Маг с привидениями

Глава 15

Xимена и Рамон проснулись с рассветом и вышли с постоялого двора рано, но на полях уже работали крестьяне. Супруги оставили позади деревню и шагали по дороге, весело переговариваясь. Утро выдалось чудесное, и Химене с Рамоном казалось, что они буквально сливаются с природой.

Но сразу за деревней дорога пересекалась с небольшой речушкой. Через реку вел брод, где глубина воды едва достигала двух футов, и были положены камни для удобства перехода. Именно здесь и собрались сейчас деревенские женщины, чтобы заняться стиркой. Они болтали без умолку, намыливая белье и раскладывая его по камням для стирки.

— День стирки! Какая удача! — вскричала Химена.

Рамон нахмурился:

— Удача? Но для чего?

— Для того, чтобы посплетничать! Быстрее, Рамон, снимай рубаху!

— Слушаюсь и повинуюсь, любовь моя, — вздохнул Рамон и, стащив с себя рубаху, облачился в куртку и отошел к деревьям.

— Думаю, будет лучше, если меня никто не заметит.

— Ты очень догадлив. — Химена встала на цыпочки и чмокнула мужа в щеку, после чего развернулась и, негромко напевая, направилась к реке, а Рамон ушел подальше в глубь прибрежной рощицы, где уселся и стал наблюдать.

Но как только Химена подошла к броду, женщины сразу умолкли и уставились на нее.

— Доброе утро, — радостно поприветствовала их Химена. — Какая удача! А я гадала — как же мне выстирать рубаху мужа Ведь мы весь день провели в дороге.

— Вы странники? — с интересом посмотрела на Химену юная девушка.

— Помолчи, Мэгги, — прикрикнула на нее женщина постарше.

Девушка покраснела и отвернулась, а женщина постарше, слегка сдвинув брови, обратилась к Химене:

— По выговору — ты из Меровенса будешь.

— Из Меровенса, верно, — отозвалась Химена, опустилась на колени и сняла с плеча мешок. — Мы там три года прожили. А родом мы издалека, с запада.

— Из Ибирии? — широко раскрыла глаза Мэгги.

— Язык Ибирии родной для меня, — уклончиво отвечала Химена.

— Да, долгий путь проделали эти люди, Джуди, — проговорила другая женщина и покачала головой.

— Очень долгий, — кивнула Химена, намочила рубаху в реке и принялась ее намыливать.

— Что же вас завело в такую даль? — спросила еще одна женщина.

— Да в такие неспокойные времена, — добавила Джуди.

— Да уж, неспокойные! — возмущенно воскликнула Химена. — Бедняжка королева заперта в замке! Но когда отец моего мужа был молодым, он служил лакеем в замке отца Петрониллы, прежнего принца Пикты, и он бы ни за что не простил Рамону, если бы тот не отправился на помощь королеве.

— Что скажешь, Элис? Мысль благородная, — заметила Джуди.

— Что да, то да, — кивнула Элис. — Да только глупая. Слишком поздно муж этой женщины явился, чтобы наниматься в войско королевы.

— А тебя он зачем взял с собой в такое опасное странствие? — спросила старушка и нахмурилась.

Химена лучисто улыбнулась ей.

— Так ведь не отпустила бы я его одного! — И она принялась еще усерднее намыливать рубаху. — Да и потом — сын наш вырос уже, так что мне дома-то сидеть?

— Да молодая ты еще, чтобы у тебя взрослый сын был! — воскликнула пятая женщина. Химена подмигнула ей:

— Умываться надо почаще да от солнца прятаться.

— Только один сын у тебя? — с оттенком сочувствия поинтересовалась старуха.

— Да, единственный ребенок, — вздохнула Химена. — Хотелось еще детей, но Бог не дал. Зато уж как я Ему благодарна за то, что он подарил мне моего Мэтью!

— Воистину, каждое дитя — это благословение Господне, — кивнула старуха и гордо призналась:

— А у меня пятеро!

— И муж твой пока жив, Джейн, — добавила Элис. — За такое мы все должны благодарить Бога, тем более что по нашим краям снова прокатилась война.

— Слыхала я, будто бы ваша королева виновата в этой войне, — вставила Химена, — да только не поверила я в это.

— И правильно сделала, что не поверила! — возмущенно вскричала Джейн. — Разве королева Петронилла меняла полюбовников, как перчатки? Разве она хотела лишить наследства своего среднего сына?

— Вот-вот! Пикта — ее наследное княжество, — поддержала товарку Джуди. — По какому праву король отдал эти земли младшему?

— Верно говоришь, — согласилась Джейн. — И всякая женщина была бы права, стараясь защитить свое чадо!

— Да, и была бы права, желая наказать мужа-бабника, — проворчала Элис.

Мэгги только слушала, широко раскрыв глаза, и молчала. Химена была готова поклясться, что слышит мысли девушки, пересматривавшей свое отношение к супружеской жизни.

— Но разве Петронилла так уж и не подливала масла в огонь? — возразила Химена. — Я слыхала, что она ой как остра на язык.

На самом-то деле Химена своими ушами слышала уйму колкостей и острот, срывавшихся с языка Петрониллы, но упоминать об этом по понятным соображениям не стала.

— А какой же ей еще быть, ежели король ее под каблук пытался подмять! — строптиво поджав губы, проговорила старуха.

— Мы, женщины, несчастные, обездоленные создания и должны как-то выкручиваться, чтобы уцелеть, — вздохнула Джуди.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянула Химена. — А вот еще я слыхала, будто бы сыновья королевы вовсе не были такого уж благородного поведения, за исключением среднего, Бриона.

— Что верно, то верно, — кивнула Элис. — Брион был ее любимчиком, она этого ни от кого не скрывала, а на Гагериса да на Джона и смотреть не желала.

— И кто же ее будет за то винить, — снова вступила в разговор Джуди, — когда старший таким хамом вырос, а младший — уродом?

— Быть может, они бы такими не выросли, если бы она уделяла им побольше любви? — предположила старуха.

— Да еще удивительно, что она Бриону столько любви подарила, — возразила Джуди. — Ведь муженек ейный только и делал, что таскал ее повсюду за собой по всему королевству, а то и в Пикту и Дейнтенир! Что она еще могла? Только одного ребенка и брала с собой.

— Верно, остальным дома было спокойнее, в замке Данлимон, — подтвердила Элис.

Мэгги, по-прежнему слушавшая разговор старших с распахнутыми глазами, зябко поежилась.

— По стольку времени не видеться с детишками!

— У них няньки были самые наилучшие, — успокоила ее Джуди.

— И все ж таки могла бы детишек по очереди с собой в дорогу брать, — строптиво поджав губы, вставила старуха. — И в целительстве она искушена, так что должна знать, что сердечные обиды — это раны, которые долго не заживают.

— Она мудрая женщина и умеет исцелять, но не колдунья же она, — с упреком проговорила Элис.

— Ну, так разве такая искусная в целительстве женщина не могла исцелить сердца своих сыновей? — хмыкнула старуха.

— Умения разные бывают, — возразила Химена. — Если кто-то умеет исцелять с помощью трав, это вовсе не значит, что ему подвластно целительство невидимых глазу ран.

— Это ты верно сказала, — подтвердила старуха. — И все же про королеву нашу поговаривают, что ей многое подвластно. Она вроде бы и с эльфами в дружбе, и духов якобы вызывать умеет. Так что уж могла, поди, с сыновними душами-то поколдовать, покуда они еще не покинули их тела.

— А может, чтоб покинули? — мрачно проговорила Джуди. Женщины умолкли, старуха устремила на Джуди пытливый взор.

— Это какие же слухи ты знаешь, каких мы не слыхивали?

Джуди огляделась по сторонам — словно бы для того чтобы убедиться, что никакие духи не подслушивают их разговор — и прошептала:

— Я вчера была у одной знахарки, чтобы взять у нее снадобье от боли при месячных. А она мне и говорит, что принц Брион, дескать, был не совсем мертвый, когда лорд маршал наш его оставил под охраной воинов на поле боя. И еще сказала она, что выкрали его люди королевы Петрониллы и будто бы, когда бой окончился, она раздула тлеющую в нем искорку жизни в жаркое пламя.

— Не хочешь же ты сказать, что она настолько искусна в целительстве, что способна мертвого воскресить! — шепотом воскликнула Химена.

— Она же сказала: принц не совсем мертвый был, — прошипела старуха.

— Вот-вот, не совсем, — кивнула Джуди. — А не то бы королеве нипочем его не оживить. А тело его она, как знахарка сказала, тайком отправила в Гластонберийский собор, и там он теперь спит крепким сном и будет спать, пока не явится могущественный чародей и не оживит его до конца.

Через полчаса после этого разговора Химена шагала рядом с Рамоном по дороге к другой деревушке и пересказывала ему последние сплетни. На Рамона они произвели сильное впечатление. В конце концов он резюмировал его фразой:

— Вот так рождаются легенды.

— И обрастают подробностями, — согласилась Химена, — по мере передачи из уст в уста.

Рамон покачал головой и улыбнулся:

— Не пройдет много времени, и мы услышим сказку про спящего Бриона, пробудить которого может только поцелуй возлюбленной.

— Можно не сомневаться, — кивнула Химена, — что так и будет, если слухи будут и впредь распространяться таким образом.

Мэт так и не понял, где бохан прятал одежду. Он только на пару мгновений отвернулся, заслушавшись пением соловья, а когда обернулся, то увидел Бохи, переодетого в крестьянское платье. Мэт удивленно заморгал, но спрашивать ни о чем не стал.

Сова заухала почти над самой головой Мэта, и он втянул голову в плечи от неожиданности, а когда задрал голову, не увидел в небе никакой птицы. Мэт поежился и пошел дальше, стараясь держаться поближе к Бохи. Похоже, тот не был единственным духом, бродившим по лесу этой ночью.

Через некоторое время Мэт догадался, что, углубляясь в лес, они приближаются к древней, первобытной чащобе, где стояли тысячелетние дубы, исправно снабжавшие омелой самых настоящих друидов. Мэта снова пробрала дрожь, и он пошел дальше, стараясь не отставать от бохана. Как он жалел о том, что у него нет с собой огнива. Кто его знает, этого бохана... А вдруг у него такое извращенное чувство юмора, что он способен исчезнуть и бросить Мэта одного в полночном лесу?

К счастью, на уме у Бохана, похоже, была шутка более изощренная. Молча шагая вперед, он в конце концов вывел Мэта на обширную поляну, над дальним краем которой парил призрак, окруженный блуждающими огоньками. На миг суеверные страхи предков возобладали в душе Мэта над здоровым скептицизмом двадцатого века, но затем скепсис все же пришел ему на выручку и заставил приглядеться к страшному зрелищу повнимательнее. Блуждающими огоньками при ближайшем рассмотрении оказались самые обыкновенные светлячки, а «призраком» — все тот же псевдодруид в белом балахоне, подсвеченный луной и взобравшийся на какое-то возвышение, столь же темное, сколь и возвышавшийся за спиной «друида» дуб. Мэт в восторге смотрел на дерево. Оно действительно производило потрясающее впечатление. Ширина ствола была никак не менее пяти футов, а ветви, нависая, закрывали чуть ли не половину поляны.

Мэт окинул взглядом остальную часть поляны, обратил внимание на то, что и там тоже вертелись светлячки. А через пару мгновений, к ужасу своему, Мэт различил в темноте лица. Десятки лиц, принадлежавших людям в темной одежде. Не менее четверти населения деревни собралось здесь.

— Приятная картина, а? — полюбопытствовал Бохи, ехидно ухмыляясь.

— Для кого приятная? — пожал плечами Мэт. — Для Беленоса?

— Вот так и зовут того смертного, который придумал это представление в честь древней веры?

— Не знаю, — мотнул головой Мэт и более внимательно посмотрел на бохана. — А ты бы его как назвал?

— Ну, к примеру — «ваше величество», — предложил бохан.

Мэт вытаращил глаза, но тут же покачал головой.

— Сильно сомневаюсь, — сказал он.

Но на самом деле, если задуматься, доля здравого смысла в таком предположении наличествовала. Церковь всегда была единственным могущественным препятствием на пути королевской власти к абсолютной тирании. Она являлась противодействующей силой, удерживающей монархов от деспотизма. Ну и как же, спрашивается, легче всего было убрать с дороги это препятствие? Естественно — заменить государственную религию религией собственной, беспрекословно тебе повинующейся.

Безусловно, здесь нужно было учитывать то, что как только псевдодруиды получат статус государственной религии, они пожелают сами урвать побольше власти, чтобы в дальнейшем противостоять королю. Не исключалось даже и то, что они могут попытаться управлять им. Но это, по трезвом размышлении, выглядело уж больно далеко идущей стратегией.

Друид вскинул руки и возопил:

— О люди Беленоса! Так я обращаюсь к вам, ибо вы воистину люди Беленоса, как и ваши отцы, деды, прадеды и прапрадеды!

Люди зашептались, но вскоре умолкли и снова стали слушать «друида». Наверное, решили, что они и вправду — люди Беленоса.

— Люди Беленоса! Давным-давно никто в этой деревне не поклонялся богам древности так, как следует им поклоняться! Я стану возносить молитвы богам древности, а вы просто стойте и слушайте.

— Все, стало быть, будут притворяться, — пробормотал Мэт, обратившись к бохану, уверенный в том, что тот стоит рядом. Ответа не последовало. Мэт повернул голову и обнаружил, что Бохи исчез. По спине у Мэта побежали мурашки. Какую же проказу бохан задумал на этот раз?

— Известна ли вам эта песня? — вопросил «друид» и запел:

Люди переглянулись, кивнули. Некоторые стали подпевать «друиду».

— А, вы знаете эту песню! — вскричал Баналикс. — Так пойте же со мной!

Второй куплет и припев прозвучали в хоровом исполнении.

— Это песня о богах древности! — возопил «друид», и люди стали обмениваться удивленными восклицаниями.

Мэт же был не на шутку удивлен безудержным нахальством и враньем «друида». Дело в том, что «Громче, кукушка, пой!» приобрела популярность всего-то лет сто назад и известна была друидам не больше, чем готические соборы.

Дав людям несколько минут на разговоры, Бараликс выкрикнул:

— Да-да, это песня о богах древности, песня майского дня — священного праздника! И ваши христианские священники только потому позволяют вам петь ее, что в ней не упоминается ни одно из имен древних богов! Споем же ее от начала до конца!

Баналикс снова завел «Кукушку», и на сей раз песня прозвучала гораздо более выразительно и ритмично. То ли сам Баналикс был таким умелым аранжировщиком, то ли перенял эту версию песни у кого-то, но Мэт мог поклясться, что в оригинале и в помине не было такого драйва.

Когда песня была допета, «друид» крикнул:

— Беленос!

Люди сразу умолкли.

— Ну, ну же! — поторопил их Баналикс. — Если вы не верите в богов древности — ну, значит, будете просто произносить их имена, которые для вас ничего не значат! Просто произносите их имена следом за мной! Беленос!

— Беленос! — отважились пробормотать некоторые.

— Можно и погромче! — решил воодушевить народ Баналикс. — Беленос!!!

— Беленос! — более дружно отозвались люди.

— Не слышу вас! — вскричал Баналикс. — Дружнее, громче! БЕЛЕНОС!

— БЕЛЕНОС! — громче отозвались жители деревни.

— Хорошо, хорошо! А теперь посмотрим, сумеете ли вы столь же громко прокричать имена других богов! ТУТАТИС!

— ТУТАТИС! — отозвались крестьяне. Баналикс вытащил из складок балахона деревянную фляжку.

— Вот священный медовый эликсир, напиток богов! Испейте его, дабы возвыситься духом!

Он бросил фляжку тем, кто стоял ближе. Один из мужчин поймал ее, вынул пробку, подозрительно понюхал, затем пригубил, а потом сделал глоток побольше. Его сосед принял у него фляжку и выпил еще больше.

— А вот и еще, и еще! — Баналикс принялся вынимать из складок балахона одну фляжку за другой и бросать их людям. — Пейте, передавайте друг другу и воспевайте богов.

— ЛУГ! — прокричал Баналикс.

— ЛУГ! — ответил ему хор.

— МОРРИГАН!

— МОРРИГАН!

Люди пили из деревянных фляжек «эликсир богов» и выкрикивали следом за Баналиксом имена богов. Мэт затесался в толпу и разглядел, что Баналикс бросает людям бутылочку за бутылочкой и запас их все не иссякает. Только теперь он уже не вытаскивал их из складок балахона. Фляжки были сложены горкой в темноте, оттуда их теперь и брал «друид». Кто-то передал одну из фляжек Мэту, и тот, прежде чем передать другому, вылил на язык каплю жидкости. Жидкость оказалась сладкой на вкус, даже приторно-сладкой. Баналикс не обманул — и в самом деле мед в напитке присутствовал. Похоже, зелье было изготовлено из перебродившего меда, но сладость тут же сменилась послевкусием, от которого сначала обожгло пищевод и затем — и желудок. Да, видимо, на каком-то этапе своего изготовления это пойло и было медовым вином, но затем подверглось увариванию и перегонке, в результате чего и превратилось в напиток гораздо более высокой крепости — нечто типа медового бренди. Мэт гадал, кто же здесь мог изобрести перегонный куб. Одно он знал точно — кто бы его ни изобрел, то были не настоящие друиды.

Баналикс продолжал управлять хором. Теперь он добился того, что люди слаженно произносили вслед за ним имена друидских божеств, но не выкрикивали, а выговаривали лишь немного громче обычного. Имена звучали с необычайным, жестким драйвом, и Мэт догадался, чего добивался Баналикс. Весь ритуал был предназначен для того, чтобы люди перестали мыслить по отдельности, чтобы их мышление стало мышлением толпы. Теперь им было намного труднее отличить добро от зла.

— Боги даровали вам свою кровь! — выкрикнул Баналикс. — Они даровали вам ее в тех сосудах, что вы держали в руках, и кровь богов была сладка! Смотрите же! А теперь я отдам свою кровь богам!

Он извлек откуда-то кинжал с клинком, выкованным в форме змеи, и уколол его кончиком палец, после чего сжал палец другой рукой, и его кровь закапала на траву.

— Те из вас, кто желает отплатить за то, что испил, поступайте так же! — крикнул Баналикс. — Выйдите вперед — те, кто достаточно смел для того, чтобы отдать свою кровь богам! Выйдите, чтобы все вас увидели и почитали вас!

Тут Баналикс, на взгляд Мэта, явно завысил планку. Мэт был уверен в том, что на такое бы сейчас вряд ли кто решился, но тут он вспомнил про выпитое зелье. С десяток мужчин шагнули к Баналиксу, прокололи себе пальцы и пролили кровь на траву.

— Священное излияние крови свершилось! — возопил Баналикс. — Кто еще желает поступить так же, как поступили они?

Вперед вышли еще десятеро человек, и среди них были не только мужчины, но и три девушки с вытаращенными от волнения глазами. Девушки были достаточно взрослыми для того, чтобы их охватило стадное чувство, но жизненного опыта им явно не хватило для того, чтобы вообще воздержаться от этой чудовищной церемонии. Сверкнули при свете луны лезвия ножей, пролилась на зеленую траву кровь.

— Почтим их деяние! — заорал Баналикс, воздев руки к небесам. — Славьтесь, благодарные! Славьтесь, совершившие воздаяние богам за всех нас! Славьтесь, славьтесь!

— СЛАВЬТЕСЬ! — взревела толпа. — СЛАВЬТЕСЬ!

Для Мэта никогда не было тайной то, что есть люди, которые на все готовы ради проявления внимания к их персоне. Баналикс дал возможность людям подобного склада вполне насладиться таким вниманием. Еще с десяток жителей деревни вышли вперед и обнажили ножи, а Баналикс не унимался.

— А теперь танцуйте! — распорядился он. — Танцуйте, ибо танцами можно ублажить богов древности! Танцуйте вот так! — Он заломил руки и, прищелкивая пальцами, принялся переставлять ноги крест-накрест вперед. Затем остановился и проделал те же самые «па» в обратном порядке. — Видите, как просто? Но этим вы ублажите богов!

Мэт был вынужден признать, что весь ритуал сработан что надо; тот, кто его срежиссировал, потрудился с тщанием человека, создающего рекламный ролик. Демонстрировались исключительно приятные аспекты древней религии, а неприятные замалчивались, так как могли этим людям прийтись не по вкусу. Ну, не то чтобы все неприятные моменты обходились стороной — была пролита кровь, но это было не так уж больно и ни у кого не вызвало особых возражений. На самом деле при кровопролитии произошло даже нечто вроде своеобразного соревнования за почет и восхваление. Но шаг за шагом Баналикс уводил свою аудиторию все дальше и дальше от здравого смысла и независимости мышления — и все ближе к стадному чувству. Как далеко намеревался он завести их нынче ночью? Хоровое пение, затем индивидуальное кровопролитие, теперь общий танец, во время которого все двигались, как один.

Баналикс спрыгнул с возвышения, которое оказалось всего-навсего широченным пнем, и поспешил в гущу толпы.

— Встаньте кругом! Да-да, кругом, ибо круг есть знак целого, как и знак пустоты, знак целостности и опустошения, знак всего и ничего!

Изумленно и смущенно бормоча, люди образовали круг.

— Музыка! — вскричал Баналикс. В середину круга вышел волынщик, вооруженный набором небольших танцевальных волынок, и заиграл.

— Как интересно — и волынщик под рукой оказался, — пробормотал Мэт. — Ни дать ни взять — рояль в кустах.

Но тут он вспомнил об исчезновении бохана, и ему стало не по себе. В конце концов, кто еще знал, что он здесь, не говоря уже о том — где? Мэт, стараясь двигаться как можно бесшумнее, пошел по опушке, но при этом он ни на минуту не задумался о том, что сумеет провести Бохи.

— Танцуйте же! — призывал людей «друид». — Танцуйте во славу Тутатиса!

Мысль о том, что танец может быть исполнен во славу божества, показалась людям странной, но с другой стороны, весь ритуал был настолько незнакомым для них и настолько непохожим на их представление о том, как должна выглядеть религиозная церемония, что они все же стали выполнять движения, которые показал им Баналикс, стараясь попадать в такт с неторопливым пением волынки.

— Двигайтесь в танце по кругу! — возопил «друид» и пальцем обозначил направление движения. — С запада на восток, чтобы вернуться к тем дням, когда миром правили боги древности!

Люди, ритмично покачиваясь, тронулись с места и пошли против солнца. Мэт знал, что такое направление движения связано с черной магией. Фляжки с зельем тоже двигались по кругу против солнца, переходя из рук в руки. Волынка играла все быстрее, быстрее двигался и хоровод. Друид танцевал вместе со всеми остальными, улыбаясь и довольно кивая. Но вот от дал волынщику знак, и музыка умолкла. Хоровод застыл в неподвижности, люди принялись удивленно переговариваться.

Друид поднял руки:

— О люди Тутатиса! Пусть все ваши заботы не омрачат света жизни, что разгорелся внутри вас! Пойте и пляшите, обнимайтесь и целуйтесь! Знайте, что жизнь — это радость!

По кругу пробежал шепоток недоверия и озабоченности.

— Знаю, знаю, вы боитесь того, что от ваших телесных радостей могут народиться дети и вы будете осрамлены! — крикнул «друид». — Но для богов древности ни один из детей, родившихся на свет, не может быть срамом! Чем больше станет людей на свете, тем больше людей будет почитать богов древности! Пойте, пейте, танцуйте, любите друг друга, ибо это радует Тутатиса, радует Беленоса, радует всех кельтских богов!

Ответом на этот призыв был хор изумленных восклицаний. Друид дал знак волынщику, и тот снова заиграл. Люди взялись за руки и вновь принялись танцевать — все быстрее и быстрее, все развязнее и развязнее. Мужчины стали бросать на женщин похотливые взгляды, женщины краснели и опускали глаза, а когда поднимали вновь, глаза их были широко открыты. Другие женщины строили мужчинам глазки, глядели на них зазывно, кокетливо, а мужчины усмехались и теснее прижимали женщин к себе в танце. Хоровод распался на круги поменьше, и вскоре тут и там уже можно было заметить парочки, танцующие отдельно. Движения партнеров становились все более и более эротичными. Не прошло много времени, как одна за другой пары стали исчезать среди деревьев.

Мэт понял, что этому культу суждена популярность. Только дай людям то, чего им хочется — ощущение принадлежности к некоей группировке в сочетании с возможностью веселиться на полную катушку и предаваться свободной любви, — и они толпами хлынут под знамена новой веры. А вот как девять месяцев спустя себя будут чувствовать после радостей свободной любви женщины — это уже совсем другой вопрос. Кроме того, у Мэта имелись сильнейшие подозрения на тот счет, что там, где уже пролилась человеческая кровь — пусть она пролилась добровольно, — непременно зайдет речь о необходимости человеческих жертв, и уж тем, кому суждено будет превратиться в жертвы, вряд ли этого так сильно захочется.

Он не мог допустить, чтобы дошло до этого. Он отошел в кусты и снял камзол. Затем сорвал лиану со ствола ближайшего дуба, всей душой надеясь, что это не ядовитый плющ. К его радости, это оказалась омела! Мэт свернул один конец ветви омелы в кольцо и надел на голову подобно венцу, остальной частью ветви опутал лицо, плечи, грудь. На его взгляд, и так получилось неплохо, но этого было мало. Он огляделся по сторонам, заметил порхающего светлячка и пошел за ним, сложив ладони ковшиком. Вскоре ему удалось поймать светлячка, и Мэт, глядя в щелочку между сложенными ладонями, тихонько пропел:

И в следующее же мгновение его руки начали светиться, свечение поднялось к плечам, распространилось по всему телу. Несколько напуганный таким мгновенным ответом на заклинание, Мэт поспешно отпустил крошечного пленника, на прощание прошептав ему вслед слова благодарности. Затем Мэт развернулся и приготовился к тому, чтобы сразиться с Баналиксом на его территории.

На самом деле Мэт действительно оказался в непосредственной близости к территории Баналикса: кружение по лесу вывело его прямо к старому дубу. Воспользовавшись стволом дуба как прикрытием, Мэт перебежал к нему, затем осторожно вышел из-за дерева и поспешил к толстенному пню. Мэт взобрался на возвышение, медленно поднял руки и тихо пробормотал:

Пробормотав этот стишок, Мэт возвысил голос и прокричал:

— ОСТАНОВИТЕСЬ!

Его голос, поддержанный десятикратным эхом, пронесся над поляной. Люди в испуге застыли на местах. Даже волынщик умолк. Баналикс обернулся и замер с вытаращенными глазами.

— Люди Морригана и Луга, остановитесь! — продолжал вещать Мэт. — Я, любящий деревья и живущий в них и подле них, приказываю вам прекратить это святотатство! Вы оскорбляете духа лесов!

Толпа сдавленно застонала. Баналикс вышел из ступора, и его физиономия перекосилась от злости.

— Оскорбляем? Мы — оскорбляем? Это ты своим вмешательством оскорбил нашу церемонию!

Мысли метались в сознании Мэта. Он пытался найти слова и в конце концов нашел их:

— Я тот, кто живет в дубах, осинах и терновнике! Я тот, кому ведома душа леса! Я тот, кто точно знает, как поклонялись богам истинные друиды. Я тот, кто ведает, в какое посмешище вы обратили их ритуал!

— Лжец! — вскричал Баналикс. На этот раз он не стал производить никаких пассов. Он открыто выхватил из рукава смоляной шарик, сорвал крышку с коробки с угольками и, поджигая шар, выкрикнул:

— Никому из смертных не ведомы церемонии поклонения богам древности! Ты лжец, но тебе не уйти от этого!

Шарик загорелся, Баналикс швырнул его в Мэта. Швырялся он метко, но Мэт уже распевал:

Шарик, остывая, сморщился и погас. Никто и не увидел, как он отскочил от груди Мэта. Толпа огласилась испуганным ропотом.

— Шарлатан! — взревел Баналикс. — А теперь отведай-ка настоящей магии! — Он начал водить руками и произносить слова на языке, смутно напоминающем гэльский. Мэт с ужасом понял, что жестами Баналикс изображает завязывание узла. Мэт вспомнил, что одной из разновидностей принесения человеческих жертв у друидов было повешение, после чего умершего бросали в топкую трясину. Не теряя времени даром, Мэт пропел:

Что-то коснулось его шеи, попробовало затянуться… и пропало.

Баналикс стоял, вытаращив глаза, и глаза его наполнялись ужасом.

— Прекрати свои трусливые нападки! — приказал ему Мэт. — Ты ничего не добьешься!

Баналикс прищурился. Он всеми силами старался скрыть охвативший его страх.

— Сам трус! Трус, трус и обманщик! Уж не знаю, какой магией ты пользуешься, противостоя моим заклинаниям, но отведай-ка вот этого!

С губ Баналикса полился поток слов, которые он сопровождал жестами, похожими на быстрые броски — попеременно то левой, то правой рукой.

Что уж такое в него швырял Баналикс, Мэт не ведал, но не имел жгучего желания выяснять. Отражать в любом случае надо было все, что бы в него ни летело:

Мэт даже не почувствовал никакого прикосновения. А остальные видели, что в Мэта летят какие-то горящие снаряды, но гаснут, не долетая, ударяясь о невидимую преграду.

Толпа в страхе зароптала и попятилась от Баналикса. Мнимый друид стоял, тяжело дыша, он не спускал глаз с Мэта. Похоже, ему наконец стало по-настоящему страшно.

Мэт решил не останавливаться на достигнутом.

— Люди Божие! Вы видели своими глазами этого самозванца! Вы видели, как он слаб и беспомощен! Берегитесь его обманов, не попадайтесь в сети его соблазнов, ибо теперь вам известно, откуда берутся его ложь и уловки! Идите отсюда скорее! Идите и впредь никогда не слушайте ни его, ни людей ему подобных!

Люди поспешили прочь. Завидев, как его покидают те, кто уже был почти целиком в его власти, Баналикс принялся вопить:

— Сам обманщик! Ты — дух леса? Так пусть лес судит тебя!

И он снова забормотал слова на странном языке и протянул руку с вытянутым указательным пальцем к дубу-великану. В следующий миг дрогнула ветвь величиной с доброе дерево и со стоном качнулась к Мэту.