Магистериум морум

Глава 31. Только в дыму

«Вашими словами вы не обманете ребёнка; не слова ваши будет он слушать, но ваш взор, ваш дух, который обладает вами».

В. Одоевский

На земле и в Аду, день 15.

Магистр Фабиус закрыл глаза. Слёзы текли по его лицу. Он не должен был так беспечно проводить сложные обряды, напугавшие мальчика, не должен был уезжать так поспешно…

Разве думаем мы, как дети поймут наши взрослые забавы? Мы стремимся, чтобы они не унизили нас своими глупостями, но сами можем унижать их безжалостно.

— Что с ним сталось? — прошептал он едва слышно. — Он жив?

Но инкубу и не требовались слова.

— Твой сын нарушил обряд, — ответил он тихо. — Боюсь, душа его умерла. Но средоточие огня Аро могло наполнить его тело. Иначе как объяснить то, живое, что я ощущаю на твоём острове?

— Но как? Как это могло случиться? Даже если Дамиен не сумел защитить себя заклинаниями, шагнув в пентаграмму… Если в пылу страсти он потерял амулеты… Демон убил бы его!

— Аро не был ещё провозглашён демоном. Он был слишком молод, глуп и неопытен, а его средоточие огня ещё не подчинилось Договору… Иначе… Ты прав — он пожрал бы душу Дамиена и вернулся в Ад. Но тело Аро оказалось слишком слабым, он не смог освободиться из пентаграммы. Лишь воля его всегда поражала меня своей удивительной живостью. Но в Аду положено считать, что нет у сущего никакой воли до вступления в Договор с Сатаной. И потому я не знаю, что мне сейчас думать. И не знаю, кого мы увидим в башне.

— Тебе-то какое дело! — огрызнулся магистр, посмотрел в пылающие глаза Борна… И отвернулся, моргая. Слёзы спасли его радужку от ожога.

Фабиус помолчал, промокая манжетой глаза. А потом спросил неуверенно:

— Выходит, ты знал всё это с самого начала? С той, первой нашей встречи?

Борн тяжело вздохнул и не ответил. Чего отвечать, когда и так всё ясно?

— Но почему ты не сказал мне этого раньше? — воскликнул Фабиус.

— Но как?! — воскликнул инкуб. — Как я должен был сказать это тебе? — он поник плечами. — Как я мог заставить человека поверить демону? Я старался понять, в чём твоя логика, чтобы убедить тебя, но так и не понял. Всё, что сталось меж нами, вышло случайно…

— А этот спектакль с Алекто? Он тоже нужен был для того, чтобы я тебе поверил? Так это ты украл её?

— Кого? — удивился Борн, словно позабыв уже всё, что было с ним в Ангистерне.

— Алекто? — переспросил маг и прикрыл слезящиеся глаза ладонью.

Смотреть на Борна не было никакой возможности, внутри демона всё полыхало.

— Зачем бы сдалась мне эта взбалмошная кошка? — Борн отвернулся и помотал опущенной головой.

— Но тогда… кто? И как она оказалась в Ангистерне?

Борн медлил с ответом. Потом снова покачал низко опущенной головой: мол, откуда я знаю? Или это движение можно было истолковать иначе?

Но маг не смотрел инкуба. Он думал о Дамиене. О том, что заставило сына сотворить всё это. Ведь ничего же не предвещало? Или это он был так слеп?

— Если бы знать заранее… — пробормотал он. — Но что же с мальчиком? Выходит, это он заперся на острове? Верно, решил, что всего лишь оборотился в демона? Или умом он теперь не мой сын, а?.. Что же вышло из него, инкуб?

— Да не знаю я! — огрызнулся Борн. Плечи его напряглись. — Знаю одно — там, на острове, кто-то есть! Он не откликается. И видеть не желает никого!

— И что мы будем делать? — тихо спросил Фабиус.

Колени его подогнулись, и он без сил опустился на землю. Борн сел рядом, спиной к человеку, и молча уставился в воду.

Они долго ни о чём не говорили. Ёжась, сидели на холодном ветру.

Колдовской огонь погас. Короткий осенний день умирал, и красное солнце всё ниже спускалось над Неясытью.

Фабиус из-под руки глядел на остров Гартин, где угадывался силуэт магической башни, Борн смотрел, как течёт река. Временами вода вскипала бурунчиками, кое-где всплывала сварившаяся рыба. Сначала — один за другим — два гольяна, потом сорожка…

— Это я у тебя хотел бы спросить, что нам делать, — выдавил инкуб, не отводя глаз от воды. — Ты — человек, люди — хитры, изворотливы. Ты доказал это в Ангистрене, смертный. А я… Хочешь, я испепелю реку? — он вскочил в порыве, но не повернулся к Фабиусу, опасаясь обжечь его взглядом. — Я могу многое, маг! Но я не знаю, что делать с мальчиком, так и не ставшим взрослым…

— Это моя башня. Она подчинится мне, — пробормотал Фабиус, вглядываясь вдаль. — Так или иначе, я в состоянии…

— Мы… — перебил инкуб и запнулся.

Второй раз демон и человек были вынуждены встать по одну сторону. Но Борн не стоял и рядом с себе подобными, не то, что с людьми. Ему было пусто и дико, и всё-таки он продолжил:

— Мы не должны причинить ему вред. Это…

Плечи инкуба дрогнули, и Фабиус понял, о чём он подумал. Сын — это было всё, что у него осталось. Пусть даже это был взбрендивший подросток, нарушивший то, чему его учили… Хотя… Нарушил ли что-нибудь Аро?

Борн качнул головой.

«Тем хуже, — подумал Фабиус. — Значит молодой инкуб — ещё и невинная жертва. Какая нелепость: демон — жертва…».

— У меня тоже никого нет, кроме сына, — сказал он.

— А Алисса? — спросил инкуб.

— Алисса? Она…

Фабиус старался ни о чём не думать, но подозрения были сильнее рационального в нём. Он сразу же вспомнил, как спускался по лестнице, оставив женщину с инкубом…

— Ты идиот, — сказал Борн. — Ты же мог спросить у неё? Ты же не хуже меня различаешь ложь?

— Я не смог бы поверить, что она… Что она не смогла бы…

Фабиус задохнулся от радости, боли и раскаяния.

— Люди злы, глупы и не любопытны… — пробормотал инкуб. — Но — плохо ли это?

Наверное, чувства его были резче: ещё одна рыбёшка всплыла кверху побелевшим брюхом.

— В первый раз вижу, чтобы уху варили в реке, — невесело усмехнулся магистр.

— Ты уверен, что мы сможем проникнуть в башню? — Борн глянул искоса. — Так, чтобы он не сумел… Но и не пострадал?

— Сможем, — просто ответил Фабиус. — Я строил её тогда, когда даже не думал, что заведу детей. Но у меня есть условие.

Он оглянулся, представил в воображении лицо Саймона. Демоническое зрение, услужливо подсунутое Борном, дало ему возможность увидеть, что бедный парень спит прямо на земле, там, где когда-то стоял созданный демоном шатёр.

Шатёр, разумеется, развеялся, как только Борн и Фабиус покинули его, но лекарь не пошёл за ними, силы оставили его. Рядом сидел Хел, обхватив руками колени, и, кажется, дремал. Уловив невидимый интерес Фабиуса, демонёнок поднял голову, оглянулся по сторонам и исчез.

Магистр огорчился, поняв, что Хел боится его. Возможно, виноват был Борн, что тоже пристально вглядывался в быстро подступающую ночь.

— Прежде чем мы пойдём с тобой в башню, я должен позаботиться обо всех них… — Маг кивнул в сторону спящего Саймона, но имел в виду гораздо больше судеб, связанных с его судьбой. — Я готов отдать жизнь, если это поможет нам разделить мальчиков. Но сначала я хочу быть уверен, что мой маленький мир проживёт без меня.

— Хорошо, — кивнул Борн. — Я позабочусь о твоих людях.

Над спящим Саймоном тут же возник тяжёлый плащ, подбитый волчьим мехом. Демон был наблюдателен и знал, что людям тоже холодно осенью в этом странном Серединном мире, пусть, он и родной для них. Родственники бывают порой весьма негостеприимны.

— Смотри! — позвал инкуб.

Фабиус проследил за его взглядом и ощутил, как восприятие снова понеслось с головоломной скоростью, преодолевая пространство. Но Борн был рядом, и сознание Фабиуса не пустилось бессмысленно блуждать, а последовало за сознанием демона. Они пронеслись над лесом и с высоты птичьего полёта увидели Ангистерн.

Город засыпал. Фонарщики гасили огни, только на Ярмарочной ещё пылали факелы, освещая то ли собрание именитых горожан, то ли представление заезжих акробатов.

Борн, а вместе с ним и Фабиус, опустились ниже и проникли в покосившуюся хижину у реки. Старая ведьма Заряна устраивалась там ко сну на своём сундуке.

— Она, похоже, лишилась сына, — сказал Борн. — Саймону трудно будет быстро утолить открывшуюся в нём страсть к путешествиям.

— Я мог бы взять Заряну к себе на остров, — предложил Фабиус.

— Ей трудно будет расстаться с родным ей маленьким миром. Рыбаки любят её, она нужна им.

— Я обещал ей крепкий тёплый дом, что убережёт её в зиму. Не очень большой, чтобы не искушать соседей. И такой же небольшой доход.

— Я могу сделать тёплым и этот дом. Тепло — несложная магия для демона, рождённого в огне. Токи земли чуть поднимутся здесь. Пожалуй, станет теплее и вода в реке.

— Рыбы от этого не убавится, — кивнул Фабиус. — А я напишу новому префекту и попрошу назначить Заряне содержание от городской казны. Объявлю, что беру её сына в обучение. На случай моей смерти его возьмёт Грабус, он не откажет мне в такой просьбе.

— Решено, — кивнул Борн. — Эти дела мы закончим в башне. А что Алисса?

Они незримо проникли в дом префекта, что обзавёлся новыми крепкими воротами, но ключницы там не нашли. С большим трудом, блуждая по многим узким улицам, демон и маг отыскали её в восточной части города, в маленькой коморке, в доме из тех, что обычно сдают в наём.

Алисса готовилась ко сну. Она расчёсывала волосы, распустив их по плечам. Девочка-служанка, которую ключница прихватила из дома префекта, спала в углу на соломенном тюфяке, уложенном прямо на пол.

— Новый префект не взял их, — констатировал Борн.

— Если я погибну, ты перенесёшь Алиссу на остров, — приказал маг. — Я завещаю ей всё, что у меня есть. Если же останусь жив — вернусь за ней сам.

— Вернёшься-то ты весной… — хмыкнул Борн. — А как она переживёт зиму?

На постели Алиссы вдруг начали появляться серебряные дигли: один, другой третий…

— И меди добавь, — подсказал Фабиус. — Опасно иметь слишком много серебра. Где ты достал его?

— В доме префекта, где же ещё? Префект должен заботиться о слугах.

Фабиус усмехнулся.

— Остался конь, — подсказал Борн. — Но когда я проникну в башню, мы призовём на остров Саймона, а уж он хозяйского коня не забудет.

— Хорошо, — согласился Фабиус. — Остальные распоряжения я отдам после. Сейчас же…

Он встряхнулся, давая сознанию вернуться в тело, потом протянул вперёд руку, словно хотел нащупать свой остров во тьме спустившейся ночи, и произнёс негромко:

— Мост!

Сияющая паутина побежала над водой, обрастая призрачным рельефом.

— Каких не создавай защит, этот мост сам приведёт нас в средний зал башни. Там я обычно читаю или ставлю научные опыты. Не особенно магические, скорее, связанные с естеством вещей. Этот приём прогулок через реку древен, как моя первая пижама, — Фабиус чуть усмехнулся. — Ещё мой учитель гонялся за мною с лозой, мечтая узнать, что за иллюминацию я устроил над спальней учеников. А я всего лишь водил приятелей в соседний кабак.

— Почему у такого простого колдовства нет преград? — удивился Борн.

— Потому что маг здесь не имеет цели совершить что-либо. Мы с тобой идём с прогулки домой…

Магистр смотрел на засыпающую реку, а видел перед глазами картинки из своей юности, как шагают, шатаясь, нетрезвые студенты магии по ажуру колдовского моста.

— Мост светится. Мальчик узнает о нас, — предупредил Борн.

— А зачем нам прятаться? — удивился Фабиус. — Своего бы я всё-таки высек сейчас, не сумей он погибнуть!

Маг ухитрился-таки удивить этой фразой Борна. Тот поотстал, размышляя, не потерял ли Фабиус рассудок от горя и магических напряжений?

Борну показалось было, что он научился уже немного понимать людей, но магистру удалось сейчас перечеркнуть самомнение инкуба. Или маг врал? Но — кому? Не себе же?

Борн вздохнул и с опаской ступил на призрачное кружево моста. Удержит ли такой демона?

Мост выдержал. И Борн медленно пошёл вслед за Фабиусом, с любопытством разглядывая вязь заклятий, что открывалась ему внизу.

***

Алисса переплетала на ночь волосы, когда ощутила, как что-то шлёпнулось позади неё на постель.

«Мышь!» — подумала она, но не взвизгнула, а лишь отстранилась слегка.

И тут же последовал ещё один почти невесомый «шлепок».

«Праздник у них сегодня, что ли?»

Она нагнулась неспешно, положила у кровати гребень, сняла с ноги башмак на простой деревянной подошве и обернулась. И тут же на одеяло прямо из воздуха вывалилась серебряная монета! И ещё две уже лежали чуть сбоку!

Алисса вскрикнула бы, но задохнулась от страха. А монеты продолжали падать. Вслед за серебром появилось три медных глея, потом снова в воздухе возник серебряный дигль и плюхнулся на своих товарок с радостным звяканьем.

«Уж лучше бы семейство мышей!», — подумала ключница, роняя башмак в подол и соскальзывая задом подальше от странного явления. Рот она зажала рукой, чтобы не разбудить спящую девочку.

Наконец монеты перестали падать. Алисса поняла, что сосчитала их чисто механически — девять диглей и семнадцать глеев. Если по два дигля отдавать в месяц за комнату, а один тратить на самую необходимую еду — хлеб, лук и вяленую рыбу, хватит на три зимних месяца. И ещё останется медь. Да и она, наверное, сумеет наняться в служанки, а если повезёт, то и в экономки.

А ещё… Ещё можно утром пойти к Торговым воротам и нанять за три или четыре дигля лошадь и повозку. И глей-другой приплатить за возчика покрепче. И ехать за НИМ!

От этой мысли Алисса сразу забыла про страх и подскочила, ступив разутой ногой мимо башмака, выпавшего у неё из подола.

Деньги прислал Фабиус, она поняла это сердцем!

Женщина бросилась к сундуку, где были уложены её пожитки, что удалось унести из дома префекта: пара серебряных кубков, два хороших городских платья, крестьянские юбки из грубой шерсти, колючие, но добротные и тёплые, тяжёлый зимний плащ — самое нужное в дороге. Вот только у Белки, девчушки, что она забрала с собой, иначе бы её просто выгнали на улицу, не было плаща и тёплого платья. Алисса хотела перешить ей из своего, но теперь времени нет… Ничего, большое — не маленькое!

И еды много в дорогу не потребуется — Белка клюёт, как птичка, а она сама… Сможет ли она есть?

Сатана, и у тебя есть белые дни!.. Фабиус думал о ней, он беспокоился, как она проведёт зиму…

Алисса засмеялась и тут же заплакала. Когда Фабиус уезжал — он был так отстранён и озабочен, словно совсем позабыл о ней. Она же… Она утешала себя тем, что слишком много бед свалилось на него, что целое стадо столичных магов, которое он вынужден был водить по городу, отнимало и ум, и силы.

Фабиус и вправду делал то, что не сделали бы и пятеро. Он защитил от излишнего магистерского правосудия взбунтовавшийся город. Изгнал крещёных и не допустил распространения глупых слухов о сошествии на землю неведомого «бога». Распределил беженцев по соседним провинциям.

Понятно, что он слишком… безмерно устал!

И вот пришло утро, когда магистр Фабиус собрался домой. Алисса проводила его, даже не заплакав. Зарыдала она уже ночью, в полусне, когда стало совсем невмоготу, но и тут особенной воли себе не дала. И вот невыплаканные слёзы вылились в явь.

Алисса плакала молча, низко склонившись над сундуком. Отворачивала лицо, чтобы слёзы не мочили тёплое шерстяное платье.

Белка заёрзала на своём тюфячке, забормотала что-то неразборчивое. В доме префекта её держали за дурочку, но Алисса знала, что наивная деревенская глупышка просто слишком загостевалась в мечтах. Верно, ей и сейчас снились рыцари и добрые маги. Где она видела добрых магов? Вот разве что — одного?..

Женщина всхлипнула, вытерла слёзы подолом ночной рубахи и принялась увязывать в узел платья.

***

На острове Гартин спали. Со стороны кухни тянуло ароматным дымком — это кухарка загрузила на ночь в коптильню домашние колбаски.

Фабиус сглотнул набежавшую слюну, но потом ему подумалось, что именно так сглатывает и Борн, ощутив особенно «нагулянную» душу, и аппетит у него пропал. Интересно стало лишь, какие души особенно возбуждают у демона особенный голод — грешные или безгрешные?

Идущий сзади демон шумно фыркнул.

«Не подслушивай!» — захотелось крикнуть магистру.

И тут же он подумал: а каково же в Аду, где каждый сумеет вот так?..

— Не каждый, — усмехнулся за его спиной Борн. — Но и ты гонишь и гонишь себя по лестницам наук, чтобы хоть как-то защитить свои секреты.

— Наук?

— Я много изучал и Ад, и Землю.

— Это делало тебя менее уязвимым?

— Как и тебя здесь.

— Разве? — удивился маг.

— А что выделяет тебя из толпы черни, как не знания?

— Деньги и положение, быть может? — подсказал Фабиус. — А у вас в Аду есть деньги?

— У нас есть карты, — сказал Борн, поразмыслив немного. — Карты выгоды.

— Никогда не слыхал о таком, — усмехнулся Фабиус.

— Радует, что такой титулованный и учёный маг постиг Ад не до самых глубин, — пошутил демон.

Мост стал снижаться, и они замолчали, вглядываясь в то, что открывалось внизу. Инкуб в темноте видел, пожалуй, даже лучше, чем днём, а магистр знал на острове каждое дерево, а на реке — каждый торчащий из воды камень.

— Что это? — демон указал на высокий каменный столб посередине Неясыти.

— Никто не знает, — отмахнулся магистр. — Говорят, что это опоры древних мостов, но разве бывают такие огромные мосты?

Маг искал глазами кусты сирени у воды. Чем уж они привлекали его — он и сам не знал. Просто хотелось увидеть привычные с ранней юности зелёные ветки. Пусть, и не цветущие, но и не уронившие ещё листья. Сирень эта сохраняла ярко-зелёную листву часто до самого снега. Каждый слуга на острове знал, что кусты сирени — любимое место магистра Фабиуса, где он любит стоять, наблюдая, как стрижи носятся над Неясытью.

Кустов Фабиус, однако, не узрел, как ни вглядывался вниз. Маг даже приостановился. Получалось, что на месте кустов пышно разрослись поздние хризантемы? Неужели Дамиен велел выкорчевать кусты и посадить эту дрянь? Но — зачем? Уничтожить любимое место отца? Он… так стыдится его? Не хочет даже напоминаний о нём?

Фабиус покачал головой, споря со своими же мыслями. Да, мальчик сумел подсмотреть за обрядом, что отец проводил над инкубом. Это было шесть лет назад. Дамиену едва минуло тогда десять. Он, наверное, так впечатлялся, что вообразил себе невесть что…

Да и что он мог вообразить? Опыта у ребёнка не было тогда даже в отношениях более привычных, маг понимал, что потрясти может и то, что дети наблюдают, порой, между отцом и матерью, а тут…

Борн шумно вздохнул, и маг спохватился, вспомнив, что мысли его открыты. С другой стороны — что он может сокрыть здесь от демона? Тот видел всё сам.

— Да, — сказал Фабиус вслух. — Я знаю, что виноват. Это было совсем не то, что можно показывать детям. Ты должен понять — сто пятьдесят лет у меня не было детей…

— Я? — Демон молниеносно догнал его и тоже остановился. — Я должен понять? Что именно? Как может быть оценена мной мера людской глупости?!

Он закрыл глаза, но сами веки его светились. Внутри же — бушевал огонь.

— Ты, наверное, очень хотел убить меня, когда мы встретились в доме префекта? — пробормотал маг.

— Я и его хотел убить, — выдавил инкуб сквозь зубы. — И когда я увижу его сейчас — я захочу убить его снова! Но я знаю, что внутри человеческой оболочки — мой! Мой мальчик!

Магистр тяжело вздохнул.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Но мальчик такой же твой, как и мой. Идём же!

И они молча прошли последнюю треть моста. И через балкон проникли на средний этаж колдовской башни.

Мост потух, как только Борн ступил вслед за Фабиусом в круглую комнату. Там было всё, как и до отъезда магистра. Но пахло затхлым, и серая бархатистая пыль лежала кругом.

Увидев любимое кресло, Фабиус сразу обмяк, ощутил усталость. Он открыл окно, схватился было за тряпку, приткнутую у подоконника, чтобы смахнуть пыль. (Он сам убирал здесь). Но демон, оглянувшись по сторонам, исчез, слегка насторожив магистра. Правда, тут же проявился снова и предупредил:

— Отдохни. Я свободен теперь перемещаться на острове и вне его. Я найду, чем себя развлечь, а тебе нужно выспаться — ночь на дворе.

— Но ты же…

— Не опасайся, я не трону здесь никого. И мальчика искать без тебя не буду. Судя по запаху — он на верхнем этаже башни. Пусть обвыкнется, поймёт, что мы не враги ему. В округе достаточно книг и пейзажей, чтобы мне не заскучать до утра.

— Не пытайся врать мне! — нахмурился Фабиус, подозревая, что Борн юлит.

Демон закрыл руками глаза.

— Не подозревай меня в том, чего не понимаешь, человек. Мне нужно успокоиться. Я слишком долго ждал, чтобы принять стойко всё, что увижу.

Фабиус хмыкнул и кивнул. Он тоже был не уверен, вынесет ли сейчас вид Борна кто-то из малоподготовленных к общению с ним.

— Если позволишь, я осмотрю и остров, будучи невидим для его людей… — пробормотал инкуб.

— Смотри, чего уж…

— А ты — отдыхай!

Демон огляделся, не открывая глаз. Он пытался понять: всё ли есть в комнате для того, чтобы человек был доволен и набрался сил?

Фабиус тоже огляделся и озабоченно почесал бороду: он сразу хотел и пить, и убрать из себя отработавшую воду. Отлить можно прямо с балкона, а вот где раздобыть вина или хотя бы горячего травяного чая… Слуг он радовать своим появлением пока не хотел. Какой отдых, если о прибытии хозяина узнают слуги? Суета одна…

Борн хмыкнул, и перед креслом мага появился маленький столик, сервированный большим глиняным чайником и двумя белыми обливными чашками.

Маг взял одну. Чашка оказалась из фаянса, очень приличной работы, но не новая. Похоже, демон спёр её вместе с чаем прямо из дома купца или цехового мастера в соседнем Лимсе.

— Выпей и ложись, — сказал инкуб. — Я предвижу, что завтра нас ждёт много забот.

Маг задумчиво кивнул. Проведя Борна на остров, он «пустил козла в огород», но мог ли он выбирать? Ведь если они и сумеют сделать что-то для мальчиков, то только вдвоём. Борн силён, но Фабиус и в самом деле лучше понимает человеческую природу. Всё-таки он наблюдает людей 166 лет.

Маг налил было чаю в две чашки, но инкуб испарился с некоторой вспышкой, говорящей о раздражении его нервов, и человеку пришлось выпить обе. Потом он достал из стенного шкафа соломенный тюфяк, что не раз выручал его, когда бдение в башне затягивалось, улёгся не раздеваясь, накрылся плащом и провалился в сон.

***

Примерно в это же время в Аду укладывался в тёплую лаву старый Пакрополюс. Он уже не мог спать на горячих камнях, как принято у демонов, да и не спать, что принято ещё больше, тоже уже не мог. Его «древние кости» требовали прогрева. И Пакрополюс погружался в лаву на многие часы, а после будил себя горячей чашечкой яда. И вот тогда он мог казаться бодрым и суетливым, как какой-нибудь двухтысячелетний.

Да, демоны бессмертны. Но и они — изнашиваются.

Не от тела это идёт, нет. Сама природа их ветшает, если внутри не горит и не брызжет желаниями неуёмное средоточие. Если нет планов на тысячелетия, задумок и игр, интриг и обманов, бессмертный сам не замечает, как становится брюзглив, неповоротлив. Кожа его постепенно теряет тургор, глаза тускнеют, волосы покрываются белым налётом. Это и есть здешняя седина.

И вот, глядишь, иному едва миновало пять тысячелетий, а он готов уже рассыпаться в прах. Не смерть караулит его, но бесцельность, не умирает он, а ветшает и выгорает, но, впрочем, какая разница?

Пакрополюс и сам не понимал, что история с похищением Алекто постепенно возвращала его к жизни. Ветшал-то он безболезненно, тихо, а бодрость приходила теперь с болями в костях и в голове. Такова была плата за возвращение в шумный и страстный поток бытия.

Сейчас он был утомлён, но и удовлетворён расследованием.

Анчутуса доставили в темницу, бес не сознался пока, но был так дрожащ и пришиблен, что понятно было — до объявления вины остались считанные дни, а, может, и часы. И тогда живая книга адских Договоров снова откроется и зачитает запись о соблюдении законов Ада. И равновесие, закачавшееся в эти дни, снова станет незыблемым. И будет избран новый правитель Верхнего Ада. А что если?..

Тут Пакрополюса бросило в дрожь не хуже мелкого беса. Ведь это он, старый заслуженный демон, послужил орудием исполнения Договора! А что если именно его и выберет правителем конклав?

Но ведь он так немощен? Хотя и мудр — тоже! А на диете из лучших душ он смог бы…

Но тут раздался наглый и резкий стук в самые чувствительные глубины мечтаний Пакрополюса.

«Прочь!» — взревел он мысленно.

Однако, вопреки его желанию, перед глазами вспыхнул белый прямоугольник: карта выгоды, уступленная чертям! Он обязан был впустить посетителей! Иначе и быть не могло: карта горела перед его глазами, и черти желали потратить её!

Старый демон, кряхтя, выбрался из лавы, отряхнулся, чтобы принять незваных гостей.

Их было двое: вертлявые, кудрявые с маленькими рожками.

— Чего явились? — максимально недоброжелательно осведомился Пакрополюс.

Одну карту выгоды черти уже потратили. Может, забудутся, начнут его улещать и потратят ещё?

Но сущие только захихикали наперебой. Были они как братья-близнецы, и демон совершенно не мог вспомнить, те ли это черти, что чинили магическое зеркало? Впрочем, все черти демонам обычно кажутся на одно лицо.

— Ты должен уступить нам победу! Мы желаем, чтобы это мы разоблачили похитителя Анчутуса! — начал, повизгивая, чёрт, что стоял справа.

— Это наша победа! — поддакнул левый. — У нас есть пять твоих карт, и мы меняем победу на одну из них!

— Победа не может стоить так дёшево! — взвыл разозлённый Пакрополюс.

— Победа — это выгода, — начал правый чёрт.

— Выгода — одна! И победа — одна! — поддакнул левый.

— А ну, прочь! Вы мешаете мне спать! — взревел Пакрополюс.

Если бы черти не сгинули, им пришлось бы потратить ещё одну карту. Таковы эти карты выгоды — что разбудить старого беса, что заставить его пойти на попятную, что помешать ему стать правителем Первого круга Ада — для них было вполне равновесно.

И черти сгинули, ибо жадны почти, как люди. А Пакрополюс прямо-таки ощутил между ушами тяжесть короны.

Раз черти скачут — значит, шансы его — совсем не призрачны! Неужели не зря шутила матушка, будто достав маленького сына из лавы, нашла золотой самородок у него во рту?