Лучшие НФ-рассказы из "Новых миров". Выпуск 2

Кит Рид Азофроматем
Sisohpromatem Рассказ, 1967 год

Я, Йозеф Тар, проснулся однажды утром и обнаружил, что стал огромным человеком. Я лежал под раковиной в меблированной комнате, которая до сих пор была моим царством, безграничным миром - и впервые увидел, что со дна раковины всего в нескольких дюймах от моего лица капает вода и что с того места, где я лежал, мне видны все четыре стены комнаты.

Потом я понял, что лежу на спине. Сначала я думал, что умру там, если кто-нибудь не подойдет и не подтолкнет меня локтем, а потом, начав дрыгать ногами, я обнаружил, что передние лапы цепляются за край умывальника, и после определенных телодвижений я смогу перевернуться на живот. Тогда я еще надеялся, что, как только перевернусь, смогу уползти и спрятаться за досками, которые я так любил.

Как вы, должно быть, догадались, я тогда еще не осознавал всей серьезности своего положения. Мне так не терпелось перевернуться, что я схватился за умывальник, начал карабкаться вверх, а затем потерял опору и, наконец, откинулся назад, чтобы отдохнуть.

И только тогда, когда я лежал, раскинув в разные стороны эти новые розовые лапы, мне стало ясно, насколько противным я стал. Новые конечности были огромными и отвратительно розовыми, раздутыми, как у ночных ползунов, и их оказалось всего четыре. Моя спина, прижатая к прогнившим доскам пола, была необычайно чувствительной. Исчезла моя главная прелесть; исчез мужественный панцирь, который сверкал в тусклом свете, защищая меня от тысячи опасностей, угрожающих молодому таракану. Исчезли мои блестящие усики и великолепные ножки, которые поддерживали меня за талию. На теле, которое было подвижным как ртуть, у меня остался ряд огромных бугров и наростов; моя ловкая изящная фигура сменилась неопрятным, неуклюжим, отвратительным нагромождением плоти.

Я бы впал в отчаяние, если бы инстинкт, который был сильнее разума, не подсказывал мне, что нужно бороться за то, чтобы перевернуться на живот - ведь только тогда мир покажется мне правильным.

Собрав все силы, я снова схватился за раковину, с тоской думая о слизи, которой когда-то наслаждался, зная, что никогда больше не буду резвиться в этих трубах. Мне снова вспомнились те пирушки, гонки в щелях на дне унитаза, галантное пренебрежение, с которым мы относились к шарикам, разбросанным обитателем комнаты, гордость, которую я испытывал, увернувшись от неуклюжих человеческих ног. И поскольку я, в конце концов, оставался насекомым, то овладел собой и попытался подняться. Орудуя странными передними лапами, я ухватился за раковину и подтягивался, пока моя верхняя половина не уперлась в нее; я нечаянно встал, как, вспоминается мне теперь, делают люди - и, поравнявшись с отражающей поверхностью, нечаянно уткнулся в то, что оказалось моим лицом.

Я кричал целую минуту, меня так трясло, что я упал, должно быть, на колени, прижавшись своим новым лицом к холодному фарфору. Дрожа, я согнулся, заметив попутно, что согнулся я в нескольких направлениях, особенно в талии. Инстинкт направлял меня так, что падение совершалось в несколько этапов; я сгибался и разгибался и, наконец, очнулся, лежа на животе; сама мысль, что я лежал именно так, как было задумано богами, немного подбодрила меня.

И все же я мог бы умереть тогда - просто от ужаса, - если бы не появилась новая надежда. Когда я лежал, засунув голову под раковину, у меня возникло ощущение, что в плинтусе рядом с моей головой что-то шевелится. Несмотря на то, что мой слух, к сожалению, притупился, я услышал, как они приближаются - смелый Хьюго и ворчливый Арнольд; Сара, Стив и Глория шелестели где-то позади. Должно быть, их привлекли мои крики - они, несомненно, шли спасать меня.

Арнольд появился первым, смело выглянув из темноты под плинтусом. Поскольку я не мог истолковать выражение его лица, то лежал молча, ожидая, что будет дальше. Хьюго встал рядом с ним, едва не ткнувшись в мой левый локоть, и остальные вышли, один за другим, глядя на меня и переговариваясь между собой. Они казались такими знакомыми, все эти любимые лица, такими обеспокоенными, - я был уверен, что они пришли мне на помощь, и поэтому, стараясь говорить потише, чтобы не напугать их своим громким голосом, сказал:

- Хьюго. Арнольд. Слава богу, вы пришли.

Но они не ответили. Вместо этого они склонили головы друг к другу, переплетя усики, и, хотя я не мог разобрать, что они говорят, я был уверен, что они говорят обо мне, поскольку они никогда бы не заговорили так в моем присутствии, если бы я снова стал самим собой.

Огорченный этим, я наконец повернулся к Глории, с которой мы были настолько близки, насколько могут быть близки два таракана - и, поскольку она не болтала с остальными, а вместо этого смотрела на меня с каким-то сосредоточенным выражением, я прошептал, полный страстного желания:

- Глория, конечно, ты останешься...

Глория снесла яйцо.

Не в силах сдержаться, я заплакал. Это само по себе было для меня в новинку, и меня так поразило это ощущение и странный вкус выделяемой жидкости, что на минуту я позабыл о маленькой делегации, выстроившейся вдоль плинтуса.

В следующий момент они атаковали. Издавая крики ненависти и отвращения, воспользовавшись моим ослабленным состоянием, они двинулись на меня и поползли по передней ноге, направляясь к моему уязвимому лицу. Возможно, они даже думали полакомиться моими глазами.

Не могу объяснить, что произошло дальше. Возможно, сказались моя боль и обида на этих уже бывших собратьев, возможно, это стало лишь следствием моего превращения; знаю только, что по моей бледной плоти поползли мурашки, и я поднялся, ударившись головой о раковину и в то же время нанося удары, размахивая руками, пытаясь сбросить противников.

Приземлившись кучкой у меня на коленях, они перегруппировались, и в наступившей паузе я попытался объяснить, извиниться, я умолял их признать и принять меня; но в следующую секунду они снова напали. И вот, не в силах сдержаться, я сделал то, чего ни один таракан никогда не сделает с другим: я набросился сначала на Глорию, заставив ее отлететь к плинтусу; я видел, что она ранена, но был слишком зол, чтобы обращать на это внимание. Затем я ударил Сару кулаком.

Тогда остальные убежали, оставив меня одного у раковины; и когда они ушли, меня охватило странное новое чувство. Я впервые обрел силу, и когда я подумал о ранах, которые нанесли мне другие, эта новая сила показалась мне сладкой на вкус. Почти без усилий я снова поднялся, совершенно естественно встав на ноги. Затем, поскольку это показалось мне разумным, я открыл кран, пока не полилась вода, и смыл то, что осталось от Сары, с частей тела, которые, как я теперь понимаю, были моими руками.

В следующие несколько часов я заново открыл свое королевство. Комната, которую я всегда считал миром, была довольно маленькой, с четырех сторон окруженной стенами и заполненной предметами, которые я постепенно опознал, разгадав их предназначение. Экспериментируя со своими суставами, я опустился на стул. Со временем, вспомнив все, что я знал о людях, я взял несколько тряпок, висевших на спинке стула, и надел их на себя, укрыв голову и руки просторным эластичным одеянием, предназначенным для этой цели, и величественно повязал еще одну деталь одежды вокруг талии.

Встревоженный, я снова и снова ходил по комнате, пока, наконец, не нашел предмет с изображениями на скрепленных вместе листочках бумаги; по изображениям я понял, что кое в чем ошибся, и тогда переоделся в соответствии с тем, что увидел на картинке.

Время от времени я посматривал вниз и, если замечал хоть какой-то признак присутствия кого-то из прежних товарищей, тыкал ботинком в щели.

Я как раз занимался этим, когда с другой стороны двери раздался какой-то звук, и прежде чем я успел подготовиться и спрятаться, дверь открылась, и в комнату вошел другой человек - женщина.

Она заговорила, и мое преображение было настолько полным, что я понял ее.

- Где Ричард?

Поскольку я боялся говорить, то ответил ей пожатием плеч.

- Ты, должно быть, один из тысячи его кузенов.

Я кивнул. Меня почему-то успокоила ее фраза; я всегда считал, что люди живут в изоляции, и мне было как-то спокойнее осознавать, что их семьи такие же большие, как у нас.

- И когда он вернется?

Я снова пожал плечами, но на сей раз ответ ее не удовлетворил. Она подошла ближе, очевидно, изучая меня, и, наконец, спросила:

- Как тебя зовут?

- Йо... Йозеф. - Даже мне самому понравилось, как это прозвучало.

- Что ж, Йозеф, может, мы сходим куда-нибудь перекусить, а когда вернемся, наверное, Ричард появится здесь.

Я не знал почему, но твердо знал, что не готов.

- Я... я не могу этого сделать.

- О, хочешь подождать его. Ну, дело твое. - Она бросила на меня взгляд из-под копны рыжих волос, и волосы впервые показались мне привлекательными. Она была вся такая мягкая, и это, как ни странно, тоже привлекало.

- Но я... голоден. - Я ничего не ел с утра, когда обнаружил что-то за унитазом.

- Я принесу тебе гамбургер, - сказала она. - Если Ричард придет, пока меня не будет, отведи его в "Хаттонс". - Она внимательно посмотрела на меня. - Знаешь, ты неплохо выглядишь. Но почему, черт возьми, у тебя рубашка так застегнута?

Никогда не забуду, что произошло дальше. Она шагнула вперед и принялась возиться с моей верхней одеждой, дергая ее то в одну, то в другую сторону, возвращая на место, а когда осталась довольна, отступила назад и сказала: "Неплохо. Совсем неплохо". В следующую секунду она исчезла - слишком быстро для меня, но не для моего сердца, которое улетело вместе с ней.

Как я ликовал тогда! Я кружился по комнате, словно паук, наслаждаясь движениями своих многочисленных суставов, впервые гордясь всеми своими подвижными частями тела и мягкой плотью, которая их покрывала, думая, что я получил все лучшее из обоих миров. Я был самым крупным и красивым в царстве насекомых; теперь я стану самым красивым в мире людей: принцем среди тараканов, королем среди людей. Я кружился, танцевал и радовался своему новому телу, а потом, в порыве наслаждения, вернулся в угол у раковины и ботинком Ричарда раздавил все антенны, которые торчали из этой жалкой маленькой щели.

- Вот, Ральф. Хьюго. Теперь я понимаю. Малые всегда будут ненавидеть великих.

Я говорил это, когда меня охватила странная слабость, и мне пришлось резко выпрямиться, потому что мои прекрасные суставы предали меня и не сгибались. Вместо этого я остался стоять на ногах у единственного в комнате окна, глядя на мир внизу и думая, что, как только я поем, ко мне вернутся силы и я выйду на улицу - мужчина среди мужчин.

И я возьму с собой самку. Теперь, когда она увидела меня, ей больше не понадобится этот жалкий Ричард, который жил в крошечной, убогой комнатке. Мы с ней найдем собственное гнездо, и тогда ... От этой мысли у меня закружилась голова, и я попятился к мягкому сидению, стоявшему на четырех ножках; и поскольку я больше не мог оставаться в вертикальном положении, не предпринимая огромных усилий, я откинулся на мягкую спинку, чувствуя какое-то неудобство в районе спины.

Итак, лежа, я заметил нечто странное в своих нижних челюстях, когда мужчина, вероятно Ричард, открыл дверь и вошел в комнату.

В следующую секунду он увидел меня, лежащего, как я полагаю, в его постели, и, должно быть, со мной произошли какие-то новые превращения, потому что лицо, которым я так гордился, ему совсем не понравилось, как и моя фигура, лежащая среди его одеял, и конечности, которыми я махал, призывая его больше не кричать и просто подождать...

Теперь я слышу его голос внизу, слышу пронзительный крик, и я слышу, как женщина поднимает тревогу, и я слышу голоса многих мужчин и знаю, что они вооружены. Они уже на лестнице, с цепями и дубинками, и, к своему ужасу, я обнаруживаю, что, несмотря на свой рост, я снова могу двигаться, наполовину так, наполовину этак, и я пробираюсь к раковине и пытаюсь пролезть под ней, и я кричу, умоляя своих братьев, чтобы они позволили мне присоединиться к ним.

- Хьюго, Арнольд, позвольте мне вернуться.

Я отчаянно пытаюсь прижаться к плинтусу, но часть меня все еще высовывается из-под раковины - я чувствую дуновение воздуха на моем открытом, твердеющем панцире. Они вламываются в дверь, они уже близко...

Хьюго, Арнольд. Это я.