Ловец снов

Пролог

Санторини, Греция, 1990

Мегеара Саатсакис неподвижно застыла на краю утеса, глядя на ослепительную синеву воды. Воздух был насыщен частицами морской соли, разносящимся с лотков ароматом оливкового масла и ярким солнечным светом. Этот уютный запах был присущ только данному региону. Жаркое солнце ласкало загорелую кожу Мегеары, а теплый бриз развевал ее простое белое платье. По сонным волнам скользили лодки. Утопичность этой картины напомнила ей о днях детства, когда она вместе с родителями гуляла по этому берегу среди утесов, и они объясняли ей, что значит быть гречанкой.

Воистину это один из самых красивых пейзажей в мире, и любая двадцатичетырехлетняя девушка была бы счастлива здесь оказаться.

Жаль, что ее нельзя отнести к их числу.

Она ненавидела это место с безрассудной страстью. Для нее Греция означала смерть, скорбь и невыносимые страдания, и она скорее вонзила бы себе в тело рыболовные крючки, чем когда-либо снова ступила на эту землю.

Ее длинные светлые волосы, собранные в хвост, разлетались на ветру и хлестали по коже. Мегеара пыталась отогнать одолевающие ее беспокойные мысли, но они продолжали вертеться в голове.

Только прорвался наружу сдерживаемый гнев.

Ее фантазер-отец был мертв. Он умер так же, как и жил… в погоне за нелепой, пагубной мечтой, которая отняла не только его жизнь, но и жизни ее матери, брата, тети и дяди.

«Атлантида реальна, Геари. Я чувствую, как она взывает ко мне, даже сейчас, пока я говорю. Она лежит прямо под нами, на дне Эгейского моря, подобно утерянной, сияющей драгоценности, которая дожидается, пока мы ее найдем и покажем миру, какой красотой он когда-то располагал». Мегеара до сих пор слышала завораживающий голос отца, опускавшего ее руку к водной поверхности, чтобы она почувствовала плавные перекаты волн, ласкавших ее ладошку. Она все еще видела его красивое, восторженное лицо, когда он впервые рассказывал ей, почему они так много времени проводят в Греции.

«Мы найдем Атлантиду и поразим весь мир этим чудом. Запомни мои слова, малышка. Она там, и именно нашей семье суждено открыть ее волшебство».

Такова была его безумная мечта. Мечта, в достижимости которой отец пытался убедить ее всю свою жизнь, но в отличие от остальной, свихнувшейся, части ее семьи она была не настолько глупа, чтобы купиться на это.

Атлантида — это выдуманный Платоном миф, который был сочинен, чтобы в качестве метафоры показать, что случается, когда человечество оборачивается против богов. Как и Некрономикон Лавкрафта[1], Атлантида — не более чем легенда. Но люди столь неистово желали верить в ее существование, что готовы были пожертвовать чем угодно, лишь бы ее найти.

Теперь ее отец покоится в могиле на острове, который он так сильно любил. Он умер сломленным, ожесточенным и даже не человеком, а его безликой оболочкой, похоронившей горячо любимых брата, сына, жену…

И ради чего? Все вокруг потешались над ним. Высмеивали его. Годы назад он потерял работу, а вместе с ней и репутацию уважаемого профессора. Его изыскания нигде не публиковали, кроме издательств, выпускающих книги на средства авторов.

Черт, даже эти издатели смеялись над ним, а некоторые из них и за деньги отказывались печатать его нелепые работы. Однако это его не остановило, напротив, он с еще большим упорством продолжал предоставлять людям причины насмехаться над ним, что они с удовольствием и делали.

Но несмотря на это Мегеара, по крайней мере, успела увидеть его еще раз, прежде чем его не стало, и ее отец не умер в одиночестве, как он того боялся. Каким-то образом, вопреки прогнозам врачей, ее отцу удалось продержаться до тех пор, пока она не прилетела самолетом из США и не появилась в его палате. Их встреча была недолгой, но проведенного вместе времени хватило, чтобы он ушел с миром, не испытывая вины из-за того, что бросил ее ради своих поисков.

Если бы она могла и себе подарить немного мира. Мегеара все же не простила отца по-настоящему. Сколько бы дедушка ни пытался оправдать его, она знала правду. Его мечта — Атлантида — единственное, что когда-либо любил отец, и ради этой мечты он пожертвовал всей своей семьей… ее семьей.

Теперь по его вине она в двадцать четыре года осталась без брата и родителей.

Совершенно одна в этом мире.

Мегеара дала слово лежавшему на смертном одре отцу, что продолжит его работу, и это обещание жгло ее изнутри яростным пламенем. Это был один из немногих моментов слабости в ее жизни. Но при виде изможденного человека, лежавшего на холодной больничной койке, который, тем не менее, отчаянно цеплялся за жизнь, сердце ее разрывалось на части. И хотя за прошедшие восемь лет они едва ли обменялись парой слов, у нее не хватило духа причинить боль отцу, единственным желанием которого было — получить перед смертью ее прощение.

Она скривила губы, глядя на волны, омывавшие белоснежный песок. «Черта с два я буду искать Атлантиду. Я не собираюсь губить себя так, как это сделал ты, папа. Я не настолько глупа».

— Доктор Кафиери?

Она обернулась на звук голоса с сильным греческим акцентом и увидела невысокого, полного мужчину в возрасте примерно пятидесяти пяти лет. Космо Циарис, кузен ее отца, был их семейным поверенным здесь в Греции. Фиктивный партнер в спасательном обществе ее отца, Космо помогал ему добывать разрешения и средства на поиски допотопной цивилизации.

Хотя Мегеара знала Космо всю свою жизнь, при его приветствии она поежилась. Кафиери — это фамилия отца, от которой она отказалась много лет назад после того, как у нее не приняли заявление о приеме в колледж, хотя она более чем соответствовала вступительным требованиям. Ни один уважающий себя факультет классической филологии, истории или антропологии ни за что не принял бы Кафиери в свои ряды из-за боязни оскандалиться. Поэтому, чтобы уберечь свои авторитет и репутацию, она стала использовать девичью фамилию матери.

Геари Кафиери, как и остальная часть ее ближайших родственников, умерла на этих берегах.

— Я — доктор Мегеара Саатсакис.

На губах Космо расцвела ослепительная улыбка.

— Ты вышла замуж!

— Нет, — отрезала она, от чего он сдулся буквально на глазах. — Я юридически сменила фамилию с Кафиери на Саатсакис восемь лет назад, когда возвратилась в Штаты и в судебном порядке вышла из-под опеки отца.

Судя по выражению лица Космо, он не разобрался в ее объяснениях, что для нее было только к лучшему, поскольку с его патриархальными представлениями он никогда не принял бы этого.

Космо нахмурился, никак не прокомментировав ее слова, и протянул ей небольшую коробку.

— Я заверил Энея, что в случае его смерти обязательно передам это его дочери. Это ведь по-прежнему ты, да?

— Да, — подтвердила она, игнорируя его сарказм. Можно подумать, найдется еще одна идиотка, готовая объявить о родстве с шутом гороховым?

Мегеара вздрогнула от этой мысли. Честно говоря, она любила своего отца. Даже когда его беды и поиски отняли у него все, в том числе душевное и физическое здоровье, она по-прежнему его любила. А разве могло быть иначе? В детстве он был добрым и заботливым отцом. Они отдалились друг от друга лишь после того, как она подростком начала подвергать сомнению его рвение в исследованиях.

«Папа, Атлантида — это бред собачий. Как и все эти поиски. Не хочу оставаться на этой дурацкой лодке. Я молода, и хочу иметь друзей. Хочу ходить в школу и быть нормальной. Ты впустую тратишь свое время и мою жизнь!» Тогда, на ее пятнадцатилетие, отец так сильно ударил ее, что боль от той пощечины, она могла в этом поклясться, чувствуется до сих пор.

«Как ты смеешь плевать на память о своей матери. На память о моем брате. Они отдали свои жизни ради этого».

Шесть месяцев спустя погиб брат Мегеары — Ясон. Когда он спустился под воду, его воздушный шланг запутался, и в баллоне закончился кислород. Это поставило окончательную точку на отношениях между нею и отцом. Она не собиралась становиться Ясоном. Не собиралась посвящать свою жизнь чужим мечтам… ни за что.

Ну и что, что она дала отцу обещание? Он теперь мертв. Он никогда не узнает, что она не сдержала свое слово. Он умер счастливым, и Мегеара могла, наконец, оставить прошлое и продолжить жить своей жизнью в Америке.

Она намеревалась, по примеру своего деда, уехать из этой страны и никогда больше сюда не возвращаться.

Космо вручил ей простую белую коробку и ушел.

Мегеара в течение нескольких минут сверлила коробку взглядом, опасаясь того, что могла обнаружить внутри. Окажется ли там какой-нибудь личный, памятный подарок, из-за которого она вновь разразится слезами? Она, в самом деле, не желала больше плакать из-за человека, который разбивал ее сердце столько раз, что и не сосчитать.

Но, в конце концов, любопытство взяло верх над сомнениями, и она открыла коробку. На первый взгляд там, казалось, ничего не было, кроме мятой антикоррозийной, упаковочной бумаги. Мегеаре пришлось переворошить почти всю коробку, чтобы добраться до содержимого.

И то, что она там нашла, поставило ее в тупик. Она уставилась на свою ладонь, пронизанную яркими солнечными лучами, не в силах хотя бы понять что это.

Одним из двух обнаруженных предметов, по всей видимости, были комболои — нанизанные на шнур бусины, с виду похожие на маленькие четки, которые греки перебирают для снятия напряжения, — вот только она никогда прежде не видела ничего подобного. Судя по возрасту и стилю изготовления, вещица относилась к периоду, предшествовавшему времени появления любых комболои, о которых она когда-либо слышала. Изделие состояло из пятнадцати переливающихся зеленых бусин, выточенных из какого-то неизвестного камня и покрытых замысловатой резьбой. На них были вырезаны миниатюрные бытовые сценки; люди на изображениях были одеты в одежду непохожую на любую другую, уже встречавшуюся в ее исследованиях. Резные бусины перемежались с пятью золотыми, на которых было выгравировано солнце, пронзенное тремя зигзагами молний. Но если обычно навершие комболои — это стилизованный греческий диск, размером с десятицентовик, то основание этих четок увенчивал кругляш с высеченной на нем надписью. Язык был похож на древнегреческий, но все же отличался от него. Настолько, что даже она, носитель языка, впитавший его с молоком матери, не могла разобрать текст.

К комболои, подобно большинству обнаруженных при раскопках предметов, красной нитью была привязана сопроводительная бирка, написанная отцом Мегеары:

9/1/87

шестьдесят дюймов ниже уровня моря (см. стр. 42)

абсолютная датировка: 9529 до н. э.

зеленый камень неизвестен/неопределим

надпись неизвестна/неопределима

В ней пробудился антрополог от осознания того, какое историческое значение будет иметь эта находка, если указанная дата подлинна.

Такое искусство художественной обработки не было ранее известно. Греки того времени не достигли подобного уровня мастерства. В сущности, точность резьбы и гравировки предполагала, что они были выполнены не вручную, а на станке. Одиннадцать тысяч лет назад человечество просто-напросто не обладало инструментами, с помощью которых можно было бы создать что-то настолько утонченное.

Как это возможно?

Озадаченная Мегеара переключила внимание на второй предмет — небольшой кожаный мешочек, лежавший на дне коробки. Он также был помечен:

7/10/85

абсолютная датировка: 9581 до н. э.

металл неизвестен/неопределим

Нахмурившись, она открыла мешочек и извлекла пять монет разного размера. Пять старинных монет… очень старых, покрытых толстым слоем налета. Опять-таки не существовало настолько древних монет. Только не в том периоде времени и в особенности не в Греции. Как и на комболои, на монетах были надписи на том же самом необычном языке, но тут она смогла кое-что разобрать. Фразу на древнегреческом — «Кайербар, Атлантская область».

О мой Бог!

Монеты, по всей видимости, также не были отчеканены вручную, и сплав, из которого они были отлиты, Мегеара никогда раньше не встречала. Металл был оранжеватого цвета — не серебро, не золото, не бронза, не медь или железо, а возможно, некая причудливая комбинация этих металлов, хотя нет, не похоже.

Что, черт возьми, это такое?

Несмотря на налет, изображения и надписи на монетах были такими же четкими, ясными и хорошо различимыми, как на современных монетах.

С колотящимся сердцем она перевернула самую большую монету. На реверсе был изображен тот же неизвестный символ, что и на комболои, — солнце, пронзенное тремя молниями. А над ним незнакомые слова на греческом: «Да хранит нас Аполлими».

Мегеара недоверчиво уставилась на монету. Аполлими? Это еще кто?

Она никогда прежде не слышала такого имени.

«Это — фальшивка». Должна ею быть. Но стоило Мегеаре еще раз взглянуть на монеты, она поняла, что ошибалась. Они не подделка. Ее отец, должно быть, обнаружил их при проведении одних из своих многочисленных раскопок в Эгейском море.

Это то, что заставляло ее отца продолжать поиски даже тогда, когда весь остальной мир смеялся над ним. Он знал правду, которую отрицала Мегеара.

Атлантида существовала.

Отец был прав, но ему никто не верил… даже она. Ее сердце сжалось от горя и печали, когда она вспомнила о всех спорах, вспыхнувших между ними за эти годы. Она была ничем не лучше других.

Боже, они ведь постоянно спорили из-за этого. Почему отец ничего ей не сказал? Почему утаил от нее открытие такого масштаба?

К несчастью, она знала ответ. Потому что я бы этому не поверила. Даже если бы он показал мне эти предметы прямо в земле, там, где он их нашел. Я бы также посмеялась над ним, а затем бросила бы их ему в лицо.

Без сомнения он хотел уберечь себя от боли, которую причинили бы ее насмешки.

Мегеара, закрыв коробку, прижала ее к сердцу. Она сожалела о каждом злом слове и резком обвинении, произнесенными ею против отца хотя бы мысленно. Как сильно ранили те слова? Она — та, которая должна была безоговорочно ему верить, — оказалась так же жестока, как и все остальные.

Сейчас же было слишком поздно что-либо исправлять.

— Прости меня, папа, — сквозь вновь хлынувшие слезы выдохнула Мегеара. Она подобно всем остальным считала отца сумасшедшим. Заблудшим глупцом.

Но он каким-то образом нашел эти артефакты. И они каким-то образом оказались подлинными.

Атлантида реальна. Эти слова никак не выходили у нее из головы. Глядя на синее море, она сильнее сжала коробку и вспомнила последние слова, сказанные отцу: «Да-да, я обещаю. Я тоже буду искать Атлантиду. Не беспокойся об этом, пап. Все будет хорошо». Произнесены они были поспешно и бесстрастно, но, тем не менее успокоили его.

«Она там, Геари. Я знаю, что ты ее найдешь и поймешь все. Ты. Поймешь. Все. Ты увидишь меня таким, каким я был на самом деле, а не таким, каким ты меня видела». Затем он ненадолго заснул и умер лишь несколько часов спустя. Все это время она держала его за руку.

Мегеара, наблюдавшая за его тихим уходом из жизни, была в тот момент не взрослой женщиной, она вновь стала маленькой девочкой, желавшей лишь одного — вернуть своего папочку. Жаждавшей того, чтобы кто-нибудь ее успокоил и заверил, что все будет в порядке.

Но в ее жизни не было никого, способного это сделать. И теперь, после всего, то абсурдное, поспешное обещание стало кое-что для нее значить.

— Я слышу тебя, папа, — прошептала она пахнущему оливковым маслом бризу, надеясь, что он донесет ее голос до отца, где бы тот ни находился, — и я не позволю тебе умереть напрасно. Я докажу, что Атлантида существует. Ради тебя. Ради мамы, дяди Тирона и тети Афины… ради Ясона. Даже если поиски займут всю мою жизнь, я сдержу слово. Мы найдем Атлантиду. Клянусь.

Но даже несмотря на убежденность, которой были насыщены произнесенные слова, Мегеара не смогла не задаться вопросом, выдержит ли она насмешки, которые ее отец сносил всю свою профессиональную жизнь. Она всего лишь шесть недель назад получила грант на поступление в докторантуру Йельского университета, а этой осенью должна была приступить к преподаванию в Нью-Йорке. Для своего возраста она многого достигла. Еще большие достижения ожидались от нее и ждали ее, университет и профессоров докторантуры в будущем.

Ступить на этот путь — несусветная глупость. Она лишится всего. В-С-Е-Г-О. Это будет серьезнейший шаг. Шаг, который отрежет ей все пути назад.

В это верил мой отец.

И дядя, и мама.

Они не пожалели своих жизней ради этого, хотя весь мир смеялся над ними. Теперь второе поколение дураков собиралось следовать за первым по дороге, ведущей к гибели.

Мегеара лишь надеялась, что в конце пути сумеет избежать незавидной участи, постигшей первое поколение.

Каков отец, такова и дочь[2]…

У нее нет иного выбора, кроме как продолжить дело отца и найти Атлантиду, потому что к тому времени, когда она завершит поиски, ее репутация будет уничтожена так же, как это случилось с репутацией ее отца.

— Да начнется публичная порка…