Глава 5

Мужики, как обычно, вернулись в деревню за пару часов до заката, однако, хотя им уже и было вкратце известно о моей стычке с людоловами, меня сразу не стали мучить вопросами, а сначала сели за стол, поужинали и лишь потом завели разговор о моих кровавых приключениях. Им я тоже поведал версию о своей эпической победе при непосредственной помощи богов. Некоторые из слушателей косились недоверчиво, но ворох окровавленной одежды и куча трофейного оружия выглядели вполне убедительно. К тому же мои родичи скорее были готовы поверить в помощь богов, чем в то, что тринадцатилетний пацан, пусть и хорошо развитый для своего возраста, самостоятельно укокошил пятерых вооруженных мужиков.

— Ну раз это случилось по воле богов, то значит нельзя Скора наказывать, нельзя его изгонять, а то разгневаются на нас за это боги! — радостно заявил по завершении рассказа мой отец Тихомир.

Ого! Неожиданный поворот!

— Нет, — я горестно вздохнул и опустил голову, — Мне ведь часто снились сны, как я участвую в войнах и сражениях — видно боги такой путь для меня избрали, а сегодняшний бой это знак, что что я должен уйти в другие земли, чтобы защищать правое дело.

— Угу, — тяжело вздохнул отец, опустив плечи, — Стало быть, ты сам хочешь уйти?

— Мне не хочется покидать вас, но чувствую, что такова божья воля — должен я оставить род и племя, да уйти в дальние страны, — смиренно ответил я, подняв глаза к небу.

— Ну раз такова воля богов, сын, то так тому и быть, — горестно вздохнув, согласился отец, — Завтра, стало быть и тризну устроим.

На следующее утро, после завтрака, я достал из ручья сапоги, напихал внутрь соломы и оставил сохнуть в тени деревьев. Затем взял высохшие после стирки штаны и разрезал их на квадратные куски — поручилось три пары портянок. Далее я собрал трофеи, отложенные для продажи, и отправился в деревню голяди, как славяне называли местных аборигенов за то, что те в теплое время года предпочитали обходиться минимумом одежды. Сами они называли себя ягами.

Деревня хозяев местных лесов находилась в паре километров от нашего поселения и по знакомой тропинке я добрался до неё за полчаса. У самой деревни меня встретил Атида — старший охотник рода.

— Доброе утро! — поздоровался я с голядином, с которым, как и все Крепы, был неплохо знаком.

— Приветствую тебя Скор, я ждал тебя, боги сказали, что придешь, и вот ты пришел! — любят местные некоторую театральность, тут уж ничего не поделаешь, ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, куда я понесу трофеи сбывать.

— Да, Атида, вчера по воле богов многое произошло, и я хочу рассказать тебе об этом.

Охотник развернулся в сторону деревни и жестом поманил меня за собой. В селении он усадил меня за стол и одна из девушек, из одежды на которой была только короткая набедренная повязка, поставила передо мной нехитрое угощение — печеную половину тушки тетерева и чашу с квасом. Вторую половину птицы девушка положила перед Атидой. Обнаженное девичье тело магнитом притягивало взгляд, и я невольно проводил девушку глазами, отметив про себя, что фигура у неё великолепна. Охотник, заметив, куда я смотрю, гордо произнес:

— Это Кальяна, моя дочь, сама красивая девушка в племени, если хочешь, отдам её за тебя!

Неожиданно, вот же ситуация! Надо аккуратно вывернуться, чтобы не обидеть, а то за трофеи цены хорошей не даст.

— А у неё что, нет жениха? — спросил я охотника, раздумывая над ответом.

— Женихов полно, — пренебрежительно махнул рукой Атида, — Но никто из них не может похвастаться тем, что убил пятерых противников в одном бою.

Продолжая размышлять над ситуацией, я отломил ножку от тетеревиной тушки и принялся медленно её обгладывать.

— Твоё предложение очень лестно, — произнес я, проглотив мясо, — И твоя дочь очень красива, но боги мне указали, что я должен покинуть эти места, и уже сегодня вечером я ухожу.

— Ну так и уходи, — согласился со мной охотник, — Отправим вас к нашим братьям на Сож за пять переходов отсюда. Любой род ягов примет тебя и мою дочь с радостью.

— Нет, — мотнул я головой, — Я должен уйти далеко, сначала в Хареву, а там боги покажут дальнейший путь.

После моего ответа Атида несколько минут молчал, обгладывая косточки птицы, попивая квас и задумчиво разглядывая меня.

— Да, теперь я вижу, дальний и опасный путь тебе предстоит, и Кальяна будет тебе обузой, — он поставил, наконец, точку в этом деле.

— Собственно, я ведь вот зачем к вам пришел, — допив квас, я выложил на стол перед охотником четыре топора.

Атида тщательно осмотрел каждый из топоров, потом поднял на меня глаза и тоном, не терпящим возражений произнес:

— Вот за этот четыре куны, а за остальные по пять!

— Побойся богов, Атида! — возмущенно вскинулся я, — Да ты у Торопа по десять берешь, а у него топоры ничем не лучше! А ведь на этих лежит благословение богов, с помощью которых я одолел врагов. При таких ценах мне лучше их с собой в Хареву взять, там уж точно дороже продать получится! — Я насупился и поднялся со скамьи, всем своим видом показывая, что собираюсь уходить.

— Пять и по шесть! — сделал маленький шажок мне навстречу охотник.

— Ээх, Атида, я ведь к тебе по доброте душевной зашел, думал хороший ты человек, наш род с тобой всегда общий язык находил, в сложные времена помогали друг другу, думаю, почему бы не сделать доброе дело и не продать ему топоры по восемь кун. Вещь ведь в хозяйстве нужная, а Тороп дороже берет, да и когда он ещё приедет? А ты я смотрю…

— Двадцать шесть за все! — прервал меня охотник и с улыбкой добавил, — Нравится мне как ты торгуешься, не хуже Торопа, но больше не дам, не старайся.

— Эх, — с показным отчаяньем я хлопнул рукой по столу, — Боги тебе в судьи, последнюю рубашку снимаешь, забирай!

Далее пришла очередь ножей, поясов и одежды, за которые я смог выручить ещё девятнадцать шкурок. Трофейные луки я ему даже не думал предлагать, потому что яги их делали сами и более высокого качества, а все стрелы я оставил себе.

Забрав покупки, охотник исчез в своей землянке и через несколько минут вернулся с охапкой выделанных куньих шкурок, которые я, не пересчитывая, сунул в туес и закинул его за спину.

— Хорошую ты себе лодку добыл, Скор, — произнес охотник, когда я уже собирался сказать слова прощания, — Она на месте стоит, никто её не трогал, а вот с волком твоим я не знаю, что делать — он ведь человеческой плоти попробовал, убить его надо.

— То не люди были, а звери в человеческом обличьи, поэтому не спеши, понаблюдай за ним, попробуй угостить его рыбой или птицей, а там боги дадут тебе знак, ведь это они направили мне зверя в помощь.

— Мудр ты не по годам, Скорогаст, — кивнул голядин, — Так и сделаю, пусть боги помогают тебе в дальнем пути, прощай!

— И тебе боги в помощь, Атида, прощай! — После этих слов я развернулся и, не оглядываясь, покинул голядское поселение.

Вернувшись в родную деревню, я увидел там много празднично одетых мужиков из соседских родов, которые собрались на мои предстоящие похороны. Мне издалека кивали, приветствуя, но с разговорами никто не подходил. Гости кучковались с нашими мужиками и обсуждали свои привычные темы — погоду, будущий урожай, да всякие вопросы, связанные со скотом. Я тоже не стал приближаться к ним, а направился туда, где оставил свои сапоги, которые к этому времени уже успели высохнуть. Поменяв сапогах солому, я обернул их в портянки и положил в туес поверх куньих шкурок, туда же сунул и мешочек с бисером. Потом нашел, где мать положила мою трофейную одежду и тоже сложил в туес — в дороге я буду в в своей обычной рубахе. За этими заботами я не заметил, как сзади ко мне подошла Света.

— Собираешься? — с придыханием просила она.

— Ага.

— Сегодня уходишь?

— Угу.

— Возьми меня с собой!

— Чего???!!! — едва не закричал я, но вовремя успел себя одернуть и лишь сдавленно прошипел.

Увидев мою недвусмысленную реакцию, девушка, ожидавшая, вероятно, моего радостного согласия, опустилась на землю и разрыдалась. Вот тебе на! Чего удумала! С собой возьми! Вот чертовка малолетняя! У меня и без неё проблем выше крыши!

— Ты Светослава, перестань глупости выдумывать, не дело это юной девице от отчего дома с изгоем сбегать, да в дальний и опасный путь отправляться, — постарался я вправить мозги взбаламошной девчонке, сев рядом с ней на землю, — А Первун тебе хорошим мужем будет, он сильный и работящий, да и нравишься ты ему.

— Не будет никакого Первуна! — сквозь слёзы буркнула Света, — Отец с Гусём Рыжим сговорился, а он такой противный!

— Гусь Рыжий — это сын Добряты из рода Коростылей, первого старейшины племени. Лет этому Гусю далеко за тридцать, а этой зимой его жена умерла при родах. И этот перец вполне мог возжелать самую красивую невесту окрестных земель.

— А отец мой знает?

— Нет пока, наверное, да и что это изменит? Дадут ему отступного корову, а может и вообще так договорятся.

— А твой отец-то как на это пошел?

— А Добрыня ему пообещал, что в род введёт, устал папа изгоем жить. Ну и две коровы в придачу.

— Ну да неплохой обмен, от коров-то толку всяко больше, чем от девчонки. И вот что теперь делать-то? Если принимать решения разумом, как и положено умудренному годами пожилому мужчине, то, конечно же не стоит с ней связываться. Ведь в моих планах было использовать заключение брака для повышения социального статуса. При оптимальном развитии событий я хотел заработать денег в Хареве, используя свои иномирные знания, потом, хорошо подготовившись, перебраться в Царьград или Херсонес (у обоих этих вариантов были как плюсы, так и минусы) и уже в Ромейской империи жениться на местной жительнице, как минимум из среднего класса, а ещё лучше из аристократии, чтобы получить определенную поддержку и связи. Был и другой вариант — если обнаружится, что переезд в Византию связан с непреодолимыми трудностями, то можно было жениться и в Хареве на девушке из приличной семьи. Вот такие у меня были практичные планы на женитьбу. Любовь и страсть проходят быстро, а вот проблемы остаются.

Но с другой стороны, она уже сейчас красавица, через год будет вообще неотразима, такую я вряд ли в этом мире ещё встречу. И вообще, ради чего жить? Ради золота, власти и общественного положения? Всё это конечно хорошо, но красивых женщин я всегда ценил выше.

Словно почувствовав мои сомнения, девушка дрожащей рукой протянула мне небольшой кожаный мешочек:

— Ты не подумай, я не нахлебница, вот мама мне дала, здесь золотые украшения, две серебряных монеты и восемнадцать медных!

Ну да, неслыханное богатство.

— А что, твоя мать знает, что ты бежать собралась? — удивленно поинтересовался я.

— Угу, это она мне и посоветовала, сначала она хотела отца отговорить от Гуся Рыжего, но он её побил и запретил лезть в его дела. А когда она узнала, что ты уходишь, то сказала, что ты меня тоже любишь и будешь рад сбежать вместе со мной, а ты, оказывается не любишь! А я тебя люблю и что теперь будет? — после этих слов девушка опять разрыдалась.

Конечно, Бела не могла не видеть, какие взгляды я бросал на неё и на Свету. Ну да ведь на неё не только я — все мужики племени пялились. Тут надо сказать, что внешность у моих соплеменников была однообразной и довольно-таки невзрачной — все мужчины миролюбов были широколицы и коренасты с большой мышечной массой. Женщины в своём большинстве имели схожую внешность, за исключением некоторых из тех, кто был взят из других племен — голядинки, например, имели довольно неплохие фигуры, но их редко отдавали за миролюбов, а лахвичи (славяне, жившие от нас на противоположном берегу Днепра) из которых, кстати, была и моя мать, телосложением не сильно отличались от моих родичей. По этой причине Бела, имевшая изящную стройную фигуру, узкое лицо с тонкими чертами и белоснежными волосами, смотрелась в наших краях как богиня красоты, сошедшая с небес, чтобы порадовать своим присутствием простых смертных. Неправильно выразился — не только в наших краях, вообще в обеих жизнях я не встречал женщин, красивее Белы. Даже в кино и по телевизору не видел. Ну и Света в ближайшем времени будет столь же прекрасна, да она и сейчас уже весьма недурна.

— Ну что ты, — произнес я, мысленно прощаясь со своими прежними матримониальными планами, — Я ведь всегда был в тебя безнадежно влюблен, но не мог же встать поперек брата! А раз так всё повернулось, и моя тайная мечта сбывается, то я буду счастлив взять тебя с собой и быть тебе верным и заботливым мужем!

— Правда? — девушка перестала плакать и с надеждой посмотрела на меня, широко распахнув изумрудные глаза.

— Правда! — как можно убедительнее произнес я и нежно поцеловал её в мягкие соленые губы. Девушка затрепетала и подалась вперёд, но я не стал растягивать этот приятный момент, а оторвавшись от неё произнес:

— А теперь иди, не надо, чтобы нас видели вместе. Когда тризна закончится, жди меня в лесу!

Проводив взглядом девушку, я глубоко вздохнул и погрузился в размышления. Новые обстоятельства практически не повлияют на мои ближайшие планы — наличие спутницы не должно сильно усложнить дорогу до Харевы — в любом случае будет довольно непросто. А вот дальше… Придется жениться. Здесь совсем не принято жить с девушкой в одном доме до свадьбы. Хм, что называется — не думал, не гадал он, никак не ожидал он. Ну да ладно, Света девушка красивая и мне действительно очень нравится. Правда, глупа как пробка, но где здесь умную взять?

Взяв потяжелевший туес, я направился к своей землянке и вскоре ко мне подошел отец:

— Вот ты где, Скор! А то я уж было подумал, что ты ушел не дожидаясь тризны! На вот, я тебе кое-что собрал в дорогу дальнюю, — и он протянул мне кожаный мешочек, — здесь весь жемчуг, что ты за лето собрал, он твой по праву, ну и от меня десять медных монет. Немного, но чем богаты.

— Спасибо отец, — искренне поблагодарил я его и обнял.

— Пойдем, присядем в сторонке, поговорим! — он показал на лежащее бревно, лежащее неподалеку в тени берёз.

— Знаешь, сынок, — завел он разговор, когда мы уселись, — Я ведь всегда видел, что особенный, с одной стороны, вроде и послушный, шалостей да глупостей всяких не делал, и работал лучше других, а с другой… Даже не знаю как сказать — будто и не из нашего племени.

— Да как не из нашего, бать, ты на лицо то моё посмотри!

— Да не про то я! — в сердцах махнул он рукой, — Говорю же — не знаю как сказать! Ладно, не будем пока об этом, — произнес он и перешел на другую тему, — Знаешь, я считаю, что ты правильно поступил, что людоловов убил, хотя и с трудом верится, что ты смог это сделать, но видно и правда боги помогли. Полагаю, надо нам от старых обычаев отказываться. Да и не только я, многие мужики так думают, но не можем мы супротив волхвов пойти.

— Тут, пап, выбор простой — либо надо научиться защищаться, либо племя исчезнет. От малых отрядов голядины защитят, а вот если придет сотня врагов, то голядь спрячется в лесах, а у миролюбов так не получится — людей в племени много, отыщут по следам.

— Да понимаю я! — едва ли не крикнул отец, — Но волхвы даже и слышать об этом не хотят!

— А может, к родичам матери, лахвичам податься? Они ведь лучше могут за себя постоять.

— Нет, — мотнул отец головой, — В изгои не пойду!

— Ну тогда, копи деньги, — я протянул ему обратно мешочек с бисером и медяками, — Если придется туго, то надо будет бежать, бросив урожай и скотину, а вот деньги унести несложно. Бери! Я ведь у голяди сорок пять кун выторговал, сам знаешь, сколько они стоят, — конечно, было бы правильно и мой жемчуг ему отдать, но, пожалуй, это будет выглядеть не очень хорошо, ведь тогда станет очевидно, что я его обманывал, утаивая часть добытого.

Отец, тяжело вздохнув, взял мешочек обратно и с горечью произнес:

— Выходит, я тебе в дорогу и дать ничего не могу.

— Да ты что, пап, ты и мама дали мне очень много! Вы поили, кормили меня, учили уму разуму, выхаживали, когда болел, что же ещё надо? Сокол встал на крыло, теперь и пищу сам себе добудет и полетит куда захочет.

— И правда, сокол, — грустно кивнул отец, соглашаясь с моими словами, — Да, сынок, баня там ещё горячая, иди, наверное, помойся перед дорогой!

Ну да, банька это святое. Я спустился в землянку, где в пару сидели пятеро мужиков из соседних родов и пристроился рядом с ними на лавочке.

— О, Скор! — узнал меня меня один из них, — Помыться решил, перед дальней дорогой?

— Угу, — промычал я в ответ, без всякого желания поддерживать дальнейший разговор.

— А куда пойдешь? В Хареву?

— Угу, — хороший собеседник попался, сам спрашивает, сам и отвечает.

— Лодка то есть? Говорят у татей отобрал?

— Угу.

— Лодка это хорошо, — поддержал ещё один мужик — Без неё никак бы не добрался, Харева ведь на другой стороне реки…

Это точно, — включился в разговор третий, — На другой, так что без лодки не добраться, ну или зимой по льду. Но сейчас льда нет, поэтому только на лодке.

Мы ещё немного посидели, побеседовали в том же духе, а потом взялись за веники и хорошенько отхлестали друг друга, после чего в благостном настроении поднялись наверх.

В этот момент раздался громкий голос:

— Стол накрыт, прошу Крепов и гостей рассаживаться, — Это Добрята, первый старейшина племени, взял на себя роль тамады на моих похоронах.

Мы с отцом поднялись и прошли к столу, заняв причитающие нам места — я сел с торца, отец сел слева, а Добрята занял место справа. Волхв Занох разместился на противоположном от меня торце. После того, как все мужики расселись (женщинам здесь места не было), старейшина вновь взял слово:

— В трудную годину мы собрались за эти столом. По возрасту отрок, по делам своим взрослый муж Скорогаст из рода Крепов, закончил жизнь свою среди миролюбов и покидает нас. Так проводим же его достойной тризной! Вкусим пищу от щедрот Мокоши и помянем Скора добрым словом!

Закончив речь, Добрята сел, и мужики тут же потянулись с блюдам с едой. В честь моих похорон Крепы забили двух поросят, поэтому мяса на столе было предостаточно, кроме того здесь были купленные у голядинов глухари, тетерева и зайцы, свежая и пареная репа, зеленый лук, хлебные лепешки и множество кувшинов с квасом.

Алкоголя не было. Водку и самогон ещё не изобрели, ромейские вина слишком дороги для миролюбов, а собственный слабоалкогольный напиток, называвшийся пивом, а по сути являвшийся перебродившим квасом или слабой брагой, надо ставить заранее — хотя бы дней за пять. По этой причине свадьбы здесь сопровождались попойками, а похороны, как правило, были безалкогольными.

После того, как гости пару раз откусили и прожевали, по заведенной традиции поднялся мой отец и сказал:

— Сын мой получил имя Скор за то, что быстро родился, да и потом всегда оправдывал это имя… — отец ещё несколько минут рассказывал о моих детских шалостях, болезни, как я помогал по хозяйству и работал в поле, а потом стал добывать жемчуг, закончив свою речь словами, — И теперь он во власти Мокоши и других богов!

Гости его послушали, покивали, а потом опять немного поели, после чего поднялся старейшина Крепов дед Гуня, который не стал растекаться мыслью по древу, а лишь произнес:

— Пусть Мокошь будет благосклонна к Скору!

И пошло-поехало: немного поели, потом встает гость и говорит какие-либо добрые слова в мой адрес, потом опять поели, и так далее. В основном говорили коротко, но находились и те, кто толкал довольно пространные речи. Признаться, мне было довольно необычно присутствовать на собственных похоронах и слушать поминальные речи в свой адрес. Даже как-то жалко самого себя стало. Так прошло примерно два часа, за которые стол полностью освободился от еды, после чего я вышел на середину поляны, а женщины стали водить вокруг меня хоровод, сопровождая его заунывными песнями:

Ой зачем ты Скорушка покидаешь нас?

На кого ясный сокол оставляешь нас?

Как жить будем мы без тебя?

За что боги так наказали нас?…


Пока женщины водили хороводы, мужики сложили костер, по форме похожий на погребальный, но меньше раза в четыре, и волхв поджег его с четырех сторон. После чего все присутствующие выстроились в очередь и стали по очереди подходить ко мне и целовать в щеки со словами: «Прощай, пусть Мокошь будет милостива к тебе!». Лишь только Бела тихонько шепнула: «Береги её!». Последними подошли отец и мать, которая повисла у меня на плечах и несколько минут рыдала в полный голос. А после того, как она проплакалась, и отец, обняв за талию, отвел её в сторону, волхв подошел ко мне, острым ножом отсек прядь волос, бросил её в костер и громко объявил:

— Скорогаст Крепов умер! Больше его нет с нами!

После этих слов, все присутствующие отвернулись от меня — нельзя живым встречаться взглядом с мертвыми. А я подошел к своему туесу с закрепленным на нем луком, закинул его за плечи, взял в руки копьё, и корзину с провизией, которую приготовила мне мать, последний раз оглянулся на родную деревню и пошел прочь.

Загрузка...