Люди войны

ГЛАВА 19

Рыбацкая лодка направилась прочь от скалистого берега к северо-востоку от Гибралтара, в скором времени присоединившись к еще пятнадцати таким же, на котором рыбаки с почерневшими на солнце жилистыми руками выставляли сети в надежде поймать достаточно, чтобы прокормить себя и свои семьи и продать оставшееся на местных рынках.

Орлов сильно устал и спустился в небольшое помещение под палубой, чтобы немного поспать. Несколько часов спустя он обнаружил, что лодка лежит в дрейфе рядом с потрепанным старыми пароходом. Вскоре трое с лодки вместе с пассажиром особой важности вскарабкались по веревочным лестницами на палубу «Шаркёя», направившегося на восток через Средиземное море.

Нейтральная Турция пользовалась редкой в Средиземноморье привилегий, так как и страны Оси и Союзники были заинтересованы в то, чтобы переманить ее на свою сторону, дабы завладеть жизненно важными турецкими проливами. Вишистская Франция даже пыталась иногда маскировать свой торговые корабли как турецкие, дабы провести их мимо бдительных глаз англичан в Гибралтаре, и некоторым из них это удалось, в то время, как другие были захвачены более внимательными капитанами Королевского флота. К счастью, «Шаркёй» добрался до Стамбула с единственной тревогой, когда два итальянских самолета обошли его на малой высоте в сицилийском проливе. Еще раз какой-то корабль некоторое время сопровождал его в районе Мальты, а затем исчез в тумане, предоставляя незадачливый пароход собственной судьбе.

Орлов был доволен тем, что находился здесь, уже составив план, как устранит этих троих, зорко следящих за ним. Он отметил их привычки, смены и всякий раз думал, что сможет сбежать без особых проблем. Со временем он, однако, сошелся с высоким русским, Сергеем Камковым, с которым они проводили долгие ночи за разговорами, раскуриванием сигарет и распитием водки, имевшихся к Камкова. Орлов не мог сказать наверняка, но по некоторому хвастовству в его словах понимал, что Камков работал на советскую разведку.

— Англичане почти взяли тебя, — поддел его Камков. — Они собирались вывезти тебя на самолете в Лондон и там мехом внутрь вывернуть. Скажи, Орлов, почему ты им так нужен?

— Наверное, потому, что много знаю, — он сделал еще глоток водки.

— Да? И что же ты такое знаешь? Лобан обычно очень осторожен. Он еще ни разу не рисковал, выводя человека так, как он сделал с тобой. Наверное, решил что ты действительно крупная рыба?

— Крупная, просто от-такая. — Сказал Орлов. — Я могу рассказать тебе то, что тебя поразит, дружище.

— Так расскажи. Что в мешке?

— Каком еще мешке?

— Для диппочты, который дал мне Лобан. Что там такого особенного? Нам сказали не вскрывать его, или нам все пальцы пообрывают, и Лобан, похоже, не шутил.

— Ну, мне Лобан такого не говорил. Так что дай посмотрю, что там.

— Я так не думаю, — сказал Камков. — Путь полежит пока в рюкзаке. Похоже, ты все-таки не столько знаешь, как треплешься.

— А хер с ним, — сказал Орлов. — Там, наверное, моя беспроводная гарнитура.

— Беспроводная? Как она может быть беспроводная? От рации? Да как такое может быть?

— Там, откуда я родом, мы можем делать очень маленькие штуки. У меня был такие «беруши» с микрофоном и динамиком. Наверное, он их и засунул в этот мешок.

— Беруши? Быть не может. Такие маленькие? Кто мог их сделать?

— Не думай об этом, Камков.

Во всяком случае, это лучше, чем быть запертым в пещере под долбаной Скалой, подумал орлов. На Босфоре будет просто сбежать, когда мы туда доберемся. Он задался вопросом, что будет делать дальше.

Орлов не хотел иметь никакого отношения в войне на восточном фронте. Он знал, что где бы там не оказался он, вероятно, будет мобилизован и отправлен в ближайшую советскую роту, батальон или полк. Немцы уже заняли Крым и Севестополь, и вели бои за Новороссийск.

Однако на подходах к Босформу, темной туманной ночью «Шаркёй» встретил небольшой траулер. На борт поднялись трое в черных кожаных куртках и ушанках с эмблемой[71], и Орлов сразу понял, к своему огорчению, что его оказался передан советским представителям. А какой был план уйти с корабля, подумал он. Камков перешел на траулер вместе с ними. Переходя на траулер, Орлов подумал, не прыгнуть ли ему в воду, но быстро передумал. Пока что русские встречали его намного лучше, чем британцы или испанцы. Спустившись на старую деревянную палубу траулера, он обратил внимание на номер Т-492 на ржавом корпусе.

Двое других, бывших с ним раньше, остались на турецком корабле. Орлов отдельно отметил, что Камков захватил ранец, в котором лежал мешок для дипломатической почты. Они шли в прибрежных водах, и, просчитав курс по звездам, Орлов понял, что они направились вдоль северного побережья Турции в сторону Грузии. Конечно, подумал он. Эта посудина была слишком мала, чтобы рисковать пересекать Черное море, в особенности в присутствии Люфтваффе, реющих над ним, словно воронье, нет, они пройдут вдоль побережья до Поти и дальше.

Это будет последний шанс, подумал он. Если я позволю этим ушаночникам доставить меня на побережье, скорее всего они отправят меня в Сочи или Туапсе, где я снова окажусь посреди долбаной войны. Если же это люди НКВД, они вскоре захотят узнать, кто я, и почему обо мне нет никаких записей в их документах. Тем не менее, пока что плавание проходило легко. Если на этом траулере будет приличная еда, я смогу остаться здесь на какое-то время. По крайней мере, здесь не придется беспокоиться о проклятых немецких подводных лодках. И раз уж это судно выглядело похожим на тральщик, то и опасаться было нечего.

Он сильно ошибался.

Оберлейтенант Клаус Петерсон был вторым расстроенным командиром подводной лодки, которому предстояло стать рукой судьбы в этой странной истории, как и капитану Вернеру Чигану, командиру U-118. Петерсон был командиром U-24, подводной лодки, унаследовавшей этот очень гордый номер от своей предшественницы, введенной в строй в 1913 году и участвовавшей в Первой Мировой войне с большим успехом, снискав многие лавры. 26 октября 1914 года она удостоилась сомнительной чести стать первой немецкой подводной лодкой, атаковавшей без предупреждения безоружное торговое судно «Адмирал Гантоме». Ее следующая жертва была уже немного более выдающейся, и лодка заслужила реальный почет, потопив 15 000-тонный дредноут «Формидэйбл»[72]. Всего до конца войны U-24 атаковала впечатляющие 39 кораблей, потопив 34 из них, сильно повредив три других и взяв одно судно призом. Всего она причинила боль и смерть вражеским кораблям суммарным водоизмещением 137 560 тонн.

U-24 Второй Мировой войны была малоразмерной лодкой типа IIB, введенной в строй в 1936 году. В отличие от своей предшественницы, U-24 могла похвастаться мало чем. На ее счету был всего один корабль — торговый пароход «Кармартен», подорвавшийся на выставленных лодкой минах у побережья Великобритании 9 ноября 1939 года, подобно невезучему «Дуэро». С тех пор место у перископа лодки сменили три командира, так и не добившихся ни одной победы, и к мою 1940 она стала считаться «несчастливой», и вскоре была переклассифицирована у учебную и передана 21-й флотилии. Затем, в конце 1942 года, U-24 была тайно отправлена на Черное море по особому маршруту, вскоре войдя в состав 30-й флотилии под командованием другого немецкого подводника, попавшегося в странную паутину судьбы — бывшего командира U-73 капитана Вернера Розенбаума.

Капитан Розенбаум только что получил Рыцарский Крест за свои действия на Средиземном море против британской операции «Пьедестал». Он был одним из немногих немецких командиров подводных лодок, записавших на свой счет авианосец — HMS «Игл». Затем, после столкновения с другим крупным вражеским кораблем, который так и не смог опознать, Розенбаум прибыл на базу в Ла-Специя, и вскоре был переведен в Констанцу на побережье Черного моря в качестве нового командующего 30-й флотилии подводных лодок, действующей на Черном море, «Потерянном флоте Гитлера» во внутренних водах южной Европы.

В рамках смелой и хитроумной операции, немцы частично разобрали шесть подводных лодок ближней зоны типа IIB в Киле, срезав ацетиленокислородными аппаратами рубки, после чего перевезли по суше к Дунаю самыми мощными наземными самосвалами и тракторами в Германии. На Дунае лодки были укреплены понтонами, а затем сплавлены по Дуную в Черное море. Первоначально планировалось, что они прибудут туда в октябре 1942, но они оказались там на два месяца раньше. Двадцатипятилетнему оберлейтенанту цур зее Клаусу Петерсену, служившему под командованием Розенбаума, выпала честь участвовать в первых походах 30-й флотилии.

Он был взволнован перспективой неожиданно атаковать врага, который всю войну подводные лодки здесь даже во сне не снились. Петерсон учился у другого известного командира подводной лодки, однажды бывшего командиром U-14 Херберта Вольфарта, и помнил его рассказы о том, как он стал свидетелем трагической гибели линкора «Бисмарк». Вольфарт видел финал боя через перископ, но не имел торпед, чтобы выполнить свое обещание оберегать линкор от всякого зла. Он использовал последние торпеды против пары старых грузовых судов несколькими днями ранее, и горько жалел о своем выборе всю оставшуюся жизнь. Петерсон никогда не забывал его историю.

Судьба вообще находила очень странные способы пересекать линий жизни и создавать странные связи. Петерсон обучался у Вольфарта и теперь ему предстояло случить под командованием Розенбаума, человека, который остался в живых только потому, что Антон Федоров отозвал Ка-40, обнаруживший подлодку Розенбаума, затаившуюся в бухте Форнеллс на Менорке. Искренний интерес Федорова к судьбам людей, сражающихся во Второй Мировой войне не позволил ему приказать уничтожить лодку Розенбаума. Его акт милосердия возымел драматически и далеко идущие последствия, первым из которых стал надлом в другом человеке, капитана Владимире Карпове. Когда Карпов узнал, что Федоров отпустил подлодку, его первым желанием было развернуть вертолет и уничтожить ее, однако он тоже остановился. Это был не первый раз, когда он пощадил подводную лодку противника.

И Розенбаум остался в живых. Он принял командование секретной 30-й флотилией подводных лодок на Чертом море на несколько месяцев раньше, чем должен был, и теперь отправил молодого и жаждущего подвигов командира Клауса Петерсона за первой для его лодки победой с 1939 года. Он получил свой первый шанс, обнаружив этой ночью другой судьбоносный корабль — советский тральщик Т-492.

Солнце село три часа назад. Стояла тихая и темная ночь над спокойными водами Черного моря. U-24 Петерсона, вышедшая из Констанцы несколько дней назад и рыскавшая по юго-востоку Черного моря, обнаружила небольшой советский корабль, шедший этим районом, чтобы избежать немецкой авиации. В 19.00 было очень темно, так как Луна должна была взойти только в 22.30, и даже тогда это будет лишь тонкий серп. Условия были идеальны для подводной лодки, шедшей в надводном положении в поисках неосторожной добычи.

325-тонные лодки типа IIВ были одними из первых лодок, построенных Германией после отказа от Версальского договора. Двенадцать этих лодок были построены в тайных укрытиях. Задуманные изначально как небольшие лодки для действия в прибрежных водах, они имели всего 43 метра в длину и 4 метра в ширину, и ограниченную дальность, делавшую их полезными только в качестве учебных, либо для действий в ограниченных водах, вроде Черного моря. В открытом океане они были подвержены слишком сильной качке, за что получили прозвище «лодка-долбленка». Однако в более спокойных внутренних водах и в прибрежных зонах их выдающаяся маневренность и высокая скорость погружения — всего тридцать секунд — делали их очень эффективными. Запас хода составлял 1 800 миль при 12 узлах, чего было более чем достаточно для действий в Черном море. Лодка была вооружена тремя 533-мм носовыми торпедными аппаратами с боезапасом в шесть торпед, но в ту ночь оберлейтенант Клаус Петерсон располагал всего тремя после безуспешной атаки на пару лихтеров у турецкого побережья в предыдущие дни.

В 19.18 наблюдатели заметили впереди что-то, похожее на небольшой буксир, плавно шедший в сторону Поти, и Петерсон приказал изменить курс, направляя нос на него. Хотя обычно так и не делалось, подводная лодка могла запускать торпеды и из надводного положения, и молодой оберлейтенант был готов к первой победе в своем первом походе. Он был из «Олимпийского экипажа», получившего такое название в честь Берлинской олимпиады, прошедшей в 1936, году их выпуска, и Петерсон надеялся все же взять сегодня медаль. Корабль впереди не производил впечатления крупной добычи, но он был готов взять его без жалоб.

— Траектория идеальна, Отто, — прошептал он своему старшему помощнику. — Первый аппарат, пли!

Торпеда G7 вышла из аппарата с тихим всплеском, и пошла прямо на неосторожный Тщ-492, где Геннадий Орлов дремал в гамаке под палубой под постоянным надзором двоих сотрудников НКВД. Затем сверху раздался крик, и по палубе немедленно загрохотали тяжелые сапоги. Орлов вскочил, услышав крики тревоги.

Двое охранников унеслись наверх, глупо оставив Орлова одного. Он услышал крики о торпеде, затем о подводной лодке, затем то, как командир кричал разворачивать 76-мм орудие[73], хорошо укрытое под тяжелым брезентом. В короткий момент неопределенности, взгляд Орлова застыл на ранце Камкова. Почти не задумываясь, он бросился к нему и выудил мешок для дипломатической почты. Вот! Ощутив, как сердце забилось чаще, он открыл его, нащупал внутри гарнитуру, а затем быстро завязал мешок и положил его обратно.

Он услышал какое-то журчание в воде, а затем высокий пронзительный свист, и понял, что это была торпеда. Сердце забилось сильнее от мысли, что это могли быть последние секунды его жизни. Но неудача, преследовавшая U-24, дерзнувшую принять на себя мантию своей прославленной предшественницы, не прошла мимо Клауса Петерсона и в эту ночь. Траектория была рассчитана идеально, прямо в советский тральщик, но глубина хода оказалась выставлена неверно, не учитывая мелкой осадки цели, и торпеда прошла прямо под ней!

Услышав, как торпеда прошла под тральщиком, Орлов вздохнул с облегчением. Он решил попытаться выбраться на палубу, но не знал, где находится тральщик, и перспектива прыгнуть за борт в открытом море его совершенно не радовала. Вместо этого он стал ждать, сидя в темноте и шуме, слыша сверху стук металла, пока расчет разворачивал 76-мм орудие. Затем раздался грохот выстрела, когда они дали первый выстрел по вражеской подводной лодке. Что-то внутри заставляло его переживать за советский экипаж, не только потому, что от них зависела его жизнь, но и потому, что это были его соотечественники, представители предка той страны, которую он оставил, но, тем не менее, все равно соотечественники.

Оберлейтенант Петерсон удивился результату атаки, а затем услышал тяжелый всплеск от удара снаряда по правому борту.

— Черт! Торпеда прошла слишком глубоко! Это не буксир, это тральщик! Погружение!

Раздался резкий звук сирены, и офицеры убрались с крошечной рубки. Тридцать секунд спустя U-24 ушла под воду и довернула на пятнадцать градусов влево. Петерсон услышал разрыв еще одного снаряда, который, к счастью, тоже прошел миом, и вытер пот со лба, изо всех сил пытаясь успокоиться. Его первая атака не принесла успеха, но смертельная игра только начиналась. Он отошел, надеясь заставить противника поверить, что они отогнали его, а самому тем временем попытаться атаковать снова. Но сначала следовало отойти подальше о того места, с которого он произвел первый пуск. Перископ поблизости станет лишь маяком для неприятностей.

Он не знал, что теперь судьба и время наблюдали за каждым его движением, вписывая все в свои книги, и что другой человек, Геннадий Орлов, намеревался украдкой заглянуть в эти книги.

ГЛАВА 20

Находящегося на борту Т-492 Орлова посетила неожиданная мысль. Он посмотрел на наушники в правой ладони, вставил один в правое ухо и нажал кнопку, включая встроенный в куртку планшет, радуясь и ухмыляясь тому, что англичане оказались слишком глупы, чтобы провести какую-либо связь между наушниками и курткой. Он решил проверить, что мог узнать о происходящем, и «Портативная Вики» из 2021 года его не разочаровала. «Светлана» ответила немедленно:

Как удобно, улыбаясь, подумал Орлов. Он мог спокойно сидеть и узнать о том, какая судьба его ожидает, и следовало ли ему бежать наверх и бросаться в воду, если окажется, что этот проклятый корабль будет потоплен этой ночью. Теперь он понял, почему Федоров вечно не отрывался от книг и компьютеров, пока они были в Атлантике, и вспомнил, как он давал Вольскому и Карпову советы по истории. Он улыбнулся, прошептал «продолжить» и стал слушать, что скажет ему «Светлана».

От следующих слов сердце забилось чаще, однако вскоре он улыбнулся.

«… U-24 добилась попадания в 21.37…»[74]. Орлов выслушал приговор судьбы, а затем убрал наушник в потайной карман куртки, выключил систему и встал, направившись на палубу.

Он просунул голову в люк, поднимаясь на палубу, и в нос ударил сильный соленый запах моря. Он увидел людей, напряженно осматривающихся по сторонам, плотно прижав бинокли к глазам, и услышал третий выстрел из орудия. Он выбрался на палубу и двинулся вдоль фальшборта мимо рулевой рубки, когда его заметил один из офицеров НКВД.

— Ты что здесь делаешь? Свали вниз!

— Да пошел ты! — Выпалил Орлов в ответ. — Эти козлы пытаются меня убить. — Он указал на воду в то место, куда стреляло орудие. — По-вашему я что, хочу сидеть там и ждать, пока он загонят торпеду мне в зад?

Офицер НКВД улыбнулся, смягчившись, но решил следить за Орловым, заметив, как легко тот идет по палубе, уверенно стоя на ногах и умело балансируя при качке. Он сразу понял, что тот был моряком, причем просоленным насквозь. По палубе все еще бегали люди, а командир кричал приказы. Камков был с ним в рубке, и, заметив Орлова, помахал ему, говоря заходить.

— Урод подкрался к нам, — сказал он. — Было так чертовски темно, что мы не видели его, пока он не выпустил торпеду. Хорошо, что она прошли под нами.

— Они не повторят этой ошибки, — спокойно сказал Орлов, потянувшись в карман за сигаретами.

— Думаешь, она еще здесь?

— Разумеется! Вы здорово их удивили. Не думаю, что они ожидали ответного огня. Наверное решили, что это рыболовный траулер.

— Урод должен действительно гнаться за палками, чтобы тратить целую торпеду на корабль такого размера. Интересно, это были немцы? Как они могли здесь оказаться?

— Это немцы, — буднично сказал Орлов. Он задал «Светлане» вопрос, прежде чем убрать наушники, и теперь знал все об U-24 и о том, как она оказалась на Черном море. Да, немцы были хитрыми мелкими засранцами. И эта лодка была такой же. Ее капитан должен был быть очень хорош, раз сумел направить первую же торпеду прямо им в мидель… И добиться попадания второй!

— Сколько времени? — Спросил Орлов, заметив, что луна еще не показалась.

— Пол восьмого, или около того. Что, снова срубает?

Орлов улыбнулся. Ему по-прежнему нравился Камков и он надеялся, что ему не придется в ближайшее время убить его. Он знал, что было еще много времени, до следующей атаки оставалось около часа. Поединки, такие как этот, не были похожи на скоротечные исступляющие бои надводных кораблей. Минуту назад подводная лодка ушла под воду, и началась игра в кошки-мышки. Единственный вопрос состоял в том, были ли подводная лодка кошкой?

У Клауса Петерсона не было никаких сомнений, что верховодил процессом он. Он был главным, как бы то ни было. Он застал противника врасплох, и вскоре займет позицию для повторной атаки. Рискнув поднять перископ в безлунную ночь, он вскоре заметил, что добыча по-дурацки кружила на месте вместо того, чтобы на всем ходу мчаться к побережью, как он ожидал. Что они делают, задался он вопросом?

А делали они то, что тихо сбрасывали с кормы мины, оставляя небольшую паутину из стали в надежде удержать врага под водой. Орлов улыбнулся про себя, услышав подобный приказ, но не стал спорить. На Т-492 не было глубинных бомб или какого-либо гидролокатора, так что он не мог вести поиск вражеской подводной лодки. Он должен был ждать, пока враг снова не проявит себя или просто бежать. Это был как раз тот случай, когда осторожность была наивысшим проявлением доблести, но Орлов восхищался решимостью и мужеством этих людей. Они по-глупому ставили мины, словно это давало какой-то шанс поразить вражескую подлодку, но были полны решимости.

— Мы теряем время, — наконец, сказал он капитану.

— У тебя есть лучшие предложения? — Рыкнул седой человек в ответ.

Время уходило, и напряжение возрастало. Прошло почти полтора часа с тех диких мгновений. Такова была жизнь на море, смешка и ожидание. Минуты хаоса и адреналина и долгие часы мучительного ожидания. Однако вскоре ожидание закончилось.

— Торпеда по правому борту! — Крикнул наблюдатель.

— Sookin sin! — Выругался капитан, изо всех сил проворачивая штурвал. Камков побледнел от страха, но Орлов выглядел спокойным и безразличным. — Не переживай, — сказал он своему другу. — Она не сработает.

Он протянул руку и взял Камкова за запястье, чтобы посмотреть на его часы. Враг действовал точно по графику. «Светлана» была права, и Орлову оставалось только надеяться, что история все еще оставалась той, что была записана в приложении. Даты уже расходились, но мелкие детали, такие как точное время, пока что были совершенно точны. Теперь он понял и то, почему Федоров всегда настолько нервничал, когда полагал, что «Киров» каким-то образом нарушит тонкую и хрупкую линию истории. Жизнь Орлова решалась прямо сейчас, решалась торпедой, выпущенной прямо в тральщик.

Они уже могли слышать далекий свист, становившийся все громче и громче. Кто-то кричал, кто-то матерился, указывая на море. Торпеда ударила по тральщику прямо в мидель по правому борту. Раздался сильный глухой удар, и все вокруг инстинктивно закрыли глаза, сжавшись от страха. Все, кроме Олова. Проклятие все еще преследовало U-24. Вторая атака Петерсона также не удалась, как и рассказывала «Светлана», как и сказал Орлов Камкову. Дьявол крылся в деталях.

Камков открыл глаза, посмотрел на капитана, шумно выдохнувшего с облегчением, а затем на Орлова со странным выражением.

— Откуда ты знал? — Выдохнул он.

Орлов беспечно наклонил голову.

— Я могу это слышать, — сказал он, указывая на ухо. — Научился во время службы на эсминце. Там развивается очень хороший слух на такие дела. Я слышал, что первая торпеда идет слишком глубоко. — Небольшая lozh была глазурью на торте. — И про эту я тоже знал, что она даст осечку. Не спрашивай, как это работает. У него осталась еще одна торпеда, но он не станет атаковать. Вы получите свой шанс позже. Расслабьтесь. На этот раз он будет ждать долго.

— А ты, похоже, уверен в себе, — сказал Камков.

— Я всегда уверен в себе, — с усмешкой сказал Орлов. — Почему ж еще я раздел тебя в покер? Пойду вниз. Луна появится в ближайшее время, и станет легче. Разбуди в полночь, хорошо?

«Светлана» все еще продолжала шептать ему в ухо, так что Орлов знал, что будет дальше. У него было достаточно времени, так что он расположился в гамаке, пытаясь заснуть, но этого ему не давал топот на палубе — экипаж Т-492 продолжал свою нервную деятельность. Они все еще тупо топтались на корме, выставляя мины, и заставляя Орлова ехидно улыбаться. Знание о судьбах этих людей, до минут и секунд, давало ощущение богоподобного могущества. Они все еще были там, неумело носясь по холодной мокрой палубе в ночи, вцепившись в канаты и цепи по мере того, как Т-492 медленно шел на восток в сторону Поти, оставляя за собой след из мин, что, вероятно, создаст больше проблем для местного судоходства, чем для немецкой подводной лодки.

Вскоре после полуночи Камков сунул голову в люк и позвал его.

— Орлов, просыпайся. Луна появилась, как ты и говорил. Но подлодки пока не видим.

Орлов поднялся наверх, зевнул и потянулся за сигаретой, которую на этот раз разделил с Камковым. Экипаж казался гораздо более спокойным. Долгие три часа ожидания вызвали у них ложное ощущение безопасности. Некоторые уже валялись на палубе, другие разговаривали, расчет орудия уселся за снарядными ящиками, а один из офицеров НКВД медленно расхаживал туда-сюда, с пистолетом-пулеметом, перекинутым через плечо, в черной ушанке, сдвинутой набок и, и следил за морем, покрытым серебристыми отблесками лунного света.

Орлов неспешно курил, убивая время. Затем началось. Один из членов экипажа, работавших на корме с минами, подал тревогу. По левой раковине появилась еще одна торпеда, и все на борту подскочили, вытягивая головы и прищуриваясь. Все, кроме Орлова. Торпеда прошла мимо, как Орлов и говорил.

Клаус Петерсон осознал, что удача окончательно покинула его, так как это была последняя торпеда. Он выругался про себя, зло думая, что он выпустил первые две торпеды точно в цель и ни одна из них не поразила ее.

— Эта лодка точно проклята, — сказал Отто, когда Петерсон, явно будучи расстроен, опустил перископ.

— К черту все, — ответил оберлейтенант. — Мы за ними. Всплываем и работаем зениткой.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сказал Отто. — У них есть орудия. — Но увидев стальную решимость во взгляде Петерсона, он лишь отдал приказ.

U-24 всплыла в облаке белых пузырей воздуха. Расчет выбежал из рубки к 2-см зенитной пушке. Петерсон появился вслед за ними, забравшись на рубку с биноклем и торопя своих людей. У него не осталось ничего, кроме этих 2-см снарядов, и он понимал, что старпом был прав. Это был просто глупый жест отчаяния, но когда орудие открыло огонь, он ощутил некоторое удовлетворение, когда снаряды ударили в воду у кормы вражеского корабля. Чертов тральщик, подумал он. Мы не можем потопить даже чертов тральщик!

Услышав лай зенитной пушки, капитан резко развернул штурвал, дабы дать расчету 76-мм орудия произвести выстрел, однако Орлов знал, что ничего не выйдет. Чего он не знал, это того, что глупый жест отчаяния Петерсона возымеет непредвиденные последствия. Очередь 20-мм снарядов ударила по тральщику, выбив несколько осколков из ходовой рубки, заставив Орлова инстинктивно пригнуться. Однако один из снарядов нашел себе цель, и Орлов с удивлением заметил, как Камков осел на палубу с пробитой грудью. Затем огонь прекратился, и Орлов заметил вдали силуэты немцев, занимающихся орудием.

Слова «Светланы» снова раздались у него в голове.

«После того, как U-24 выпустила последнюю торпеду, прошедшую мимо в 00.38, лодка всплыла и атаковала тральщик 20-мм орудием».

Среди очень многих мелких деталей, упомянутых «Светланой» не было ничего, касательно Камкова, и Орлов понял, что эти снаряды также легко смогут прошить и его грудь. Камков был мертв, и Орлов вышел из себя. Он вскочил, глядя на немецкую подводную лодку и слыша, как 76-мм орудие выстрелило в бессильной ярости. Снаряд прошел над вражеской лодкой и упал с большим перелетом.

В бешенстве, Орлов кинулся к охраннику из НКВД, спрятавшемуся за фальшбортом и одним быстрым движением выхватил у него автомат.

— Piz-da! — Выругался он на подводную лодку, высунулся из-за укрытия и открыл огонь по немцам, с радостью заметив искры, высекаемые пулями из обшивки рубку. Все еще сжимая сигарету в зубах, он стрелял, крича на врага:

— Валите нахер, сукины дети! — Крикнул он, выплюнув окурок и зловеще ухмыльнулся, заметив, что немцы оставили зенитку и убрались в люк. Небольшой бой на Черном море закончился, и вскоре он узнал, почему. «Светлана» поведала ему все.»… Лодка всплыла на поверхность и обстреляла тральщик из 20-мм зенитного орудия, однако вскоре оно вышло из строя, заставив U-24 превратить атаку ввиду пулеметного огня с тральщика».

Орлов усмехнулся сам себе и отдал дымящийся автомат изумленному охраннику, посмотревшему на него с трепетом и уважением, когда заметил, что подводная лодка быстро скрывается под водой.

— Следить за торпедами! — Крикнул капитан, но Орлов лишь рассмеялся. Он вписал свой скромный вклад в историю очередью из пистолета-пулемета ППД, стреляющего патронами Токарев 7.62x25 мм, и этого было достаточно.

— Не переживай, — крикнул он в ответ. — Если бы у них были торпеды, стали бы они всплывать и стрелять в нас? Все. Отдыхайте.

Клаусу Петерсону эта ночь принесла сплошное разочарование. Его лодка осталась без зубов и годилась разве что для разведки. Ему придется красться обратно в Констанцу ни с чем. Он ничего не добился в первом походе, но извлек из случившегося урок. Теперь на ум пришла история Вольфарта о том бессилии, с которым он наблюдал за гибелью «Бисмарка», не имея торпед, чтобы защитить его.

Судьба Петерсона не была настолько недоброй, но ему пришлось ждать долгих девять месяцев прежде, чем он сумел поймать в прицел другую цель, ибо Черное море было действительно бедными угодьями. Июньской ночью 1943 года он обнаружил и потопил советский 441-тонны тральщик, почти такой же, как тот, что ушел от него сегодня. Это был борт?411 «Zashchitnik» (No. 26), и он предусмотрительно атаковал его двумя торпедами, уже не полагаясь на одиночный пуск.

Петерсон не смог потопить Т-492 в ту ночь, но, сам того не зная, сделал гораздо больше. Его неопытность, неверно выставленная глубина ход торпеды, отказ другой и заклинившее зенитное орудие словно сговорились, чтобы сделать одно существенное дело: они сохранили в живых Геннадия Орлова, хотя Камков и стал холоднее камня. Теперь никто из офицеров НКВД, которым было получено доставить Орлова в Поти не знал ничего ни о мешке для дипломатической почты, ни о том, что могло находиться внутри.

ГЛАВА 21

«Ташкент» начал походы во Владивосток по программе Лэнд-Лиза в этом году. Построенные «Мэрилэнд Стилл» в 1914 году, он принадлежал Американской Гавайской пароходной компании и использовался на их линии через Панамский канал, и арендовался Дальневосточным государственным морским пароходством. В июне 1942 года, однако, корабль снова был помечен серпом и молотом и вернулся в СССР для перевозок Лэнд-Лизовских грузов во Владивосток. Как не удивительно, но более 8 400 000 тонн продовольствия, грузовиков, самолетов и оружия были поставлены через открытые морские коридоры в Охотском море, или доставлялись по воздуху с Аляски, так как Советский Союз «соблюдал нейтралитет» на Тихоокеанском театре Второй Мировой войны. «Ташкент» был одним из бесстрашных судов общего назначения, перевозивших эти грузы.

Корабль получил название от советского транспортного судна, потопленного немецкой авиацией в Феодосии в день нового 1942 года. Название спокойно перешло к американскому судну, и никто не придумал ничего умнее.

В этот сентябрьский день 1942 года молодой матрос Джимми Девис только что закончил разгрузку нескольких контейнеров на набережную залива Золотой Рог во Владивостоке, когда стал свидетелем очень странной сцены.

Какой-то человек бежал по улице Калинина, пересекая старые железнодорожные пути и направляясь к причалу. Через несколько секунд стало понятно, что его преследуют несколько полицейских в форме. Дэвис слышал, как те пронзительно свистели, требуя от человека остановиться, и кричали что-то людям у путей, где стояли вагоны, ожидавшие грузов с «Ташкента». Человек споткнулся и упал, и какие-то бумаги выскользнули из его заднего кармана, когда он снова поднялся на ноги. Он бросился вдоль набережной мимо Дэвиса, а затем вдруг замер. Его глаза широко раскрылись от страха.

Он остановился, тяжело дыша с мучительным выражением лица глядя на гавань. Затем он схватился за голову обеими руками, словно пытался не дать себе сойти с ума и начал что-то неразборчиво кричать по-русски. Раздался треск, и Дэвис рывком обернулся, увидев, что советский полицейский выстрелил из пистолета. Человек упал на колени, и повалился вперед, потеряв сознание. Трое полицейских бросились к нему. Дэвис посмотрел на них некоторое время, а затем подумал, что лучше будет постараться не отсвечивать, потому что, вероятно, к нему могут возникнуть вопросы. Уже собираясь подняться по трапу обратно на «Ташкент», он вдруг зацепился взглядом за бумаги, которые потерял тот человек и подошел к ним, укрываясь за пустыми деревянными ящиками, чтобы посмотреть. Он поднял бумаги, подумав сначала, что это могут быть документы разоблаченного шпиона. Понимание того, что это был всего-навсего русский журнал, почти разочаровало его. Затем он подумал, что некоторым из русских членов экипажа он может оказаться интересен, поэтому забрал журнал с собой.

День спустя «Ташкент» снова вышел в море и направился домой, в Сиэтл. Русские члены экипажа проявили большой интерес к журналу, который начал передаваться от человека к человеку. Дэвис заметил, как они передавали его друг другу, указывая на что-то с явно озадаченным видом. Он подумал, что там были фотографии с девушками и обматерил себя за то, что не посмотрел лучше, прежде, чем бросил на стол. Но потом он увидел там только фотографии странных машин, непонятных устройств, похожих на металлические кейсы с картинкой на внутренней стороне, реклама товаров, которых он раньше никогда не видел. Он понятия не имел ни о «Тойота Короллах», ни о ноутбуках «DELL», ни о другой современной электронике вроде мобильных телефонов. Для него это были просто любопытные фотографии, и не более того.

Корабль сделал короткую остановку на Алеутских островах, где сведения о странном журнале были доведены до британского офицера связи лейтенанта Уильяма Кемпа в Датч-Харбор. Британцы имели на островах пост радиоперехвата, занимающийся прослушиванием японского эфира. Когда офицер увидел журнал, отметив странную карту в одной из статей и не менее странные даты, проставленные там, он попросил одного из русских перевести ему несколько строк и сразу понял, что это было что-то необычное. Вручив человеку фунт за работу, он аккуратно вырвал нужные страницы и с улыбкой вернул журнал. Вернувшись к своему столу, он приложил к статье короткую записку «найдено опубликованным в русском журнале». Страницы вскоре были запакованы в простой кожаный мешок и начали свой долгий путь, приведший их в конце концов в Блэтчли-Парк.

Внимание Келпа привлекла, в первую очередь дата «13–14 сентября 1942 года», а текст, как перевел ему русский матрос, был посвящен некой «операции «Согласие», которая заключалась в британской атаке на немецкую крепость Тобрук и закончилась катастрофой. Кемп обнаружил эту странную разведсводку посреди полной чуши. Мало того, этим утром было 7 сентября 1942 года — до якобы проведенной операции оставалась еще неделя!

Он быстро упаковал статью в мешок для разведсводок, который был доставлен в Сиэтл, оттуда в Нью-Йорк, оттуда в Исландию и, в конечном итоге, в Лондон. Теперь ее просматривали Алан Тьюринг и Питер Твинн из «Хижину-4» в Блэтчли-Парк.

Статья была оперативно переведена, подняв тревогу в управлении Морской разведки в «Хат-8». Она называлась: «Британия вспоминает павших в неудавшемся «Согласии». Речь шла об Операции «Согласие», которая должна была начаться через день, но описывалась так, как будто уже случилась… Словно это была история! В ней подробно описывалось то, как британские эсминцы «Сикх» и «Зулус» с 350 морскими пехотинцами на борту вышли из Александрии и встретились с зенитным крейсером «Ковентри» и 5-й группой эсминцев для налета на Тобрук, который должен был начаться менее чем через тридцать шесть часов.

Подробности, указанные в статье, были поразительны! Там перечислялись офицеры, командующие операцией, и судьбы кораблей и людей, участвовавших в бою. Более того, приводилась информация о печальном исходе рейда: «Сикх» был поврежден немецкими Ju-88 и затонул во время попытки взять его на буксир, «Ковентри» был потоплен пикирующими бомбардировщиками Ju-87, «Зулус» также был потоплен, атака коммандос Хаселдена была отбита с большими для них потерями, а сам он погиб, 576 солдат союзников были взяты в плен, кроме того, противником было захвачена ценная шифровальная машина. Короче говоря, это была катастрофа.

Твинн был непроницаемо серьезным человеком, всегда одетым в твидовое пальто, жилетку, рубашку с белым накрахмаленным воротничком, над которым светились его ясные глаза, а волосы всегда спадали на лоб справа, когда он склонялся над столом. Он был блестящим математиком из Оксфорда, пришедшим в «Хижину-4», чтобы учится у Дилли Нокса методам взлома шифров — и научившимся заканчивать работу за пять минут до того, как Нокс говорил ему начинать. Твинн работал вместе с Тьюрингом над взломом шифра «Энигма» и сыграл важную роль в решении этой задачи. Сейчас они оба бились над решением новой загадки.

— Может быть, это предупреждение? — Сказал Твинн. — Вероятно, они узнали о планирующейся операции и решили запугать нас таким образом?

— Но детали, Питер! — Сказал Тьюринг. — Здесь все по полочкам. Даты, сроки, корабли…

— Итоги и потери, — продолжил Твинн. — Это дешевая провокация. Они хотят сказать нам, что все знают и готовы встретить нас. Другого объяснения быть не может.

Тьюринг молча посмотрел на него, затем снова обратился к детализованной карте из статьи, показывающей события планируемой высадки с точностью до минут. Это нервировало. Словно кто-то заполучил почти всю информацию по предстоящей операции.

— Я мог бы согласиться, что они получили общий план операции, — сказ Тьюринг. — Они могли перехватить наши сообщения еще раньше, чем мы сами получили их. Но такие детали? Им должен был помогать кто-то изнутри. Может ли у нас быть «крот», Питер? — Во взгляде Тьюринга было заметно предупреждение.

— Странно, что это поступило от русских, — сказал Твинн. — Может быть, они пытаются намекнуть нам, что наши шифры были взломаны? Как бы то ни было, они наши союзники.

— Нам хотелось бы в это верить, — сказал Тьюринг. — Но как они заполучили эти сведения?

— Должно быть, информация действительно пришла изнутри, Алан, как вы и говорите. Это не те детали, которые могли быть получены путем случайного перехвата сообщений. У них здесь все, со всей подноготной. Вы можете быть правы. У нас могут быть проблемы. В конце концов, у нас здесь полно людей с улицы — шахматистов, художников, целый зоопарк эклектичных умов. Я сам простой безработный математик, пришедший сюда в поисках возможностей. И теперь я в самой гуще. Было бы не слишком удивительно думать, что кто-то был подсажен сюда другой стороной?

— Это было бы весьма пагубным, — сказал Тьюринг. — Нужно телеграфировать в Александрию, Питер. Игра окончена. Операцию следует немедленно отменить.

Они начали думать вместе, пытаясь понять, где именно эта операция могла просочиться и через кого, хотя Тьюринг испытывал глубокое внутренне опасение, что этот источник — русский, еще один лист, упавший с дерева Родины. Это мнение стало почти пророческим в отношении события, которого еще даже не произошло.

От этих мыслей ему внезапно вспомнился его долгий разговор с адмиралом Тови. Его собственный слова эхом начали преследовать его. «Если станет известно, что кто-либо их этого списка сделает что-то… представляющее угрозу, он станет врагом судьбы и времени. Если вы хотите установить дозор за историей, адмирал, то вы должны быть готовы делать весьма неприятные вещи».

Что же делать, если эта статья была не просто попыткой сообщить им, что план операции оказался раскрыт, подумал Тьюринг? Что делать, если это было действительно то, о чем он думал — взглядом из будущего, написанным людьми, давно пережившими эти дни. По его же логике, Хаселден, которому было суждено погибнуть в операции, превратится в «зомби», если она будет отменена. Тьюринг внезапно оказался перед мучительным выбором. Спасая людей, обреченных на гибель в операции «Согласие», он мог изменить всю будущую историю.

— Вот, — взволнованно сказал Твинн. — Обо всем сказано здесь, в прилагавшейся записке. Послушайте. «Найдено в порту Владивостока».

— Тогда, должно быть, он был найден кем-то с корабля, работающего по программе Ленд-Лиза, — решительно сказал Тьюринг. — Он поступил от Кемпа из Датч-Харбор. Эти корабли регулярно заходят туда.

Поступил журнал, разумеется, от человека по фамилии Марков, младшего сотрудника инженерного подразделения, приданного крейсеру «Киров». Это был журнал с кофейного столика в зоне ожидания, который Марков подхватил во время перерыва, и который пронес на испытательный стенд Приморского инженерного центра во Владивостоке. Марков исчез в 2021 году, и загадочным образом появился на том же месте, но семьдесят девять лет назад. Конкретно он появился в гостиной частного дома, и когда Марта Ваятин вошла и увидела Маркова, сидящего на одном из стульев с выражением полного шока на лице, он выбежала на улицу, крича и зовя милицию.

Бедняга Марков, наконец, пришел в себя и выбежал из дома, сразу же поняв, что он во Владивостоке и смотрит в залив Золотой Рог, но все было совершенно другим! Город был намного меньше. Большинство новых высотных домов пропали. Он был серым и запущенным, и на главных улицах не было практически никакого движения. На самом деле, многие улицы представляли собой грунтовые и гравийные дорожки, шедшие мимо старых потрепанных жилых домов. Он побежал, и ноги словно сами вели его вниз, к гавани, где он инстинктивно надеялся найти «Киров», словно крыса, мчавшаяся на родной корабль. Остальное стало историей — особенно персонально для Маркова, умершего от огнестрельного ранения на холодной бетонной набережной бухты Золотой Рог.

Тьюринг глубоко вздохнул, понимая, что должен принять очень важное решение. Что делать по поводу налета на Тобрук?

— Мне нужно сделать звонок, Питер. Подождете пока? — Он с торжественным видом в глубокой задумчивости направился из комнаты в закрытую зону. Несколькими минутами спустя он вернулся, все еще обеспокоенный, но словно получивший какое-то направление мыслей. Он вызвал адмирала Тови, чтобы обсудить это с ними.

— Вопрос в следующем, — прямо сказал он. — Либо мы спасаем этих людей и корабли, и будем надеяться, что все закончится хорошо, либо действуем по плану и смотрим, что будет. Если результат совпадет с тем, что попало к нам в руки… появиться другая проблема, адмирал. Это будет означать, что этот кто-то жив, возможно, до сих пор во Владивостоке, со знанием нашего будущего.

— С ума сойти можно, — ответил Тови. Последовала долгая пауза. — Вы предупреждали меня, профессор, но я не думаю, что уже готов заглянуть в ящик Пандоры. Мы можем это выяснить, не жертвуя 576 людьми и тремя кораблями. Никто не мог знать таких подробностей операции. Вы очень хорошо знаете, что цель, состав сил и время атаки хранятся в трех отдельных делах и были собраны вместе для окончательного инструктажа в одиннадцать часов. И я могу сказать вам еще кое-что. Окончательный состав сил еще даже не определен. Пока только предполагалось, что мы заберем зенитный крейсер «Ковентри» из Суэца, а этот отчет, о котором вы говорите, был написан минимум неделю назад, если он действительно пришел из Владивостока. Как в нем мог фигурировать этот корабль? Нет, я не могу отправить туда людей, зная об этом докладе. Мы отменяем операцию. Возможно, придется включить всех этих людей в наш список, но, по крайней мере, они не умрут на побережье Северной Африки. Мы обсудим это в ближайшее время. — «Дозор» сделал первый в своей истории выбор между жизнью и смертью. Но не последний.

Тем не менее, это было не единственное, что в конечном счете изменил этот журнал для чтения за кофе. Семьдесят девять лет спустя Антон Федоров только что закончил вахту во время долгой работы по подготовке корабля к выходу в море. Он сидел в офицерской столовой, уединившись со своей «Хронологией войны на море». Он читал том, приобретенный в книжном магазине, сравнивая ее со своим старым экземпляром. Всякий раз, находя различие, он помечал его желтым маркером.

Вчера он дошел до сентября 1942 года, изучая, какие непосредственные последствия возымело недавнее появление «Кирова» на Тихом океане. Однако теперь его глаза широко раскрылись, взгляд стал нервным, а лицо приобрело странное выражение. Он осмотрелся вокруг, словно потерял что-то, вроде часов или кошелька. Затем он быстро проверил страницы недавно приобретенного тома, ведя пальцем по длинным узким колонкам.

Части текста не было! Куда же он мог деться? Он читал его буквально вчера, а теперь его не было. Раздел, описывающий одну операцию, просто исчез! Он внимательно все проверил, дабы убедиться, не вырвал ли кто-нибудь страницу из книги, и не нашел ничего подозрительного. Тем не менее, он точно помнил, как читал о британском налете на Тобрук, который должен был произойти в середине сентября 1942 года. Теперь этого раздела не было.

Он быстро сверился со своей старой книгой и, разумеется, обнаружил там раздел об этой операции. Мог ли он вчера просто перепутать книги? Нет, решительно подумал он. Он отчетливо помнил, как обвел этот раздел желтым маркером, чтобы затем свериться со вторичными источниками, а в старой книге таких пометок не было.

— Какого черта…

Что-то изменилось. Он внезапно оказался в вихре возможностей, изо всех сил пытаясь понять, что именно он только что обнаружил. Что-то еще раз изменило историю! И это изменение было настолько серьезным, что даже повлияло на новый том, который он купил. Ему пришло в голову, что теперь такое случиться с каждой книгой, содержащей текст, касающийся того, что было напечатано на странице 164. Но вместе с тем его старый том, тот, который был с ним на борту «Кирова», остался совершенно нетронутым.

Физические изменения! Понимание этого ударило его, словно кувалдой. Физические изменения! Что-то изменило историю, и последствия этого распространились на все реальные и материальные объекты, кванты настоящего померкли и вновь ожили, но теперь они были другими, тонко настроенными, измененными тем, что случилось в прошлом. Это было поразительно! Форма и внешний вид в целом остались неизменны, но дьявол крылся в деталях… Или же его книга была защищена от изменений, потому что он прибыл из другого мира, другой версии этой самой вселенной? Это просто сводило с ума.

Федоров подумал о часах, проведенных в разговорах с Вольским и Карповым об их странной дилемме. Они беспокоились насчет Орлова и возможности нанесения им ущерба истории, если он на самом деле выжил. Но Федоров пришел к выводу, что все, что сделал Орлов, уже давно было сделано и стало фактом. Он давно был мертв и его поступки вписались в матрицу времени и жизни. История снова обрела твердость, и обо всем, сделанным им, можно было бы узнать, если бы удалось найти какие-то сведения здесь, в этом новом мире.

Но теперь операция «Согласие» оказалась неожиданно вычеркнута из свитков истории, и материалы, из которых о ней можно было узнать, физически изменились, отражая случившееся. Это серьезно потрясло его. Теперь Федоров понял, что случилось с делами тридцати шести погибших, хранившихся в московских архивах. Мертвые не могли ничего сказать… Теперь он понял, что его предположение было верным. Эти люди даже никогда не родились. Время нашло способ вычеркнуть их из собственной бухгалтерской книги, а с ними стерло и последние свидетельства из существования.

В голову пришла другая мысль, еще более тревожная. Книга изменилась, однако он все же помнил текст. Он помнил, как читал и выделял его так же легко, как и стычку Карпова с Капустиным в лазарете. Если что-то твердое и материальное, как эта книга, могло измениться по прихоти судьбы, почему же я помню прежний текст? Это беспокоило его больше всего. Если книга могла измениться в одно мгновение, возможно, и люди могли точно так же исчезнуть, словно их никогда и не было?

Он вспомнил о двоих членах экипажа, отсутствовавших на корабле этим утром. Все остальные присутствовали, за исключением этих двоих — Ёлкина и Маркова. Оба были признаны самовольно отсутствующими. Ёлкин отправился в город за припасами, и старшина Мартынов доложил, что он так и не вернулся. Марков пропал без вести в Приморском инженерном центре, хотя Федоров не знал подробностей случившегося. Затем его размышления прервали громкие шаги в коридоре, ведущем в столовую, и дверь резко открылась.

— Вот вы где, капитан. Мне нужно с вами поговорить. Только что случилось что-то очень странное, а адмирал отбыл в штаб флота в Фокино.

Это был начальник инженерной части Добрынин.