Люди войны

ГЛАВА 7

В 8 000 морских миль и почти 80 годах от них другой крейсер под названием «Киров» направлялся домой. Он предстоял еще долгий путь, и достаточно времени, чтобы привести корабль в настолько презентабельный вид, насколько это было возможно. Командир группы борьбы за живучесть Быко был очень занят. На подходе к базе адмирал Вольский решил, что будет лучше дать о себе знать, напомнив, что напряженность в Норвежском море усиливалась еще перед теми судьбоносными учениями многие недели назад.

Американская подводная лодка сопровождала их большую часть пути домой, и Тарасову пришлось немало постараться, чтобы отслеживать ее все это время. Вольский решил направиться к северу от Хоккайдо. У него было странное чувство, когда Николин перехватил японские радиосообщения и вывел их на громкую связь. От них вернулись воспоминания о сумасшедшем прорыве через Коралловое море, однако это была Япония 2021 года. Там не было Исокору Ямомото, Хары, Ивабути, Хаяси, Сакамото и всех тех, с кем они боролись. Их не было уже давно. Их не встретили ни пикирующие бомбардировщики D3A1, ни торпедоносцы B3N2, затмевавшие собой небеса, и это принесло долгожданное облегчение.

Подводная лодка оставили их при приближении к японским островам, но вскоре они отметили, что эстафету у нее принял американский старый, но надежный самолет Р-3, вылетевший с авиабазы Мисава. На корабле дождались, пока не пройдут Лаперузов пролив/пролив Сойя и войдут в Японское море, и 15-го сентября вышли на связь с домом, испытав облегчение от того, что заголовки газет, спрятанных Федоровым, похоже, не сбылись. Войны, которая должна была положить конец всем войнам, не велось, но растущая напряженность в мире вызывала некоторую обеспокоенность.

После того, как адмирал Вольский обозначил свое присутствие, российская разведывательная авиация появилась в течение часа. Крейсер обошел старый морской разведчик Ту-142 («Медведь-F/J» по классификации НАТО), сопровождаемый парой истребителей МиГ-31, который прошли над «Кировом» на малой высоте. Члены экипажа махали им руками и кричали, истребители покачали крыльями в ответ. Гордость российского флота возвращалась домой. Раненый и прихрамывающий, «Киров» все еще оставался самым грозным надводным кораблем флота.

— Мы никогда не думали о том, как потеря корабля повлияет на страну, — сказал Карпов, глядя, как самолеты проносятся мимо, стоя на штормовом мостике цитадели.

— Это словно если бы американцы потеряли один из своих авианосцев, — сказал Федоров. — В этот корабль вложено очень много национальной гордости.

— Пожалуй, — сухо сказал Карпов. — Нас будут любить примерно неделю. Будут марширующие ансамбли, много салютов и развевающихся флагов, а потом начнутся вопросы. — Он осознал, что они вернулись в ту самую старую закостеневшую структуру ВМФ. Адмирал Борис Абрамов командовал Тихоокеанским флотом, но Вольский должен был сменить его после тех учений. «Киров» также должен был оставить холодные воды Арктики и отправиться в более темный местный климат, так как готовился ко вводу в строй второй корабль их воскрешенного типа, «Леонид Брежнев»[27], который, наконец, был построен на базе старого «Петра Великого» и готовился принять на себя мантию флагмана Северного флота*.

— Адмирал будет раз услышать, что, наконец, появился корабль, носящий его имя, — сказал Федоров. — По крайней мере, хотя бы имя.

— Думаю, что в скором времени ему придется думать о другом. Вскоре начнутся вопросы. У вас готовы на них ответы, Федоров?

— Мы сделали все возможное. Быко заделал все пробоины от 20-мм снарядов в надстройке и закрасил их так, что они выглядят как новые. Повреждение корпуса можно легко объяснить взрывом «Орла». Меня беспокоит, что сказать по поводу повреждения кормового боевого мостика, а также удаленные файлы и отсутствующие журналы.

Они решили попытаться убить двух зайцев одним выстрелом, рассказав, что Ка-40 находился в воздухе прямо над кораблем, когда произошел взрыв на «Орле»*. Согласно истории, вертолет врезался в кормовую цитадель, при этом произошел взрыв вооружения, нанесший тяжелые повреждения. Чтобы сделать эту историю более убедительной, Быко разбросал там несколько старых поврежденных запчастей от Ка-40, подкрепляя общую историю о том, что они ушли в автономку для исправления повреждений. Он держал эти запчасти в качестве трофеев после реального крушения вертолета на кормовой площадке и надеялся, что они смогут объяснить полное разрушение кормовой цитадели.

Что же касалось удаленных данных, то они не могли надеяться объясниться электромагнитным импульсом, как изначально рассчитывал Федоров. Добрынин объяснил, что подобный эффект мог возникнуть только при взрыве в атмосфере, так что они решили сойтись на общем сбое питания, повредившем системы корабля. Это было натянутое объяснение, но они надеялись, что смогут замести следы, чтобы пройти проверку, которая, безусловно, их ожидала.

— Как вам снова ощущать себя капитаном первого ранга, Карпов?

Они решили, что будет лучше восстановить Карпова в прежнем звании. Адмирал Вольский сказал, что он многократно заслужил это. О «Досадном инциденте» в Северной Атлантике также не осталось упоминаний. Хотя капитан сам не считал, что заслуживает этого, однако был благодарен. Отсутствие ядерной боеголовки объяснить будет труднее, но Вольский приказал всем ничего об этом не говорить, заявив, что разберется лично.

Что же касалось Федорова, то он остался капитаном второго ранга и официальным старпомом под началом Карпова. У него не было никаких возражений — он заявил, что они нашли взаимопонимание и хорошо сотрудничали.

— Я был не готов принять командование кораблем, когда Вольский отдал его мне, — сказал Федоров. — Я сделал все возможно, но благодарю Бога за вас, Карпов. Я не думаю, что смог бы справится во всех тех боях, которые провели вы. Адмирал был прав, говоря, что вы один из лучших.

Карпов кивнул, благодаря за похвалу, которая впервые была не заискивающей лестью младшего по званию, который хотел добиться его расположения. Он стал другим человеком, хотя и понимал, что, вероятно, пройдет немало времени прежде, чем те, кто знал его раньше, заметят и осознают это.

— Что насчет Добрынина? — Спросил Карпов. — Как там в этом деле с реакторами? Им придется проводить эту процедуру технического обслуживания в ближайшее время. Что будет тогда, Федоров? Корабль опять исчезнет?

— Я и адмирал Вольский имели долгий разговор с инженерами. Когда мы придем в порт, они извлекут стержень №25 для замены. Добрынин говорит, что они проведут некоторые исследования, а затем организуют его хранение в очень защищенном месте.

— Вы все еще считаете, что стержень управления реактором способен был вызвать это?

— Кто знает? Но он был единственным общим элементом во всех наших скачках. Каждый раз, когда это случалось, стержень №25 оказывался джокером в колоде. Добрынин собирается произвести его микроскопию и проверить, сможет ли что-то обнаружить. Нам же остается только надеяться, что «Киров» останется здесь.

— Согласен, — с торжественным видом сказал Карпов. — Как вы думаете, они что-либо знают о нас?

— О нашем корабле? В прошлом? Ну, британцы определенно должны были изучить случившееся, да и японцы тоже.

— У них было почти восемьдесят лет, чтобы попытаться понять, что это было. Очень долгий срок. Те переговоры адмирала с англичанами, вероятно, позволили им узнать больше, чем мы думаем. И скажу по секрету, что если британцы узнали что-то в 1942 году, то очень скоро то же самое узнали в ГРУ и КГБ[28].

Эта мысль омрачила момент, так как Федоров уже давно беспокоился по этому поводу.

— Сейчас у нас снова появилась спутниковая связь, но я не смог найти в Интернете надежных источников. Много неопределенной информации, но ничего твердого. Нас называют «Рейдер Х», «противник», но я продолжу исследования, когда мы достигнем базы.

— Скорее всего, они выведут в море «Варяг», чтобы встретить нас. Этот крейсер был флагманом Тихоокеанского флота, а теперь на его место придем мы, старый царь «Киров». То есть, если флот сможет найти средства, чтобы залатать нас. Можете поверить, что Сучков не будет рад узнать о повреждениях корабля.

— Мы должны оставить это дело адмиралу Вольскому, но не удивляйтесь, если мы снова окажемся в море в самое ближайшее время. Ничего еще не кончилось. Китай может начать игру вокруг Тайваня в любой момент, а что потом? Им будет нужно, чтобы любой имеющийся в распоряжении корабль был готов к выходу как можно скорее.

— Это будет очень проблематично, Федоров. Я имею в виду, зная, что случилось — и что это легко может случиться снова. Возможно, тогда я не нажал на спуск, но на флоте есть слишком много таких, как я… слишком много таких, каким я когда-то был. Знать, что весь мир может взорваться и скатиться в ад в любой момент уже непросто, в особенности, когда другая сторона начинает напирать. И если они снова найдут нас в море, если снова нас атакуют, у меня может не остаться иного выбора, кроме как стать тем, кем я когда-то был — человеком войны. Можем ли мы этого избежать?

— Трудно сказать. Мы пока не можем судить о том, какие уроки мы извлекли, по крайней мере, не напрямую. Все, что мы можем, это быть людьми, а не машинами, если они снова отправят нас куда бы то ни было. Мы выучили некоторые тяжелые уроки, но да, все мы все еще люди войны, капитан, а не только вы. Мы все.

— Бразильская система!

— Это верно… Как вы думаете, если «Киров» снова ведут в строй, его вернут вам, капитан?

— Я полагаю, это будет зависеть от итогов разбирательства.

— Разбирательства?

— Определенно… Вопросы будут. Военно-морская инспекция пришлет сюда людей в черных костюмах очень скоро. Великий инквизитор почтит нас своим визитом. С Христом по возвращении было так же — его осыпали почестями неделю, а затем начали процесс. — Карпов говорил об известной притче Достоевского, «Великий Инквизитор», который попытался осудить Иисуса Христа после его второго пришествия. «Киров», предполагаемый спаситель флота, также возродился и теперь возвращался домой, но у него было мало сомнений в том, что его примут лучше, чем Сына Божия. — Они будут ошиваться по всему кораблю неделю или две, вероятно, опрашивая каждого на его борту[29].

- Мы собирали личный состав небольшими группами и говорили с ними. Экипаж очень сплотился и проникся настоящим духом товарищества после того, как мы прошли через огонь и вернулись в безопасные воды.

— Кто-то, вероятно, высунется и скажет что-нибудь глупое, — предупреждающе поднял палец Карпов. — Конечно, если кто-то скажет правду, они решал, что мы сошли с ума и пытаемся отшучиваться. Но меня больше беспокоит не правда, меня больше беспокоит наша ложь. Поверьте мне, Федоров, я был лжецом задолго до того, как стал капитаном, и был хорош в этом деле. Я не беспокоюсь насчет себя или офицеров, но какой-нибудь чертов матрос с пятой палубы, обязательно ляпнет что-нибудь не то в ответ на заданный ему вопрос. «Итак, расскажите, матрос Гаврилов, что произошло с кормовой цитаделью? Да, в нее врезался самолет. Имеете в виду вертолет? Ка-40? Конечно. Разумеется. Так точно».

Фелоров кивнул, поджав губы, осознавая, что более 700 человек должны были придерживаться истории, которую они сочинили в любой ситуации.

— И через три-четыре захода какое-нибудь чмо из инспекции таки схватится за волосы на заднице. Я смогу уладить некоторые моменты, вы меня знаете. Я могу неплохо надавить своим званием. Но если они найдут что-то действительно значимое, ситуация может принять совсем другой оборот. И тогда, я думаю, этот берег станет нашим последним.

— Думаете, вы можете потерять корабль?

— Весьма вероятно. Однако должен сказать, что это меня не слишком опечалит. Я устал, Федоров. Устал от ракет, работы с личным составом и всего остального. Думаю, что после того, как все утихнет, я смогу с чувством выполненного долга уйти в отставку. Тогда они смогут говорить и делать, что хотят.

Федоров не ответил, и капитан толкнул его рукой.

— А как насчет вас?

— Понимаю, о чем вы говорите, капитан. Я был штурманом. Да, я люблю военно-морскую историю, но, по правде говоря, я не боец. Мне больно понимать, что я убивал людей в этих боях. Многие погибли, и я увидел все, что когда-либо хотел знать о войне на море. Но, с другой стороны, если мы, то есть вы, я и адмирал, останемся на службе, мы получим какую-то возможность предотвратить войну, которая, как мы знаем, все приближается.

— Вы полагаете, мы можем как-то предотвратить то, что будет?

— Мы уже не дали ей начаться тогда, когда она должна была начаться. Если мы останемся на службе на некоторое время, мы могли бы попытаться направить происходящее подальше от конфликта.

— Это правда, — сказал Карпов. — Мы бы имели некоторое влияние, особенно если они все же снова дадут нам «Киров». Если война действительно приближается, и начнется здесь, на Тихом океане, этот корабль окажется во главе нашего флота. Будет трудно идти вперед, зная, что должно случиться, но не менее трудно будет и оставаться в тылу, если вы меня понимаете.

— Да, я понимаю. Но есть еще кое-что, о чем нам стоит побеспокоится. Многое изменилось в этом мире. Все изменилось, капитан. Здесь не было нападения на Перл-Харбор и Битвы за Мидуэй, однако война закончилась примерно так же, за исключением того, что не было бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. У меня не было времени, чтобы изучить период после Второй Мировой, но я уверен, что многое также изменилось. Мы может даже обнаружить, что поменялись ключевые люди в командовании флота. Но в целом, мир все тот же. Я готов побиться об заклад, что все части этой головоломки остаются все теми же, но могут быть разбросаны в другом порядке, и новая картина несколько меня беспокоит.

— О чем это вы?

— Предположим, кто-то из экипажа берет отпуск, мчится домой и обнаруживает, что его дом продан много лет назад и там живут совершенно чужие люди. Если изменились ключевые события, то вместе с ними могли измениться и мелкие. Мы понятия не имеем, что мы на самом деле найдем в этом мире.

— Никогда об этом не думал, — признался Карпов. — И, я полагаю, мы так никогда и не узнаем, что случилось с Орловым? Например, в каком-нибудь из ваших исследований? Было бы забавно увидеть его лицо на одной из старых фотографий времен Второй Мировой.

— Я много думал об этом, — нахмурился Федоров. — Орлов вряд ли мог сделать очень многое. Я полагаю, он мог бы попытаться использовать свое общее знание будущего, но он не был образованным человеком. Наверное, он мог бы сказать, что американцы первыми высадились на Луне, но вряд ли мог бы сказать когда это было и какие бы то ни было детали.

— Слава тебе, господи, — сказал Карпов. — Невежество Орлова принесет нам не слишком много горя, но что-то подсказывает мне, что его нрав породит немало проблем. Он человек себе на уме, Федоров. Он не просто вспыльчив, он привык считать себя кем-то большим, чем он есть на самом деле. Волком среди овец, если можно так выразиться.

— Да… Но, если речь зашла об этом, я обнаружил кое-что тревожное в библиотеке корабля. Кто-то произвел крупную загрузку данных несколько недель назад, и не позаботился о том, чтобы скрыть следы этого.

Карпов прищурился.

— Орлов?

— Возможно. Мог ли он оказаться настолько эгоистичен или глуп, чтобы что-то взять с собой?

— Что, например?

— Кто знает? Возможно, загрузил данные на телефон или планшет. Он очень тщательно подготовил побег.

Глаза Карпова широко раскрылись от внезапного осознания.

— Куртка!

Федоров не понял, и капитан пояснил.

— Она имеет встроенный компьютер, такой же, какие морпехи используют при специальных операциях. Я помню, что он говорил, что любит использовать его, чтобы случать новости, музыку и все такое.

— Не могу сказать, что рад это услышать, — сказал Федоров с обескураженным выражением.

— Не надо удивляться, Федоров. Если Орлов загрузил туда какие-либо данные, вам лучше со всей тщательностью проверить историю, когда мы сойдем на берег.

— Я именно это и собирался сделать, хотя и не уверен, что по этому поводу обнаружится что-то хорошее. Что бы Орлов ни делал, в конечном итоге все закончилось уже давно. Он должен быть мертв. Это история. Но нам придется жить в мире, который он помог нам создать, сбежав с корабля. Тем не менее, если у Орлова была эта куртка, то все могло измениться еще сильнее, чем я полагал. Самое ее существование в прошлом должно привести к серьезным отклонениям. Компьютер, обнаруженный в 1940-х, может изменить многое!

— Теперь вы заставили и меня задуматься о том, что еще изменилось, — сказал Карпов, глядя куда-то вдаль с отсутствующим выражением. — Но даже если они найдут его, они не поймут, что это.

— Могу вас заверить, капитан, умные люди были и тогда. Так что я бы не был так уверен. Это очень тревожные новости, — он посмотрел на появившуюся вдали на горизонте землю Приморья, шедшую на юг от Владивостока. — Мы войдем в порт в ближайшие несколько часов. Вскоре мы увидим сопку Орлиное гнездо и залив Золотой рог. По крайней мере, они должны быть там. Но кто знает, что случилось со старой советской подводной лодкой в морском музее или был ли построен городской океанариум?

— Не буду скучать ни по тому, ни по другому, но в «Золотом драконе» готовить должны все так же хорошо. Как и в суши-баре «Ямато» на Океанском проспекте.

Они оба улыбнулись.

— Суши-бар «Ямато»? — Сказал Федоров. — Полагаю, легенда будет жить в любом случае, даже если корабль покоится на дне моря. По крайней мере, не мы отправили его туда.

— Да, но я очень старался, — пригрозил ему Карпов пальцем. — Это был старый крепкий кабан.

Федоров посмотрел на часы.

— Около трех часов. Затем, я надеюсь, мы узнаем, существует ли наш дом до сих пор, и в каком мире мы находимся.

ГЛАВА 8

Владивосток был одним из всего четырех портов, обслуживавших обширные пространства Российской Республики[30]. Иногда называемый «Сан-Франциско Матери-России», он находился на оконечности длинного полуострова и побережье прекрасного Амурского залива, проходящие над которым новым длинным элегантным мостом, соединявшим материк с островом Фрунзенский[31] на юге придавали ему сходство с Золотыми Воротами и образовали бухту Золотой Рог. Как и Сан-Франциско, он имел процветающее и быстро растущее китайское сообщество, смешивавшееся с 700 000 населением города. Их магазины и рестораны образовывали небольшие китайские районы тут и там поблизости от гавани.

Как и многие города России, он страдал от загрязнения, репутации коррумпированного города и слаборазвитой экономики. 25 процентов населения жило за чертой бедности. Те, кто мог найти работу в промышленном секторе, часто ждали скромной зарплаты многие месяцы, а другие становились самозваными гидами, промышлявшими в медленно растущей туристической сфере. Тем не менее, город и его жизненно важный порт сохраняли стратегическое значение для России в 21 веке. Здесь также базировался Тихоокеанский флот со своими ракетными крейсерами, эсминцами и подводными лодками, хотя их и было слишком мало.

Здесь базировался один крейсер типа «Слава», «Варяг», который теперь должен был уступить свою корону флагмана Тихоокеанского флота вновь прибывшему тяжелому атомному ракетному крейсеру «Киров». Здесь имелись также несколько стареющих эсминцев, четыре старого типа «Удалой», три подводные лодки типа проекта 667БРД/«Дельта-III», пять проекта 971-Б/типа «Акула», старый «Оскар»/проекта 949А и даже несколько ржавых дизельных подводных лодок типа «Кило», пришвартованных к причалам и пирсам в Павловском, к югу от Фокино, где находился штаб флота. Одна новая атомная ударная подводная лодка «Казань» была, пожалуй, самой грозной составляющей подводного флота. Она была укрыта в старой подземной базе подводных лодок, построенной внутри северного мыса в залива Павловское[32].

Флот раскатал для «Кирова» красную дорожку, как и предсказывал Карпов. Был почетный караул, оркестр, церемонии с флагами и другие ритуалы. Весь экипаж во главе с адмиралом Вольским был в белой парадной форме, принимая участие во всех положенных церемониях. Тем не менее, все это лишь откладывало на время шок, который испытали все собравшиеся на пристани офицеры и матросы, видя полученные кораблем повреждения. «Киров» лишился радарной установки на передней надстройке, на месте кормового мостика зиял черный провал, в надстройке за кормовым радаром виднелись затянутые брезентом и закрашенные свежей краской повреждения, причиненные пикирующим бомбардировщиком «Хаяси» D3A1.

Слухи о том, что корабль получил все эти повреждения при взрыве «Орла» во время учений доставили мало радости, так как могли говорить лишь о продолжающемся царстве некомпетентности в то время, как флот изо всех сил пытался достичь поставленной в 2011 году благородной цели строительства 100 новых кораблей к 2020 году. Большую часть, а именно около семидесяти процентов этого числа составляли небольшие фрегаты, корветы и новые подводные лодки. Оставшиеся тридцать должны были представлять собой реальные зубы[33], в том числе два атомных авианосца, хотя ни один из этих кораблей еще не был завершен. Флот до сих пор располагал малым количеством морской авиации, и никогда не мог рассчитывать воплотить давнюю русскую мечту о реальном флоте открытого моря.

Китай прошелся по магазинам, купив большую часть легких авианосцев советского периода. «Киев» был превращен в плавучий отель, а «Минск» в парк развлечений. Второй авианосец типа «Кузнецов», именовавшийся «Варяг» прежде, чем был продан Китаю[34], теперь назывался «Ляолин». Этому кораблю предстояло быть потопленным американской подводной лодкой в растущей склоке вокруг Тайваня, как гласила та австралийская газета. Единственный российский авианосец, его «старший брат» «Адмирал Кузнецов» был переброшен на Тихий океан когда русские спокойно было проинформированы о том, что Китай планировал «крупномасштабную операцию» в будущем.

Тихоокеанскому флоту был придан также один относительно новый фрегат с надстройками из углеволокна и малозаметной конструкцией — «Адмирал Головко», заложенный в 2012 году. Еще два таких корабля ожидались в ближайшее время. Эсминцы проекта 21956 были все еще в значительной степени не завершены, хотя один из них, «Орлан», гордо стоял во Владивостоке рядом с новоприбывшим «Кировом».

«Кирову» было обеспечено «свободное место» в стороне от бетонных доков у Корабельной улицы. Адмирал Вольский, как и Карпов, понимал, что военно-морская инспекция прибудет в течение нескольких дней, поэтому направился к начальнику инженерной части Добрынину, дабы проверить, что могло быть сделано со стержнем управления реактора, в котором они предполагали причину их странного перемещения во времени — стержня № 25.

— Что мы можем сделать, Добрынин? Мы можем рисковать оставить его на корабле?

— То есть, может ли случиться что-либо, когда мы должны будем производить техническое обслуживание стержня?

— Да, это будет очень тревожным, если корабль вдруг снова исчезнет во время швартовки. Возможно ли безопасно удалить его? И передать куда-либо?

— Это займет некоторое время, но мы можем отправить его в Приморский инженерный центр через залив. Там есть оборудование для тестирования стержней, и я хотел бы изучить его внимательнее. Мы могли бы поместить его в защищенный контейнер, а затем перевезти на барже через залив, и далее на грузовике в Центр.

— Я все обеспечу, — быстро ответил Вольский. — У вас будет все, что нужно. Но мне нужно, чтобы это выглядело обычной процедурой. Нам не нужно лишнее внимание.

— Я понимаю, товарищ адмирал. Я представлю это просто как стандартную процедуру замены — это не будет выглядеть подозрительно после такого долгого похода. Кроме того, я действительно хотел бы заменить стержни номер 5 и 7. Заодно запрошу новый для замены 25-го. Ничего странного.

— Хорошо. Уберите эту чертову штуку с корабля как можно скорее, хорошо?

— Закончим завтра, товарищ адмирал.

— Отлично… Но, я думаю, вам следует приставить к нему кого-то, кто будет непрерывно следить за ним. Вы же знаете, как это бывает. Кто-то отвлекается на что-то и все, привет. Какой-нибудь клерк надумает искать запчасти и отправит эту проклятую штуку на другой корабль.

— Нам всем этого бы не хотелось, товарищ адмирал.

— Именно. Так что приставьте кого-нибудь — это приказ. Если возникнут вопросы, скажете обращаться непосредственно ко мне. Нужно сделать все правильно. Одно из преимуществ крупногабаритных грузов в том, что их не очень-то получается разбрасывать где попало.

— Для этого имеются адмиралы, товарищ командир. Я приставлю двоих.

Павел Каменский оторвал глаза от книги и посмотрел поверх очков, услышав шум на лестнице. Это был его внук Алексей, вбежавший наверх со всех ног и крикнувший с надрывом, дающим понять, что что-то случилось:

— Дед! Дед! Он здесь!

Алексей, которому было двенадцать лет, вбежал, мелькая голыми коленками, выступающими между длинными белыми носками и простыми коричневыми шортами — погода на этой неделе была необычно теплой. Его глаза блестели, а щеки были красными.

— Он здесь!

— Минуту, мой юный друг. Кто здесь?

— «Киров»! Дед, он вернулся! Показывали по телевизору только что. Мы можем пойти посмотреть? Ну пожалуйста!

— «Киров»? Здесь?

— Сказали по новостям. Они говорят, что он не затонул, а просто выполнял какое-то задание. А теперь он вернулся! Мы можем пойти посмотреть?

Алексей ничем не отличался от миллионов мальчишек своих лет. С момента прорезания первых зубов его любимыми игрушками были пластмассовые динозавры, медленно сменяющиеся солдатиками. Он проводил долгие часы с друзьями во дворе, вырабатывая некую систему, в которой один трицератопс соответствовал двум пулеметчикам и снайперу, либо танку. Со временем он постепенно сменял всех динозавров младшим ребятам, создав на их месте мотострелковую дивизию. Через несколько лет он оставил и их, переключившись на модели. На новый год его часто можно было видеть с моделью МиГ-31 в руках, которым он облетал дом, уклоняясь от елки и периодически заходя в атаку на их кота Тамико.

В одиннадцать лет он увлекся историей великих морских сражений и собиранием моделей кораблей. У него была модель немецкого линкора «Бисмарк» и знаменитого японского линкора «Ямато», самого большого из кого-либо построенных. Также у него была модель подводной лодки типа «Щука-Б», или «Акула», как называли эти лодки в НАТО. Но самой любимой его моделью была модель «Кирова». Он проводил многие часы, воображая себе этот корабль в открытом море и думая, что в один прекрасный день сможет уйти на флот и сам стать его капитаном.

— А вот кто кого? — Спросил он деда однажды. — Может ли «Бисмарк» победить «Ямато»? Я не думаю. У него всего восемь орудий, и все они меньше.

— Думаю, ты прав. Оба они серьезные корабли, но я думаю, что да, «Ямато» бы победил.

— А «Киров», дед? Он же сможет побить обоих, верно?

— Хотелось бы надеяться. Но посмотри на то, какие у «Кирова» маленькие орудия. Что он сможет с ними сделать? — Каменский поддразнивал внука, понимая, что сейчас тот примется увлеченно рассказывать о ракетах, скрытых в носовой части палубы. Ожидания его оправдались. Алексей приподнял пластмассовую крышку на модели корабля, демонстрируя его внутренности, и указал на ракеты, стоявшие в пусковых установках по восемь[35].

— А это на что? — Увещевающе сказал он. Они же могут летать — и очень быстро! Они могут поразить «Ямато» хоть вон там, — он указал на угол, где Тамико спал на своем любимом месте на ковре под батареей, не обращая внимания ни на что и уж подавно не думающего о линкорах.

— У «Ямато» большие орудия, но они не могут стрелять настолько далеко. И еще у «Кирова» радары. Он может обнаружить «Ямато», даже если он будет стоять в моей комнате.

— Даже в твоей комнате? Ну, тогда «Киров», конечно, победит, — даже двенадцатилетнему мальчику было понятно то, что Карпов убедительно продемонстрировал на Тихом океане.

— Дед, пойдем после обеда? Хорошо?

Каменский согласился, и его внук убежал вниз, чтобы рассказать обо всем матери. Старик спокойно положил книгу на стол со странным выражением в глазах. Он встал и очень медленно подошел к объемному стеллажу с книгами возле стены, проводя пальцами по корешкам в поисках нужной книги. Вот, «Хронология войны на море 1939 — 1945», русское издание. Он очень медленно вытащил ее, словно берясь за старое незавершенное дело, возвращаться к которому ему совершенно не хотелось.

Его пальцы перелистывали замусоленные страницы, ища главу «1941 год». Затем он нашел аккуратно подчеркнутый отрывок с карандашными пометками на полях. Раздел был озаглавлен «Арктика, 22 июля — 4 августа». Ниже сообщалось следующее: «Удар британских авианосцев по Киркинесу и Петсамо был отменен, когда разведывательный самолет обнаружил неопознанный корабль к северу от острова Ян-Майен». Это было первое появление корабля, получившего обозначение «Рейдер Х», который, как предполагалось, был немецким тяжелым крейсером, оснащенным экспериментальными ракетами в качестве основного вооружения. Британские и американские силы начали охоту на него и в конце концов потопили… Или нет? Он прищурил глаза, читая собственную заметку на полях: «см. «Атлантика, 23 августа — 1 сентября».

Каменский нашел этот раздел и начал читать:

Он провел пальцем по длинному абзацу, читая о том, как британские и американские силы предприняли совместную операцию в регионе. Британский линкор «Родни» был немедленно поставлен в известность и, вместе с американской авианосной ударной группой 2,6 начал охоту. Самолеты с авианосца «Йорктаун» вскоре обнаружили несколько торговых судов в районе поиска, а затем неожиданно действительно заметили военный корабля, «предположительно, крейсер типа «Хиппер».

Но не для Каменского. Его заинтересовали эти странные места и он потратил много времени на изучение описанных событий. Его следующая заметка на полях отсылала его к другому «странному инциденту» в Средиземном море, случившемуся при проводе конвоя к Мальте во время операции «Пьедестал» год спустя. Британское охранение конвоя, линкоры «Нельсон» и «Родни» были атакованы еще одним загадочным кораблем, предположительно, французским линейным крейсером, прорвавшимся из Тулона…

Но Каменский знал, что это был не французский линейный крейсер, потому что его отец когда-то был связан с советской морской разведкой. Когда Каменскому было столько же лет, как и Алексею сейчас, он был так же очарован гладкими и угрожающими обводами военных кораблей. Однажды, когда отец ушел со службы, он рассказал ему нечто, что навсегда застряло в его сознании. Он читал эту самую книгу, которую когда-то дал ему отец, на этом самом месте. Отец заметил, и с усмешкой сказал: «это был не французский корабль. У нас был человек на самом берегу, и он видел все. Может ты, Паша, сможешь понять, что это был за корабль?» — Но больше отец не сказал ничего.

Павел Каменский принял этот вызов. Он пошел работать в спецслужбы, где без лишнего шума время от времени вел работу над загадкой странной истории «Рейдера Х». Он шел по следу многие годы, посещая библиотеки, просматривая книги и старые пыльные дела, в частности, нечеткие фотографии, сделанные гидросамолетом из Милн-Бэй, которому удалось сфотографировать еще один странный корабль в Коралловом море.

Каменский закрыл книгу, но взял не поставил на полку, а положил на стол рядом с остывшей чашкой чая, чтобы почитать позже. Он медленно подошел к столу, на котором его дочь Елена, мать Алексея, всегда оставляла ему утреннюю газету. Он поднял газету и увидел набранный жирным шрифтом заголовок и фотографию крупного корабля в гавани и ликующие толпы на берегу. Заголовок был прост:

ГЛАВА 9

Машина остановилась на широкой бетонной набережной несколько дней спустя после заката. Причалы освещались тусклым уличным освещением, но на спокойной поверхности залива отражались городские огни. Задняя дверь открылась, и из нее вышел человек в длинном темном плаще и черной фетровой шляпе. В руках у него был толстый портфель. За ним вышел еще один человек в длинном сером пальто, после чего автомобиль удалился. Двое на мгновение замерли, глядя на клиновидные надстройки тяжелого атомного ракетного крейсера «Киров», стоявшего на якоре у длинной набереженой. С правого борта к нему был подведен плавучий пирс, от которого на уровень палубы поднимались несколько серых металлических трапов.

Человека с портфелем звали Герасим Капустин, он был начальником инспекции военно-морского флота, только что прибившим из аэропорта после длительного перелета из Москвы. Вторым был капитан Иван Волков из управления разведки военно-морского флота. Оба простояли некоторое время, глядя на резкие обводы корабля. Волков периодически указывал на что-либо. Они отметили брезент, прикрывающий пробоину в кормовой части на месте того, что когда-то было вспомогательным боевым мостиком. Капустин провел взглядом в сторону вершины передней надстройки, отметив недостающую антенну радара.

Поджав плечами, Капустин взял портфель и направился к ближайшему трапу. Их встретил морпех-часовой, который отдал им честь, проверил документы и открыл ворота, пропуская их к кораблю. Их шаги по длинному металлическому пирсу звучали зловеще. Часовой подождал несколько мгновений, после чего снял трубку телефона и доложил на мостик.

— Вторые ворота, — сказал он приглушенно. — Они здесь.

— Хорошо. Благодарю за службу, — ответил голос капитана Карпова.

Через десять минут Карпов повернулся, приветствуя двоих, вошедших на мостик. Он подошел к ним, протягивая руку.

— Добро пожаловать на борт, директор… капитан.

Карпов никогда раньше не встречал никого из них. Директор снял шляпу, демонстрирую седеющие волосы, обрамляющие лысину. У него были острые голубые глаза и хорошо подстриженные усы и борода. Он производил впечатление опытного профессора, привыкшего к долгим часам работы за столом над графиками, таблицами, отчетами и прочим. Второй человек, более высокий, производил впечатление серого волка, холодный и отстраненный.

— Здесь все, похоже, в порядке, — сказал Капустин.

— Чего нельзя сказать о корабле в целом, — вставил Волков.

Карпов встретился взглядом с ним, ощутил в капитане стальную холодность. Это был высокий, сероглазый и темноволосый кадровый офицер с бледным лицом и жесткой осанкой.

— Это был непростой поход, товарищ капитан, — сказал Карпов.

— Да, мы слышали, — Волков продолжал изучать капитана, отмечая внешний вид Карпова, его хорошо подогнанную форму, четко сидящую на голове шапку и создаваемую им атмосферу власти. Это человек боец, подумал он. Такой же серый волк, как и я, человек, с которым нужно считаться. Он ознакомился с биографией Карпова во время перелета, отметив, как быстро тот поднялся до своего нынешнего звания и должности командира новейшего и наилучшего корабля флота. Он знал, что это не могло быть легко, и слышал немало слухов о том, насколько Карпов мог был коварен, мог время от времени наносить удары в спину и наполнялся беспокойной, агрессивной энергией. Это были качества, которые Волков понимал слишком легко, так как за свою службу в военно-морской разведки он видел немало распрей прежде, чем достиг своей нынешней должности.

— Ну что же, товарищи, — сказал Карпов, протягивая руку в сторону открытого люка.

— У нас будет более чем достаточно времени завтра. Я полагаю, перелет был утомителен. Если позволите, я бы хотел провести вас в офицерскую столовую, где мы подготовили закуски и легкий uzhin.

Uzhin в России был третьим приемом пищи, всегда после шести часов вечера, хотя и был легче, чем основной, obed, случающийся в районе двух часов дня.

— Благодарю, капитан, — сказал Капустин. — Это будет очень кстати.

Карпов подвел их к люку и пропустил вперед, оборачиваясь.

— Роденко, мостик ваш.

— Так точно, — эхом ответил тот. — Капитан покинул мостик.

Они спустились по трапу и продолжили спуск по другому, затем направившись по длинному коридору, пока Карпов не указал им налево, в офицерскую столовую.

— Как продвигаются восстановительные работы, капитан? — Спросил Капустин, входя в хорошо прогретую столовую, передавая шляпу и пальто мичману в белой форме, однако портфель поставил рядом со своим стулом.

— Все довольно успешно, — сказал Карпов. — К счастью, на корабле имелись нужны запасные части, и Быко уже отправил людей на кормовую надстройку для рекалибровки системы «Фрегат».

— Должно быть, произошел очень серьезный взрыв, когда мы потеряли «Орел».

— Это так. К сожалению, мы также потеряли Ка-40 и Ка-226. Вы могли видеть повреждения кормы.

— Пока нет, — сказал Капустин. — Но мы обязательно осмотрим их завтра, при свете.

Карпов указал на стол, накрытый белой скатертью и с подготовленными серебряными приборами и хрустальными бокалами для воды и вина. На нем стояли подготовленные закуски, яйца с маринованными грибами, а также небольшие открытые бутерброды с сардинами, помидорами и огурцами. И то и другое было обильно посыпано свежим укропом. Капустин зацепился взглядом за блюдо с черным хлебом и потянулся за куском, опуская его в небольшую чашку с холодным супом под названием okroshka.

— Пожалуйста, располагайтесь, товарищи, — улыбнулся Карпов, когда они приступили к еде, пока ординарцы[36] наливали им воду и вино. — Еще будут салаты и pierogies, а главным блюдом — фаршированные halupkis[37] и Строганофф с Kasha.

— Я смотрю, по крайней мере, на камбузе все в порядке, — сказал Волков. Карпов слегка улыбнулся, ничего не ответив, однако отметив завуалированный намек с оттенком наглости.

— Должен вам сказать, что мы начали полагать, что корабль был потерян при инциденте, капитан, — сказал Капустин, намазывая хлеб. — Расскажите, что случилось с системами корабля.

— Что же, на самом деле я не уверен в том, что именно случилось на «Орле». По нашей оценке, произошел взрыв. Их капитан доложил, что у них возникла проблема с одной из торпед. По видимому, они установили неправильную боевую часть[38]. Затем произошел взрыв, и очень значительный. Многие из наших систем испытали последствия — радары, сонар, системы связи. Мы пришли к выводу, что, вероятно, это были последствия ядерного взрыва.

- Звучит тревожно, — сказал Капустин. — Что же, мы прочитали ваш рапорт, как и рапорт адмирала Вольского. Хотя и подвергаю сомнение его решение продолжить поход в подобных условиях, я принимаю его. На данный момент.

— Должен уточнить, — сказал Карпов, — что адмирал рассматривал все возможности, и, учитывая политическую обстановку, мы не исключали вариант, что «Орел» был потерян в результате враждебных действий, возможно, со стороны подводной лодки НАТО. Решение было принято после первого совещания старших офицеров.

— Могу я поинтересоваться, кто присутствовал на совещании? — Капустин потянулся к картошке и pierogies с черносливом. Его глаза смотрели на блюдо.

— Адмирал Вольский, я и начальник оперативной части Орлов.

— Однако в настоящий момент Орлова нет на корабле.

— Так точно. Он отправился на корму, чтобы разобраться с ситуацией на вертолетной площадке и погиб при взрыве, когда Ка-40 загорелся.

— Понятно… — Капустин потянулся за Pierogi. — Что же, пока все нормально. Обязательно нужно прикинуть все волчьи ямы, если уж ставите на чернослив[39].

- Но только не этом корабле, похоже, — сказал Волков с намеком, достаточным, чтобы Карпов понял, с кем он имеет дело.

— Что же, капитан Волков, — сказал Карпов, указывая рукой на суповую чашку. — Похоже, вам по вкусу okroshka. Есть много вещей, которые следует подавать холодным. Например, маринованные огурцы, картофельный салат «Оливье», хороший бекон Salo, салями, сыр, селедку и икру, и еще кое-что, мое любимое.

— И что же это? — Волков посмотрел ему в глаза.

— Месть, — улыбнулся Карпов. — А также хорошие водку и пиво. — Он взял небольшой бутерброд с сардинами на тонком ржаном хлебе и откусил.

Мичман Илья Гарин смотрел на монитор испытательного стенда, внимательно следя за потоком показаний. Предварительный осмотр не выявил опасности, и теперь процедура обследования стержня медленно ползла к середине, когда его должен будет сменить Марков. Добрынин находился в помещении ниж, изучая показания электронного микроскопа, проводящего детальный осмотр стержня №25, медленно опускаемого в рабочее положение.

Они работали на низкосортном морском реакторе КЛТ-40, построенном в качестве резервного для плавучей атомной электростанции «Академик Ломоносов», развернутой на Камчатке в 2016 году. Русские решили, что подвижная электростанция будет полезна в данном регионе, а конструкция оказалась настолько надежной, что они создали резервный реактор, используемый в качестве испытательного в Приморском инженерном центре. КЛТ-40 был похож на реактор «Кирова», представляющий собой два небольших водо-водяных реактора, работающие на Уране-234[40]. Некоторые типы реакторов для промышленной выработки энергии имели шестьдесят управляющих стержней, но это был испытательным, и потому был оснащен лишь двенадцатью и вырабатывал меньше энергии.

Добрынин спокойно проводил обычную рутинную процедуру проверки стержня № 25 на предмет любых признаков коррозии или дефектов. Стержень был установлен на испытательном стенде, в центре круга из двенадцати стержней реактора. Таким образом стержень, выступающий в качестве «запасного» в блоке из двадцати четырех стержней в реакторе «Кирова», теперь играл в «младшей лиге», будучи на самом деле стержнем № 13. Данный тестовый реактор производил десять или даже меньше процентов энергии силовой установки «Кирова», что позволяло безопасно изучить его на предмет аномалий в реальных условиях.

Марков подошел со сложенным журналом под мышкой и похлопал Гарина по плечу, занимая свое место у монитора.

— Илья, обед, — сказал он. — Когда закончишь, Добынин хочет сверить результаты.

— Опять графики и таблицы, — сказал Гарин. — А что мы вообще ищем, Марков?

— Не спрашивай. Просто следи за показаниями. Пусть у Добрынина голова болит.

— А она у него болит, — Гарин обернулся через плечо, глядя в длинный коридор за дверью. — Адмирал был здесь с ним все утро.

— Это все чертова инспекция, — сказал Марков. — Говорят, что Капустин ходит там везде в белых перчатках. Опрашивали многих членов экипажа, даже матросов.

— Повезло нам, что мы ничего не знаем, да? — Бодро сказал Гарин. — Что читаешь?

— Просто журнал, — он показал Гарину журнал, открытый на странице со статьей «Британцы вспоминают павших в не достигнутом «Согласии».

— Только давай следи за монитором. Журнал можно почитать в комнате отдыха.

— Иди поешь, Илья. Я прослежу за всем следующий час.

Это и в самом деле было надолго. Гарин направился по длинному коридору мимо контрольного центра, где работал Добрынин в столовую. Жуя бутерброд, он вдруг заметил, как освещение замигало. Он поднял глаза и заметил, как неоновая лампа засбоила, но не придал этому значения. Чуть больше часа спустя он закончил с чаем и направился обратно по коридору, просунув голову в контрольный центр и сказав Добрынину, что собирается сменить Маркова.

— Хорошо, Гарин. Как еда сегодня?

— Очень вкусно. Хороший черный хлеб, советую попробовать.

— Да, но сначала нужно закончить с этими показаниями.

— Марков сказал, что вы хотели, чтобы я снова передал вам данные?

— Если будете так добры, товарищ Гарин.

Гарин посмотрел на часы.

— Цикл уже почти окончен. Проблемы?

— Мы об этом не узнаем, пока не получим все данные. Но уже можно начинать отключение. Двадцать пятый уже выведен, и изначальные двенадцать апостолов пока что спокойно молятся. Выводите оставшиеся двенадцать стержней и начинайте отключение. Марков может пойти перекурить.

— Так точно. Я иду прямо туда.

Гарин выскользнул в дверь и побежал к испытательному стенду, вставил свою ключ-карту и подождал, пока не загорелся зеленый индикатор. Он открыл дверь, отметив, что в зале погас свет.

— Марков, твоя очередь, — сказал он. — Хлеб сегодня ничего, но не раньше, чем мы проведем отключение. А мне потом еще два часа сопоставлять результаты.

Он вошел в контрольный центр, ощущая, что что-то не так. Затем он понял, что что-то действительно не так. Его пальто пропало. На пульте не было ничего, ни книги, которую он читал, ни кружки с чаем, ни ручек. Журнала Маркова тоже не было. Более того, исчезли кресла. Что за ерунда?

— Марков?

Гарин наклонился, чтобы посмотреть за монитор, но там никого не было. Да куда же он делся? Добрынина хватит удар, если он узнает, что Марков самовольно ушел с поста. Рядом с контрольным пунктом не было туалета, но, возможно, Марков выпил слишком много чая и был вынужден удалиться? Однако он мог понять отсутствие книг и журналов, но куда делись кресла? Добрынин с них шкуру спустит. Человек должен был отслеживать весь процесс процедуры технического обслуживания ядра. Гарин покачал головой и посмотрел на мониторы, испытав облегчение, когда не обнаружил никаких тревожных индикаторов.

Марков, вот идиот, подумал он. У него будут реальные проблемы, если я скажу Добрынину о том, что он ушел со своего поста. А что он сделал с креслами? Гарин протянул руку и включил последовательность полной остановки системы, глуша реактор. Еще одна секция из двенадцати стержней опустилась в активную зону, замедляя реакцию до незначительного уровня перед окончательным отключением.

Раздался сигнал селекторной связи. Он подошел и нажал кнопу.

— Говорит мичман Гарин, испытательный стенд.

— Гарин? Отправь ко мне Маркова с накопителем перед тем, как он уйдет на обед. — Это был Добрынин.

Гарин осмотрелся… Накопителя тоже не было.

— Товарищ лейтенант…. — Начал он. — Маркова здесь нет, и накопитель тоже исчез. Должно быть, он забрал его с собой. — Он терпеть не мог кого-то закладывать, но это нужно было сказать. — Его здесь не было, когда я пришел сменить его.

— Нет? Да я его в кипятке сварю!… Где он, это же никуда… Ладно, забудь. Просто завершай процедуру отключения. Я буду через несколько минут. Найду его — в унитазе утоплю!

— И еще… — Гарин стиснул зубы и сказал. — Кресла пропали. Оба. — Он ощутил себя полным дураком, но что еще он мог сказать?

— Кресла пропали?

Кресла пропали, накопитель пропал, куртки Гарина тоже не было на вешалке у стены, изчезли книги и журналы и даже кружка Маркова с чаем. Марков пропал без вести, и это был последний раз, когда его видел кто-либо на Земле.