Маг с привидениями

Глава 11

— Он сложил стихотворение, — пробормотал Мэт. — И оно сработало. То есть сработало колдовство. «Их несут» — вот что было главное в этом стишке. Вот его и унесло куда-то. На далекий юг или на далекий север, где одинаково холодно и много льда. Но переживать за него не стоит — вы же видели, какая у него густая шерсть...

«Уж не родичи ли они, часом, с йети?» — мелькнула мысль у Мэта.

Менестрель усмехнулся:

— Он забыл о том, что стихи творят чудеса, верно?

— Вот именно, — кивнул Мэт. — Он так старался сложить стихотворение, что напрочь отвлекся от его смысла — как, впрочем, многие поэты, произведения которых мне довелось читать.

Менестрель прищурился.

— Хорошо, что я вам не сказал, как меня зовут, — буркнул он. — А этот бохан — он вам здорово мешал.

Мэт пожал плечами:

— Зато теперь больше не мешает.

— Но ведь вы могли бы что-нибудь такое сделать, чтобы он нас побаивался и держался от нас подальше, — предложил сержант Брок. — А теперь он поколдует маленько и найдет дорогу обратно. Почему вы его не наказали более сурово?

Мэт снова пожал плечами:

— Но мне больше ничего не было нужно — я только хотел избавиться от него на эту ночь. Но еще забавнее, конечно, то, что теперь он унесен от нас далеко-далеко.

— Но ведь он натравил на нас толпу в кабачке, потому что заранее понял, что вы встанете на защиту менестреля! Неужто вы не могли проучить его более сурово, чтобы он навсегда позабыл о своих проказах?

— Нет, я не думаю, что стоило так сурово карать его, — задумчиво произнес Мэт. — Такова уж его суть. Что бы я ни предпринял, он все равно пожелал бы мне отомстить.

Мэт устремил взгляд на менестреля, ожидая от него, как от знатока местного фольклора, поддержки.

Менестрель кивнул.

— Нам от него и так достается, пока он просто проказничает, — сказал Мэт. — Можете себе представить, что он способен вытворить, если решит всерьез ополчиться против меня?

Сержант Брок поежился, а сэр Оризан пылко проговорил:

— В вашем милосердии было не только благородство, но и мудрость!

— Благодарю, — улыбнулся Мэт. — Но нам ли с вами не знать, что рыцарство в итоге дарует мудрость.

Сэр Оризан изумился:

— Вот не знал, что вы не только маг, но еще и рыцарь!

— О да, в свое время меня посвятили в рыцари, — ответил Мэт, но решил, что в подробности пускаться не стоит. — Правда, на первый взгляд рыцарские деяния порой выглядят смешно, по-дурацки — ну, взять, к примеру, хотя бы решение сохранить жизнь врагу.

— Да, можно подумать, что это глупо, — согласился сэр Оризан. — Но если милосердием ты обратишь этого врага в друга, мудрее деяния просто не придумать.

Менестрель вытаращил глаза.

— Только не говорите, что вы решили обратить бохана в своего союзника!

— Почему бы и нет? — пожал плечами Мэт. — Он все равно меня в покое не оставит. Через какое-то время он найдет способ вернуться назад, так что будем надеяться, что мне удастся придумать, как обратить его проказы нам во благо. В конце концов, боханы не всегда так уж ужасны, правда?

— Ну, в общем, в сказках говорится, что порой они выручали своих хозяев из беды, — сказал менестрель, но добавил: — И все же сказать трудно. Они совершенно непредсказуемые создания.

Принц Джон играл в шахматы сам с собой, и притом весьма своеобразно: первым же ходом он выдвинул все пешки на середину доски, после чего ладьи, кони, слоны и ферзи приступили к полному уничтожению пешек. Но даже при том, что на месте пешек он не без удовольствия представлял своих братцев, играть ему все равно было скучно, потому что в эту игру он играл бессчетное число раз.

— Ваше высочество...

Принц оторвал взгляд от доски. Ему было безразлично, кто к нему явился — все равно это был шанс развеять скуку.

— Чего тебе, Орлин?

Оруженосец принца был бледен. Значит, принес дурные вести. Что ж, это могло оказаться еще интереснее. По крайней мере тогда Орлина можно было поколотить.

— Ваше высочество, — дрожащим голосом вымолвил юноша, — вести... из Вудстока.

Принц Джон нахмурился. До Розамунды ему в общем-то дела не было, но тем не менее он за ней волочился и порой вожделенно представлял себе, как прогонит выражение высокомерия с ее хорошенького личика, чтобы его заменил страх, страх, страх без конца. Кроме того, приданым принцессы была ее корона и ее княжество — и наоборот. Помолвка с нею укрепила бы принца Джона в притязаниях на бретанглийский престол, а он отлично понимал, что даже теперь, когда Гагерис и Брион были мертвы, ему придется изрядно поднапрячься, чтобы бретанглийские бароны смирились с его правом наследования короны.

— Ваше... высочество... — дрожащим от страха голосом промолвил Орлин.

Джон ухмыльнулся. Ему понравилось, как дрожит голос оруженосца. Все знали, как страшен во гневе его отец, вот и боялись, что так же страшен будет и он.

— Лучше бы, чтобы твои вести мня не слишком огорчили, — предупредил он оруженосца. — Говори.

— Принцесса... пропала, ваше высочество.

— Пропала? — зловеще нахмурился Джон. — Что значит «пропала»?

— Исчезла, ваше высочество. — Оруженосец Орлин тяжко вздохнул. — Король явился к ней, чтобы поведать о победе, а на ее месте обнаружил ее полуживого двойника. Деревянную статую.

Джон вздрогнул. Он представил себе, как именно его папаша намеревался «поведать Розамунде о победе», и сглотнул подступивший к горлу ком.

— А где же была настоящая принцесса?

— Нигде, — отвечал Орлин, привыкший к тому, что принц не слышит того, чего слышать не желает. Он вдохнул поглубже и повторил:

— Она попала.

— Пропала? — нахмурился Джон. — Но как? Ее дверь стерегли стражники, поместье графа обнесено стеной, а за стеной — широченный ров! Как же она могла уйти?

— Я и сам не понимаю, ваше высочество.

Только теперь до Джона наконец дошло, что его избранница (ведь он, в конце концов, намеревался на Розамунде жениться) исчезла.

— Лучше бы ты этого не говорил, презренный!

И Джон замахнулся на оруженосца. Орлин, обладавший богатым опытом взаимоотношений с принцем Джоном, точно знал, насколько далеко надо уклониться, чтобы максимально снизить силу полученного удара. Причем уклониться надо было настолько, чтобы принцу Джону не показалось, что он промахнулся. Для вящей убедительности Орлин покачнулся и упал.

— Трус и лжец! — заорал Джон. — Пропала, говоришь? Так пусть бросят за решетку тех, кто ее охранял! Как они могли не справиться с тем, что им было поручено?! — Но тут он умолк и выпучил глаза. — Колдовство! Вот в чем все дело! Она выкрадена с помощью колдовства!.. Значит, к этому приложила руку моя матушка!

— Но... Но ведь королева и сама пленена! — пылко возразил поверженный на пол Орлин. — И королева — не колдунья!

— Не колдунья? Неужто ты думаешь, что война с нею обошлась бы папаше столь дорого, если бы она не была колдуньей? Нет-нет, это мамашины происки! — Джон отвернулся и принялся потирать левой рукой сжатую в кулак правую. — Она придумала, она снова придумала, как лишить меня подарочка, как снова оставить меня с носом! Но я все равно получу то, что мне полагается! Я отомщу!

— Вашей собственной матери?

— Да нет же! — Джон резко обернулся и оскалился. — Зачем же рисковать и терять любовь дражайшей матушки? Я не такой дурак. Нет... Я отомщу тем, что найду принцессу.

Орлин отлично знал, что любовь матери Джон утратил давным-давно, однако ему хватило ума не упомянуть об этом.

Рамон и Химена, переодетые крестьянами, шли по дороге. Рамон опирался на рябиновый посох, который мог помочь ему точно нацелить любое заклинание, сыграв роль винтовки с оптическим прицелом. Волшебная палочка Химены — прут орешника — была спрятана в складках пышной юбки. Ни Рамон, ни Химена не имели особых намерений прибегать к волшебству посредством использования этих орудий. Они давно установили, что транслируемые заклинания срабатывали куда вернее фокусированных, хотя и менее интенсивно. Тем не менее подстраховаться не мешало, а вооружаться мечами крестьянам было запрещено.

— Странно, — покачал головой Рамон, окинув взглядом придорожные деревья, — вот не думал, что Англия так заросла плющом.

— Да, судя по тем ботаническим справочникам, что мне довелось просматривать, плющ не должен тут расти так густо, — кивнула Химена. — И как много мха!

— Да. Я знал, что в Англии сыро, но не думал, что настолько. Посмотри, сколько омелы на ветвях деревьев! Вот так в нашем мире деревьям вредит пуэрария.

— Омела? — переспросила Химена. — Точно, омела. А я и не знала, что ты увлекался ботаникой, Рамон.

— Я ею никогда не увлекался, — лукаво сверкнул глазами Рамон. — Но есть одно растение, которое я узнаю с первого взгляда, — это омела.

Химена покраснела и отвернулась, но подала мужу руку. Вернувшись к нему взглядом, она предпочла сменить тему разговора:

— Ой, сколько же их...

— Ты про воронов? — нахмурился Рамон. — Да, я тоже заметил. Я думал, что вороны большей частью гнездятся на полуразрушенных башнях, а здесь их по десятку на каждом дереве!

— А ночью так страшно ухают совы, — добавила Химена. — Готова поклясться, кто-то хочет, чтобы мы с тобой по ночам не смыкали глаз.

— Лучше не клянись, — поспешно одернул жену Рамон. — Кто знает, что тут может произойти от таких слов.

— Да, верно, — смутилась Химена. — Ой, смотри. Развилка. А дальше — деревушка! Как славно, что можно будет перекусить чем-то другим, а не солониной с сухарями.

Но как только они приблизились к деревне, позади послышался окрик:

— Посторонись! Дорогу!

Рамон и Химена уже достаточно долго прожили в средневековой Европе, чтобы понимать, что означает такой окрик. Они поспешили к обочине, и мимо них с довольной ухмылкой проскакал рыцарь, следом за которым топали по дороге двенадцать вооруженных воинов. Некоторые из них бросили оценивающие взгляды на Химену, но затем — видимо, решив, что она для них слишком стара — отвернулись.

— Можешь успокоиться, Рамон, — шепнула мужу Химена. — Похоже, они решили, что я им в матери гожусь.

— Ты так думаешь? — поджал губы Рамон и посмотрел на жену. — А для меня тебе всегда девятнадцать.

Химена кокетливо улыбнулась ему, но тут же обрела серьезность.

— Пойдем скорее, Рамон. Не понравилась мне эта процессия.

Рыцарь остановил коня возле постоялого двора и крикнул:

— Сказочная победа! Великое торжество! Я стоял рядом с принцем Джоном, когда он заколол графа Гальтейна! Я дрался рядом с ним, а он сражался с яростью безумца! Наш король — по-прежнему король, и он заточил королеву в далеком замке за измену стране! Бретанглия вновь едина!

— Верится с трудом... — прошептал Рамон, окинув взглядом жителей деревни, окруживших рыцаря и пехотинцев. Мужчины встретили вести радостными криками, а девушки отвернулись, но убежать не решились.

Оценивающе осмотрев женскую половину населения деревни, рыцарь заметил среди девушек одну, прекрасные формы которой были видны даже под мешковатым платьем. Он наклонился, схватил девушку за плечо и развернул к себе:

— Эй, красотка! Дай-ка я на тебя полюбуюсь!

Девушка попыталась вывернуться, но рыцарь приподнял ее подбородок и держал ее крепко. Он облизнулся и кивнул:

— Недурна, совсем недурна. — Он схватил девушку за руку и швырнул к одному из своих воинов. — Эй, сержант! Отведи ее в мою комнату! А ты, хозяин, приготовь для меня лучшую комнату, да поживее!

Но девушке удалось вырваться, и она спряталась за широкой спиной хозяина постоялого двора.

— Отец, нет! Спрячь меня!

— О, так это твоя дочка, вот как? — Рыцарь усмехнулся, довольный тем, что может убить двух зайцев одним выстрелом. — Ну так ведь для тебя большая честь — отдать ее рыцарю.

— Нет, сэр! — вскричал хозяин. — Она невинна!

— В ее-то годы? — усомнился рыцарь. — Либо она переспит со мной, либо со всей дюжиной солдат. Выбирай, хозяин!

— Ах вы, мерзавец! — воскликнула Химена и встала между рыцарем и хозяином. — Да как вы только смеете называть себя благородным рыцарем, если готовы опорочить невинную девушку?

Рамон вздрогнул от страха за жену, а хозяин постоялого двора, несказанно обрадовавшись появлению заступницы, обернулся к стоявшему рядом с ним мальчишке и шепнул:

— За братом Фомой! Беги со всех ног!

Мальчишка стрелой сорвался с места, а рыцарь побагровел и заорал на Химену:

— Да как ты смеешь обращаться в рыцарю, низкородная баба! Прочь! — И он размахнулся, чтобы дать Химене пощечину.

Но удар его пришелся по выставленному Рамоном посоху. Рыцарь взвыл, выругался и крикнул своим солдатам:

— Отлупите как следует этих оборванцев!

Химена выхватила из складок юбки волшебную палочку и быстро пропела куплет по-испански.

Солдаты гневно завопили и кинулись на Рамона, но тот принялся вертеть посохом на манер пропеллера, и первые же трое бросившихся к нему солдат были сбиты с ног и повалились на тех, что спешили за ними следом, и в итоге получилась куча-мала.

— Колдовство! — взвизгнул рыцарь и обнажил меч.

— Опрометчивость, я бы так сказал, — поправил его Рамон. — Разве вы никогда не учили своих людей тому, что не стоит недооценивать противника?

Рыцарь замер, воздев над головой меч и с подозрением глядя на Рамона.

— Говоришь ты совсем не как крестьянин.

— Для истинного рыцаря должно быть все равно, к какому сословию принадлежит человек, — тоном наставника проговорил Рамон. — Истинный рыцарь готов распространить свое благородство на всех, а девственница-крестьянка должна быть для вас столь же неприкосновенна, как благородная дама.

Гневное выражение на физиономии рыцаря сменилось опаской.

— Да кто ты такой, чтобы меня поучать! Тоже мне — учитель выискался!

— Воистину — учитель и ученый, — ответил Рамон и, наверное, сказал бы что-то еще, но тут подбежал монах в коричневой сутане, с выбритой на макушке тонзурой.

— Что вы, что вы, сэр рыцарь! — запричитал монах. — Неужто вы готовы нарушить данный вами обет благородства и лишить девушку невинности?

Рыцарь устремил на монаха ошарашенный взгляд, мстительно посмотрел на хозяина постоялого двора:

— А это не твое дело, бритоголовый!

— Мое дело — благо всех и каждого в приходе! — С этими словами монах заслонил собой Химену. Теперь рыцаря от намеченной жертвы отделяли уже четверо вставших плотной стеной людей. — А вы сейчас находитесь в моем приходе, так что ваша душа также вверена моим заботам! Вспомните о заповедях, о рыцарь! Более же всего вспомните о шестой заповеди!

— Но она не замужем, если и вправду девственна, как утверждает ее отец, — возразил рыцарь. — Это не соблазнение чужой жены.

— Да, но это было бы изнасилование, что столь же грешно, а изнасилование девственницы — и того грешнее! Господь не велел нам брать женщин силой! И если ваши деяния вводят кого-то в грех, лучше броситься в реку, привязав к шее мельничный жернов!

Рыцарь снова воздел над собою меч.

— Да кто это говорит?

— Господь наш это говорит! — Монах непоколебимо застыл на месте, не боясь меча. — Так что же, сэр рыцарь? Вы готовы погубить свою бессмертную душу ради праздного развлечения? Вы готовы обречь себя на вечные муки ради минутного вожделения?

Рыцарь заерзал в седле. Рука его, сжимавшая меч, дрогнула. Химена тем временем изобразила руками ряд замысловатых жестов и зашевелила губами, но голос ее при этом донесся из середины толпы за спиной рыцаря.

Люди завертели головами, ища ту, чей голос прозвучал столь нежно. В груди у всех поселилась невыразимая радость, и даже выражение лица рыцаря изменилось.

— Да будет так, как ты сказал, святой отец. Пусть девушка останется невинной, а тебе я благодарен за то, что ты спас мою душу! — Он обернулся к воинам и крикнул:

— В путь! Мы проведем ночь на другом постоялом дворе!

По толпе крестьян пронесся облегченный гомон, как только рыцарь и его свита тронулись в путь, а монах поманил к себе мальчишку и сказал:

— Возьми с собой двоих приятелей и бегите в деревню Ренвед кратким путем — по лесной тропинке. Передайте брату Ноллиду, чтобы он встретил и поприветствовал этих людей, как только они появятся в его приходе, а не то, боюсь, этой ночью они все же свершат бесчинство.

Мальчишка, приняв несказанно важный вид, умчался прочь, а священник обернулся к хозяину постоялого двора:

— Теперь вам нечего бояться, досточтимый Дэлрэн и девица Дарсти.

— О да, благодаря вам, святой отец! — Хозяин потряс руку монаха и обернулся к Химене и Рамону. — И вам спасибо, друзья! Вот уж не возьму в толк, какой такой магией вы удержали рыцаря, но я вам так благодарен, уж так благодарен, что и сказать нельзя!

Дарсти схватила Химену за руку и принялась осыпать ее поцелуями.

— Мы были рады помочь, — сказала хозяину Химена. — Ни одна женщина не должна становиться мишенью для грязных посягательств, и не важно — невинна она или нет!

— Верно, принуждать к любви нельзя ни одну женщину, — горячо согласился монах.

— Вы непременно должны погостить у меня нынче, — сказал хозяин. — Оставайтесь ночевать.

— А я почту за честь поухаживать за вами и поднести вам еду, — призналась Дарсти.

Химена и Рамон переглянулись, после чего Рамон обратился к хозяину:

— Мы так и так собирались у тебя остановиться, добрый хозяин, а помочь были рады.

Через несколько часов им еле удалось отделаться от не в меру услужливых хозяев и закрыться в предоставленной им для ночлега комнате. Рамон налил Химене и себе по стакану вина и заметил:

— Презабавный вышел вечер, милая.

— Это верно, — кивнула Химена. — Хорошо, что даже грубияны вроде этого рыцаря пока что уважительно относятся к священнослужителям.

— «Пока что» — очень верно сказано, — отметил Рамон. — С трудом верится, что рыцари в этой стране всегда были такими безобразниками.

— В этом мире, — уточнила Химена. — Если верить в то, что здесь, как нам говорили, Бретанглия на протяжении многих веков была богобоязненной страной.

— Это ты о прошлом говоришь, — сказал Рамон. — А король Драстэн, хотел он того или нет, выпустил на волю жестокость и принуждение в обращении с народом.

— Правильно, — кивнула Химена. — Но упадок нравов еще не зашел слишком далеко. Священники все еще могут защитить слабых и беззащитных от нападок благородных господ.

— Да, но только потому, что рыцари и их оруженосцы пока хранят достаточно уважения к духовенству и прислушиваются к словам священников. Долго ли это продлится, любовь моя?

— А как долго ждать того, что эта страна будет кишмя кишеть воронами?

— Да проснитесь же, лежебоки! — услышал Мэт во сне чей-то крик. — Почему вы тут разлеглись и храпите и не ищете моего убийцу?

Даже во сне Мэт возмутился:

— Да как вы смеете меня будить?! Как смеете вы нарушить мой сон, если я шел пешком весь день и старался добыть какие угодно сведения...

— А вы как смеете так разговаривать с принцем?

— По-моему, сословный вопрос мы уже обсудили в прошлый раз, — процедил сквозь зубы Мэт. — Или, может быть, вам неймется послушать стишок-заклинание на тему изгнания духов? Тогда я прогоню вас из своего сознания и спокойно высплюсь.

— Нет, нет! — заторопился дух принца Гагериса. — Только не это!

— Само собой, — хмыкнул Мэт. — Стоит мне вас прогнать, ваше высочество, и вы уже больше не вернетесь. Пока что я держу для вас дверь в мое сознание открытой, но только потому, что вы могли бы снабдить меня кое-какими сведениями касательно вашего убийства. Нет, пока мне вам сообщить положительно нечего, но у меня есть для вас поручение.

— Поручение? Что, я на вас работать должен? — оскорбился дух Гагериса. — Я, принц?

— Для этого поручения мне бы сгодился любой призрак, но вы лучше других знакомы с интересующей меня особой. Скажите-ка, ваше высочество, в ваших краях, случайно, принц Брион не объявлялся?

— Брион? — с чувством выговорил Гагерис. — Так его что — тоже прикончили?

— Как раз это я и намерен выяснить, — отозвался Мэт. — А полученные мной на сегодняшний день вести крайне противоречивы. И вы оказали бы мне неоценимую помощь, если бы поведали о том, не встречался ли вам его призрак, слоняющийся в поисках того самого туннеля, про который вы мне столь красочно рассказывали.

— Туннель бы искал его, а не наоборот, — поправил Мэта Гагерис. — Но если бы его убили, вряд ли бы он проник в туннель раньше меня. Нет, я его здесь не видел...

— Но могли бы не заметить в толпе?

— Между прочим, тех, кто не готов или не желает отправиться в последний путь, совсем не так много, маг! Кроме того, духи родственников новопреставленных людей тянутся к его духу. Я тут уже несколько таких повстречал, они мне про это и рассказали. Заверяю вас: если бы Брион объявился здесь, уж я бы про это знал!

— Это весьма ценная информация.

Правда, Мэт подозревал, что Брион наверняка устремил бы свои старания на поиски туннеля, выводящего души людей в мир иной. Ведь для него это была бы прямая дорога в Царство Небесное или по крайней мере — к Чистилищу. Между тем Брион был вполне земным человеком, и для него так же логично было бы искать отмщения за убийство.

— Да-да, очень ценные сведения, — повторил Мэт — Наведывайтесь ко мне время от времени, ваше высочество, и буду рад сообщить вам о своих находках, если таковые появятся.

— «Если»?! Уж вам, проклятие, лучше поскорее что-нибудь вызнать, а не то я...

— Прочь из моей головы, — окоротил принца Мэт. — Убирайтесь, а не то мне придется приступить к утренним экзерсисам.

— Но я...

— Прочь! — прокричал во сне Мэт. — Убирайтесь и дайте же мне поспать!

— Пропала? Исчезла? — Петронилла вытаращила глаза, лицо ее стало землистого цвета. — Исчезла из поместья, которое подобно острову, со всех сторон окруженному водой, и где на каждом шагу понатыканы стражники и тюремщики? Как же она могла исчезнуть?

— Этого я не знаю, ваше величество, — отвечала леди Эшмунд со слезами на глазах. Она тоже очень любила принцессу. — Я знаю только то, что все говорят. Король направился к ней, чтобы поведать о победе в бою, и...

— И наверняка намеревался соответствующим образом отпраздновать свою победу! — фыркнула Петронилла.

— Быть может, и намеревался, ваше величество, но в комнате он обнаружил всего лишь деревянную куклу. А настоящей принцессы и след простыл.

— И след простыл, вот как? Убеждена, это его рук дело! — Королева отвернулась к узкому стрельчатому окну и зачем-то выглянула во двор. — Это он силой злого колдовства перенес ее в какое-нибудь тайное место, чтобы там она всегда была ему доступна. О, чума на эту золоченую темницу!

Королева резко обернулась, схватила фарфоровую вазу и швырнула ее в камин. Ваза разбилась вдребезги, звук удара эхом отлетел от каменных стен, хоть они и были увешаны гобеленами и пышными коврами. Леди Эшмунд с трудом сдержала крик испуга.

Королева расхаживала по залу туда и сюда, причитая:

— У меня есть шелка и атлас, золото, серебро, слуги, но я не могу отправиться на поиски несчастной девочки, которая нуждается в моей опеке! Будь проклят тот день, когда я повстречала Драстэна, этого подколодного змея! Будь проклят тот день, когда я избрала принцессу с юга в невесты для моего сына! Как только я могла поверить, что в этом чудовище найдется хоть капля жалости и милосердия? А что вышло? Вышло, что он научил Гагериса своей жестокости и грубости, а Гагерис все это обрушил на бедную девочку. И вдобавок мой ненасытный супруг не спускал с нее похотливого взора! О бедняжка! Как же я теперь смогу ее спасти?

Леди Эшмунд так хотелось хоть чем-то утешить королеву.

— А не могло ли случиться так, что лорд маг Меровенса спас леди Розамунду силой магии?

Королева обернулась и одарила фрейлину полным укора взглядом.

— Вам ничего не известно о том, каким древним колдовством пропитана эта страна, миледи! Даже мне, которую обучали кое-какому волшебству, становится страшно при мысли о холодном северном волхвовании! О, здешняя магия давит тяжелее могильной плиты! Я не раз пыталась навести чары, и все было тщетно, и я не думаю, что лорд маг преуспеет в этом лучше меня. О, чума побери моего неверного супруга! Чтоб он подох, бык неуемный!

Леди Эшмунд, заслышав такие проклятия, побледнела.

Королева вскинула сжатые в кулаки руки:

— О эльфы и духи Бретанглии! О паки, привидения, все ночные фейри! Если вы слышите меня и если это вам под силу, убейте злобного короля, который обманом захватил ваши земли! Эльфы, вонзите свои стрелы ему в виски! Услышьте, узрите все до единого меня, иноземную королеву, которую он довел до такого унижения! Спасите принцессу из южных земель, спасите свою землю, избавьте ее от злобного тирана!

На следующий вечер король ужинал в компании с принцем Джоном, сидевшим от него по правую руку, и лордом маршалом, сидевшим по левую. За столом вместе с королем восседали еще двое герцогов в сопровождении герцогинь. За столом пониже сидели аристократы более низких сословий. Драстэн пребывал в приподнятом расположении духа, невзирая на ужасный сюрприз, который ему преподнесла Розамунда. В конце концов, он был победителем и знал, что теперь королева, которая настолько извела его своими ехидными придирками и подняла против него его врагов, томится в изгнании.

Герцог Боромельский, уловив настроение короля, встал и поднял кубок, вскричав:

— Желаю провозгласить тост!

— Тост, тост! — вскричали и все остальные, поднялись и притихли, высоко подняв кубки.

— За нашего истинного правителя, который ныне празднует победу в столь блестящем обществе... и за нашу королеву, которая пьет горькое вино поражения в тоске и одиночестве!

Последовала неловкая пауза. Лорд маршал нахмурился. Тосту герцога явно недоставало галантности. А король крякнул от удовольствия, вскочил на ноги и поднял кубок:

— За королеву!

Остальные аристократы с облечением подхватили тост.

— За королеву! — вскричали они, расхохотались и выпили до дна.

Король поднес кубок к губам, запрокинул голову и вдруг как бы окостенел, застыл, выпучил глаза и, падая, издал хриплый стон. Кубок выпал из его пальцев, а пролитое вино расплескалось и испачкало камзол принца Джона.

И снова последовала страшная пауза. Безмолвие нарушил принц Джон. Он дико закричал и, упав на колени рядом с отцом, схватил того за плечи и пощупал запястье.

А у короля Драстэна только потемнело в глазах, но через некоторое время тьма сменилась непроницаемой светлой пеленой тумана. Казалось, он парит в этой дымке и слышит рядом с собой голоса.

— Да, ваше высочество, я уверен: он будет жить.

— Хвала небесам! — прозвучал дрожащий голос принца Джона. — Но будет ли он здоров?

— Ax! Это вопрос! — вздохнул кто-то пожилой. — Пока он спит, ответа на этот вопрос не даст ни один лекарь. Можно лишь ждать, а когда он очнется, будем посмотреть.

— Я не сплю, — проговорил король Драстэн, но почему его слова звучали так вяло, так замедленно? Почему ему было так трудно произносить их? Он заставил себя разлепить тяжелые веки и увидел принца Джона и доктора Урзатца, которые озабоченно смотрели на него. За их спинами король разглядел гобелены, развешанные по стенам его опочивальни, увидел занавески балдахина на собственной кровати. Он попробовал сесть — как ему показалось, дерзко и решительно, но на самом деле всего лишь едва пошевелился. Королю стало страшно, и, чтобы скрыть страх, он закричал:

— Чума на вас! Вы меня не слышите? Я не сплю!

На этот раз он расслышал собственный голос — вот только получился набор нечленораздельных звуков, а не связные слова. Драстэну стало еще страшнее, и он бы закричал, но тут к нему рванулся Джон и схватил за руку:

— Он просыпается! Как вы, отец?

— Стоило ли так трястись? — проворчал король. — Я в полном здравии!

Но это было не так, и он сам это понимал. Он не слышал произносимых им слов — вместо них звучало какое-то мычание.

С другой стороны к нему приблизился лекарь и взял за руку.

— Рад видеть, что вы пришли в чувство, мой повелитель. Вы помните, что с вами стряслось? — И, прежде чем король успел ответить, лекарь добавил:

— Позвольте, я вам напомню. Вы собирались выпить после тоста за королеву и упали без чувств.

Король нахмурился, стараясь припомнить то, о чем рассказывал лекарь.

— Простите мне мое нетерпение, ваше величество, — извинился лекарь, наклонился к королю, осторожно приподнял веко на одном его глазу, затем — на другом и внимательно вгляделся в зрачки. Выпрямившись, он распорядился:

— Сожмите мою руку, ваше величество.

— Что за дребедень такая? — проворчал Драстэн, но снова услышал нечто вроде ослиного ржания. Это его настолько напугало, что он решил молчать, но просьбу лекаря выполнил. Урзатц довольно кивнул, взял короля за другую руку и попросил:

— Теперь сожмите мою руку этой рукой, ваше величество.

Король удержался и не произнес заготовленной колкости и сжал руку лекаря.

Лекарь не изменился в лице.

— Вы сжали мою руку, ваше величество?

— Что за идиотский вопрос... — Но, услышав собственное мычание, Драстэн не договорил и, крепче сжав губы, решительно кивнул — на самом деле весьма вяло.

— А я ничего не почувствовал, — заметил Урзатц.

— Что это значит? — испуганно вскричал Джон.

— Это значит, что его величество получил укол стрелой эльфа, — ответил принцу лекарь и снова обратился к королю. — Некий проказливый дух прицелился в вас из своего крошечного лука, и его стрела угодила вам в висок. Порой крестьяне отыскивают малюсенькие наконечники эльфийских стрел в дорожной пыли после грозы. А у вас наконечник стрелы проник в мозг, и пока он не покинет ваше тело, вы будете испытывать затруднения в речи.

Король в ужасе вытаращил глаза, но постарался, елико возможно, скрыть охвативший его страх.

— Ваша речь будет звучать нечленораздельно, — продолжал Урзатц, — и вам будет тяжело двигать правой половиной тела.

Король гневно мотнул головой.

— Спокойствие, ваше величество, — сказал Урзатц и погладил руку Драстэна. — Разве жизнь не важнее тела, разве целостность самого тела не важнее того, что некоторое время вам придется ходить прихрамывая?

— Нет! — прокричал король, и на этот раз принц и лекарь его расслышали.

Лекарь улыбнулся:

— Вот видите, ваше величество! Немного усилий — и вас уже можно понять. Будете упражняться — и в один прекрасный день вновь заговорите, как встарь, — так же хорошо, как прежде!

— Но моя нога! — взвыл Драстэн. — Моя рука!

Урзатц пустился в объяснения, сделав вид, что что-то понял из мычания короля.

— Вам придется очень стараться — столь же упорным образом, как тогда, когда вы начали учиться искусству владения мечом, когда объезжали дикого жеребца. Но если вы не отступитесь и будете упражняться непрестанно, вы наберетесь сил, и в конце концов отравленный наконечник стрелы покинет ваше тело. И тогда вы сможете снова ходить — ну, может быть, останется лишь легкая хромота.

— Я... буду учиться ходить? Как грудной младенец? — взвыл король, обиженный на такую жестокую несправедливость. Джон снова взял его за руку:

— Вы не будете один, отец! Я буду с вами изо дня в день, я утешу вас, поддержу. Только скажете мне, чего желаете, — и все мигом будет сделано!

— Не смей опекать меня, мальчишка! — выругался король Драстэн.

Джон нахмурился:

— Не... Вы что-то еще сказали, а потом сказали — «мальчишка»!

Лекарь с интересом взглянул на принца:

— Так вы его понимаете, ваше высочество?

— Немного понимаю вроде бы. Я вас правильно понял, отец?

Драстэн, лупая глазами, уставился на сына и неохотно кивнул.

— В сражении мы взяли в плен графа Тундина, — напомнил отцу Джон. — Но его младший сын дрался рядом с лордом маршалом. Так что же нам теперь — держать в плену отца и сына?

Драстэн простонал:

— Зачем говорить о такой чепухе в такое время?

— Помедленнее, — умоляюще проговорил Джон, и Драстэн наконец понял, для чего сын задает ему вопросы.

— В темницу, — медленно, слово за словом произнес он, — заточить только отца. Сын станет графом.

— Говоришь, в плену оставить отца?

Сердце Драстэна забилось чаще. Он кивнул.

— А с сыном? С младшим сыном что делать?

Стараясь говорить еще медленнее и разборчивее, Драстэн произнес:

— Графом пусть станет сын.

— Ты объявил, что младший сын отныне нарекается графом Тундином? — пытливо спросил Джон.

Уголок губ Драстэна приподнялся — видимо, он хотел улыбнуться. Он кивнул.

— Прекрасно! — Джон обеими руками сжал руку отца. — Вы сможете править страной, отец мой! Я буду приходить к вам с вопросами о правлении королевством и буду слушать ваши ответы до тех пор, пока не пойму их! Все ваши приказы я буду передавать министрам и присматривать за тем, чтобы они исполнялись в точности! Я буду приходить к вам и говорить с вами дважды в день, трижды в день — столько, сколько нужно, а если не потребуется — то хотя бы раз в день, чтобы отужинать вместе с вами! — Джон поежился. — Ибо вы должны знать, отец мой, как страшнотостаться мне без вашего покровительства! Как важно для меня, чтобы вы были живы и придавали мне силу воли, потребную для бесед с министрами!

На миг страх Драстэна за собственное существование уступил место страху за сына — ведь теперь у него остался всего один сын! Он сжал руку Джона и пробормотал:

— Крепись, сынок! Я помогу тебе, я всегда откликнусь на твой зов! Как я могу покинуть тебя, когда ты будешь вершить мой труд?

Джон обрадованно улыбнулся и постарался подбодрить отца:

— Будьте мужественны, отец мой! Вы одолели многих врагов, великих врагов, а с таким крошечным справитесь наверняка.

Через полчаса Джон вернулся в свои покои. Он закрыл за собой дверь и испустил громкий вздох, согнувшись в поясе.

— Что, трудновато пришлось? — спросил его некто зычным баритоном.

Джон резко выпрямился, вспомнив о заранее назначенной встрече.

— Все прошло более или менее неплохо, Ниобит. Как ты сказал, так все и вышло.