я напишу вам больше шаров, чем вы можете себе представить… Старый философ повернулся и очень медленно побрел к выходу. Ворбис смотрел, как он шел. Брута видел, как он на половину поднял руку дать знак охране, а потом снова опустил ее. Ворбис обернулся к Тирану. – Так много вам…-начал он. – Коо-ее!

Фонарь вылетел из дверного проема и разбился вдребезги о череп Ворбиса. – Никогда… Черепаха Движется!

Ворбис вскочил на ноги. – Я…-закричал он, затем взял себя в руки. Он гневно махнул паре стражников. Я хочу, чтобы его поймали. Сейчас же. И… Брута?

Брута едва слышал его через грохот крови в ушах. Дидактилос оказался куда лучшим мыслителем, нежели он думал. – Да, лорд?

– Возьмешь группу людей и отведешь их в Библиотеку… а потом, Брута, ты подожжешь Библиотеку.

Дидактилос был слеп, но было темно. Преследующие его стражники будут видеть, только видеть тут нечего. И они не проводили свою жизнь, гуляя по извилистым, неясным и, кроме всего прочего, многоступенчатым улочкам Эфебы. – …восемь, девять, десять, одиннадцать, бормотал философ, запрыгивая на совершенно темный пролет ступенек и петляя по заячьи за угол. – Арх, оу, это было мое колено, бормотало большинство стражников в куче где-то около середины пути. Один забрался наверх, как-то. В лунном свете он как раз смог разглядеть тощую фигуру, бешенно скачущую вдоль по улице. Он поднял свой арбалет. Старый дурак даже не уворачивался. Отличная мишень. Мгновение стражник выглядел ошарашенным. Арбалет вырвался из его рук, полетев на булыжники и посылая стрелы рикошетить от статуи. Он взглянул вниз, на оперенный конец стрелы, торчащий из его грудной клетки, а затем на фигуру, выступившую из теней. – Сержант Симони? – прошептал он. – Мне жаль, сказал Симони, – Мне действительно жаль. Но важна Истина. Солдат открыл рот, что бы высказать свое мнение об истине, а потом тяжело упал вперед. Он открыл глаза. Симони удалялся. Все выглядело светлее. Было по-прежнему темно. Но теперь он мог видеть в темноте. Все приобрело сероватый оттенок. И булыжник под его рукой каким-то образом превратился в крупный черный песок. Он взглянул вверх. – Встать, рядовой Ичло. Он смущенно встал. Теперь он был больше чем просто солдатом, анонимной фигурой что бы преследовать и быть убитым, и быть не более чем мелкой сошкой в жизнях других людей. Теперь он был Дерви Ичло, тридцати восьми лет, по сути, относительно безупречный, в основном, и мертвый. Он неуверенно поднял руку к губам. Ты – судья? – сказал он. – НЕ Я. Ичло взглянул на простирающийся вдаль песок. Он инстинктивно знал, что делать. Он был куда менее рафинирован, нежели генерал Фрайят, и обращал больше внимания на песни, выученные в детстве. Кроме того, у него было преимущество. Он был даже менее религиозен, чем его генерал. – СУД В КОНЦЕ ПУСТЫНИ. Ичло попытался улыбнуться. – Мама говорила мне об этом, сказал он. – Когда ты умираешь, ты должен пересечь пустыню. И ты увидишь все так, как должно быть, говорила она. И все правильно вспомнишь. Смерть усердно ничего не делала, дабы обозначить какие-либо свои чувства. – Можно встретить друзей по пути, а? – сказал солдат. – ВОЗМОЖНО. Ичло отправился. В общем, думал он, все могло быть и хуже.

Урн лазал среди полок, как обезьяна, вытаскивая книги из их отсеков и швыряя их вниз, на пол. – Я могу унести двадцать. сказал он, – Но которые двадцать?

– Всегда мечтал сделать это, бормотал Дидактилос радостно. Оберегать истину перед лицом тирании и все в таком роде. Ха! Один человек, не боящийся… – Что взять? Что взять? – кричал Урн. – Нам не нужны «Механики» Гвидо, сказал Дидактилос. – Эй, хотел бы я видеть выражение его лица! Дьявольски хороший бросо, учитывая обстоятельства. Надеюсь, кто-нибудь опишет, что я…

– Принципы приводного механизма! Теория расширения воды! кричал Урн, – Но нам не нужны Ибидовское «Государство», или Гномоновская «Эктопия», действительно, это… – Что? Они принадлежат всему человечеству! – огрызался Дидактилос. – Тогда пусть все человечество придет и поможет нам их унести. – сказал Урн. – Но, поскольку нас только двое, я предпочел бы нести нечто полезное. – Полезное? Книги о механизмах?

– Да! Они покажут людям, как жить лучше!

– А эти покажут людям, как быть людьми, сказал Дидактилос. – Это напомнило мне. Дай мне другой фонарь. Я чувствую себя совсем слепым без него… Дверь библиотеки вздрогнула под громоподобным стуком. Это был стук людей, не ожидающих, что им откроют. – Мы можем выбросить некоторые другие в…

Петли выскочили из стен. Дверь с глухим звуком грохнулась вниз. Солдаты с вытащенными мечами вскарабкались на нее. – А, джентльмены, сказал Дидактилос, – Умоляю, не нарушайте мои окружности. С разбегу капрал тупо взглянул на него, потом вниз на пол. – Какие окружности?

– Эй, как насчет того, чтобы дать мне пару компасов и вернуться сюда, скажем, через пол часа?

– Оставь их, капрал, сказал Брута. Он перешагнул через дверь. – Я сказал, оставьте их. – Но я получил приказ… – Ты глух? Если да, то Квизиция сможет это излечить. – сказал Брута, сам удивляясь твердости своего голоса. – Ты не принадлежишь к Квизиции, сказал капрал. – Нет, но я знаю человека, который принадлежит, – сказал Брута. – Вы здесь чтобы искать в этом дворце книги. Оставьте его со мной. Он стар. Что может он сделать?

Капрал в сомнении переводил взгляд с Бруты на своих пленников. – Отлично, капрал. Я беру командование на себя. Все повернулись. – Вы меня слышали? сказал Сержант Симони, проталкиваясь вперед. – Но дьякон приказал нам… – Капрал?

– Да, сержант?

– Дьякон далеко. Я здесь. – Да, сержант. – Пошли!

– Да, сержант. Сержант прислушивался, пока солдаты маршировали прочь. Затем он воткнул свой меч в дверь и повернулся к Дидактилосу. Он сжал левую руку в кулак и положил свою правую поверх, вытянув ладонь. – Черепаха Движется, сказал он. – Все относительно, сказал философ опасливо. – Я имею ввиду, я…друг, сказал он. – Почему мы должны тебе верить? – сказал Урн. – Потому, что у вас нет выбора, сказал Сержант Симони резко. – Вы можете вывести нас отсюда? – сказал Брута. Симони взглянул на него. Ты? – сказал он, почему я должен выводить отсюда тебя? Ты – инквизитор! – он схватил меч. Брута попятился. – Нет!

– На корабле, когда капитан провозгласил тебе, ты ни чего не сказал, – сказал Симони. – Ты не один из нас. – Я не думаю, что я один из них, так же, сказал Брута, – Я свой собственный. Он бросил на Дидактилоса умоляющий взгляд, что было совершенно зря, и вместо этого повернулся к Урну. – Я не знал об этих солдатах, сказал он. – Я знал только, что Ворбис задумал убить вас, и что он подожжет Библиотеку. Но я могу помочь. Я придумал это по пути сюда. – Не слушайте его, сказал Симони. Он пал на одно колено напротив Дидактилоса, словно умоляя. – Сир, здесь… несколько наших… тех, кто знает, что значит ваша книга…, смотрите, у меня есть копия… Он нащупал что-то за своим нагрудником. – Мы скопировали это, сказал Симони, – Единственная копия! Все, что у нас есть! Но это распространяется. Те, кто умеет читать, читают это остальным! Это производит такое впечатление!

– Э…-сказал Дидактилос, – Что?

Симони в возбуждении замахал руками. – Ибо мы знаем, это, я был в тех местах, это правда! Великая Черепаха существует. Черепаха действительно движется! Нам не нужны боги!

– Урн? Еще никто не ободрал медь с крыши? – сказал Дидактилос. – Не думаю. – Тогда, напомни мне, чтобы я не разговаривал с этим малым снаружи. – Я не понимаю! – сказал Симони. – Я могу спасти вас. У вас есть друзья в самых неожиданных местах. Пошли. Я только убью священника… Он взялся за меч. Брута попятился. – Нет! Я тоже могу помочь! Вот, почему я пришел. Когда я увидел вас напротив Ворбиса, я понял, что могу сделать!

– И что же ты можешь сделать? – усмехнулся Урн. – Я могу спасти Библиотеку. – Что? Положить на спину и убежать? – издевался Симони. – Нет. Не в этом смысле. Сколько здесь свитков?

– Около семи сотен, сказал Дидактилос. – Сколько из них важны?

– Все! – сказал Урн. – Может, пара сотен, – сказал Дидактилос, мягко. – Дядя!

– Все прочее просто изданный вздор и суета, сказал Дидактилос. – Но это книги!

– Возможно, я смогу взять больше, сказал Брута медленно. – Отсюда есть выход наружу?

– Отсюда… возможно, сказал Дидактилос. – Не говори ему! – сказал Симони. – Тогда все ваши книги сгорят, сказал Брута. Он указал на Симони. – Он сказал, что у вас нет выбора. Так что вам нечего терять, верно?

– Он свя…-начал Симони. – Все заткнитесь, сказал Дидактилос. Он смотрел в сторону брутиного уха. – Отсюда может быть путь наружу, сказал он. – Что ты собираешься делать?

– Не верь ему! – сказал Урн. – Омнианцы вокруг, а ты говоришь, что есть другой путь наружу!

– Сквозь эту гору есть туннели повсюду, сказал Дидактилос. – Возможно, но мы не говорим об этом людям!

– Я склонен верить этой личности, сказал Дидактилос, – У него честное лицо. Философски выражаясь. – Почему мы должны ему доверять?

– Любой, кто настолько туп, чтобы надеяться на то, что в подобных обстоятельствах ожидает, что мы будем ему доверять, должен быть достоин доверия, сказал Дидактилос. – Он должен быть слишком глуп, чтобы быть предателем. – Я могу уйти прямо сейчас, сказал Брута, – И что тогда будет с вашей Библиотекой?

– Видите? – сказал Симони. – Просто, когда все кажется беспросветным, вдруг у нас появляются неожиданные друзья повсюду, сказал Дидактилос, – Каков твой план, юноша?

– У меня нет никакого, сказал Брута, – Я просто делаю вещи, одну за другой. – И сколько займет делание вещей, одну за другой?

– Около десяти минут, я думаю. Симони взглянул на Бруту. – А теперь, принесите книги, сказал Брута, – И мне необходимо немного света. – Но ты даже читать не умеешь! – сказал Урн. – Я не собираюсь их читать, – Брута невыразительно взглянул на первый свиток, которым случайно оказался De Chelonian Mobile. – Ох. Мой бог, сказал он. – Что-нибудь не так? – сказал Дидактилос. – Кто-нибудь может сбегать за моей черепахой?

Симони бежал по дворцу. Никто не обращал на него особого внимания. Большинство эфебских стражников было снаружи лабиринта, а Ворбис дал ясно понять любому, способному помыслить о том, чтобы рискнуть войти вовнутрь, что случится с жителями дворца. Группы омнианских солдат осуществляли дисциплинированный грабеж. Кроме того, он возвращался к своим комнатам. В комнате Бруты действительно была черепаха. Она сидела на столе, между развернутым свитком и объеденным ломтиком дыни, и, насколько это можно сказать о черепахе, спала. Симони безо всяких церемоний схватил ее, впихнул в свой вещмешок и бросился обратно в Библиотеку. Он ненавидел себя, за то, что так сделал. Этот тупой священник все разрушил! Но Дидактилос дал слово, а Дидактилос знал Истину. На всем протяжении пути было ощущение, что нечто стремится привлечь его внимание.

– Ты запоминаешь их просто взглянув? – сказал Урн. – Да. – Весь свиток?

– Да. – Я тебе не верю. – На основании первой буквы слова Librum, снаружи, есть трещинка. сказал Брута. – Ксено написал: «Рефлекции», старика Аристократес – «Банальности», а Дидактилос считает, что Ибидовы «Рассуждения» дьявольски тупы. От трона Тирана до Библиотеки шесть сотен шагов. В… – У него хорошая память, тебе придется с этим смириться, сказал Дидактилос. Покажи ему еще несколько свитков. – Откуда мы знаем, что он их запоминает? настаивал Урн, разматывая свиток с геометрическими теоремами. – Он не умеет читать! И даже, если бы он умел читать, он не умеет писать!

– Нам придется научить его. Брута взглянул на свиток, заполненный картами. Он закрыл глаза. Мгновение, неровная кромка маячила напротив внутренней поверхности его глазных яблок, потом они осели в его мозгу. Они по-прежнему были где-то там, он смог бы вытащить их назад в любой момент. Урн развернул следующий свиток. Рисунки животных. Этот – рисунки растений и множество надписей. Этотодни лишь записи. Этот – треугольники и предметы. Они оседали в его памяти. Через некоторое время, он перестал даже беспокоиться о том, развернут ли свиток. Он просто смотрел. Ему было интересно, как много он сможет запомнить. Но это было глупо. Просто запоминать все, что видишь. Поверхность стола, или свиток, заполненный письменами. В этом было столько же информации, как в полировке и окраске дерева в «Рефлекциях»Ксено. Даже так он ощущал явную тяжесть мыслей, ощущение, что если он резко повернет голову, память хлынет у него из ушей. Урн поднял случайный свиток и частично развернул. – Опиши, на что похожа Неясная Пузума. – потребовал он. – Не знаю, сказал Брута. Он закрыл глаза. – Слишком много для Г-на Памяти, сказал Урн. – Он не умеет читать, парень. Это не правильно, сказал философ. – Хорошо. В смысле, четвертый рисунок в третьем свитке, сказал Урн. – Четырехногое животное смотрящее влево, сказал Брута. – широкая голова, похожая на кошачью, и широкие плечи, с телом, суживающимся в направлении задней части. Тело состоит из черных и светлых квадратов. Уши очень маленькие и лежат плашмя на голове. У нее шесть усов. Хвост обрубком. Только задние лапы имеют когти, на каждой по три когтя. Четвертая нога примерно такой же длины, как голова, и поднята относительно тела. Полоска толстой шерсти… – Это было пятьдесят свитков назад, сказал Урн, – Он видел весь свиток пару секунд. Они взглянули на Бруту. Брута снова прикрыл глаза. – Ты знаешь все? – сказал Урн. – Не знаю. – У тебя в голове половина Библиотеки!

– Я… немного…

Библиотека в Эфебе превратилась в печь. Пламя стало синим, когда растаявшая медная крыша закапала на полки. Все библиотеки, повсюду, соединены ходами книжных червей в пространстве, возникающими в результате сильных пространственно-временных искажений, имеющихся вокруг любой большой книжной коллекции. Очень мало кто из библиотекарей постиг этот секрет; имеются гибкие правила, как извлечь из этого факта пользу. Ибо это равнозначно путешествию во времени, а путешествия во времени сопряжены с большими проблемами. Но, если Библиотека горит, и в истории записано, что она должна сгореть… Был тихий хлопок, совершенно неслышный среди треска книжных полок, и фигура выпала из ниоткуда на маленький участок негорящего пола в центре библиотеки. Она выглядела обезьяноподобной, но двигалась очень целеустремленно. Длинный обезьяньи руки сбивали пламя, вытаскивали свитки с их полок и укладывали в мешок. Когда мешок наполнялся, она сиганула обратно в центр комнаты… и пропала, со следующим хлопком. Это совершенно не связано с этой историей. Так же не связан с ней и тот факт, что через некоторое время свитки, которым было положено сгинуть в Великом Эфебском Библиотечном Пожаре появились в отменно хорошем состоянии в Библиотеке Невидимого Университета в Анк-Морпорке. Но это просто приятно знать.

Брута проснулся с запахом моря в ноздрях. По крайней мере, это было то, что люди считают запахом моря, т. е. вонь старой рыбы и гниющий водорослей. Он был в подобии ангара. Тот свет, которому было удавалось пройти сквозь незастекленное окно, был красным и мерцающим. Один конец ангара открывался в воду. Багряный свет озарял несколько фигур, сгрудившихся вокруг чего-то. Брута осторожно осмотрел содержимое своей памяти. Все было на месте, библиотечные свитки аккуратно рассортированы. Слова были столь же бессмысленны для него, как и любые другие написанные слова, но картинки были интересны. Более интересны, чем большинство вещей в его памяти. Он осторожно сел. – Так ты, наконец встал, сказал голос Ома в его голове. – Чувствуем себя слегка переполненными, да? Грудой полок? Словно повсюду внутри головы большими буквами написано «SILENCIOS!»? Что ты натворил, и зачем?

– Я… не знаю. Это казалось следующей вещью, которую надо сделать. Где ты?

– Твой дружок солдат держит меня в своем ранце. Кстати, спасибо, что столь старательно позаботился обо мне. Брута попытался встать на ноги. Мир на мгновение завертелся вокруг, прибавив третью астрономическую теорию к двум временно занимающим умы местных мыслителей. Он выглянул в окно. Красный свет исходил от пожаров повсюду в Эфеб; огромный красный нимб возвышался над Библиотекой. – Идет партизанская война, сказал Ом. – Бьются даже рабы. Не могу понять, почему. Ты думаешь, они ухватились за возможность отомстить своим господам, а?

– Я предполагаю, что у раба в Эфебе есть шанс стать свободным, – сказал Брута. С другой стороны ангара послышался свист и металлический, жужжащий звук. Брута слышал, как Урн сказал: «Вот! Я же говорил. Просто заткнулась труба. Добавь еще немного горючего.» Брута неверными шагами направился к группе. Они толкались вокруг корабли. Корабль как корабль, нормальной формы, острый конец впереди, тупой сзади. Но тут не было мачт. А был большой медного цвета шар, висящий на деревянной раме позади. Под ним была железная корзина, в которой кто-то уже развел неплохой огонь. Шар крутился в своей раме, в облаке пара. – Я видел это, сказал он. – В De Chelonian Mobile. Там была картинка. – О, это ходячая Библиотека, сказал Дидактилос. – Верно, ты прав. Иллюстрирует принцип реакции. Я никогда не просил Урна построить большой. Вот что получается, когда начинаешь думать с руками. Я проплыл на нем вокруг маяка однажды ночью на прошлой неделе, сказал Урн. – Без проблем. – Анк-Морпорк куда дальше, сказал Симони. – Да, это впятеро дальше, чем от Эфебы до Омнии, торжественно сказал Брута. – Там был свиток с картами, добавил он. Пар обжигающим облаком подымался от жужжащего шара. Теперь, когда он подошел ближе, Брута видел, что полдюжины очень коротких весел было соединено вместе на манер звезды позади медной сферы, и свисали за тыльной стороной корабли. Деревянные зубчатые колеса и бесконечные ремни заполняли пространство в промежутке. Когда сфера крутилась, лопасти били по воздуху. – Как это работает? – сказал он. – Очень просто, сказал Урн. – Огонь разогревает… – У нас нет времени на это, – сказал Симони. – разогревает воду, и она злится, сказал ученик философа. – Потому она вырывается из сферы через эти четыре маленькие соплышка, что бы убежать от огня. Струйки пара толкают сферу по кругу, а лопасти и Легибусов винтовой механизм передают движение на весла, которые поворачиваясь толкают корабль по воде. – Очень философски, – сказал Дидактилос. Брута чувствовал, что должен встать на защиту омнианских достижений. – Великие двери Цитадели весят тонны, но открываются от одной лишь силы веры, сказа он. – Один толчок и они двигаются открываясь. – Очень хотел бы увидеть это, сказал Урн. Брута чувствовал слабый укол грешной гордости, что в Омнии по-прежнему есть нечто, чем он может гордиться. – Скорее всего, хороший баланс и немного гидравлики. – Ох. Симони задумчиво потыкал механизм мечем. – Вы подумали обо всех возможностях? – сказал он. Руки Урна начали размахивать в воздухе. – Ты имеешь ввиду военные корабли бороздящие темно-красное море без…-начал он. – На земле, я подумал, сказал Симони. – Возможно… на некоторых картах… – Ох, незачем обозначать на картах корабли. Глаза Симони затуманились той мглой, которая возникает у человека, заглянувшего в будущее и уводившего, что оно скрыто железной броней. – Гм…-сказал он. – Это очень хорошо, но не философски, сказал Дидактилос. – Где священник?

– Я тут, но я не…

– Как ты себя чувствуешь? Ты угас, как светильник по возвращении сюда. – Мне… сейчас лучше. – Минуту прямо, через минуту на тяге. – Мне много лучше. – Многое случилось, верно?

– Пожалуй. – Хорошо помнишь свитки?

– Да… по-моему. Кто поджег Библиотеку?

Урн поднял голову от механизмов. – Он, – сказал он. Брута уставился за Дидактилоса. – Ты поджог свою собственную Библиотеку?

– Я единственный был способен это сделать, сказал философ. – Кроме всего прочего, это спасло ее от Ворбиса. – Что?

– Представляешь, если бы он прочитал свитки? Он и так достаточно плох. Но он был бы много хуже со всеми этими знаниями в голове. – Он бы не читал их. – сказал Брута. – Ох, читал бы. Я знаю таких людей, сказал Дидактилос. – Святая набожность на людях и очищенный виноград и самопрощение в одиночестве. – Не Ворбис, сказал Брута с абсолютной уверенностью. – Он бы не стал их читать. – Ну, ладно, в любом случае, сказал Дидактилос. – Раз уж надо было это сделать, я это сделал. Урн отвернулся от дуги корабли, где он скармливал дерево в жаровню под сферой. – Не могли бы вы все подняться на борт? сказал он. Брута окончил свой путь на грубой скамье посредине корабля, или как там это называется. Воздух пах горячей водой. – Хорошо, сказал Урн. Он потянул рычаг. Крутящиеся лопасти коснулись воды. Был толчок, а потом, оставляя позади облако пара, корабль двинулся вперед. – Какое имя у этого судна? – спросил Дидактилос. Урн выглядел удивленным. – Имя? – сказал он. – Это корабль. Вещь сама по себе. Ей не нужно имя. – С именами более философски, сказал Дидактилос со налетом угрюмости. и ты должен был разбить над ней амфору с вином. – Это было бы пустой тратой. Корабль пропыхтел из своего навеса в темную гавань. По одну сторону, пылала эфебская галера. Весь город состоял из лоскутков пламени. – Но у тебя на борту есть амфора? – сказал Дидактилос. – Да. – Брось сюда. Белая вода тянулась позади корабля. Били лопасти. – Ни ветра! Ни гребцов! – сказал Симони. – Ты хоть понимаешь, что это такое, Урн?

– Полностью. Принципы управления удивительно просты, сказал Урн. – Не в этом смысле. В смысле, что можно сделать, обладая такой мощью!

Урн подбросил еще одну чурку в пламя. – Это просто превращение тепла в работу, сказал он, – Я предположил… ох, нагнетание воды. Мельницы, которые вращаются, когда ветер не дует. Это? Это ты имел ввиду?

Солдат Симони колебался. – Да, сказал он. – В этом роде. Брута прошептал: «Ом?» – Да. – С тобой все в порядке?

– Здесь воняет, как воняет только в солдатском ранце. Вынь меня. Медный шар бешенно вертелся на огне. Он светился почти так же ярко, как глаза Симони. Брута похлопал его по плечу. – Могу ли я получить мою черепаху?

Симони горько рассмеялся. – Некоторые из них весьма вкусны, сказал он, выуживая Ома. – Все так говорят, сказал Брута. Он понизил голос до шепота. – Что это за место, Анк?

– Город с миллионом душ, сказал голос Ома. – Большая часть занимает тела. Тысяча религий. Там есть даже святилище маленьких богов! Звучит так, словно там у людей нет проблем с верой во что-нибудь. Неплохое место для нового начала, я думаю. С моим мозгом и твоим… с моими мозгами мы скоро снова пойдем в гору. – Ты не хочешь возвращаться в Омнию?

– Ни за что, сказал голос Ома. – Всегда возможно ниспровергнуть установившегося бога. Люди устают, им нужны перемены. Но невозможно ниспровергнуть себя, верно?

– С кем ты разговариваешь, священник? – сказал Симони. – Я…э… молюсь. – Ха! Ому? Точно так же ты можешь молиться этой черепахе. – Да. – Мне стыдно за Омнию, сказал Симони. – Посмотри на нас. Погрязли в прошлом. Скованы репрессивным монотеизмом. Нас избегают соседи. Что хорошего дал нам наш Бог? Боги? Ха!

– Осторожнее, осторожнее, сказал Дидактилос. – Мы на море, а твои доспехи обладают неплохой проводимостью. – Ох, я ничего не говорю про других богов, сказал Симони быстро. – Я был не прав. Но Ом? Пугало Квизиции! Если он существует, пусть поразит меня здесь и сейчас!

Симони вытащил свой меч и держал в вытянутой руке. Ом мирно сидел на коленях Бруты. – Мне этот парень нравится. сказал он. – Он почти так же хорош, как верующий. Это как любовь и ненависть, понимаешь?

Симони снова засунул свой меч в ножны. – Так я опроверг существование Ома, сказал он. – Да, но что вместо него?

– Философия! Практическая философия! Вроде этого двигателя Урна. Это может втащить пинающуюся и вопящую Омнию в Век Фруктовых Летучих Мышей. – Пинающуюся и вопящую, сказал Брута. – Но это необходимо, сказал Симони. Он сияюще улыбнулся. – Не беспокойся за него, сказал Ом. – Мы будем далеко. Что тоже не плохо. Не думаю, что Омния будет очень популярной страной, когда разлетятся новости о том, что произошло прошлой ночью. – Но это вина Ворбиса! – сказал Брута вслух. – Он все это начал! Он послал бедного Брата Мардака, а потом он убил его, и так смог обвинить Эфебцев! Он никогда не желал никакого мирного договора! Он просто хотел проникнут во дворец!

– И Кто бы мне сказал, как он ухитрился, – сказал Урн. – Никто никогда не проходил через лабиринт без гида. Как ему удалось?

Слепые глаза Дидактилоса смотрели сквозь Бруту. – Не представляю, сказал он. Брута повесил голову. – Он действительно сделал все это? – сказал Симони. – Да. – Ты идиот! Ты полный кретин! – вопил Ом. – И ты бы повторил это перед людьми? – сказал настойчиво Симони. – Пожалуй. – Ты бы выступил против Квизиции?

Брута жалобно уставился в ночь. Позади пожары Эфебы слились в одну оранжевую искру. – Все что я могу сказать, это то, что я помню, сказал он. – Мы все покойники, сказал Ом. – почему бы тебе просто не выбросить меня за борт? Этот пустоголовый захочет, чтобы мы вернулись в Омнию!

Симони задумчиво потер подбородок. – У Ворбиса много врагов, сказал он, в определенных обстоятельствах. Лучше бы он был убит, но все назовут это убийством. Или даже мученичеством. Но суд… если будут свидетели… если они хотя бы подумают, что будут свидетели… – Я вижу ход его мыслей! – кричал Ом. – Мы спасены, если ты заткнешься!

– Ворбис на скамье подсудимых, – размышлял Симони. Брута побледнел от этой мысли. Это был тот тип мыслей, который почти невозможно удержать в голове. Это был тот тип мыслей, в котором не было смысла. Ворбис на скамье подсудимых? Суды случались с другими. Он вспомнил Брата Мардака. И солдат, погибших в пустыне. И все то, что было сделано остальным людям, в том числе и Бруте. – Скажи, что не помнишь! – вопил Ом. – Скажи ему, что не можешь вспомнить!

– И если бы его судили, сказал Симони, его признали бы виновным. Никто не рискнул бы поступить иначе. Мысли всегда медленно продвигались в голове Бруты, подобно айсбергам. Они медленно приходили и медленно уходили, и пока они были, они занимали много места, большей частью под поверхностью. Он подумал: «Худшее заключается не в том, что Ворбис плох, а в том, что он заставлял хороших людей поступать плохо. Он превращал людей в подобия себя. Этого не излечить. Ты заразился от него. Не было слышно ни звука, кроме плеска волн о корпус Безымянного Корабля и вращения философского двигателя. – Если мы вернемся в Омнию, нас поймают, сказал Брута. – Мы можем пристать подальше от портов, страстно сказал Симони. – Анк-Морпорк! – кричал Ом. – Перво-наперво мы должны доставить Г-на Дидактилоса в Анк-Морпорк, сказал Брута. – Потом я вернусь в Омнию. – Можешь меня там и оставить! – сказал Ом. – Я быстро найду себе несколько верующих в Анк-Морпорке, не важно, во что они там веруют!

– Никогда не видел Анк-Морпорка, сказал Дидактилос. – Так что по-прежнему живешь – учишься. Я всегда так говорил, он повернулся лицом к солдату. – Вопя и пинаясь. – В Анке есть наши эмигранты. сказал Симони. – Ты будешь там в безопасности. – Удивительно! – сказал Дидактилос, только подумайте, этим утром я и не знал, что я в опасности. Он снова сел внутри корабля. – Жизнь в этом мире, сказал он, как это и было всегда, есть пребывание в пещере. Что мы знаем о реальности? Все что мы можем узреть об истинной природе существования, есть, пожалуй, не более, чем смущающие и вызывающие изумления тени, отбрасываемые на внутреннюю стену пещеры невидимым ослепительным лучом света абсолютной истины, по которым мы можем определить или не определить проблеск достоверности, и мы, как ищущие мудрости троглодиты, можем поднять свои голоса к незримому, и смиренно сказать: «Ну, давай, сделай Деформированного Кролика… он мне больше всех понравился.»

Ворбис поковырял ногой пепел. – Костей нет, сказал он. Солдаты стояли молча. Серые пушистые хлопья разваливались и немного разлетались в утреннем бризе. – Неправильный пепел, сказал Ворбис. Сержант открыл было рот. – Будь уверен, я узнал бы тот, о котором говорю, сказал Ворбис. Он прошелся над обуглившейся крышкой люка и ткнул ее пальцем ноги. – Мы проследили, куда ведет туннель, сказал сержант, с интонациями человека, который вопреки опыту надеется, что если его голос будет звучать подобострастно, то он избегнет гнева. – Он выходит наружу у доков. – Но если войти в него из доков, он не приведет сюда, задумчиво проговорил Ворбис. Дымящийся пепел, казалось, завораживал его. Бровь сержанта изогнулась. – Понял? – сказал Ворбис. – Эфебцы не стали бы строить дорогу наружу, которая была бы и дорогой внутрь. Мозг, задумавший лабиринт, не сделает такого. Должны быть… створки. Возможно, последовательность приводящих в движение камней. Ловушки, действующие лишь на пути в одну сторону. Пролетающие лезвия, появляющиеся неожиданно из стен. – А. – Самые хитрые и запутанные, несомненно. Сержант провел сухим языком по губам. Он не мог читать Ворбиса, как книгу, ибо никогда не было книги вроде Ворбиса. Но у Ворбиса были определенные привычки мышления, которые через некоторое время можно изучить. – Вы желаете, чтобы я взял отделение и проследовал по нему от доков, сказал он глухо. – Я как раз собирался предложить это, сказал Ворбис. – Да, лорд. Ворбис похлопал сержанта по плечу. – Не расстраивайся, сказал он бодро, – Ом оберегает сильных верой. – Да, лорд. – Потом доставите мне полный отчет. Но в первую очередь… они не в городе?

– Мы обыскали его полностью, лорд. – Никто не ушел через ворота? Значит они отправились морем. – Весь эфебский военный флот под контролем, лорд Ворбис. – Бухта кишмя кишит мелкими корабликами. – Им некуда отправиться, кроме открытого моря, сир. Ворбис взглянув вдаль, на Кольцевое Море. Оно заполняло мир от горизонта до горизонта. Ниже лежало грязное пятно равнин Сто и неровная линия вершин Рама, на всем протяжении до высящихся пиков, которые еретики называют Пупом, но который, на самом деле, он знал, является Полюсом, видимым вокруг дуги мира только потому, что путь света искривляется в атмосфере, как в воде… и он увидел размытое белое пятно, вьющиеся далеко в океане. У Ворбиса было отличное обозрение, с высоты. Он поднял пригоршню серого пепла, некогда бывшего принципами навигации Дикери, и позволил ему медленно протечь сквозь его пальцы. – Ом послал нам попутный ветер, сказал он, спустимся в доки. В водах сержантского отчаяния оптимистически забилась надежда. – Вы не желаете, чтобы мы исследовали туннель, лорд?, сказал он. – Ох, нет. Вы сможете сделать это по возвращении.

Урн ткнул в медную сферу куском проволоки, пока Безымянный Корабль барахтался среди волн. – Ты не можешь его подхлестнуть? – сказал Симони, не видевший разницы между машиной и человеком. – Это философский двигатель, сказал Урн, – Битьем тут не поможешь. – Но ты же говорил, что машины буду нашими рабами, сказал Симони. – Не в смысле битья, сказал Урн. – Сопла забились солью. Когда вода вырывается из сферы, она оставляет позади себя соль. – Почему?

– Не знаю. Вода любит двигаться налегке. – Мы остановились! Ты можешь что-нибудь сделать?

– Да. Подождать, пока остынет, прочистить и залить свежей воды. Симони безумно озирался. – Но мы все еще в виду берега!

– Тыможет быть, сказал Дидактилос. Он сидел в середине корабля, скрестив руки на верхушке своего посоха и выглядел, как пожилой человек, которого редко выводят подышать свежим воздухом, а потому он этим очень доволен. – Не беспокойся, никто не сможет увидеть нас здесь, сказал Урн. Он ткнул механизм. – В любом случае, меня слегка расстроил этот винт. Он приспособлен двигать воду, а не двигаться по воде. – Он запутался? – сказал Симони. – Завинтился. – весело сказал Дидактилос. Брута лежал на остром конце, глядя вниз в воду. Маленькая раковинка плыла следом, прямо под водой. Ему было интересно, что же это……и он зна л, что это обычная бутылочная ракушка, класс головоногих, семейство Mollusca, и у нее внутренняя хрящевая опора вместо скелетной, и хорошо развитая нервная система, и большие воспринимающие изображение глаза, подобные глазам позвоночных. Знание мгновение повисело на переднем плане его мыслей, а потом пропало. – Ом? – прошептал Брута. – Что?

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь уснуть. Знаешь, черепахам надо много спать. Симони с Урном бились на философским двигателем. Брута взглянул на сферу……сфера радиуса r, которая имеет объем V=(4/3)(pi)rrr, и площадь поверхности A=4(pi)rr… – О, мой бог… – Что там опять? – сказал голос черепахи. Лицо Дидактилоса повернулось к Бруте, схватившемуся за голову. – Что такое pi?

Дидактилос вытянул руку и успокоил Бруту. – Что происходит? – сказал Ом. – Я не знаю! Это просто слова!. Я не знаю, что в книгах! Не умею читать!

– Много спать полезно для здоровья. – сказал Ом. – Так получается здоровый панцирь. Брута рухнул на колени посреди качающегося корабля. Он чувствовал себя подобно домовладельцу, неожиданно вернувшемуся и обнаружившему, что в доме полно чужих. Они находятся в каждой комнате, не угрожая, а просто заполняя собой пространство. – Книги истекают!

– Не представляю, как это возможно, сказал Дидактилос. – Ты сказал, что ты просто взглянул на них. Ты их не читал. Ты не знаешь, что в них написано. – Они знают, что в них написано!

– Послушай. Это просто книги, по своей природе, сказал Дидактилос. – Они не магические. Если бы можно было знать, что в книге содержится только взглянув на нее, Урн был бы гением. – Что с ним стряслось? – сказал Симони. – Он слишком много думает. – Нет! Я ничего не знаю! В действительности, я не знаю! – сказал Брута. – Я просто вспоминаю, что у этой ракушки хрящевая опора!

– Это может причинить беспокойство, сказал Симони. – Хах. Священники? Помешанные, в большинстве своем. – Нет! Я не знаю, что значит хрящевая опора!

– Скелетная соединительная ткань, – сказал Дидактилос. – Представь себе кость и кожу одновременно. Симони фыркнул. – Хорошо, хорошо, – сказал он, живешь и учишься, как ты и говорил. – Только некоторые из нас ухитряются делать это как-то иначе, сказал Дидактилос. – Это должно что-нибудь означать?

– Это философия, сказал Дидактилос. – И сядь, парень. Ты раскачиваешь корабль. Мы и так перегружены. – Его поддерживает выталкивающая сила, равная весу вытесненной жидкости, пробормотал. опускаясь Брута. – Гмм?

– Только я не знаю, что значит выталкивающая сила. Урн поднял глаза от сферы. – Мы готовы продолжить путь, сказал он. – Только плесни немного воды сюда своим шлемом, мистер. – И тогда мы снова поплывем?

– Ну, мы начнем выпускать пар, сказал Урн. Он вытер руки об свою тогу. – Знаешь, сказал Дидактилос, есть разные способы учиться. Мне вспоминаются времена, когда старый Принц Ласгири, из Цорта, спросил меня, как ему стать сведущим, особенно если у него нет времени на занятие чтением. Я сказал ему: «В учении нет королевских дорог, сир», на что он сказал мне: «Что ж, тогда построй мне такую, или я отрублю тебе ноги. Используй столько рабов, сколько тебе нужно.» Отрезвляюще деловой подход, я считаю. Не из тех людей, что бросаются словами. Людьми, да. Но не словами. – Но он не отрубил тебе ноги? – сказал Урн. – Я выстроил ему дорогу. Более или менее. – Как? Я думал, это всего лишь метафора. – Ты учишься, Урн. Я нашел дюжину рабов, которые умели читать и посадил в его спальне ночью, шептать ему избранные пассажи, пока он спит. – И это сработало?

– Не знаю. Третий раб всадил ему в ухо шестидюймовый кинжал. Потом, после революции, новый правитель позволил мне выйти из тюрьмы и сказал, что я могу покинуть страну, если я пообещаю не думать ни о чем по пути к границе. Но я не верю, что идея плоха в принципе. Урн подул на огонь. – Займет немного времени, пока согреется вода, пояснил он. Брута снова улегся на носу. Если он сосредотачивался, он мог остановить истечение знания. Нужно было только перестать смотреть на предметы. Даже облака……изобретенные натурфилософией, как средство создания тени на поверхности мира, с целью предохраняя ее от перегрева……вызывали наплыв видений. Ом вскоре уснул. Знание без учения, подумал Брута. Нет. Другой путь. Учение без знания.

Девять десятых Ома дремали под панцирем. Остальная часть дрейфовала, подобно туману, в истинном мире богов, который куда менее интересен, чем трехмерный мир, населенный по большей части людьми. Он думал: «мы – маленькая кораблик. Она, возможно, даже не заметит нас. Вокруг целый океан. Она не может быть всюду.» Конечно, у нее много верующих. Но мывсего – навсего маленький корабль… Он почувствовал мысли любопытствующих рыб, снующих вокруг винта. Это было плохо, ибо при нормальном положении вещей рыбы не славятся своим… – Привет, сказала Королева Моря. – Ах. – Вижу, тебе по-прежнему удается существовать, маленькая черепашка. – Я тут устроился, сказал Ом. – Нет проблем. Произошла пауза, которая, если бы это происходило между двумя людьми в людском мире, была бы потрачена на покашливание и удивленное выражение лица. Но боги никогда не удивляются. – Ты явилась, осторожно сказал Ом, за своей платой?

– Это судно и все, кто в нем, сказала Королева. – Но твой верующий может спастись, как обычно. – На что они тебе? Один из них – атеист. – Ха! Они все поверят, в конце концов. – Это ведь не слишком…-Ом заколебался, – справедливо?

Теперь приумолкла Королева Моря. – Что значит справедливо?

– Как… прописная истина? – сказал Ом. Он удивился, зачем он это сказал. – Звучит как человечье измышление. – Согласен, он изобретательны. Но я имел ввиду… я думал… они ничем не заслужили этого. – Заслужили? Они люди. Как это связано с заслужили?

Ом вынужден был сдаться. Он думал не по-божески. Это его беспокоило. – Это просто… – Ты слишком долго полагался на одного человека, маленький бог. – Знаю. Знаю. – Ом усмехнулся. Мысли перетекали одна в другую. Он слишком многое видел с человеческой точки зрения. – Хорошо, возьми эту корабль, если тебе надо. Я только хотел, чтобы это было… – Справедливо? – сказала Королева Моря. Она двинулась вперед. Он ощутил ее повсюду вокруг. – Такой вещи, как справедливость нет. сказала она. – Жизнь как морской берег. А потом умираешь. Она исчезла. Ом позволил себе удалиться под покров своего панциря. – Брута?

– Да?

– Ты умеешь плавать?

Сфера начала вращаться. Брута слышал, как Урн сказал: «Вот. Скоро мы двинемся.» – Да уж хорошо бы, сказал Симони. – Там виден корабль. – Эта штуковина движется быстрее, чем что угодно с веслами или парусами. Брута взглянул в сторону бухты. Узкий Омнианский корабль как раз проходил мимо маяка. Он был по-прежнему очень далеко, но Брута смотрел на него со страхом и ожиданием, которые увеличивали лучше телескопа. – Он быстро идет, сказал Симони. – Я не понимаю, ведь нет ветра. Урн оглянулся с непоколебимым спокойствием. – Ветер не может быть там и не быть здесь, сказал он. – Я спросил, ты плавать умеешь? – упорствовал голос черепахи в голове Бруты. – Не знаю, сказал Брута. – Ты сможешь быстро выбраться отсюда?

Урн взглянул вверх. – Ох, сказал он. Над Безымянным Кораблем собирались тучи. Было заметно, как они двигаются. – Ты должен знать! – кричал Ом. – По-моему, у тебя была отличная память!

– Мы плескались в большой бочке в деревне, прошептал Брута, но я не знаю, считается ли это!

Мгла покрыла поверхность моря. У Бруты заложило уши. А Омнианский корабль по-прежнему приближался, летя по волнам. – Как называется участок мертвого покоя, окруженный ветром…-начал Урн. – Уроган? – сказал Дидактилос. Молния протрещала между небом и морем. Урн рванул рычаг и опустил винт в воду. Его глаза светились почти так же ярко, как молния. – Вот это мощность! – сказал он. – Впрячь молнию! Мечта человечества!

Безымянный корабль рванулся вперед. – Да? Не моя мечта, сказал Дидактилос, – Я всегда мечтал об огромной колеснице, влекущей меня по полю, полному крабов. – Я имел ввиду метафорическую мечту, мастер. – сказал Урн. – Что такое метафора? – сказал Симони. Брута сказал: «Что такое мечта?» Колонна молнии врезалась в дымку. Следующие молнии отражались во вращающейся сфере. – Их можно получать из кошек, сказал Урн, заплутавший в мире философии, в то время как Корабль оставлял позади белый кильватер. Гладя их янтарной палочкой мы получим слабые разряды… если бы я сумел усилить это в миллион раз, ни один человек не был бы больше рабом, и мы могли бы поймать их в кувшин и отменить ночь… В нескольких ярдах ударила молния. – Мы находимся в корабле с большим медным шаром среди массы соленой воды, сказал Дидактилос. – Спасибо, Урн. – И святилища богов были бы великолепно освещены, конечно, быстро сказал Урн. Дидактилос постучал своей палкой по корпусу. – Это хорошая идея, но у тебя никогда не будет достаточно кошек, сказал он. Море взволновалось. – Прыгай в воду! – крикнул Ом. – Зачем? – сказал Брута. Волна почти перевернула корабль. Дождь шипел на поверхности сферы, отскакивая обжигающими брызгами. – У меня нет времени объяснять! Прыгай за борт! Это к лучшему! Верь мне!

Брута встал, держась, для устойчивости, за раму сферы. – Сядь! – сказал Урн. – Я просто выйду, сказал Брута. – Меня не будет некоторое время. Корабль закачался под ним, когда он наполовину выпрыгнул, наполовину упал в бурлящее море. Молния попала в сферу. Ударяясь о поверхность, Брута увидел, на мгновение, сферу, светящуюся белым калением и Безымянный Корабль, с винтом, почти что над водой, мчащийся, подобно комете сквозь туман. Он пропал среди облаков и дождя. Мгновением позже, покрывая грохот шторма, раздалось приглушенное»бум». Брута поднял руку. Ом всплыл на поверхность, выдувая морскую воду из ноздрей. – Ты говорил, что это к лучшему! – завопил Брута. – Ну? Мы по-прежнему живы! И держи меня над водой! Черепахи не умеют плавать!

– Но они могли умереть!

– Ты хочешь к ним присоединиться?

Волна накрыла Бруту. На мгновение мир стал темно зеленой занавесью, звенящей в ушах. – Я не могу плыть с одной рукой! – крикнул он, когда снова всплыл. – Мы спасемся! Она не рискнет!

– В смысле?

Следующая волна ударила Бруту в лицо, а абсорбция промочила его одежду. – Ом?

– Да?

– Я думаю, я не умею плавать…

Боги не слишком склонны к самоанализу. Это никогда не было необходимо для выживания. Способности угрожать, хитрить и пугать всегда работали достаточно хорошо. Когда можешь по своей прихоти сравнять с землей целые города, редко необходима бывает склонность к мирному размышлению и восприятию-вещей-с-точки-зрения-кого-то-другого. Это приводит к тому, что мужчины и женщины потрясающей яркости и способности к сопереживанию, по всему мультиверсуму, посвящают всю свою жизнь служению божествам, которые не смогли бы обыграть их в мирной игре в домино. Например, Сестра Сестина из Квирма пренебрегла яростью местного царька и прошла без вреда для себя по ложу из углей, и пропагандировала философию разумной этики от имени богини, которая в действительности не интересовалась ни чем, кроме причесок; или Брат Зефайлят из Клатча, покинувший свои обширные имения и свою семью, и проведший свою жизнь помогая больным и бедным от имени невидимого бога Ф’рума, который был бы вообще-то не способен, если у него и был зад, найти его обеими руками. Богам не обязательно быть очень умными, когда вокруг есть люди, которые делают это за них. Королеву Моря считали достаточно тупой даже остальные боги. Но в ее мыслях была явная логика, когда она двигалась глубоко под вздымаемыми ветром волнами. Маленький корабль был соблазнительной целью… но тут был другой, больший, полный людей, плывущий прямо в шторм. Это была честная игра. У Королевы Моря было внимание, величиной с луковицу баджи. И, в общем, она устраивала свои собственные жертвоприношения. Она верила в количество.

«Плавник Бога» нырял с гребня волны к ее подножию, буря рвала его паруса. Капитан, по пояс в воде, пробился на нос, где стоял, вцепившись в ограду Ворбис, явно не замечавший того факта, что корабль барахтался полупотопленным. – Сир! Надо спустить паруса! Мы не можем обогнать это!

Зеленое пламя потрескивало на верхушках мачт. Ворбис повернулся. Свет отразился в бездне его глаз. – Это все во славу Ома, сказал он. – Вера – наши паруса, и слава его наше предназначение. С капитана было довольно. Он был профаном в вопросах религии, но совершенно уверен, что после тридцати лет он кое-что знал о море. – Дно морское – наше предназначение! – прокричал он. Ворбис пожал плечами. – Я не говорил, что по пути не будет остановок, сказал он. Капитан уставился на него, потом пробился обратно по оседающей палубе. Из того, что он знал о море, следовало, что штормы вроде этого не случаются просто так. Нельзя просто так вплыть со спокойной воды в центр бушующего урагана. Это не море. Это нечто личное. Молния ударила в грот-мачту. Раздался вопль из темноты, когда масса оторванных парусов и снастей рухнула на палубу. Капитан наполовину вплыл, наполовину влез по трапу на корму, где кормчий был тенью среди водяной пыли и жуткого сияния шторма. – Мы не выберемся отсюда живыми!

– ВЕРНО. – Придется бросить корабль!

– НЕТ. МЫ ВОЗЬМЕМ ЕГО С СОБОЙ. ЭТО ХОРОШИЙ КОРАБЛЬ. Капитан получше всмотрелся во мрак. – Это ты, Боусан Копли?

– НЕТ ЛИ У ВАС ДРУГИХ ВОПРОСОВ?

Корпус напоролся на подводную скалу и раскололся. Молния ударила в остатки мачты и, подобно бумажному кораблику, слишком долго пробывшему в воде, «Плавник Бога» расползся на части. Балки тимберса раскололись и взмыли вверх, в бушующее небо. И наступила неожиданная, бархатная тишина. Капитан почувствовал, что обрел новенькие воспоминания. Они включали в себя воду, звон в ушах и ощущение холодного огня в легких. Но это исчезло. Он прошел к ограде, его шаги гремели в тишине, и взглянул за борт. Несмотря на то, что его свежая память заключала в себе нечто о полностью разбитом корабле, теперь он снова казался совершенно целым. И на ходу. – Ух. – сказал он. – Кажется, мы удрали от моря. – ДА. – И от земли, тоже. Капитан похлопал по ограде. Она была сероватой и слегка прозрачной. – Гм. Это дерево?

– МОРФИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ. – Извините?

– ТЫ МОРЯК. ТЫ СЛЫШАЛ ОБ ОТНОШЕНИИ К КОРАБЛЮ КАК К ЖИВОМУ СУЩЕСТВУ?

– О, да. Невозможно провести ночь на корабле и не почувствовать, что у него есть ду… – ДА. Воспоминание «Плавника Бога» плыло сквозь тишину. Слышались далекие вздохи ветра, или призрака ветра. Угасшие тела умерших штормов. – Ох. – сказал дух капитана, вы только что сказали «был»?

– ДА. – Так я и думал. Капитан посмотрел вниз. Команда собралась на палубе, озабоченно глядя вверх на него. Он посмотрел дальше. Напротив команды собрались корабельные крысы. Перед ними стояла неясная фигурка в плаще. Она сказала: «СКВИК». Он подумал: «Даже у крыс есть Смерть…» Стоявшая в стороне Смерть кивнула капитану. – У ТЕБЯ ЕСТЬ РУЛЬ. – Но… но куда мы плывем?

– КТО ЗНАЕТ?

Капитан беспомощно схватился за спицу руля. – Но… здесь нет знакомых звезд! Нет карты! Какие здесь ветра? Где проходят течения?

Смерть пожала плечами. Капитан бесцельно повернул руль. Корабль скользил по призраку моря. Потом до него дошло. Худшее уже случилось. Удивительно, как хорошо было знать это. А если худшее уже случилось… – Где Ворбис? – прорычал он. – ОН ВЫЖИЛ. – Да? Нет справедливости!

– СУЩЕСТВУЮ ВСЕГО – ЛИШЬ Я. Смерть исчезла. Капитан немного повернул руль, чтобы удостовериться. В конце концов, он все еще капитан, а это, в любом случае, корабль. – Помощник?

Помощник отдал честь. – Сир!

– Гм. Куда мы теперь направимся?

Помощник почесал затылок. – Ну, кап'н, я слышал, что у клатчанских язычников есть райское место, в котором есть выпивка и песни, и молодые женщины с колокольчиками, и… вы понимаете… не взирая на. Помощник с надеждой взглянул на капитана. – Не взирая на, да? – сказал задумчиво капитан. – Я так слышал. Капитан чувствовал, что ему кое-что причитается не взирая на. – Есть идеи, как туда добраться?

– Я думал, когда мы были живы, вам были даны инструкции, сказал помощник. – Ох. – И еще есть варвары, по направлению к Пупу, сказал помощник, смакуя это слово, которые считают, что они отправляются в большую залу, где находятся всевозможные яства и пития. – И женщины?

– Непременно. Капитан нахмурился. – Это класс, сказал он, но почему получается так, что язычники и варвары заняли лучшие места, куда уйти после смерти?

– Это трудный вопрос, согласился помощник. – Я думаю, это делает их… счастливыми и пока они живы? – он выглядел озадаченным. Теперь, когда он мертв, все звучало подозрительно. – И у тебя опять нет идей, как туда добраться? – сказал капитан. – Извините, капитан. – Ну, думаю, поискать стоит. Капитан взглянул за борт. Если плыть достаточно долго, обязательно наткнешься на берег. А поискать стоит. Он заметил движение. Улыбнулся. Хорошо. Знак. Может быть, это все к лучшему, в конце концов. Провожаемый призраками дельфинов, призрак корабля отправился в путь…

Чайки никогда не заглядывали так далеко в сторону побережья пустыни. Их нишу занимали кривоклювы, член семейства врановых, от которых семейство врановых отреклось бы в первую очередь и о которых оно никогда не упоминает публично. Они редко летают, передвигаясь повсюду какими-то раскачивающимися прыжками. Их звучный голос наводит слушателя на мысли о несварении желудка. Они выглядят так, как остальные птицы выглядят после нефтяной пленки. Никто не ест кривоклювов, кроме других кривоклювов. И едят то, от чего стошнило бы грифа. Кривоклювы съели бы то, чем стошнило бы грифа. Кривоклювы всеядны. Один из них, этим новым ясным утром прохаживался бочком по кишащему крабами песку, бесцельно поклевывая, в надежде, что галька и кусочки дерева стали съедобнее за ночь. По опыту кривоклювов, практически все становится съедобным, если полежит достаточно долго. Он прошелся по холму, лежащему на линии прилива и дал пробный тычок клювом. Холм застонал. Кривоклюв спешно ретировался и занялся маленьким куполообразным камнем неподалеку от холма. Он был совершенно уверен, что его не было здесь вчера. Он отважился на исследовательский клевок. Скала высунула голову и сказала: «Сгинь, кусок грязи». Кривоклюв отскочил назад и проделал нечто вроде прыжка с разбега, что является ближайшим эквивалентом полета, каким только когда-либо утруждали себя кривоклювы, на кучу обесцвеченного солнцем плавника. Положение улучшалось. Если этот камень жив, следовательно рано или поздно, он будет мертв. Великий Бог Ом шатаясь подполз к Бруте и стукал его панцирем по голове пока тот не застонал. – Вставай, парень., сказал Ом. «Жизнь это пляж, вспомнил он. А потом ты умираешь». Брута подтянул себя в позицию на коленях. Есть пляжи, взывающие о ярких зонтиках. Есть пляжи, повествующие о величии моря. Этот пляж был другим. Это была всего лишь бесплодная полоса, где земля встречалась с океаном. Эродируемый ветром плавник высился на верхней границе прилива. Воздух гудел от мелких противных насекомых. Здешний запах наводил на мысль о том, что тут что-то сгнило, давно, где-то, где его не смогли найти кривоклювы. Это был не хороший пляж. – Ох. Боже. – Это лучше, чем стонать, ободряюще сказал Ом. – Не знаю. – Брута поглядел вдоль берега. – Здесь есть вода попить?

– Не думаю, сказал Ом. – Оссори, 5, стих 3, говорит, что ты заставил течь живительную воду в сухой пустыне, сказал Брута. – Это небольшое поэтическое преувеличение, сказал Ом. – Ты не можешь даже этого?

– Нет. Брута снова оглядел пустыню. Позади линии плавника и нескольких лоскутков травы, казавшейся жухлой даже в процессе роста, простирались дюны. – Какая дорога в Омнию? – сказал он. – Мы не хотим идти в Омнию, сказал Ом. Брута посмотрел на черепаху. Потом поднял ее вверх. – Я думаю, эта, сказал он. Лапки Ома бешенно колотились. – Зачем ты хочешь идти в Омнию? – сказал он. – Я не хочу, – сказал Брута. – Но я все равно иду.

Солнце висело высоко над пляжем. Или, возможно, не висело. Теперь Брута знал про Солнце. Это истекало в его голове. Эфебцы очень интересовались астрономией. Эксплетиус доказал, что Диск имеет десять тысяч миль в поперечнике. Фебриус, расставив на рассвете рабов с хорошей реакцией и звонкими голосами, на всей протяженности страны, доказал, что свет движется примерно с той же скоростью, что и звук. И Дидактилос заключил, что, в таком случае, чтобы пройти между слонами, солнце должно проделывать по крайней мере тридцать пять тысяч миль по орбите каждый день, или, иначе говоря, двигаться вдвое быстрее, чем его свет. Что означает, что самое большее, что можно увидеть, это где солнце было, разве что дважды в день, когда оно догоняет себя самое, и это значит, что все солнце целиком является движущейся со сверхсветовой скоростью частицей, тахионом, или, как сказал Дидактилос, сволочью. Было по-прежнему жарко. Безжизненное море, казалось, испарялось. Брута устало тащился вдоль берега, прямо над единственным участком тени на сотни миль. Было слишком жарко. Там и тут в пене на краю моря крутились кусочки дерева. Впереди над песком висело мерцающее облако. В центре него была черная клякса. Подойдя, он взглянул на него без эмоций, неспособный нормально рассуждать. Это было всего лишь смутное пятно в мире оранжевой жары, расширяющееся и сжимающееся в вибрирующем мареве. Ближе, это превратилось в Ворбиса. Прошло долгое время, пока эта мысль просочилась в мозг Бруты. Ворбис. Без робы. Все сорвано. В одной майке. Пробитой гвоздями. В крови. Одна нога. Разодрана. Камни. Ворбис. Ворбис. Брута рухнул на колени. На линии прилива закричал кривоклюв. – Он еще… жив, заключил он. – Жаль, сказал Ом. – Мы должны что-нибудь сделать… для него. – Да? Может, найти камень и проломить ему череп? – сказал Ом. – Мы не можем просто бросить его тут. – Взгляни на нас. – Нет. Брута подсунул руку под дьякона и попытался его поднять. К его тупому удивлению, Ворбис почти ничего не весил. Роба дьякона скрывала тело, состоявшее из натянутой на кости кожи. Брута смог бы переломить его голыми руками. – А как же я? – захныкал Ом. Брута перебросил Ворбиса через плече. – У тебя четыре ноги, сказал он. – Я – твой Бог.!

– Да. Я знаю. – Брута потащился вдоль пляжа. – Что ты собираешься с ним делать?

– Возьму в Омнию, слабо сказал Брута. – Люди должны узнать. Что он делал. – Безумец! Безумец! Ты что, собираешься нести его до Омнии?

– Не знаю. Попытаюсь. – Ты! Ты! – Ом заколотил коготком по песку. – Миллионы людей в мире, и это должен быть ты! Глупец! Глупец!

Брута превратился в колыхающуюся тень в мареве. – Вот как? – кричал Ом. – Ты мне не нужен! Думаешь, ты мне нужен? Не нужен! Я скоро найду другого верующего! Уж не волнуйся!

Брута исчез. – Я не собираюсь гнаться за тобой! – вопил Ом.

Брута следил, как его ноги волоклись одна за другой. Он уже покинул область мышления. По его жарящемуся мозгу текли разрозненные видения и фрагменты воспоминаний. Сны. Это картинки в голове. Коаксес написал о них целый свиток. Бытует мнение, что это послания Бога, но в действительности они создаются самим мозгом, выбрасываются на поверхность, когда он ночью сортирует дневной опыт. Брута никогда не видел снов. Так, иногда… затемнение, пока мозг заполнялся. Он заполнился книгами. Теперь он знал не учась…. Это сны. Бог. Богу нужны люди. Вера – пища богов. Но еще им нужна форма. Боги становятся тем, чем, по вере людей, они должны быть. Потому Богиня Мудрости носит пингвина. Это могло случиться с любым богом. Это должна была быть сова. Все это знают. Но один плохой скульптор, который в жизни знал сов только по описанию, сделал глыбу статуи, в которую вошла вера, и потом вы узнаете, что Богиня Мудрости таскается с птицей, которая все время носит вечерние платья и воняет рыбой. Богу придается форма, как желе заполняет формочку. Боги часто становятся отцами, сказал Абрахас Агностик. Боги становятся большой бородой в небе, ибо когда вам три года, это и есть отец. Конечно, Абрахас выжил…. Эта мысль, холодная и острая, появилась из той части его собственного мозга, которую Брута все еще мог называть своей собственной. Боги не боятся атеистов, если это глубокие, горячие, ярые атеисты, как Симони, который прожил всю свою жизнь неверуя, прожил всю свою жизнь ненавидя богов за то, что они не существуют. Такой атеизм – скала. Это почти вера… Песок. Вот что находишь в пустынях. Кристаллы песка, слепленные в дюны. Гордо из Цорта сказал, что песок это истершиеся горы, но Ирексис придумал, что песчаник это камень, спрессованный из песка, что предполагает, что песчинки – родители гор… Каждый маленький кристаллик. И они увеличиваются… Сильно увеличиваются… Мягко, не осознавая этого, Брута перестал падать и лежал неподвижно. Взойди и воссияй. Опопоп. Все, кто стремился на берег, на берегу. Брута открыл глаз. – Че случ’лось? – сказал он. – Ты жив, вот, что случилось

– Сгинь, нечисть!

Скалбий не обратил внимания. Это было интересно. Он рассматривал все эти новые вмятины на песке, которых он никогда прежде не видел. И кроме того, была надежда, даже уверенность в хорошей еде на другом их конце. Он взгромоздился Ому на панцирь. Ом ковылял по песку, время от времени останавливаясь покричать на своего пассажира. Тут прошел Брута. Но здесь одно из обнажений скал, разбросанных в беспорядке по пустыне, подобно островам в море, тянулось до самого края воды. Он и в прежние времена не был бы способен влезть на него. Следы на песке повернули вглубь, в сторону глубокой пустыни. – Идиот!

Ом осилил склон дюны, копая лапками, чтобы предотвратить слалом назад. На другой стороне дюны следы превращались в длинную канав, где Брута, скорее всего упал. Ом втянул лапы и слазил вниз. Здесь след менял направление. Он явно подумал, что сможет обойти следующую дюну и снова наткнулся на скалу на другой стороне. Ом знал пустыни, и одной из вещей, которые он знал, было то, что подобный тип логического мышления и прежде применялся тысячами выбеленных, заблудившихся скелетов. Однако, он побрел дальше по следам, благодарный за короткую тень дюны, в которой потонуло солнце. Вокруг дюны и, да, здесь они вились неуклюже вверх по склону примерно в девятнадцати градусах от того, где он и должны были достигать вершины. Гарантировано. Пустыням присуща своя собственная гравитация. Они засасывают вас в центр.

Брута полз вперед, нетвердо придерживая Ворбиса одной ослабевшей рукой. Он не решался остановиться. Его бабушка опять будет его бить. И еще тут был Брат Намрод, то появлявшийся, то исчезавший из видения. – Я очень недоволен тобой, Брута, ммм?

– Хочу… пить… – пить, сказал Брат Намрод. – Верь в Великого Бога. Брута сконцентрировался. Намрод пропал. – Великий Бог? – сказал он. Где-нибудь здесь должно быть немного тени. Пустыня не может тянуться бесконечно.

Солнце село быстро. Ом знал, некоторое время песок будет излучать тепло, и его панцирь будет его хранить, но это скоро кончится, и тогда наступит горечь пустынной ночи. Уже появлялись звезды, когда он нашел Бруту. Ворбис был обронен немного позади. Ом подтянул себя на один уровень с ухом Бруты. – Эй!

Не было ни звука, ни движения. Ом стукнул Бруту нежно по голове, а потом взглянул на потрескавшиеся губы. Позади раздался клевок. Кривоклюв изучал ботинок Бруты, но его исследования прервались, кода челюсти черепахи сомкнулись вокруг его лапы. – оорыл я ебе, гин!