Ловушка для Луны

ГЛАВА 12. ДОСТАТЬ С НЕБА ЛУНУ

***

Секунда — и все переворачивается с ног на голову.

— Черт! — выдыхаем мы практически одновременно. Нож, вместо того чтобы прорезать обманчиво ветхие лохмотья, застревает, пойманный в магическую ловушку. Пытаясь унять предательскую дрожь, я сильнее стискиваю рукоятку, до тупой, ноющей боли в пальцах.

Люди полны сожалений. Это в человеческой природе — делать и жалеть, не делать и жалеть. Развилки и выборы, любая двойственная ситуация остается в памяти поворотным моментом, мгновением, когда все могло бы повернуться иначе. И люди возвращаются в прошлое, до бесконечности бредят старую рану, не давая затянуться, вновь и вновь наполняя ее гноем неудач и разочарований. Им кажется, что сделав или не сделав то, что они, наоборот, не сделали или сделали, получилось бы изменить ход всей их жалкой жизни.

Равнины лишают человечности. Колдуны знают — сожаления убивают. Мы, с душами, выжженными черной энергией и отравленными пустошами, ничего не жаждем изменить в прошлом. Знаем — демоны вывернут нас наизнанку за один лишь проблеск сомнения.

Тень-демон, мой демон, не простит слабости. Легкой дрожи в пальцах. Испуганного выдоха в момент, когда я узнала нападающего — за долю секунды до того, как нож достиг цели. Ведьмы быстры — демоническая энергия в венах дает нечеловеческую скорость, иногда оборачивающуюся против нас. Случается временами, что бессознательные рефлексы делают только хуже — сознание не всегда успевает за ускоренным потусторонней силой телом.

Я развернулась в падении, чтобы встретить угрозу и атаковать. Теперь спина гудит от удара о землю, а наши лица разделяет лишь узкая полоска воздуха. На тонких, бледных губах городского мага застыла насмешливая ухмылка. Ноздри щекочет запах жженых костей и ярмарочных благовоний.

— Черт! — повторяю я. — Я же тебя убить могла!

Он усмехается. Лезвие ножа могло бы пронзить его сердце, если… если…

Дьявольский перезвон не поможет изгнать сторонние мысли, когда голова плотно прижата к сырой кладбищенской траве. Если бы я зачаровала нож против сильных оберегов, мага бы уже здесь не было. Только я, кровь на пальцах, давящая пустота внутри…

Ему ведь это всегда нравилось — выворачивать наизнанку души. Враг, друг — для Тухли эти два понятия сливались в одно общее: “другой”. А с “другим” можно все.

Озлобленный мальчишка-подросток, еще не маг, но уже и не человек, спасался тем, что выбивал у противников почву из-под ног. Не физически, нет. Тухля, подобно демону, пробирался под плотную защитную оболочку разума и выискивал слабые места.

— Как вижу, оценить плод усилий дорогих и близких по возведению достойного мемориала имени Луны тебе не сильно хотелось. А мы так старались, — голос мага, спокойный и саркастичный, совсем не вяжется с тем образом ярмарочного простачка, каким Тухля хотел казаться прежде. Дурачок с края выгребной ямы трясся бы от страха, пытаясь выдернуть застрявший буквально в миллиметре от сердца нож. Маг же лишь ехидничает.

— Мы? — с издевкой переспрашиваю я. — Неужели ты, рука об руку с Шутом, как верный друг, помогал копать мне могилу? Едва ли. Разве что пару чахлых цветочков кинул, — мне неуютно под ним. Его худое тело полно неожиданной силы и холодной, застарелой злобы. В мире Тухли нет места исключениям. “Другая” — это все, чем я могу для него быть. “Другая” подруга детства. — Слезь с меня. И не надо про старые добрые времена, пожалуйста. Мне не до этого, Тух.

— Оно и видно, — серые глаза внимательно разглядывают мое лицо. — Плачешь, Лу. До чего ты докатилась, подруга. Ты — которая никогда не позволяла себе расклеиваться.

— Дож…

— Не надо про дождь! — сердито обрывает маг. — Я видел тебя на кладбище, разговаривающую с пустотой. Трогательно, да. Я едва не прослезился. Но задай себе вопрос, Лу, стоит он этого — риска, боли, слез? Почему ты, никогда не разменивавшаяся на глупые девчачьи “любови”, вдруг совершаешь одну нелепую ошибку за другой ради почти незнакомого тебе человека? И какого человека! Знаешь, что самое хорошее сделал он за всю жизнь? Подох. Уверяю тебя, подруга, этот черт не стоит того, чтобы из-за него в петлю лезть.

Я замираю. “Подох” — коротенькое слово пронзает тонкую полоску воздуха между нами острым лезвием подозрения. Как, во имя всех первых ведьм, мог Тухля знать, что Тень мертв?

— Для маленького ярмарочного паразита ты многовато об “этом черте” знаешь, приятель. Он был птичкой совсем другого полета, чем те, кто залетал к вам на огонек.

— Для женщины, которая из кожи вон лезет ради его упокоения, это ты знаешь о нем слишком мало, — парирует Тухля, легко выдергивая застрявший в рваной одежке нож. Интересно, думает ли ярмарочный маг, что преимущество на его стороне, а я, распростертая на холодной земле, придавленная весом его тела и обезоруженная, совершенно беспомощна? Едва ли. Мой старый друг — хитрая зараза, у него все на много ходов просчитано.

— Я знаю достаточно, — медленно произношу я, глядя старому другу прямо в глаза. — Если, конечно, ты не хочешь добавить что-то еще.

Маг не отводит взгляда.

Говорят, равнинные ведьмы могут заглянуть в душу. Советуют, когда лжешь, не смотреть им в глаза. Но едва ли Тухля когда-либо придавал значение суевериям.

— Так что же великий Ужас равнин забыл в нашем городе? — выгибает бровь ярмарочный маг. — За какое важное дело взялся знаменитый убийца, что не побоялся бросить родные уютные просторы и устроиться детективом на полставки в наш захолустный городок?

— Вот уж не назвала бы равнины уютными, — я цепляюсь за случайно оброненный эпитет, не желая раскрывать полное неведение относительно планов и намерений Безмолвного Ужаса. — А если уж ты их таковыми находишь, мой милый друг, что ж не отправился на поиски своей судьбы? Или рулетка с тварями не для тебя?

— Милый? — обманчиво мягко переспрашивает Тухля, на мгновение прикрывая глаза. Он щурится очень по-кошачьи, загадочно и непонятно. — Милый? Разве ты не слышала, Луна, там, в вашем бескрайнем вольном мире, привязанности убивают. Что было бы с тобой, подруга?.. — холодные пальцы легко касаются подбородка, и на секунду меня уносит в прошлое. Рыцарь, Принцесса и гадкий колдунишка. Наше вечное трио. И кто бы мог подумать, что было в душе у Принцессы? — Называла ли ты Черного Пепла “милым”, Лилит? Или та Черная Луна понимала колдовской мир лучше, чем эта странная и незнакомая мне женщина, которая плачет, разговаривая с пустотой?

Уже почти забытое имя, данное мне Пеплом, режет слух. Он здесь лишний, этот черный колдун, лишний во всей моей жизни. Одно упоминание о нем возводит невидимую стену между прошлым и настоящим. Женщина, которую звали Черной Луной — Лилит — не имела ничего общего с маленькой Лу. Нынешняя же я не имею ничего общего ни с кем.

Тухля с силой втыкает нож в вязкую землю рядом с моей ладонью и откатывается в сторону.

— Моя сцена — ярмарка. В этом балагане я разыгрываю свои дурацкие комедии. А равнины мне ни к чему. Там, говорят, совсем не смешно.

Он прав. Жить с равнинными колдунами вовсе не весело.

— Привязанности убивают? — повторяю я. — Смотрю, ты активно пытался доказать это утверждение.

Старый друг только фыркает в ответ.

— Вижу, в кругах Черного Пепла принято за каждым деревом видеть врага. Нет, Луна, если бы я хотел тебя убить, ты бы сейчас беседовала со своим новым возлюбленным — так? — находясь на одном уровне существования.

— Без обид, но ты себя явно переоцениваешь.

— Нет, это вы, равнинные, себя переоцениваете, — неожиданно зло откликается Тухля. — Думаешь, оказала мне огромную честь, о великая ведьма, появившись в моей скромной обители? Нет уж, Лу, не задирай нос. Не я уже в который раз за последние дни оказываюсь на грани жизни и смерти. Не я, как слепая новорожденная тварь, тычусь в темноте в поисках выхода. Не я по собственной глупости влез в игру, где мне не место, — и не кем-нибудь, а треклятой пешкой. И если уж на то пошло — мне доводилось убивать равнинных, подруга. Это намного проще, чем всемогущие вы привыкли представлять.

Мгновение я смотрю на него, мысленно отгораживаясь от всех старых иллюзий. Он прав — я расклеилась. Воздух родного города, где прошла большая часть моей жизни, действует как яд. Разъедает защитную оболочку разума — и оставляет открытым для всех демонов мира. Удивительно, как Тень-демон еще не взял меня под контроль.

— Хорошо, — нужно собраться, и я собираюсь. — Что ты хочешь, Тух?

Маг вновь вопросительно выгибает брови.

— Что ты хочешь? — повторяю я. — Ты не из тех, кто занимается благотворительностью. Так что ты хочешь взамен на твою помощь?

— Не переводи все в товарно-денежные рамки, Лу.

— Нет, почему же? Давай будем честными. Так ведь ты живешь? Информация за услуги. Что я могу для тебя сделать, друг? Может, мы с тобой как в старые добрые времена?..

Я облизываю губы — нарочито, вызывающе, дерзко.

— Прекрати, подруга, это уже просто глупо.

Провожу рукою по бедру, выгибаясь. И вдруг усмехаюсь, горько, невесело.

— Нет. Я не называла Пепла “милым”. Потому что он был настолько же мил, как демон высшего звена, которому удалось пробраться в разум средненькой ведьмы. Убийственно мил, — резко, одним ускоренным магией движением, я поднимаюсь на ноги. — От Принцессы немногое осталось, приятель. Я не та Луна, которую ты когда-то знал. И, быть может, я так цепляюсь за Теня — Ужаса — потому что рядом с ним я волшебным образом становилась целой. Не могущественной — и расколотой на кусочки — Черной Луной. Для меня важно разгадать эту загадку, Тух. Я готова рисковать, ты уж прости. И если тебе это не по душе — просто отойди в сторону. Потому что иначе…

— Лу, — тихо, полушепотом произносит Тухля.

Мгновение мне кажется, что он сдался. Уступил моему напору, принял внезапное откровение. Он ведь и раньше всегда понимал меня. Но потом я осознаю другое.

Тухля не хотел меня убивать. Напрыгнув со спины и прижав к земле, он хотел мне помочь. Уберечь от очередной ошибки, которую я собиралась совершить.

Стоя во весь рост, выпрямив спину и высоко вздернув подбородок, я слишком хороша…

Как мишень.

Железный наконечник вспарывает кожу на ладони, когда я перехватываю стрелу в воздухе. Бессознательные рефлексы ведьмы в очередной раз спасают мне жизнь.

Неясные силуэты в густом болотном тумане действительно таили угрозу. Более реальную, чем можно было бы предположить при свете дня. Потому что на этот раз не демонические твари пришли за мной. Эти темные, странные фигуры на болотах были людьми.

Они не бродячие колдуны, озлобленные и осторожные, и не похожи на пограничников. Вооруженные странного вида арбалетами, молчаливые, с пустыми взглядами, они замерли среди могил вокруг нас. Я не чувствую в них живой энергии — ни магической, ни какой-либо иной — они пусты, как незаполненные сосуды. Взгляд выхватывает среди них знакомое лицо: одноглазый пограничник, встретившийся нам с демоном на входе в город. Он не узнает меня. Как и остальные пустышки, он безмолвно ждет приказа.

Тухля дотрагивается до моей руки, привлекая внимание. Снова мы вдвоем против всего мира, почти как в детстве. Только теперь поражение означает смерть.

Маг отдает мне обрез — заговоренный металл приятно холодит пальцы.

— По головам, — отрывисто произносит он. — Стреляй по головам.

И начинается. От разом высвободившейся магической энергии начинает ломить в висках. Да, пули усилены ярмарочными чарами и смертельны для всего, затронутого демонической силой. Но и стрелы в арбалетах не так просты. Кто бы ни трудился над ними, он проделал отличную работу. Таким оружием можно пронять и равнинную ведьму, и городского мага.

Кто-то хватает меня, я выворачиваюсь и стреляю в упор, в грудь, превращая некогда человека в кровавое месиво. Наскоро заговоренный ком земли проносится мимо, взрываясь в рядах противников: Тухля тоже знает свое дело. Еще один арбалетный болт впивается в лодыжку. Нож вспарывает пустышке горло.

Тонкая вспышка сторонней магии вплетается в общий энергетический шум. Гарь. Знакомое послевкусие.

Я замираю. Тяжелый, влажный воздух давит на легкие, не дает дышать. Белый туман густой и едкий, как дым пожара. Краем глаза замечаю, как Тухля медленно оседает на землю. Тонкий магический яд, слишком приглушенный, чтобы вовремя насторожить, сделал свое дело.

Кашель рвет легкие. Я задерживаю дыхание, собираю силы для фильтрации крови. И стреляю, стреляю, стреляю. Кто-нибудь из нас исчерпает резервы быстрее. Я или противник.

Равнинные ведьмы это умеют — выживать на пропитанных ядом Последней войны территориях. Наша кровь постоянно обновляется, тело регенерирует. Мы можем не дышать достаточно долго, чтобы пережить отравленный шторм.

Действие яда ослабевает, гаснет. Невидимый колдун выдыхается, теряет силы. Слишком много магии нужно, чтобы управлять пустышками и ядовитым туманом. Безмолвные солдаты отступают. Я выдыхаю…

И тонкое лезвие входит мне между позвонками. Одно. Второе. Третье.

Ухмыляющееся лицо парня с развороченной грудью уже не совсем человеческое. Темный гребень на его голове похож на те, что венчают морды равнинных тварей. А непроглядная чернота расширенных зрачков навевает мысль о потустороннем мраке в бездонных глазах демонов. Медленно, очень медленно, с застывшей на разорванных губах клыкастой улыбкой, он вталкивает четвертое лезвие в мой позвоночный столб.

***

Мне семь, и я в центре ночного кошмара. Нет, дневного кошмара, ведь он из тех, кто приходит лишь при свете дня.

Свет жжет глаза. Злой, холодный, рассекает спасительную черноту под продавленной лежанкой, лишает убежища, укрытия. Ненавистные ноги в дорогих ботинках все ближе и ближе. Голос, произносящий слова, не имеющие смысла, пропитан эмоциями — неприязнью, раздражением, гневом. Еще чуть-чуть, и дневной кошмар нагнется, вытащит меня из укрытия, как маленького беспомощного котенка.

Крысенка.

Пинок. Еще пинок.

Что-то внутри еще живо, не успело нырнуть в благословенную нечувствительность шока. И я чувствую — каждый удар, сотрясающий маленькое, беспомощное тельце. А еще гул — голосов, толпы. Люди кричат, подбадривают, подстрекают сильнее, сильнее бить треклятую ведьму, пусть знает, как соваться в их чистые города. Пусть знает…

Жмурюсь и снова открываю глаза, стискивая зубы, чтобы вытерпеть свет. И вспоминаю: мне давно уже не семь и я не под лежанкой. Щека касается пыльных шершавых досок, но это не грязный пол нашей маленькой квартирки, нет — это доски эшафота. Я беспомощна и безвольна, но это не от страха. Лезвия, умело, мастерски вогнанные в тело, способны обездвижить любую ведьму. На потеху толпе.

Давным-давно, когда не было еще в человеческом мире колдунов и демонов, один мудрый мужчина емко сказал, что же все-таки нужно народу. Хлеба и зрелищ. И разглядывая пеструю толпу собравшихся мутным от боли взглядом, я понимаю, насколько он был прав.

Я выросла в бедном городе. Так уж получилось, что Последняя война не оставила нам ничего особенно полезного — ни способных самостоятельно функционировать заводов, ни специалистов, чтобы вновь их запустить. Пригодная для земледелия почва — вот и все. Не самый худший расклад, конечно, если быть до конца откровенными. Плодородных земель после войны сохранилось мало — и большая их часть находится в недоступных городским жителям местах, оккупированных демоническими тварями и равнинными колдунами.

Но, по сравнению с технологиями, пища всегда ценилась невысоко. В технологичных городах жизнь на порядок лучше, и сейчас я могу сказать это со знанием дела — я там была. У нас же горожане трудились, трудятся и будут трудиться от рассвета до заката, монотонно и беспросветно, выращивая, собирая, обрабатывая и распределяя урожай.

Само собой, любое зрелище для них отрада. Особенно обезвреженная равнинная ведьма.

Ох уж эта сладкая и недоступная свобода! Измученные работяги так жаждут ее, не решаясь сделать роковой шаг вперед. Потому что за городской чертой унылого, непрерывного, изнуряющего труда, начинаются те самые богомерзкие ведьмы. У которых есть свобода — но нет ни чести, ни совести.

Мои руки связаны за спиной — для наглядности и только. Пошевелиться я не могу совсем по иной причине — и толстая веревка тут ни при чем. Лезвия, треклятые лезвия, обездвижившие меня на кладбище, все так же высасывают силы. Какая уж тут регенерация, когда все магические ресурсы уходят только на то, чтобы оставаться на грани жизни и смерти. А как только последняя капля энергии покинет меня, Луна станет бледной тенью.

И что-то я не уверена, что другой Тень это оценит.

— …Не дремлют среди нас колдуны и ведьмы! — звучный, глубокий голос пробрал бы меня до дрожи, если бы еще оставались силы дрожать. Слишком уж глубоко засели эти воспоминания. Этот самый голос так безжалостно разгонял спасительную тьму, наполняя мой маленький мирок злым, резким светом. — Сколько раз все мы слышали эти слова? Миллионы! Не расслабляйтесь, твердили наши защитники. Не теряйте бдительности. А что мы с вами?..

Он все такой же, каким я его помню, — годы будто бы не затрагивают холодных. Черная грива волос темна и густа, как и прежде, и совершенная, отталкивающая красота его черт ничуть не померкла. Только глаза, некогда бывшие зелеными и насыщенными как мои, чуть поблекли.

Светлый Человек останавливается. Он не изменился — изменилась я. Маленькая тощая девчонка, едва достававшая ему до пояса, превратилась во взрослую ведьму. Когда-то он мог отшвырнуть меня в сторону так легко, словно бы я ничего не весила. А теперь? Отмахнулся бы он от взрослой Луны с прежней легкостью, не лежи она, обездвиженная, у его ног?

Хочу взглянуть на него дерзко, с вызовом. Хочу показать, как мы похожи, до невозможности похожи. Спросить, видит ли он отражение себя во мне? Ведь я его отродье, плод его темных дел, его наследница.

— Черная Луна, — произносит он. Негромко и приглушенно, словно пробуя на вкус. Приподнимает мою голову за волосы чуть вверх, дает взглянуть на живое море, жадно прильнувшее почти к самым доскам эшафота. И вот его взгляд снова устремлен к горожанам, а голос обретает ораторскую звучность. — Черная Луна! Слышали это имя? Помните о ее темных деяниях? Были ли вы, как и я, уверены, что ей никогда не пробраться в наш с вами город, потому что они, — рука указывает на стоящего поодаль капитана Сумрака, — пограничники, нас берегут? Я верил.

Пальцы, сильные и грубые, как в детстве, сдирают браслет консультанта с моей руки. Острые ногти прочерчивают на коже кровавые борозды.

Не чувствую. Ничего не чувствую. Царапины набухают кровью, но боль не приходит, подавленная бесчувственностью — благословением и проклятием.

— Так что вы скажете на это, капитан? — браслет поднят вверх, на всеобщее обозрение. — Почему безумная ведьма, правая рука чудовищного Черного Пепла, носит метку вашего помощника? Как могли вы одарить ее правом чинить зло в нашем городе? Как могли пропустить ее творить черные дела колдовской банды на наших улицах? Сколько близких, друзей, родных похоронили мы за последние дни? И вы это допустили.

Лицо капитана совершенно бесстрастно. Он отвечает, негромко, хрипловато и устало, словно не желая соревноваться с напыщенным господином в красноречии. И я слышу только обрывки, разрозненные слова, а толпа и Светлый Человек не слышат и вовсе ничего.

“Жажда абсолютной власти. Всемогущества”.

О да, человек моих кошмаров всегда этого хотел. Обладать желаемым, обладать миром.

А толпа зачарованно внимает звучным, красивым словами Светлого Человека. Как будто — а, впрочем, почему как будто? — не знают его истинной сути. Для них он из высших, Правитель, господин и защитник. Герой даже — потому что поймал злобную равнинную ведьму.

— Вам только кажется, что перед вами юная девушка, — как ни в чем не бывало, продолжает Светлый Человек. — Это враг. Потому что не бывает хороших ведьм. Есть только те, кто не успел стать плохими. Раз обратившись к черной магии, колдуну без нее не обойтись. И кому, как не пограничникам, знать это лучше других? Но скажите, почему же они бездействуют?

Толпа становится тихой-тихой. А потом взрывается криками.

“Почему? Почему пограничники больше не защищают нас?”

Я чувствую слабый всплеск боли и опускаю глаза. Бряк у моих ног держит в зубах одно из лезвий.

Меня хватает только на бледную улыбку. Это почти бессмысленно — пытаться вернуть мне возможность двигаться, потому что сил прорваться через толпу, спастись, все равно негде взять. Но Бряк не привык сдаваться.

Онемение постепенно спадает, и теперь я чувствую, как маленькие коготки Бряка впиваются в кожу, когда демоненок забирается за очередным лезвием.

— Я расскажу вам, — голос Светлого Человека заставляет толпу умолкнуть, вслушаться. — Открою правду. Покажу истинное зло магии. Истинные лица тех, кто обязался защищать нас.

Приглушенный ропот проносится по толпе.

— Пограничник Тень! — довольный произведенным эффектом продолжает Светлый Человек. — Помните такого? — Пухленькая рыжая девушка, кажущаяся мне смутно знакомой, передает Правителю серебряный браслет консультанта. Еще один. Только этот настоящий, я даже в таком состоянии чувствую оставшуюся на нем магию. Вижу и бурые пятна засохшей крови на узкой полоске металла — его обладательница наверняка уже мертва. — А это знаете что у меня в руках? То, что позволяло ведьмам с молчаливого одобрения этого самого пограничника Теня творить зло в нашем с вами городе. — Я кожей чувствую устремившиеся на меня взгляды горожан, и отчаянно надеюсь, что никто не заметит Бряка. Не заметит крови, капающей из раскрывшихся ран. — До вас, наверное, доходили слухи о его смерти, так? И вы сейчас, наверное, недоумеваете: как это убили? Как его могли убить, если вы его совсем недавно видели? Вот оно, истинное зло магии! Вместо знакомого вам добропорядочного пограничника в его личине давно уже расхаживает злобный демон. И я могу это доказать. Достаточно одного лишь луча заговоренного света, чтобы “Тень” рассыпался на кусочки. Найдите его! Приведите его сюда, и вы узнаете всю правду! Вы…

— Что-то мне подсказывает, — обрывает его такой живой голос Теня-демона, — что весь этот фарс зашел слишком далеко.

Плавным, текучим движением он взбирается на помост. Лучи заходящего солнца, делающие мир вокруг таким резким, очерчивают острые линии его лица, короткие светлые волосы. В этот момент, в розоватом свете заката, он кажется просто до невозможности настоящим, живым, реальным… и не верится, что, можно сказать, его уже нет.

На мгновение наши взгляды встречаются. Уголок губ демона чуть приподнимается вверх в прощальной улыбке…

И он направляет луч заговоренного фонаря себе в лицо.

***