Луна над Славутичем

Глава 4

На следующее утро я проснулся позже всех односельчан из-за того, что мне ночью снилась Тюмень и тренировка в секции рукопашного боя. Сергей Егорович, мой тренер, нещадно гонял меня по рингу, требуя правильно защищаться от ударов дубинкой.

— В глаза смотри, бездельник, в глаза, тебе говорю! Как ты ставишь ноги болван?! Под руку ныряй и ножом в печень, резче, резче бей!..

После таких снов я просыпался уставшим, как будто ночью разгружал вагон с углем. Однако полученные во сне навыки сохранялись у меня и в реальной жизни, что не могло не радовать. Открыв глаза, я ещё немного полежал, разглядывая окружающий меня убогий интерьер и размышляя о странном сновидении — ведь в реальности на той секции мы занимались только рукопашным боем, а работу с ножом и другим холодным оружием я осваивал уже в польском клубе реконструкторов. А вот Сегей Егорович выглядел вполне натурально… Вот только и нож, которым я его множество раз ударил в печень, был вполне настоящим боевым клинком. Ну да ведь это всего лишь сон, который и не должен быть реалистичным.

Выбравшись из землянки, я увидел, что солнце уже поднялось над кронами деревьев, мужиков в деревне нет, а женщины заняты кто чем — кто-то хлопочет на кухне, кто-то обихаживает скот, а моя двоюродная сестра Любава, которой этой осенью предстояло выйти замуж, приглядывала за четверкой малышей, устроивших возню около дальней землянки.

Родичи знали с моих слов, что иногда я вижу плохие сны — то за мной гоняются страшные звери, то приходится драться со странными людьми, после чего я просыпаюсь поздно и уставшим. Здесь ко снам относились гораздо более серьёзно, чем в ТОМ мире, их обсуждали, пересказывали, пытались найти сокровенный смысл или предсказания. Вот и сейчас, когда я, умывшись, уселся за стол, мать поставила передо мной глиняную миску с кашей, чашу, наполненную молоком, и с нежным сочувствием спросила:

— Сон плохой снился?

— Ага, — кивнул я, — С крепким мужиком дрался, он на меня кричал, а я его бил ножом.

— А из-за чего дрались-то хоть?

— Не знаю, — вздохнул я.

— А что он кричал?

— Говорил, что я драться не умею и удар у меня слабый.

Мама задумчиво покачала головой и с грустью в голосе произнесла:

— Ой, не к добру это! — Так она говорила всякий раз, когда я рассказывал о плохих снах.

— Сколько уж их снилось, а ничего не происходит, — оптимистичным тоном ответил я матери и принялся за кашу.

Закончив завтрак, я собрал своё нехитрое снаряжение и отправился к реке, размышляя о своей скучной жизни — здесь у меня постоянно был день сурка с небольшими вариациями. Но летом ещё жить можно, а вот зимой вообще тоска…

Дойдя в раздумьях до реки, я, по обыкновению, убедился, что верши полны рыбы, а затем приступил к добыче жемчуга. Примерно через час работы, осмотревшись по сторонам, я увидел лодки, медленно поднимавшиеся против течения. До них было ещё далеко, поэтому я спокойно собрал в туес выброшенные на берег раковины и в среднем темпе потрусил к лесу. Ширина пойменного луга здесь была около трехсот метров, поэтому уже через пару минут я скрылся за деревьями и продолжил наблюдение. Вообще лодки я здесь видел почти каждый день — это могли быть, как относительно мирные торговцы, так и людоловы, которых с каждым годом становилось всё больше.

Наше племя ведь существовало не в вакууме — сравнительно недалеко были и другие славянские племена, с которыми мы поддерживали как торговые, так и матримониальные отношения — менялись невестами. Кроме того, как я уже упоминал, мы довольно тесно общались с голядью. А раз в году, после сбора урожая, к нам приплывал торговый караван Торопа — купца из Харевы. Поэтому сведения о происходящем в окружающем мире до нас исправно доходили, и мы знали, что людоловов с каждым годом становится всё больше. Этим безнравственным бизнесом промышляют как ляхи, которые добираются до Днепра по Припяти, так и некоторые древляне, живущие в лесах вдоль Днепровского правобережья, да и некоторые представители других племен тоже этим промыслом не брезговали, хотя на словах работорговлю все осуждали. Объяснялся этот факт довольно просто — в славянских поселениях нижнего течения Днепра можно было продать раба за сумму от одного до пяти золотых в зависимости от его пола, здоровья и возраста, в Корсуни (Херсонесе) эта сумма вырастала раза в три, а в Царьграде (Константинополе) раб-славянин стоил еще в два раза дороже. Вот такая арифметика. А ведь по местным ценам и доходам — даже один золотой солид уже немалая сумма. К примеру, Тороп за две выделанных куньих шкуры платил одну серебряную монету, которых за солид надо отдать двенадцать, а при торговле с соседними племенами молодая здоровая крова оценивалась в пять-шесть серебряных монет, хотя оплата производилась обычно товарами. Весь мой спрятанный в тайнике жемчуг, на сбор которого я потратил полтора сезона, по моим прикидкам, мог стоить около одного солида в тех ценах, что давал Тороп, хотя, разумеется, этот купец обманывал нас нещадно. Так что рабы были были весьма ценным товаром, а никаких общественных и государственных механизмов, способных надежно защитить от этого порочного промысла не существовало. Племена, живущие в этих местах, были малочисленны и разрознены, и, хотя философия миролюбов не была распространенной, местные славяне в своем большинстве были недостаточно сильны, чтобы противостоять неожиданным набегам хорошо вооруженных отрядов людоловов. Такая вот печальная ситуация.

Укрывшись за деревьями, я сел на поваленное бревно и в течении получаса наблюдал за лодками, медленно поднимающимися против течения. Всего лодок было пять и в каждой из них находилось по шесть человек, трое из которых работали на веслах, а остальные, будучи отдыхающей сменой, внимательно осматривали берега реки.

Когда лодочный караван скрылся из вида, я не стал сразу покидать своё укрытие — сначала вскрыл собранные раковины, потом сходил к роднику за водой, достал из котомки лепешку и съел её, поглядывая по сторонам — теоретически людоловы могли за поворотом реки высадить десант, чтобы попытаться поймать меня. Хотя вряд ли они будут так заморачиваться из-за одного пацаненка. Поев и понаблюдав за окрестностями в течении получаса, я решил всё-таки вернуться к реке, прихватив на всякий случай всё своё вооружение — костяной и железный ножи, копьё и лук со стрелами.

Примерно полчаса я добывал жемчуг, не забывая регулярно осматриваться, и уже уверовал, что людоловы действительно уплыли, но в очередной раз бросив взгляд по сторонам, я заметил лодку, движущуюся вниз по течению. Выйдя на берег, я быстро оделся, собрал раковины, подобрал оружие и побежал к лесу, но тут мне пришлось изменить направление движения, когда увидел трёх мужиков, вышедших из зарослей мне навстречу. Повернув на девяносто градусов, я рванул по лугу параллельно лесной опушке, раздумывая о дальнейших действиях. Вообще, выносливость у меня хорошая, и я в состоянии без особого труда убежать от этих мерзавцев. Но стоит ли это делать, когда трофеи сами идут мне в руки? Очевидно, по мою душу отправился отряд из шести человек, которые к тому же разделились на две части — одна тройка плывёт в лодке, а другая бежит следом, безуспешно пытаясь догнать меня. Да ещё и кричат: «Стой а не то хуже будет!». Идиоты.

Немного замедлившись, чтобы парни не потеряли надежду, я по дуге стал приближаться к лесу, а преследователи, увидев, что расстояние сокращается, дружно прибавили ходу. Когда до опушки мне оставалось метров двадцать, сзади щелкнула тетива и я резко ушел в сторону, проводив взглядом пролетевшую мимо стрелу. Не понял, они что, убить меня хотят? Неожиданно. Хотя, нет, наконечник скорее всего тупой. Но ничего, у меня тоже лук есть, и острые стрелы к нему. Немного углубившись в лес, я спрятался за дубом и, воткнув копьё в землю, наложил стрелу на тетиву, дожидаясь приближения врагов и восстанавливая дыхание, а когда до них осталось около десяти метров, вышел из-за дерева и выстрелил в лучника, представлявшего для меня наибольшую опасность. Тот не успел правильно среагировать и словил стрелу в живот, после чего с жалобным стоном упал на землю, дергая ногами. Двое его подельников, увидев такой неожиданный оборот, с яростными криками бросились ко мне, размахивая дубинками, а я откинул в сторону лук, схватил копьё и тут же резким выпадом вонзил его в живот ближайшему мужику, явно не ожидавшему такого поворота событий. Последний из этой троицы, увидев, что ситуация коренным образом изменилась не в его пользу, отбросил дубинку, выхватив из-за пояса топор, и стал пятиться назад, осыпая меня угрозами:

— Тебе конец сученыш, мы этого так не оставим! И тебя, и весь твой род вырежем, даже продавать не будем! — молодой человек явно тянул время, надеясь на помощь второй тройки.

Я не стал вступать с ним в дискуссию, лишь прищурился и стелющимся шагом подошел ближе. Когда он с руганью очередной раз махнул топором, пытаясь достать меня в голову, я бросил в него ножом, от которого тот сумел увернуться, но при этом слишком далеко отвел в сторону топор, на короткий миг подарив мне возможность ударить его копьем, чем я и воспользовался, всадив ему в живот костяной наконечник. Когда последний неудачник из этой троицы оказался на земле, я подобрал свой нож и последовательно добил всех троих, перерезав горло. После чего собрал их оружие — лук, стрелы, ножи и топоры. Дубинки для меня не представляли никакого интереса — просто обструганные палки, нужные для того, чтобы вырубить будущего раба, не нанося ему серьёзных увечий.

Подобрав свой лук, я вернулся к опушке и увидел, что вторая тройка людоловов уже приблизилась на сотню метров и затаился за ветками кустарника, дожидаясь, когда они подойдут на дистанцию уверенного поражения. Противники шли настороженно, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в лес. Двое из них были вооружены дубинками, за поясами были заткнуты топоры, а у третьего в руках был лук и длинный тесак в ножнах на поясе. Когда они подошли метров на двадцать, я, оставаясь невидимым для противника, через ветки кустарника выстрелил в лучника, попав тому в грудь. Костяной наконечник, видимо вошел неглубоко, поэтому тот смог выдернуть стрелу из груди и что-то сказал своим подельникам, после чего они подхватили раненого под руки и потащили в сторону реки, отказавшись от охоты на меня. Но я не собирался их отпускать и следующей стрелой поразил в спину второго людолова. Тот вскрикнул, сделал еще пару шагов и упал в траву, увлекая за собой раненного лучника. Третий бандит, осознав глубину ситуации, в которой он оказался, бросился бежать, петляя как заяц. Я попытался также достать его стрелами, но промазал два раза и уже смирился с тем, что один из врагов уйдет от справедливого возмездия, как вдруг увидел рванувшийся за врагом стремительный волчий силуэт, который за пару секунд догнал людолова, сбил его с ног и в мгновенье ока перегрыз тому горло. Молодец, Серый!

Теперь можно и трофеями заняться. К добыче волка я подходить не стал — зверь уже с аппетитом рвал человеческую плоть. А остальных я добил и раздел догола — вся одежда здесь изготавливалась вручную и ценилась весьма высоко, тем более, что людоловы были одеты в довольно приличные штаны и рубахи из льняной ткани, а у того лучника, которого пытались эвакуировать его товарищи, был ещё и простенький доспех — жилетка из свиной кожи. Также у них были неплохие кожаные пояса с железными пряжками и сапоги. Плюс самое дорогое — гора оружия — одних только топоров пять штук! Закончив обирать трупы, я дошел до лодки, которую людоловы вытащили на берег. Здесь я обнаружил моток веревок, очевидно предназначавшихся для связывания рабов, медный котел литров на десять и довольно большой запас продовольствия — крупы, сухари, вяленое мясо, мешочек соли весом примерно килограмм и две дюжины потертых плохо выделанных овечьих шкур, которые, видимо, людоловами использовались в качестве походных подстилок и одеял. Неплохо.

Столкнув суденышко в воду, я сел за весла и сплавился чуть ниже по течению, где большая старица, заросшая камышом, узкой малозаметной протокой соединялась с рекой. Протащив туда лодку, я отогнал её подальше вглубь водоема и замаскировал в камышах. Оставалось только надеяться, что остальная ватага людоловов не вернется за своими подельниками. Хотя, если даже и вернутся, то первое, что они увидят — это обглоданный волком труп, лежащий на берегу. А учитывая то, что люди здесь любят выдумывать себе разные страшилки вроде леших, русалок, оборотней и прочей нечисти, вид съеденного товарища вполне может отвратить их от дальнейших поисков — придумают какую-нибудь ужасающую небылицу и уплывут от греха подальше. Но, скорее всего, они даже и искать их не будут, чтобы не терять время — если не догнали, значит мертвы, а какой смысл возвращаться — чтобы посмотреть на трупы?

Нагрузившись трофеями, я направился к своей деревне и уже к полудню вышел из леса на поляну, где были расположены землянки нашего рода. Мать, увидев меня издалека, сразу подбежала, тревожно глядя на тюк с трофейной одеждой в моих руках.

— Людоловы напали, я их убил, — пожав плечами, я коротко объяснил ей произошедшее, — Завтра в ночь уйду.

Мать несколько секунд стояла, осознавая услышанное, потом повисла на мне, рыдая и осыпая мою голову солеными поцелуями. Другие женщины и девушки увидев эту сцену, подошли к нам и я повторил им то же самое, чем вызвал слезы и у них.

Постояв так четверть часа, я оторвал маму от себя, затем выбрал из трофейной одежды самый лучший комплект и сунул ей в руки, со словами:

— Постирай и ушей по моей длине!

Сдерживая слезы, она кивнула и, ссутулившись, побрела к ручью, родственницы с причитаниями потянулись за ней следом. А я, проводив их взглядом, сел на траву и занялся сортировкой трофеев — надо было решить, что оставить себе, а что продать голядинам — миролюбы из этих вещей ничего не возьмут — религия не позволяет. В Хареву тащить тоже смысла нет — взяв у охотников оплату мехами, я смогу неплохо заработать на разнице цен.

Для себя я отложил лучший топор, нож, тесак и пояс. Потом выбрал наиболее близкую по размеру пару сапог и, подойдя к ручью, сунул их в воду, прижав камнями. Местный народ не пользовался портянками, а тем паче носками, к тому же мылся крайне нерегулярно, поэтому от сапог несло весьма ядреным запашком. Вспомнив о портянках, я выбрал из трофейной одежды самые большие штаны, сам простирал их с золой и повесил сушить — потом разрежу на куски.

Управившись с первоочередными делами, я посетил летнюю кухню, но там еда была пока не готова, поэтому, отойдя в сторону, улегся на траву и закинул руки за голову — утро сегодня выдалось напряженным и мне требовался отдых. Но только стоило мне закрыть глаза, как я услышал легкие приближающиеся шаги, и на траву рядом со мной опустилась Света.

— Я тебя разбудила? — поинтересовалась девушка, заглянув мне в мне в глаза.

— Нет, я не спал, — ответил я и, приподнявшись, сел напротив неё.

— Говорят, ты убил людоловов? — не скрывая восхищения, спросила блондинка.

— Да, они гнались за мной, хотели взять в рабство, и мне пришлось, — скромно пожал я плечами.

— А сколько их было?

— Шестеро.

— Шесть взрослых, вооруженных мужиков? — изумрудные глаза юной красавицы округлились от удивления.

— Ага, — кивнул я.

— И ты один их всех убил?

— Ну не совсем один, там еще волк был, он одного людолова загрыз, — честно признался я.

— Волк? Он, что, тебе помогал? — ещё сильнее удивилась она.

— Ну да, наверное, боги его направили в мне в помощь, — придумал я красивое объяснение.

— Её глаза ещё больше расширились:

— Скорушка, а расскажи как там всё произошло, мне очень, очень, интересно! — ну да, я уже давно заметил, что местные женщины и девушки любят послушать страшные истории.

— Вот значит, дело было так… — я начал рассказ о сегодняшнем происшествии издалека, с того момента, как вышел из деревни, а когда дошел до появления лодок людоловов, то вокруг меня уже собралась значительная часть женского населения нашей деревни, лишь тетка Липа и бабка Рада не смогли оторваться от кухонной работы и продолжили хлопотать у летнего очага, бросая в мою сторону любопытные взгляды. Вскоре среди слушательниц появилась и Бела, чьё присутствие и заинтересованный взгляд утроили моё красноречие, придав рассказу эпичности.

— … и вот он, наставив на меня копьё, приказывает злым хриплым голосом: «Бросай своё оружие на землю, мальчишка, и преклони передо мной колени, а я свяжу твои руки, отвезу в Корсунь и продам ромеям!». А я ему гордо отвечаю: «Не бывать этому, потому как ты тать и лиходей, и за это убью тебя, а боги и предки помогут мне, потому что я бьюсь за правое дело!». После этих слов, я почувствовал, как тело моё наливается силой, а копьё само готово ударить врага!

Женщины и девушки слушали мой красочный рассказ вытаращив глаза и затаив дыхание, а меня несло все дальше и дальше…

— И вот, увидев, что последний оставшийся в живых враг убегает, я обратился к небесам: «Боги, помогите мне ещё раз, не дайте татю уйти от справедливой кары!» — и после этих слов из леса выскочил огромный серый волк, который в несколько прыжков настиг негодяя и перегрыз ему глотку!

Завершив рассказ, я осмотрел слушательниц, которые находились в состоянии восхищения, граничащего с экстазом. Кажется я немного переборщил, но Бела так на меня смотрела… и подростковые гормоны постарались не на шутку. Несмотря на мой почтенный возраст и отсутствие мужской силы в этом, ещё совсем юном теле, эта великолепная женщина действует на меня одуряюще. С усилием оторвав взгляд от хорватской красавицы, я перевел его на Свету и немного опешил — в её зеленых глазах светилось столько страсти и обожания, что ещё немного — и этой энергии хватило бы для взрыва новой вселенной. Приятно конечно, но завтрашним вечером мы расстанемся, и я больше никогда её не увижу, хотя, наверное, ещё долго буду вспоминать эти изумрудные глаза и белоснежные волосы. Да обеих буду вспоминать.

Из оцепенения слушательниц вывел крик бабки Рады:

— Хватит там языками чесать, идите есть!

Женщины рода поднялись с земли и пошли к столу, а Бела и Света направились в сторону своих землянок — им места за столом рода Крепов не было. Мужики работали далеко в поле, на обед в деревню не приходили, поэтому за столом из представителей сильной половины человечества присутствовали только я, дети младше девяти лет, да ещё дед Гуня — хромой и беззубый старейшина нашего рода, который выполз из землянки, только когда услышал приглашение к обеду. Главным и единственным блюдом сегодняшнего дневного приема пищи была ржаная похлебка с добавлением репы, грибов и небольшого количества сливочного масла. Вообще летом здесь мясо употребляли довольно редко — поросенка забивали примерно два раза в месяц, иногда получалось подстрелить зайца, который в таком случае шел в общий котел и на одного человека доставалось только понюхать и помечтать. Основным же источником белковой пищи были молочные продукты и горох, а у нас в роду моими стараниями последние два лета к ним прибавлялась и рыба. Мясом объедались в основном осенью и в начале зимы, когда забивали лишний скот по причине сложностей с заготовкой кормов.

Плотно поев, я отошел в сторону и в тени раскидистой ивы улегся на травку — теперь-то, надеюсь, у меня получится отдохнуть, а то ни минуты покоя — то одно, то другое. Мои надежды оправдались, мне больше никто не мешал, и вскоре я задремал.