Ловчие Удачи

Глава 5

Готовые к поединку, они стояли по разные стороны поля. Зойт с усмешкой разглядывал ту гору металла, что собиралась двинуться на него с минуты на минуту. Он хорошо знал свое дело, как, впрочем, и каратель, потому понимал, что не стоит полагаться на дистанцию. В конце концов, большинство противников рыцаря явно недооценивали ту прыть, с которой мог перемещаться латник, знающий о своей неуязвимости для магии.

Протрубил рог.

Каратель с яростным ревом кинулся вперед. Даэран смотрел на надвигающуюся опасность широко раскрытыми глазами, с усилием сводя раскинутые в стороны руки. Лицо ларонийца исказила безумная гримаса — он собирал «нити». Белоснежные волосы взвились столбом. Мощный поток, набирающий силу в его пальцах, преображался из бесцветной массы энергии в нечто, что мог с толком использовать чародей. Кисти рук встретились, ознаменовав это событие гулким хлопком. Истончившись в горизонтальной плоскости гулким эхом, энергия ударила в стороны от Зойта, отбросив нескольких друидов.

— Так-то лучше! — рявкнул Даэран и стал заплетать пальцами в тонких перчатках замысловатый узор сложного заклятия.

Особенности ларонийской школы чародейства состояли в том, что адептов с детства брал под свою опеку наставник, который учил их владению обеими руками и в особенности пальцами. Со временем пластика движений доходила до абсурда на взгляд простого непосвященного. Белый эльф совершенно спокойно мог на одной и той же руке сплетать «нити» двух разных заклятий, независимо друг от друга, используя все пять, или только два, если те были не слишком сложными. Зойт будто в припадке рухнул на колени, снова раскинув руки. Он закрыл глаза и впал в некое подобие транса. Тело эльфа извивалось, а пальцы все убыстряли и убыстряли движения, то складываясь вместе, то разлетаясь в стороны и выкручиваясь сочетаниями новых форм. Для него это была музыка. Он творил то, что окружающие вокруг него могли воспринимать лишь в убогом, слишком урезанном, ощущении, которое способны были передать основные чувства, дарованные любому живому существу. От этого непосвященные не могли понять и осмыслить всей подлинной красоты магии. Слух, обоняние, зрение… Что, в сущности, они доносили из того каскада красок, всплесков и звучания, которые испытывал эльф? Нагнетание воздуха, головокружение, галлюцинации — как это все было ничтожно по сравнению с тем творением, которое осуществлял беловолосый колдун сейчас, впадая в экстаз? Он перебирал пальцами тысячи струн с их неповторимым звучанием, которое ушам простого смертного никогда не дано услышать!

Каратель с изумлением таращился на противника. Тот бился на земле, как припадочный, оглашая поминутно поле гулким, изламывающимся, каким-то нереальным смехом психопата, торжествующего по одному ему известному поводу. Рыцарь прибавил шаг, собираясь поскорее с этим закончить. Он был объят страхом этого непонятного, разрастающегося, словно пелена тумана вокруг, безумия. Даже молодые друиды, казалось бы, куда более искушенные в делах ворожбы, падали один за другим, хватаясь за головы.

— Почему они не отойдут от него?! — недоумевал рыцарь.

Он не знал, что друиды рады бы отойти, и сильно жалели, что так неосмотрительно приблизились к колдуну, но ничего не могли поделать. Плетение нитей сковывало их не столько общей силой, сколько количеством действующих независимо различных сил.

Ларониец торжествовал. Переплетая, казалось, несовместимое, он взращивал цветок сложного заклятия. Одновременно ответвлял от него еще один, новый, так как собирался использовать весь букет разом. Незачем было бормотать себе под нос какие-то формулы. Их использовали при построении очень долгих и объемных заклятий, словно каркас, на который после накладываешь нужную «нить», а потом прибавится возни с тем, чтобы, в конце, извлечь голосовую составляющую, которая тоже имеет пусть бледную, но энергетическую окраску. Колдун неплохо владел импровизацией. Ведь в ней заключалась половина могущества ларонийских магов, которые, благодаря своим навыкам, могли спутать такой клубок «нитей», что последствия возрастали эффективностью либо сразу, либо с течением времени, в зависимости от нужной мощности, а та, благодаря такому варианту построения, могла достигать любых высот, ограниченная лишь способностями самого чародея.

Зойт шел от сложного к простому, так как опасался не успеть, поэтому первое боевое заклятие связки, как только было закончено, тут же выставлялось на защиту. С этого момента каратель, которому, не хватало еще тридцати футов до того, чтобы, спутать колдуну карты своими зачарованными доспехами, был обречен. Защитная аура лат могла разрушать вязь некоторых элементов заклинаний, но только на небольшом расстоянии.

Колдун встал и, выпрямившись во весь рост, встретил налетевшего на него рыцаря.

— Умри!!! — вскричал каратель. Взметнувшаяся невидимая волна подкинула его, словно щепку, высоко вверх. Даэран повернулся лицом — веки сомкнуты, пот тек со лба, преодолевая белые, тонкие брови — в ушах рыцаря ураганом разнесся неприятный хохот ларонийца, хотя внешне лицо эльфа было спокойным и даже безмятежным. Каратель услышал потрескивание возле самого уха и непонятное ощущение того, как его руки и ноги, закованные в латы, будто лишились обычной подвижности. Он медленно опускался вниз и попытался перехватить полуторный меч двумя руками, однако, едва соединил их на груди, как треск повторился, а ремни, скрепляющие старую кирасу, просто взяли и раскололись, просыпавшись глиняной крошкой. Следом за первой магической волной прошла вторая, вспоров ауру доспехов и сорвав кирасу с груди. Простейший переход материи из одного состояние в другое, вплетенный ларонийцем в самую сутьатаки, вкрался в принцип действия магической защиты карателя, чьи доспехи были хороши, но лет двадцать назад.

Резко мотнув головой, Зойт откинулся назад, согнув одну ногу и почти отворачиваясь от летевшего на него противника. Белые волосы захлестнули лицо. Узор был закончен!

Яростный крик карателя прервала выкинутая рука с тонкими, растопыренными пальцами, почти коснувшись незащищенной более груди. Крик рыцаря надрывным эхом отозвался в ушах скорчившихся от страха зрителей, и бездыханное тело рыцаря рухнуло на траву ярдах в двадцати от колдуна с проломленной и развороченной в пух и прах грудной клеткой, откуда топорщились обломки ребер и пузырились легкие.

Карнаж висел над Покинутым Морем, умудрившись зацепиться рукой за корень. Полукровка успел осыпать нежданного спасителя сотней благодарностей, так как не ожидал, что прыжок выйдет столь неудачным. Однако, что сделано, то сделано, не висеть же теперь, сокрушаясь весь день? Нужно было успеть до полудня, то есть до того времени, как солнце разбудит горгулий. Те поджидали неосторожного авантюриста в обители Хроноса, наверняка устроившись где-нибудь на балконе одной из центральных башен.

— Черт бы побрал этих чародеев с их фокусами! — Феникс, цепляясь за корень второй рукой и подтягиваясь.

Стоило, тем не менее, отдать должное изобретательности, с которой были выполнены отдельные элементы в защите Странствующей Башни. Кому еще взбредет в голову перелопатить пару десятков книг по демонологии и древним проклятиям, составленным по причудливым правилам эпохи Сокрушения Идолов, чтобы переориентировать старинные каноны, предписанные горгульям в их довольно сложном существовании? И все это ради смертельного сюрприза храбрецу, который рискнет сунуться в башню до полуночи, когда, в принципе, и должны оживать крылатые чудища. Своеобразное чувство юмора явно не изменило Хроносу с тех пор, как Карнаж последний раз бывал у него по довольно заурядному вопросу. А именно касательно местонахождения одной старой как мир реликвии, имевшей значение, возможно, только для заказчика.

Карнаж немало удивился, когда прямо перед его носом из ссохшейся земли вырвался стальной и острый шип толщиной в два пальца.

— Банально, — усмехнулся сам себе полукровка, выждав немного для верности, — они даже не уходят назад и не двигаются в разнобой. Если архимаг ещё способен стареть, то, похоже, это с ним и происходит.

Феникс принялся сноровисто карабкаться вверх, ловко избегая выскакивающих шипов и, после, используя их в качестве опоры. Получалось даже быстрее, чем он планировал. Однако легкость была весьма обманчивая. К концу восхождения «ловец удачи» уже вовсю сыпал проклятия, едва успевая выворачиваться от пресловутых шипов, то вылетающих наружу, словно болты из арбалета, то неожиданно со свистом уходящих прямо из-под ног. На некоторых участках земля острова начала отваливаться целыми кускам, чуть не увлекая «ловца удачи» за собой в море.

Не собираясь больше рисковать, Карнаж снова напряг наследие половинчатой крови и в пару очень рискованных прыжков достиг, наконец, края острова, вцепившись, наконец, в небольшую изгородь вокруг небольшого сада. Кусок земли под изгородью предательски задрожал и рухнул вниз под залп всех шипов на маршруте подъема.

Потерев ноющие плечи, куда довольно резко отдалась боль из-под пластин на лопатках, Карнаж осмотрелся. Цветы, клумбы и кусты предстали размытыми очертаниями, словно в полудрёме, которая постепенно овладевает сознанием и вырисовывает окружающее слишком медленно и робко. До слуха полукровки донесся чей-то неприятный и писклявый голосок. Едва повернув голову, «ловец удачи» кубарем слетел вниз по покатой крыше пристройки, стоявшей в упор к ограде. В камень стены, на том месте, где он только что переводил дух, врезался огромный тесак из металла черного цвета с оголившейся медью заточенной кромкой.

На клумбе, в нескольких шагах от того места, куда свалился Феникс, подпрыгивал маленький и толстенький бесенок. Его темно-синего цвета кожа искрилась на солнце, небольшие перепончатые крылья нервно трепыхались, а белесые глазищи с огромной морды злобно таращились на непрошенного гостя. Длинный язык свисал изо рта до самой земли, что не мешало его обладателю твердить, словно заведенному болванчику, одно слово, сливая его в непрерывный поток незнакомой речи: “Garla-garla, garla-garla!!!”

— А вот и «садовник», — процедил сквозь зубы Карнаж, которому начинало казаться, что он и вправду видит какой-то сумасшедший кошмар, начавшийся, судя по всему, еще тогда, когда он висел и гадал, чем был до трансформации тот корень, за который он уцепился, и где могло оказаться само дерево.

— Garlaaarrrr!!! — возопил бесенок, увеличиваясь в размерах прямо на глазах. По соседству с невероятной длинны языком показались огромные клыки, большая голова плотно осела на ставших достойного для её размера плечах. Бес прыгнул на ограду и выдернул оружие, бросив недвусмысленный взгляд на «ловца удачи».

— Замечательно, — протянул Карнаж, медленно отступая вглубь сада.

Такой сторож был вполне в духе многих чародеев, которые имели более обширные владения, чем просто торчащая из земли одинокая башня где-нибудь на окраинах. Для практикующего мага считалось солидным обставить свое жилище как надо, хотя бы потому, что, коль скоро он не затворился от всего мира и не зарылся в книги, а продолжает принимать просителей, ему следовало, как говорилось, «держать марку». Это значило обзавестись приемной, кабинетом, обеденным залом и, разумеется, обширным садом. Всё это ввела в моду архимагистр ордена Жизни несколько веков назад. Начав с сада, она выстроила в результате великолепный дворец, где устраивала приемы. Новшество имело огромный успех, и вскоре каждый орден обзавелся чем-то подобным.

Довелось на таких приемах побывать и Фениксу, так как «ловцы удачи» и состоятельные маги в современном мире были неразлучны, как нитка с иголкой. Там полукровка впервые увидел нечто подобное бесу, однако та тварь помещалась в стеклянном сосуде, наполненным раствором, а эта — размахивала у него перед носом своим не в меру большим тесаком. Тогда, на досуге, полукровка поинтересовался у знающих коллег, что делать с подобными выкидышами сопредельных измерений, на что получил поразительный ответ. Оказалось, эти уродцы выращивались из тел рожденных мертвыми младенцев, а после отправлялись вездесущими и незримыми посредниками демонов shar’yu’i непосредственно заказчику. Снаружи это было беспощадное и кровожадное отродье, но внутри сидел разум ребенка, примитивный, с соответствующей психикой, которую защищали злоба и инстинкты по сути животного. Не зная таких особенностей, поединок с подобным противником мог превратиться в довольно нешуточный бой. Однако любопытство не раз спасало Карнажу шкуру, потому что он был из тех, кто проповедовал принцип, заимствованный «ловцами удачи» у имперских агентов: «Меньше знаешь — крепче спишь вечным сном».

Бес носился по саду за Фениксом, разрубая кусты и деревья, вытаптывая клумбы и проламывая небольшие деревянные заборчики среди целых картин из феларских и сильванийских роз. Полукровка не без труда, но уклонялся от атак, давая чудищу возможность выдохнуться. Тесак был слишком большим пусть и для изрядно увеличившегося в размерах, но все же ростом с человека монстра. Расчет явно делался на то, что незадачливый вторженец станет драться с этой тварью и, разумеется, лишиться оружия, а потом и жизни.

Карнаж бегал от своего, казалось, неутомимого преследователя долго. Они даже разнесли изящный фонтан, скрывавшийся за густой изгородью. Наконец, полукровка, уловив тяжелое дыхание твари, оторвался от своего преследователя, и перемахнул через густо растущие кусты шиповника. Оказавшись по ту сторону, он не побежал дальше, а затаился у ограды. Бес последовал за ним. Медно-черное лезвие врезалось в землю, сделав очередную прореху в насаждениях. Тварь немного замешкалась, вынимая оружие, и в этот момент на неё налетел «ловец удачи». Меч, схваченный полукровкой двумя руками, с силой обрушился на рукоять тесака в том месте, где она сходилась с лезвием. Тварь недоуменно уставилась на оставшуюся в лапах рукоять, явно огорчившись тем, что сломали любимую «игрушку».

Феникс поймал растерянный взгляд белесых глазищ и хищно улыбнулся. Его локоть влетел в глаз беса. Тварь махнула лапой — ловец удачи пригнулся и ответил ударом колена в живот, после чего основание рукояти меча обрушилось судорожно глотавшему ртом воздух сторожу на темя.

— Черт возьми, а тесак и впрямь был из дрянного металла, — заключил Карнаж, продолжая жестко охаживать противника, не давая тому продыху. Однако ни разу «ловец удачи» не коснулся монстра лезвием меча. Клинок Феникс даже предусмотрительно убрал в ножны, чтобы не поддаться искушению. Ведь всего один порез холодной стали, и тварь разнесет его клочки по всему острову. Это была своеобразная придумка магов, касательно скорых на расправу воинов, чьи чаши весов суждения о мире зачастую подвешивались так, что одна находилась на рукояти, а другая — у кончика клинка. Таким образом, баланс в решении дилеммы «казнить или миловать» приобретал вполне предсказуемый результат.

Феникс загнал оглушенного противника в угол между пристройкой и стеной и там долго бил ногами с усердием сбира, в чьи руки попался нераскаявшийся еретик. «Ловец удачи» продолжал до полного своего изнеможения, пока бес не усох и не превратился обратно в бесенка.

— Иди и скажи хозяину, что к нему гость! — рявкнул вконец озверевший Карнаж, закончив экзекуцию и выпуская тварь из угла.

— Tuzak-tuzak-tuzak, — затараторил, всхлипывая, бесенок, во все лопатки удирая к башне. Вслед ему раздался усталый вздох Феникса, решившего освежиться в разбитом недавней дракой фонтане. Полукровка разгреб осколки мраморной статуи, набрал пригоршню воды и окатил лицо и шею, громко фыркая. Сощурившись, он посмотрел на солнце. До полудня оставалось не так много времени. Цветы в саду перестали быть аморфной картиной стекшихся красок, будто расплывшейся от дождя. В той стороне, куда побежал избитый бес, в стенах образовались ворота с заманчиво приоткрытой створкой.

Карнаж отдал должное изощренности Хроноса, который всякий раз придумывал что-то новое. Возможно даже, что способности чародея в темпоральной магии давали шанс предугадать следующего просителя и он подбирал испытания сообразно тому, хитря в смеси простоты и предсказуемости с абсурдом и иллюзией. Поэтому Карнаж даже не попытался приблизиться к створкам. Неважно, пусть даже их распахнули бы настежь. Казалось, в гуще аллегорий и символов — излюбленных вещей среди большинства магов, — «ловец удачи» начинал улавливать нить, имевшую сейчас к нему отношение. Хронос построил защиту обиталища таким образом, словно знал о раннем визите Феникса и проверял, не утратил ли тот былой сноровки и смекалки. Начиная с того самого корня, торчавшего из парившего над водой острова. Ведь специально для него. Обман зрительной дистанции по нехитрой аналогии постоянных ошибок в долгосрочных планах, которые когда-то в своей жизни строил Карнаж, достигая цели, но едва-едва не срываясь. Тот же бес — сбор сведений и осторожность…

«Ловец удачи» поднял с земли торбу, которую обронил у фонтана, и задумчиво посмотрел на ворота. Очевидность для многих, как гибельное исключение для единиц. Скорее всего, магический барьер. И хорошо, если полукровка со своей чувствительностью не издохнет на месте, а сможет на карачках отползти, обессиленный, назад. Ведь замена Яном обезболивающих кристаллов под пластинами на некоторое время сильно увеличивала чувствительность к магии.

Выбрав башню не слишком высокую, но и не слишком низкую, Феникс приблизился, осторожно огибая ворота. «Ловец удачи» вынул из торбы веревку с «кошкой», раскрутил и со свистом отправил это приспособление для верхолазанья вверх, вдоль отвесной стены. Но тут произошло то же самое, что случилось, когда полукровка бесстрашно сиганул через пропасть. Снова обман. Снова расстояние оказалось гораздо больше, чем на первый взгляд, и несостоявшийся верхолаз-самоучка с руганью отскочил от упавшей назад «кошки», чуть не расколовшей ему по возвращении череп. Что ж, похоже оставался только один способ, не раз опробованный за то время, пока полукровка выполнял заказы по всему Материку.

— Проклятый маразматик! — прорычал Феникс, затягивая ремни стальных когтей на кистях и предплечьях, попутно защелкнув крепления с шипами на обитых мысках сапог. — Можно подумать, я, как в слюнявых романах, приперся сюда за смазливой принцессой, а не по серьезному делу!

Карнаж принялся карабкаться, благо камень кладки был достаточно грубым, попутно продолжая ворчать под нос свой монолог:

— Осталось только сразится с драконом и потребовать у папаши венценосной девственницы половину королевства в приданое. И, черт меня возьми, если старый развратник действительно не припрятал августейшую особу где-то у себя в закромах!

Башня действительно оказалась гораздо выше. Где-то на середине пути, если вообще можно было строить предположение о том, сколько еще осталось, Феникс понял, что слабеет. Обман зрения, или что это могло бы быть, действительно оказался почище всех препятствий вместе взятых. Лезть по отвесной стене вверх и вверх, скрежеща стальными когтями о кладку, превратилось в настоящую муку, как не поднимешь взгляд — долгожданный балкон всё еще слишком далек. Однако спускаться вниз тоже нечего было и думать. Слишком высоко, и Карнаж прекрасно знал, что силы оставят его раньше. Поэтому, стиснув зубы, он вперил взгляд в стену и решил продолжать, пока не выдохнется. Фут за футом по нагретой солнцем кладке, которую обдавало его горячим дыханием. Он впал в какое-то полузабытье, но руки и ноги продолжали работать. Ужасно хотелось пить, мышцы сводило от усталости и приходилось часто останавливаться, чтобы дать им отдохнуть. Карнаж уже и не думал смотреть вверх, чтобы прикинуть, сколько еще оставалось до балкона. Это восхождение начало казаться ему бесконечным, и он даже не сразу понял, когда протянувшаяся в очередной раз вверх рука уперлась в нависающую каменную плиту.

— О-па, — еле слышно прошептал Феникс, облизывая пересохшие губы. — Да неужели? Чего ж так рано?!

Тяжело перевалившись через край балкона, полукровка бухнулся на теплый камень и лежал так, приходя в себя. Прополоскав рот водой из фляги, «ловец удачи» поднялся и, покачиваясь, стоял, рассматривая четыре огромные каменные статуи, в задумчивости сидевшие в ряд на парапете. Развитые плечи и ноги, огромные когти на мощных лапах, рога подстать, вытянутые, как у ящеров, морды, сложенные крылья и длинные хвосты — образчик, что надо для сочинителя баллад. Барды возносили бы их в строках нехитрых рифм, как возносили все, что угодно, лишь бы это делало слушателей щедрыми. А еще было очень желательно, чтобы сама живописуемая тварь держалась от персоны сочинителя как можно дальше.

Романтику современных баллад Феникс понимал не всегда, отчего долго любоваться на готовых с минуты на минуту пробудиться монстров не собирался.

— Жили-были, не тужили, четверо горгулий! — цинично пробормотал полукровка, отстегивая от пояса шикарный фивландский шестопер, который прихватил у одного настолько же рассеянного, насколько и лысого, гнома. Удар за ударом оружие начало вгрызаться в головы монстров, безжалостно раскалывая работу скульптора, вдохнувшего жизнь в грубый камень. Закончив с монстрами, чьи обезглавленные статуи теперь тихо и смирно встречали полуденное солнце, как и полагалось всем статуям, полукровка повесил шестопер на пояс и, кряхтя, уселся в прохладной тени, подложив торбу под поясницу.

С моря подул свежий ветерок, приветливо теребя волосы. По небу беспечно плыли облака. Карнаж старался не провалиться в сон, который подступал к усталому телу, а оно всеми своими частями ратовало за это и не видело более необходимости бодрствовать. Разум вскоре сдался, и «ловец удачи» провалился в свинцовую дремоту переутомленного рассудка.

Феларская церковь. Вокруг орет и неистовствует толпа. Кто-то толкает его в бок. Он оборачивается. Высокий плотный человек в мантии и короне называет его «зятьком», подмигивает, улыбается и протягивает ему большую, искусно нарисованную карту.

Он, ничего не понимая, уставился на кусок пергамента, который незнакомец на его глазах старательно разрывает пополам, так, чтобы получилось как можно ровнее, после чего предлагает выбрать, какую половину королевства ему хотелось бы. Не дожидаясь ответа, вдруг подхватывает под руку и тащит внутрь, где ждет невеста в ослепительном белоснежном платье и фате. Они подходят к алтарю. Священник толкает напыщенную речь…

«А теперь поцелуйте невесту», — наконец объявляет святой отец.

Он поворачивается, поднимает фату и видит перед собой синюю рожу беса с белесыми глазами, который тут же вырывается из свадебного платья и набрасывается на него.

Его разбудил неприятный скрежет металла о камень. Высокая дверь с диковинными узорами, ведущая на балкон, медленно открывалась, уходя наверх, в пространство между стенами. Феникс едва успел продрать глаза, когда из башни чинно вышла фигура, запахнутая в великолепный плащ с золотой оторочкой и узорами, проступающими будто бы из глубин ткани. На лице пожилого человека с орлиным профилем было поистине каменное выражение. Холодные карие глаза смотрели прямо перед собой, густые брови хмурились, взирая на берег Покинутого Моря. Ветер робко поигрывал его беспорядочно вьющимися пепельными волосами, изрядно уступившими место лысине. На голове архимага был металлический обруч, невзрачный на вид по началу, но, если к нему приглядеться, то становилось заметно, как он играл туманными красками. Они появлялись и пропадали где-то в глубине, подобно редким всполохам молний в ночных тучах. От фигуры веяло силой и властью…

Хронос, не спеша, подошел к краю балкона и долго смотрел вниз. Потом краем глаза заметил произошедшее с горгульями, и каменное выражение лица преобразилось. Черты изломились в гневную маску. В глазах полыхнул огонь, и они принялись обшаривать балкон в поисках виновника. В углу, опустившись на одно колено и почтительно склонив голову, ожидал своей участи «ловец удачи». Карнаж дрожал всем телом, готовившимся к безумному прыжку с балкона. Холодный ветер будто пронзал насквозь, словно бы сама смерть положила на плечо ледяную длань…. Как же хотелось спрыгнуть!

Полдень давно минул. Солнечные лучи снова не могли пробиться через затянутое тучами небо, которые плыли своими громадами, казалось, над самой головой, едва не касаясь шпиля башни. Полукровка не мог поднять голову. В сознании остался только этот балкон, он и маг напротив. Они парили где-то высоко над морем, над временем, над жизнью… Надо всем! С каждым мгновением становилось страшнее чувствовать этот отрыв, будто улетая куда-то вдаль.

— Пощадите! Прошу вас, мастер! — взмолился Феникс, чуть не падая.

— То-то же! — отозвался из глубины тьмы, поглотившей разум полукровки, резкий, и хрипловатый голос. — Ты зачем раздолбал моих горгулий, щенок?!

Хронос терпеливо ждал, когда гость придёт в себя.

— Ваши слуги пробуждаются в полдень, а не в полночь. Я знал это и постарался обезопасить свой визит.

— Ты и вправду так считаешь?! — архимаг разразился гулким хохотом.

Его рука взвилась в воздух — каменная кожа горгулий треснула, словно яичная скорлупа, и четыре монстра встали перед ошеломленным «ловцом удачи». Феникс во все глаза смотрел, как из разорванных мышц и переломанных костей на туловищах высовываются щупальца и тянутся в его сторону. Ему вспомнилась адская свора с болот и даже закралось подозрение, что он имеет дело с её создателем, то есть Хроносом собственной персоной.

— Взять его!

Откликом на приказ мага послужил яростный крик Карнажа. Он выхватил меч, собираясь дорого продать свою жизнь, и прямо из ножен ударил в приблизившегося монстра, отсекая тому щупальца.

— Идиот, я же пошутил! — донесся из-за спин монстров, готовых разорвать полукровку на месте, певучий голос молодого человека.

Феникса прошиб холодный пот. На лице пожилого мужчины появилось такое выражение радушия, какое бывает у молодых людей, если те давно ни с кем не общались и всегда открыто радовались внезапно появившимся гостям. По крайней мере, нечто вроде этого узрел «ловец удачи» перед собой, когда горгульи расступились.

Хронос распахнул длинный плащ и продемонстрировал новенький богато украшенный камзол фиолетового бархата с жемчугом и золотыми нитями, шитый по последней моде. Да и всему остальному в его костюме мог позавидовать любой придворный франт. Карнажу приходилось иногда являться к заказчикам прямо на баллы, где он до тошноты насмотрелся на великолепие тканей, костюмов и обилие бархата, атласа, туфель, каблуков, подвязок, бантов и аксельбантов. И теперь он с изумлением смотрел на разодетого в пух и прах мага, который так держался во всем этом, словно его лицо не отражало, навскидку, шесть десятков человеческих лет.

— Значит, вы прибыли первым? Замечательно! Рад. Очень рад! На моих стражей не обращайте внимания. Ей, вы! Соберите свои головы и нечего тут шевелить моими «секретами» вашей живучести. Поторапливайтесь! У нас сегодня еще несколько посетителей, которые наверняка захотят побеспокоить «старика» на ночь глядя, — затараторил Хронос голосом молодого человека, которому, если судить по глазам, живо и весело смотревшим на «ловца удачи», можно было бы дать чуть больше двадцати лет от роду.

Посреди неутихающего водопада учтивых выражений полукровка протянул архимагу конверт Зойта, надеясь, что хотя бы ларониец не станет проявлять весьма оригинальное чувство юмора, присущее, как начинало казаться «ловцу удачи», подряд всем колдунам, чародеям и прочим из разношерстной магической братии.

— О! Старина Даэран! — протянул Хронос, читая письмо ларонийца. — Передавайте, что буду ждать его визита с нетерпением. Кстати, пусть явится ночью, так как к вечеру я ожидаю одного героического рыцаря. Не правда ли без них наша жизнь и история скучали бы? Похищение возлюбленной это… Так живо и интересно! Да, кстати! А вам, Карнаж, принцесса не нужна?

Феникс отрицательно мотнул головой, неуверенно следуя за магом вглубь башни по длинному коридору, который давно перестал бы умещаться в небольшом строении феларского стиля, отвечай оно хоть немного общепринятым законам времени и пространства. В прошлый визит «ловца удачи» ждал совершенно другой прием. Тот Хронос, что вышел на балкон и взирал на берег Покинутого Моря, был скуп на слова и краток в советах, приняв красноволосого просителя, явившегося далеко не первым, в плохо освещенном кабинете, и довольно быстро разрешил его затруднения парой дельных советов и указаний. Теперь же полукровка начинал понимать, чье сознание породило идею двойственности цены и вознаграждения за проявленную дерзость. Хотя, именно двойственность придумали, очевидно, сообща обе половинки одного человека, который давно перестал быть таковым по сути, ведь темпоральная магия, первым и единственным адептом которой он являлся, скорее всего исказила сознание, если не поглотила его целиком. Те, кто считали время делимым на части, утверждали, будто хозяин Странствующей Башни неуязвим физически, потому что невозможно уничтожить частицу времени, вечно странствующую между этими самыми «частями».

— Итак, — начал маг, устраиваясь на разложенные посреди поляны подушки у горного ручья, выплывшего из мрака коридора, — что у вас ко мне за просьба? Говорите, я жду с нетерпением!

Хронос скинул плащ, взял в руки трубку, соединенную с колбой, где плескалась какая-то жидкость. Взял щипцами с железного подноса уголек и, положив в чашечку, прикрепленную вертикально к колбе, сделал пару тяг, отозвавшихся бульканьем в сосуде. Кольца ароматного дыма проплыли мимо острых ушей Карнажа, молча собиравшегося с мыслями.

— Мастер, я хотел спросить, возможно ли для вас снять стигму и заживить старый шрам…

— Не продолжайте. Можете забыть об этом, как и планировали забыть об одном убийстве, но не забывать о свершенной мести. Это было не особенно интересно ни мне, ни, я полагаю, вам. Дальше…

— Тогда скажите, что может помочь исцелить болезнь, которую в Феларе назвали «плохой кровью»?

— Zhash’Ka! — усмехнулся Хронос. — Ох уж эти неугомонные shar’yu’i. Все хотят отомстить миру. Переступают всякие границы и даже мстят дважды. И, надо думать, Роксана из гильдии магов в Шаргарде, скоро пожалеет о том, что повздорила с демонессой.

— Не только с ней.

— Ах, да, — протянул архимаг, — от любви до ненависти — один шаг… Забавно. Вы пришли лишь затем, чтобы я вручил вам в руки нити, которые помогут расквитаться с давней любовью? Столь беспощадно указавшей вам место в придворном мире? Неужели стоило рисковать шеей из-за брошенного под ноги, как цепному псу, кошелька? Ведь вы ищешь не только этого. Большего! Возможно, даже слишком. И жизни, пусть и долгой при вашей наследственности никогда для этого не хватит.

— Вы про мою мать и поспешность драконьего правосудия? — Карнаж принял поданную ему трубку.

— Именно.

— Я живу не только ради мести.

— Это верно. Вы вообще не живете ради чего бы то ни было. Во имя… Вопреки… Сколько слов и, пока что, особого смысла, не правда ли? Он ещё просто не успел появиться.

Карнаж задумался над сказанным архимагом, выискивая, куда тот мог в будущем запрятать двойственность своего совета или услуги.

— Болезнь сына Роксаны довольно редка теперь, когда благоразумие восторжествовало, и монархи больше не занимаются кровосмешением. Но все проще, чем вы думаете. Следует всего лишь найти перо взрослого феникса. Этому перу должно быть не более дня с тех пор, как его лишилась птица. Подчеркиваю, взрослая особь, которая уже способна дышать огнем! После чего надлежит три дня, опуская в жидкость, водить им по телу больного, далее смочить в плохой крови и дать высохнуть до ближайшего новолунья, после чего стереть в порошок и изготовить эликсир. Выпив такое снадобье, больной поправляется примерно через месяц, — говоря все это Хронос сверлил «ловца удачи» карими глазами, — Я не буду советовать поспешить, просто скажу, что сыну Роксаны осталось не более полугода.

Карнаж старался не меняться в лице и сохранить хотя бы внешне невозмутимость, пусть торжество бурлило в нем, словно ротвальдский чай на огне.

— Итак, мой дар определен. Теперь поведайте и мне немного о том, что изменилось в мое отсутствие? — продолжил архимаг, взяв вторую трубку и принявшись безотрывно выпускать кольца дыма. Фениксу и с пары тяг этого густого табака казалось, что он вертится волчком вокруг своей оси.

— Всё же вы и ваша цель мне больше понравились, нежели тот дуралей, котором так приспичило жить полтораста лет, — добавил Хронос с мрачной ухмылкой. После этих слов Карнаж глубоко закашлялся, подавившись дымом…

Они еще долго беседовали. Архимаг был ненасытен, ведь в его руки попался просто-таки кладезь сплетен, слухов и историй. «Ловцы удачи» всегда были неплохо осведомлены о делах насущных. Ремесло полукровки и его коллег предполагало сбор всевозможных сведений, основу которых, помимо тренировок и прочитанных книг, составляли простые слухи. Как никак, в бездонном океане молвы можно было отыскать полезные и занимательные вещи. Главным в этом деле оставалось найти что-то действительно стоящее и хоть немного достоверное.

Поначалу, для любого «ловца удачи», считающего себя готовым к выходу на большую дорогу, так как никто не определял этого кроме него самого, самым важным являлось впервые проявить себя должным образом. Добыть какую-нибудь безделушку — полдела. Самое главное состояло в том, чтобы найти покупателя и не продешевить, сбывая результаты своих усилий. Для этого нужно было знать о добытом «товаре» все или почти все, а это требовало посещения библиотек, архивов и коллекционеров. Очень часто заказчик требовал от начинающих простого воровства, что, в принципе, можно было поручить и настоящему вору, но было чревато. «Ловцы удачи» тем и славились, что редко обманывали заказчика, в отличие от воровских гильдий, где выгода ставилась выше доброго имени, и без особого риска, так как многие действовали анонимно или под сотней другой прозвищ. К тому же, многое в ремесле «ловцов удачи» было простому воришке не по силам, так как в большинстве своем вояками те были так себе и при необходимости не могли дать отпор какой-нибудь твари или стражу, что заключались во всевозможные магические артефакты. А ведь иногда и простого клинка оказывалось мало. Тогда «ловцами удачи» и пускались в дело различные сведения, собранные по крупицам. В такой ситуации вору, пусть даже сносно владеющему оружием, приходилось уносить ноги несолоно хлебавши.

Феникс помнил, что тоже о чем-то спрашивал Хроноса. Вскоре архимагу надоело отвечать на вопросы, и перед глазами полукровки стали проноситься вереницей коротких снов видения из прошлого или будущего. Разобрать было сложно, так как все происходило слишком быстро. Архимаг всё же иногда произносил что-то. Возможно, важное, а, может статься, вовсе лишенное смысла, так как речи хозяина Странствующей Башни приходилось иной раз действительно постигать. В итоге всё переросло в жуткую круговерть событий и предсказаний, будто бы само время взбесилось и закрутилось в жуткой силы водоворот перед взором несчастного «ловца удачи».

Карнаж вышел из башни под самый вечер, когда уже стемнело. Бесенок носился вокруг него, и что-то горлопанил, таща в лапах пожитки гостя. Садовник, как окрестил его «ловец удачи», проводил до ворот, которые тут же распахнулись перед ними, разомкнув наружу перекрученные в дивные узоры железные прутья. Длинный каменный мост теперь соединял парящий остров и берег Покинутого Моря. В лунном свете он показался Фениксу каким-то нереальным и даже хрупким. Уж больно тонки были исполненные в черном камне опоры и блестящие цепи, поддерживающие конструкцию с высоких шпилей, выраставших с двух сторон от моста из глубин вод ровными иглами.

Голова у Карнажа гудела и кружилась после той трубки, как он подозревал, с каким-то наркотиком. Полукровка в нерешительности стоял, уставившись на мост, по которому все ещё опасался пройти. Что ни говори, а тяжело воспринимать конструкцию реально, если всего несколько часов назад на этом самом месте ты в прыжке перелетал зияющую внизу бездну вод.

Из сада за воротами вылетел блуждающий огонек и, покружив вокруг стоящего в нерешительности Карнажа, устремился вперед по мосту, пока не достиг противоположного конца. Феникс пошел следом, массируя виски. Сзади послышалась тихая мелодия свирели, плывущая в холодном воздухе одиноко и немного печально. «Ловец удачи» обернулся и увидел бесенка. Тот вскарабкался на ограду возле ворот и играл. Створки медленно и плавно закрывались под эту музыку. Перейдя на более простой мотив, сторож освободил одну лапку и на прощание помахал гостю.

Ступив на твердую землю, Карнаж с облегчением выдохнул. Всё же этот Хронос, если на время забыть о том, кем он являлся по сути, то есть темпоральной ходячей аномалией, наделенной сознанием погибшего в ней человека, показался «ловцу удачи» незаурядным человеком. Так ловко и непринужденно заставить гостя плясать под собственную дудку — тут одной магии оказывалось мало. Здесь было нечто иное. Возможно, внушаемое всеми подряд, у кого ни спроси, благоговение перед такой фигурой, заранее создавало должное амплуа. Однако Хронос действительно соответствовал. Первый визит Карнажа оказался слишком непродолжителен, и полукровка долго недоумевал, что же такого необычного находили прочие посетители. Но сегодня он ощутил, насколько могущественен хозяин Странствующей Башни. Слушая Хроноса, Феникс несколько раз вообще забывал, зачем явился и с немалым трудом умудрялся вспомнить, хотя ментальному контролю обучался Киракавой с молодых ногтей.

Головная боль понемногу отступала. Вместе с тем у Карнажа появилось ощущение, что его провели как мальчишку, и, вместо ответов, возникло ещё больше вопросов. Но ничего другого не оставалось, кроме как ждать, пока время предоставит доказательства того, что «ловец удачи» действительно не зря сегодня рисковал. Наверняка Хронос запрятал свое предсказание в подсознание, ведь делал его напрямую, а не шифровал в катренах[21], как известный прорицатель Морвириари. Следовательно, полукровке стоило ожидать в будущем нечто вроде того, что чародеи называли дежавю. То есть, маг прятал все им предсказанное, чтобы память не помешала судьбе идти своим чередом, а в тот момент, когда предсказанное начнет сбываться, у полукровки появится ощущение, будто это уже с ним было.

Оставив дальнейшие размышления, так как чем больше Карнаж думал, тем быстрее возвращалась утихшая головная боль, он уселся на валун и принялся критически осматривать обеспечивший восхождение по отвесной стене инвентарь, заодно вспомнив, что совсем позабыл снять шипы с мысков сапог. Когда полукровка заканчивал, вталкивая «когти» обратно в торбу, из леса выехал всадник. Доспехи, перья, плащ, копье и верный гнедой конь, — все как положено, настоящий рыцарь! Осадив скакуна, воин выдержал паузу и обратился к полукровке, поднимая вверх руку в превосходной работы феларской латной перчатке.

— Доброй ночи и яркой луны, — гулко произнес рыцарь из-под забрала.

— И вам того же, сударь, — неохотно ответил Феникс.

— Не ты ли тот эльф, что должен указать мне путь к замку, где зло спрятало от меня мою возлюбленную?! За ней я готов был пойти хоть на край света!!!

— Какой еще замок? — изумился Карнаж, пропустив мимо ушей то, что его ран’дьянскую половину обозвали эльфом.

— Так вот же он! — нетерпеливо воскликнул всадник, указав за спину полукровке. — За мостом! Я вижу, как над его шпилями парят зловещие крылатые создания.

Феникс обернулся и плюнул с досады. За мостом действительно красовался мрачный замок, над которым между башен парили тенями крылатые создания. Наверняка те самые не убиваемые горгульи. «Ловец удачи», все же, решил проявить хоть каплю уважения к тому, кто не только словом, но и делом готов был доказать, что он настоящий рыцарь. Не каждый день встречаешь того, кто ради какой-то юбки действительно готов потащиться на край света, судя по севернофеларскому гербу на стяге. Поэтому полукровка решил напрячь свои познания в древнем сильванийском наречии, на котором к нему обратились, словно эльфы не идут в ногу со временем или скверно понимают феларский — основной язык торговцев Материка.

— Разумеется! Так вот же он, доблестный рыцарь, за мостом! — расшаркался перед всадником Карнаж, картинно склонив голову и указывая рукой в сторону ворот, с досадой отметив для себя, что умудрился исковеркать нехитрую фразу сразу двумя акцентами, в довесок к нескольким грамматическим ошибкам.

— Благодарю тебя, друг мой! Скоро эти твари познают силу моего праведного гнева! — воскликнул рыцарь, чье забрало аж клацнуло от праведного гнева.

Верный конь понес своего седока навстречу подвигу, а Феникс, проводив вояку сочувственным взглядом, направился к городу, попутно раздумывая о том, составил ли доблестный воитель завещание или нет? Ведь можно было, в случае чего, заявиться к его родне и, представившись тем самым «эльфом, что указал путь к логову зла», потребовать пожертвований лесным собратьям за оказанную помощь. Если эти графы, герцоги и маркизы готовы в век шпаги и аркебузы нацепить хлам двухсотлетней давности, что носили ещё их деды и прапрадеды, и щеголять им, осыпая золотом трактирщиков за лесть и восторженные пьяные выкрики, то чем он, Карнаж, хуже? По крайней мере, его помощь была куда как существеннее, чем пустые вопли тупых, как пни и пьяных, как сапожники холуев…

Ночь выдалась прохладной, какой она всегда была в Лангвальде, даже в самые жаркие дни лета. Этот цепкий хлад приходил с моря. Откуда он там брался никто не смог бы внятно ответить. Слишком много непонятного и, порой, абсурдного творилось на Материке, что становилось со временем в порядке вещей для обитателей. Не мог же простой человек вечно чему-то удивляться? «Почему?» — это вопрос часто оставалось без ответа, когда речь заходила о том, что окружает мир. Кому-какое, в конце концов, дело до того, что твориться там, когда в центре проблемы куда более реальные?

Феникс зашагал по темной тропинке, свернув в сторону от города. Он должен был. Всякий раз, когда судьба заносила его на своем горбу в окрестности Лангвальда, он посещал одно место на отшибе, почти у самых гор. Когда-то давно там навсегда остался тот пепел, который, временами, тихо стучал в молодое сердце полукровки из маленького мешочка на груди, робко напоминая о себе.

Ему не было ни легко, ни тяжело. Лишь пустота, которую он чувствовал тем острее, чем более сгущался мрак закрывавших луну крон деревьев, заполняла его душу. Разумеется, «ловец удачи» недурно видел в темноте, но все равно не как днем или в сумерках. Очертания предметов переходили из черной неразберихи в серую мглу, и это если ночь выдавалась лунной, а звезды рассыпались по небосклону из сумки Сильвана каскадом щедро зачерпнутой горсти.

Ограда кладбища показалась из-за старого, расколотого молнией дуба. Возле него расположился валуна, на котором громоздились свечи. Их каждую неделю приносили сюда понемногу коренные жители Лангвальда. Ведь они соглашались похоронить кого угодно, не важно кем тот был, кем тот стал и как умер.

Через ворота предстояло совершить слишком большой крюк, поэтому Феникс, как обычно, перепрыгнул через ограду и приблизился к неприметному могильному камню. «Здесь покоится пепел Рунэ’Ады» — гласила надпись. Сын устало сгорбился и опустился на колени напротив того, что ему оставалось в напоминание о матери. Карнаж молча смотрел на камень. Он просто пришел, как приходил к ней всегда, и как будет приходить до своего последнего вздоха… У него маленького временами болела спина, там, где со временем должны были вырасти крылья. Но он не родился чистокровным и, вместо приятного зуда, испытывал острую резь в лопатках. Он не мог уснуть по ночам и тихо плакал в подушку, стараясь не разбудить мать, которая намаялась за день и усталая спала по соседству. Но она все равно просыпалась, ворошила ему волосы, успокаивала и водила своими теплыми пальцами по спине, рисуя сильванийские руны, которые он должен был угадывать и называть ей шепотом. Постепенно боль отступала, детские глазенки слипались, и она, уже ничего не спрашивая, рисовала причудливых птиц и животных. И он засыпал… Потом она болела. Весь день проработав в лавке аптекаря, он стремглав несся домой с лекарством, которым его вознаграждали за, казалось, непосильные для ребенка труды. Всю ночь сидел возле кровати, с одиноко горевшей свечой на столике, ловил каждый её тяжкий вдох и боялся, что следующего никогда не услышит…

Учитель запретил ему, но Карнаж выбрался ночью. В ливень. В грозу. Он не маленький! Многое уже может сам, потому что больше некому за него что-то делать. Поскальзываясь, падая, разбив в кровь колени и локти, он прибежал на кладбище. Зацепился и разорвал рубашку об ограду. Сбросил и так никуда не годные лохмотья. По горевшей от боли спине колотили капли ледяного дождя.

Больше некому для него что-то делать…

В руках зубило и киянка, которые он раздобыл среди прочего хлама в лачуге. Зубы стучат от холода, тело сводит судорога, но он, дрожащими руками, начинает выбивать на мокром камне надгробья ту жалкую деталь, что навсегда обрекла его мать на скитания.

В Ран’Дьяне издревле существовал обычай: коренные жители обладали «двойным» именем. Сначала писалось имя самого подданного, а потом, через апостроф, выводилось имя отца для мужчин и матери для женщин. Произносилось это с соответственным препинанием. Изгнанники же лишались этой особенности. Имя становилось единым и произносилось в одно слово, как у большинства жителей Материка. Тем самым несчастные навсегда теряли те корни, которым на их родине придавалось очень большое значение.

Зубило соскальзывало, половина ударов деревянным молотком проходили впустую. Мокрое от дождя лицо закрывали налипшие волосы. Сжав зубы, он продолжал свою работу, выбивая эту несчастную вертикальную черту, которая отделила их с матерью от родного края. Там, где оканчивались границы, и шумело течение Лары.

Учитель незаметно подошел и стоял сзади, наблюдая за трудами ученика. Старик не обращал внимания на ливень, а лишь сурово смотрел на Карнажа из-под густых бровей, терпеливо дожидаясь, пока тот закончит. Последний удар отдался фонтаном каменных крошек. Киянка и зубило валялись рядом с вытянувшимся на холодной земле мальчишкой. Пальцы врылись в мокрую землю у основания надгробья. Занесенная для удара бамбуковая палка остановилась. Карнаж, сотрясаясь от рыданий, хрипло произносил самую страшную в своей жизни клятву…

Феникс поднялся и зашагал прочь. Воспоминания быстро оставили его и унеслись куда-то вверх и вдаль. На мгновение он остановился. К могильному камню повернулось незнакомое, будто чужое лицо: в глазах скорбь, глубокая и чистая, из самых потаенных дебрей сердца.

Карнаж подходил к воротам кладбища, когда с удивлением заметил, что в этот поздний час оказался не одинок в намерении посетить тех, кого забрала под свой плащ смерть.

— Зойт?! — изумился «ловец удачи», подойдя к фигуре, скрывавшейся возле полуразвалившейся усыпальницы.

Ларониец потягивал вино, уперев одну ногу в могильный камень, возле которого земля была еще слишком свежей.

— Не ожидал увидеть вас здесь, — сказал колдун, не поворачиваясь.

— Взаимно, — полукровка подошел ближе и увидел, что на гладком камне выбито всего одно слово: «Каратель»

— Немного, правда? — спросил Даэран.

— Мне приходилось видеть и меньше, — сложил руки на груди Феникс.

Холодный ветер, гулявший по кладбищу, наконец, добрался до них, словно намекая на то, что им пора удалиться.

— Знаете, — голос ларонийца дрогнул, — я много получил от этого поединка. Отвалили солидный куш… Я готов был щедро вознаградить и тех, кто копал, и каменотесов, и священника из миссии. Но ни за какие деньги я не смог узнать имени несчастного. Интересно, в ордене хоть заметят, что он пропал? Проклятье, Карнаж, он же был никому не нужен в целом мире, среди сотен и тысяч людей, таких же, как он сам! Ведь защищал их от магов, от зла, как он считал. Благородные цели… Порывы… Что они, в сущности, дали ему, если даже хоронить его пришлось тому, кто его убил?

Остатки вина из фужера пролились на могилу.

— Я заказал всем выпивки, — продолжал Зойт, — а сам пришел сюда. Наверное, одиноко и тоскливо лежать вот так, под холодной луной? Он достойно бился и жил как умел. Я не оправдываю себя. Но… мне бы не хотелось так же, когда-нибудь, лечь в сырую землю, и чтобы мои похороны устроил лишь тот, кто оказался сильнее меня в бою.

— Неужели? — засомневался Карнаж, поражаясь такому откровению от ларонийца.

— Я — хранитель. Вернее, бывший, — с грустью произнес белый эльф, — иначе как, по-вашему, я попал в арганзандское книгохранилище? Это же пограничная территория, и туда берут только тех, у кого… Никого не осталось с той страшной войны. Наш император знает, что, подобные мне, будут драться до последнего, если проклятые истанийцы снова нападут.

— Потому что вам большего в этой жизни не осталось, ведь ларонийцы однолюбы? Я слышал об этом. Простите если…

— Ничего. Забудьте. Как там ваш визит к Хроносу?

— Благодаря вам все отлично. Старик ожидает и вас. С нетерпением, — Феникс осекся, заметив слабый огонек, мелькнувший в глазах колдуна.

— Я не пойду к нему. Мне больше не о чем спрашивать. Я и сам знаю, что можно вернуть, а чего возвращать не стоит.

Последняя капля вина упала на могилу карателя, фужер разлетелся вдребезги о надгробье. Так ларонийцы провожали в последний путь собратьев и тех врагов, по которым некому больше плакать и сожалеть. Кого не будет ждать бессонными ночами любящие домочадцы, в надежде глядя из окон на пустующую дорогу, с горящим очагом и котелком доброй похлебки на столе.

— Пойдемте-ка со мной, Зойт.

— Куда? — предложение вызвало удивленный взгляд ларонийца.

— Туда, где горит очаг и на столе дожидается котелок с похлебкой.

— Но…

— Не желаю ничего слышать! Сударь, нам завтра вместе ехать в Форпат. Я держу свое слово, как и вы свое, — Феникс развернулся и пошел к воротам кладбища.

Из-за спины «ловца удачи» донеслись слова благодарности на ларонийском. Белые эльфы плохо умели благодарить, и колдун явно рассчитывал, что «ловец удачи» не знает тонкостей их мудреного языка. Карнажу и правда было мало известно, всего эта пара слов…

На земле лежал рыцарь, вернее то, что от него осталось среди развороченных доспехов. Чуть поодаль, в освещенном луной уголке сада, громоздилось тело горгульи с обломком копья в груди. Немного прошло времени с момента жестокого убийства, свершившегося здесь. В воздухе еще витал дух предсмертной агонии.

Боевой конь виновато брел к телу хозяина. Животное остановилось, заметив женскую фигурку в белом платье, порхнувшую к останкам воина. Это была прелестная молодая девушка. Ее дивные золотые кудри спадали ниже плеч, тонкая диадема на лбу искрилась россыпью драгоценных камней. С ангельского личика смотрели синие как море глаза. Ножка в белой туфельке вынырнула из-под платья и пнула смятый в лепешку шлем.

— Фи! — произнесла девушка тонким голоском.

— Что ты хочешь, дорогуша? Это смерть во всей неприглядности, — раздался позади голос Хроноса.

— Я со счета сбилась! Сколько же этих болванов пытаются добиться моей руки, а кроме клятв и гербов ничего предложить не могут! — принцесса капризно скривила губки и повернулась к архимагу.

— Что поделаешь? Будем искать. Будем ждать, — пожал плечами владелец странствующей башни.

— Я устала ждать!

— Не капризничай, — успокоительно произнес Хронос, протягивая ей руку и помогая перешагнуть через вспаханную падением всадника землю, где поблескивали осколки разбитого меча.

— Все образуется, вот увидишь. Нужно время. Ты же сама хотела настоящего рыцаря в сияющих доспехах. Идем! Появление моего дома меняет погоду в окрестностях, и лангвальдские ночи становятся еще холоднее. Смотри, не простудись, — утешал чуть не плачущую девушку Хронос, уводя её к башне.

Когда они удалились, конь приблизился к останкам хозяина. Жалобное ржание разнеслось по саду, в котором спали цветы. Розы… Им было все равно, даже до того холода, что царил вокруг. Неизвестный селекционер позаботился, чтобы лишить их хрупкости и нежности, оставив только великолепие красок и ароматов.

Бесенок робко приблизился к одиноко стоявшему коню и протянул животному половинку моркови из того скудного рациона, что выделял ему хозяин. Пучеглазый садовник долго стоял с протянутой лапкой, мурлыча что-то на своем странном языке. Наконец, конь принял угощение. Бесенок осторожно погладил его и принялся собирать тот лом, что остался от некогда сияющих доспехов. Взяв в охапку все, что осталось от рыцаря, садовник пошел к мосту и выбросил в Покинутое Море. Когда он вернулся, отряхивая лапки, конь лежал на земле и с тоской смотрел куда-то вдаль, вытянув шею. Бесенок засуетился вокруг него. Гладил, дергал за разорванные поводья, пытался поднять. Тщетно. У животного остекленели глаза. Тогда бесенок уселся на корточки возле головы животного и начал рыть ямку, положив рядом мешочек с семенами все тех же роз, что в изобилии росли вокруг.

* * *

Из хижины на тропинку лился теплый, манящий свет. Двое припозднившихся путников подошли к двери. Зойт по уши закутался в плащ и молча стоял рядом, пока Карнаж стуча зубами от холода, еще громче стучал в дверь. Изнутри послышались недовольные возгласы дуэргара, щедро сыпавшего ругательства на головы нежданных гостей. Это могло означать, что им скоро откроют. И действительно, после крепкой фивландской брани громыхнул засов, и дверь отворилась. На пороге, подбоченившись, стоял хозяин дома, переводя суровый взгляд то на одного, то на другого полуночного визитера.

— Какого лешего вам здесь надо?! — спросил Филин, который с лангвальдского самогона еле лыко вязал.

— Ах ты, старый пьяница!

— Карнаж?! Где тебя черти носили?! Внученька, ты посмотри, кто заявился! А ты ж волновалась, — рассмеялся дуэргар. — Входите уж. Э! Феникс, а кто это с тобой?

— Мэтр Зойт Даэран, ларонийский чародей, — представился эльф.

— Ого! — выпучил глаза Филин. — За такое надо выпить! Не каждый день мне доводится принимать благородных особ! Клянусь кишками Основателя! И пусть меня разорвет ко всем чертям, если я достойно не приму такого гостя!

Зойт замешкался, не зная, что ответить на такое приветствие. Карнаж, тем временем, прошел внутрь, где ему на встречу выбежала Скиера и обвила руками за шею. Дуэргар с пьяным умилением посмотрел на них, потом, снова повернувшись к колдуну, схватил того за полу плаща и затащил в дом со словами: «Да ты заходи-заходи! Чего стоишь как не родной!?»

Филин, хоть и был изрядно навеселе, однако вел себя как радушный хозяин. Тут же налил гостю кружку лангвальдского самогона от одной капли которого, как говорилось, собака завизжит. Ларониец, не моргнув глазом, осушил кружку. У дуэргара отвисла от удивления челюсть. Бывший компаньон Карнажа, видимо, совсем позабыл о том, что ларонийцы имели высокую устойчивость к алкоголю, и, чтобы им набраться, следовало выпить изрядное количество. Таким образом собутыльник Филину попался как на заказ: выносливый и почти трезвый. К тому же Даэран представлял собой как раз тот редкий тип ларонийца, который пошел дальше убогой философии большинства подрастающих ксенофобов из белых эльфов, в ряды недругов которых такими темпами, какими шли в совете при молодом императоре, в скором времени могли попасть все народы Материка подряд. Зойт же, как верноподданный старой закалки, разделял лишь неприязнь к полукровкам. И то к тем, которые, по мнению упраздненного сената, были особенно опасны, то есть к носителям человеческой крови. Карнаж в свою очередь приложил все усилия, чтобы Скиера не увидела того, кого он с собой привел. Это грозило скандалом, а Феникс не испытывал желания выслушивать еще один экскурс в историю войны Ларона и Истании, где крайними оказались леса Роккар. Впрочем, особых усилий не потребовалось. Чтобы разжечь старый огонь чувств, чьи угли еще тлели, достаточно было легкого дуновения. Она не обратила внимания ни на гостя, ни на пошлые шутки дуэргара, сыпавшиеся как из рога изобилия. Полуэльфка прижалась к груди «ловца удачи», зарывшись носом под ворот его куртки. Феникс ощутил обжигающий жар её тела…

Когда-то давно они были вдвоем, всего одну ночь, а с рассветом, будто и вовсе не зная друг друга, разъехались в разные стороны. Она поехала на север, а куда двинулся он — и сам полукровка толком не помнил. Когда бы они ни встречались, всегда были в пути и даже не собирались искать тихой гавани посреди неспокойного моря бытия. После восхода Ta’Erna это оказывалось непозволительной роскошью. Временами начинало штормить столь сильно, что в тавернах среди бела дня резались глотки, на светских раутах подсыпали яды, а в темных подворотнях на шеи накидывались удавки. Отголоски смутных времен ясно слышались, особенно в людских королевствах и на побережье Истании, не говоря уже о бушующих междоусобицах на острове Палец Демона.

Они вошли в комнату. Порыв Скиеры не встретил сопротивления, как это случалось раньше. В зеленоватом свете сильванийского ночника она посмотрела ему в глаза.

— Ты опять ходил туда, к ней? — робко спросила лучница, видя скорбь и растерянность в его взгляде. Карнаж кивнул, и устало опустился на кровать, брякнув на пол торбу и ножны с оружием.

Она удивленно провела рукой по его гладкой щеке, где раньше проходила белая полоса жестокого шрама. Феникс вымученно улыбнулся и откинул её длинные волосы — жуткая стигма тоже исчезла без следа. Хронос действительно был щедрым кудесником, не боявшимся употреблять знания на мелочи. Полуэльфка попыталась закрыть то место, где раньше стояло клеймо, но пальцы не нащупали бугрившейся от раскаленного металла кожи. Ее глаза вспыхнули озорным огоньком и губы нежно коснулись груди «ловца удачи», а руки не выпустили из объятий. На пол возле торбы и оружия упала куртка и черная рубаха. Все это накрыло легкое лангвальдское платье, а рядом бухнулись сильванийские обитые металлом ботфорты. В комнате воцарилось недолгое молчание, словно затишье перед надвигающейся бурей, предвестником которой стал тихий вздох, перешедший в стон…

Филин подлил себе еще, когда услышал звуки кипевшей по ту сторону полога страсти.

— Ух-ух, — осклабился дуэргар, — Даэран, дружище, вы слышите это?!

— Только глухой не услышал бы, — понимающе кивнул ларониец.

— Да-а, — протянул Филин, — чую, будут скоро детки на радость старику.

— Полноте, сударь, вы в самом расцвете сил! Ваш брат, как я слышал, горазд детей хоть до гробовой доски делать!

— И это верно, черт меня возьми! Основатель здорово потрудился в начале времен, и если во мне хотя бы одна тысячная его сил, то…

Речь дуэргара прервал страстный женский крик. Рука Филина, сжимающая кружку, взвилась в воздух. Он соскочил со стула и повернулся к ларонийцу:

— Так выпьемте же за здоровье моего будущего крестника!

— Вы собираетесь крестить чадо здесь, в феларской миссии?! — изумился белый эльф.

— Черт его знает, может оно и к лучшему?! Отправится себе в Фелар и найдет там службу, а не будет мотаться по белу свету, как его родители. Уж будьте уверены, я прослежу за этим!

Кружки одобрительно клацнули в поддержку этого утверждения, которое оба не раз постигли на своем примере. Пусть даже и похожи были лишь тем, что бродили то туда, то сюда по родной земле, не успевая не то что сказать «до свидания» вчерашнему дню, а поприветствовать сегодняшний. Дуэргар остановил этот бег, устроил себе угол и решился, пусть и так поздно, создать что-то для себя. Ларониец потерял все в войне, понимал ценность этого, и ему становилось не по себе при мысли, что завтра Карнаж вскочит в седло и поедет с ним в Форпат, оставив Филина и эту полуэльфку здесь одних. Но такие, как этот красноволосый «ловец удачи», не были похожи на домоседов. Пусть он, Зойт, и повидал еще не так много по эту сторону границ Ларона, однако этот полукровка точно был бродяга, неисправимый…

Рано утром Даэран отправился в заведение мэтра Николауса, чтобы раздобыть лошадей и запастись провизией. Полу-гном полу-дуэргар принял колдуна с распростертыми объятиями, теплота которых была прямо пропорциональна количеству выпитого и съеденного вчера по случаю победы. Мэтр мгновенно организовал лошадей и провиант, хоть час и был ранним, попутно интересуясь, собирается ли маг пойти на прием к Хроносу. Зойт ответил, что собирается, иначе могли подумать, будто он очередной шпион. Пусть обитатели Лангвальда и не слыли особо подозрительным, однако языки у многих из них имелись без костей. В дверях ларониец столкнулся с Филином. Дуэргар пребывал в скверном расположении духа и как-то смутно удивился неожиданной встрече с тем, кого полагал давно едущим по тракту куда-нибудь в Форпат, что было более чем логично, ведь колдуну прямая дорога в город чародеев.

— О, радушный хозяин? — изумился белый эльф. — Что вы здесь делаете в такую рань?

— Да так. Карнаж послал с какой-то бумазейкой, чтобы получить положенные ему деньги. Самому, видите ли, лень, — буркнул Филин и окликнул Николауса. — Эй, любезный, кто распоряжается ставками за вчерашний поединок?!

Мэтр удивленно посмотрел на дуэргара. По его лицу пробежала тень, и он громко позвал кого-то, очевидно, стараясь докричаться до отдельной комнаты, где потчевал особо важных гостей:

— Сударь, явился посланник от того красноволосого счастливчика, чтобы забрать выигрыш!

Воцарилась минутная тишина, после которой в ответ послышался крик полный отчаяния.

— Чего это он? — изумился дуэргар.

— Очевидно, выигрыш велик, а, по правилам, если счастливец не явится за деньгами, вся сумма переходит тому, кто принимал ставку.

Крик повторился, только стал еще громче, словно бедняга расслышал слова мэтра.

— Да что он там, волосы на голове рвет что ли?! — скривился Филин.

— О нет, сударь, он лыс как яйцо, — улыбнулся Николаус.

— Что ж теперь делать? Пусть рвет хоть на заднице, но побыстрее, потому что я все равно заберу выигрыш!

Когда в руки дуэргара попал туго набитый кошелек, врученный взаправду лысым, как яйцо, гномом, Филин сочувственно посмотрел на него. Сумма действительно оказалась неплоха. Ошеломленный дуэргар некоторое время взвешивал кошель то на правой, то на левой руке. Потом, опомнившись, засуетился:

— Да! Черт возьми, совсем забыл! Меня просили еще вернуть кому-то вот этот шикарный шестопер.

Лысого гнома успели схватить и не без труда оттащили от Филина.

Карнаж стоял возле крыльца, встречая еще одно, последнее, утро в Лангвальде. Дымка утреннего тумана стелилась по поляне возле дома аптекаря. Золотые глаза смотрели как-то растеряно и отстраненно на лес, окружавший под пасмурным небом. Листва угрюмо шелестела над головой, испуганная нежданным дуновением северного ветра.

Снова торба и ножны с оружием лежали в ожидании у порога. Сколько их было, этих порогов, у гостеприимно открытых дверей, от которых он уходил, направляя свои стопы к дороге, что всегда находилась где-то поблизости? Да у любого этих дверей хватает, и редко кто сразу отыщет себе надежный приют, где обзаведется семьей, взрастит детей и мирно состарится.

— Может быть, я еще вернусь, — сказал сам себе Феникс без особой надежды. Подхватил поклажу, он зашагал по тропинке, собираясь где-нибудь свернуть, сократив путь, и выйти прямо к гостинице.

— Опять уходишь вот так? Не прощаясь?

Полукровка застыл, как вкопанный.

— Почему?

«Ловец удачи» молчал и продолжал стоять, встречая спиной её слова.

— Даже не попрощавшись. А если я тебя больше не увижу? — Скиера подошла к нему.

Карнаж не оборачивался. Он это все это уже слышал и не раз, но ждал. Всегда будет сказано что-то еще. Среди укоров в бессердечии, упрямстве, холодности и прочих будет место чему-то, самому болезненному, что придумает именно она.

— Я не смогу заменить твоего погибшего возлюбленного.

— Я тебя просила об этом? — Скиера испустила тяжкий вздох. — Неужели ты сам не считаешь, что заслужил немножко счастья, радости и домашнего уюта?

А вот это ново! Полукровка наслушался в свой адрес проклятий и ругани, на которые были щедры все его случайные спутницы. Он даже ждал чего-то в этом роде от лучницы, и вот почти, когда готовы были услышать его острые уши…

— Это потому что ты был там. Ты ходил туда, к ней! Потому что так случилось с твоим отцом и матерью. Дитя героя, отродье Xenos, легенды ходячие!. Сколько красивых слов о вас…

Вот-вот, ему становилось уже немного легче.

— Я поклялся, — голос Феникса стал железным.

— А я… — рука коснулись его плеча.

Скиера почувствовала, как он вздрогнул от этого прикосновения. Пальцы скользнули по его шее и зарылись в шевелюру кроваво-красных волос.

— У меня никого больше нет, кроме тебя и Филина. Мне некуда идти. Я, словно осколок, от тех, былых времен. Как и ты. Мы с тобой столько времени знаем друг друга. И вот теперь вокруг нас никого не осталось, и из-за закрывавших нас ранее спин и лиц снова встречаемся взглядами. Ты только вспомни…

— Разве это любовь?

— А ты точно знаешь, что это такое?

— Нет…

— Я буду ждать. Наверное, в благодарность. Не знаю сколько, — раздался шепот Скиеры у самого уха, — чтобы тебе было немножко теплее оттого, что где-то далеко для тебя горит очаг. Что о тебе думают. Что тебя ждут.

— Зачем?

— Ты же не знаешь.

Она отпустила его. Он зашагал прочь, по обыкновению немного сгорбившись и заложив пальцы рук за пояс. Скиера расстегнула воротник охотничьего камзола и, откинув голову назад, с силой вдохнула влажный утренний воздух. Хорошо, все же, что он уходил не по тропинке, а растворился в тумане, словно призрак.

— О! Уже проснулись? — Филин направлялся по тропинке к дому. С собой дуэргар тащил корзины полные съестного и выпивки.

— А что наш красноволосый лежебока? Всё дрыхнет? — в его голосе звучала такая радость. — Давай! Буди его и будем завтракать! Я не ожидал, что он и взаправду выиграл такую прорву денег! Мне даже один гном чуть морду не набил, когда я забирал выигрыш!

Полуэльфка молча проводила дуэргара взглядом. Тот вошел, грохнул корзины и бутылки на пол и принялся звать Карнажа. Сначала громко, потом несколько неуверенно, а потом… Старик вышел на крыльцо, сел, кряхтя, на ступеньки, достал мешочек с табаком, трубку и так и остался сидеть, опустив голову, даже не закурив.