Лось

Глава 14

С нашего падения и начала следствия продуктивная работа КБ прекратилась, превратившись в сплошную фикцию. Сказалось и беспокойство за нас, и давление СБ. Пилотов приземлили, запретив вылеты на окна до конца разбирательств, абсолютно всем отменили командировки и отпуска, отказали всем желающим в выезде из Муромцево на майские праздники.

С арестом Макса прекратилось даже видимость полезной деятельности. Запертые в тесном мирке шарашки сотрудники толкались по кабинетам, без конца строя предположения — он или не он? Мнения разделились: самые законопослушные твердили, что безопасникам виднее — просто так не сажают, кто-то не мог поверить, остальные заняли выжидательную позицию.

Еще до всех споров я бросился к Потеевской, но был остановлен на пороге:

— Я отлично знаю все, что вы можете сказать, Михаил, Иван Дмитриевич только недавно от меня вышел. Вам я скажу то же, что ему — я сама в растерянности. Давайте не будем пороть горячку, съезжу в комендатуру, узнаю, что и как, от этого и будем отталкиваться.

— Кто-то из наших охранников якобы видел его с этими чертовыми ирисками!

— Мне самой пока неясно, откуда растут ноги у этого слуха, но, если вы наконец-то дадите мне поработать!.. — в раздражении майор начала выталкивать меня из кабинета, — то я все выясню!

Ван-Димыч заперся с Угориным, отказываясь видеть кого-либо кроме друга, пришлось вместе с лейтенантами через силу заниматься обучением молодежи — они-то не виноваты, что у нас тут полный бардак! Дотянув до обеда, отправил новеньких в лекторий и снова постучался к Потеевской, но встречен был еще более неласково:

— Михаил, идет следствие, я попрошу вас воздержаться от вопросов!

— То есть там у вас окончательно решили, что это Макс? — прекрасно понял я подтекст ее реплики.

— Смею напомнить, что и у вас тоже! — холодно отчеканила майор, — Вы служите в той же структуре, что и я! И как старшая по званию я приказываю — не лезьте! Вопрос виновности Кудымова будет рассмотрен самым тщательным образом. Займитесь своими непосредственными обязанностями! Завтра сдавать отчет, а я от вас еще даже черновика не получила!

Вот тут, пожалуй, и вспомнишь, из-за чего в свое время расстался со службой. Аксиома "Я начальник, ты дурак!", случается, актуальна и на гражданке, но только в армии она расцветает всеми красками и оттенками.

— Так точно! — злобно отдал честь, невзирая на цивильный костюм. Моя должность не требовала постоянного ношения формы, чем я без зазрения совести пользовался, не очень-то желая расставаться с иллюзией свободы. Но сейчас меня показательно ткнули носом в забытые "прелести" субординации, — Разрешите идти?

— Напрасно вы так, Михаил… — покачала головой куратор.

— Так я могу идти? — продолжая тянуться, повторно переспросил.

— Свободны.

Сказать, что я закусил удила — ничего не сказать! С Матильдой Моисеевной мы раньше нормально сотрудничали, даже лучше, чем с ее предшественницей — Людмилой Васильевной, поскольку наши отношения не имели личностного окраса. И только что состоявшегося перехода к служебной иерархии я от нее не ожидал. Вместо спокойного объяснения — пшел вон! До конца дня зарылся в бумаги, составляя требуемый отчет, но про себя продолжал прикидывать расклады.

Вариант номер один: следствие действительно разберется. Ага, щазз! Это русские придумали выражение "был бы человек, а статья найдется!" Пусть не в этом мире, а в том, но люди, по-моему, везде одинаковы.

Вариант номер два: шеф разберется. Вот здесь у меня есть надежды. Макс — любимец Ван-Димыча, восходящая звезда КБ, его арест начальник так просто не оставит.

Вариант номер три: скооперироваться с Мишкой и еще несколькими ребятами и самим рыть во все стороны в надежде, что как-нибудь докопаемся до правды.

Лучше бы два последних варианта объединить, больше толку выйдет. А приказы Потеевской?.. клал я на них с высокой горки. Разжалуют? Да плевать! Не очень-то хотелось! Забелина — хитрозадая тетка, но мне показалась справедливой, если обвинения с Макса снимут, вряд ли станет прессовать, максимум — выговор. Не первый и не последний в моей жизни, что он по сравнению с висящей над Максом расстрельной статьей?

На фоне царящего в КБ разброда и шатания моя итальянская забастовка не возымела эффекта, тем не менее до пяти-тридцати я строго держался собственного рабочего места, не давая уличить себя ни в чем. Если меня сейчас отстранят от работы и посадят под домашний арест, легче Максиму не станет. Зато ровно с гудком, отмечавшим конец рабочего дня, я встал и направился по знакомым, которые по давно сложившемуся обычаю не спешили расходиться.

Но поджидал меня великий облом:

— Лось, без обид, я пас. СБ разберется! — отказывая, Сашка Панцырев отвел глаза.

— Ты так веришь в правосудие?

— Да! Если ты помнишь, то это я дал тебе отравленную конфету. И меня точно так же задержали. Как видишь, я на свободе, а не в застенках. Если Макс не при делах, то и его отпустят.

— Позиция ясна.

— Лось, без обид! — крикнул он мне вслед.

— Не вопрос, но это я как попка на Лубянке твердил, что ты не мог! Что ты без задней мысли! И Макс наверняка подтвердил, что ты конфету из рук девчонок взял!

— Подтвердил! — Панцырев догнал и развернул, схватив за рукав, — Потому что так и было! И не только он подтвердил, а и Рыбаков, и Юрьев, и водитель грузовика! Не надо с больной головы на здоровую перекладывать! А вот то, что он эти чертовы ириски Ульяне отдал, тоже есть кому подтвердить! Ольга Кущина из конвойного своими глазами видела!

— Саша, отпусти, — отцепил его пальцы от рубашки, — Я понял твою позицию.

— Ну и пошел ты, правдолюбец хренов! — махнул он рукой и хлопнул дверью, скрываясь в своем отделе.

Вот и поговорили.

Ровесник двух "М" Антон Березин, не друг и даже не приятель, а всего лишь коллега, состоящий в хороших отношениях со всем коллективом, попался мне навстречу вторым.

— Лось, извини.

— Извини, но нет — я правильно понимаю?

— Правильно.

— Просто на понимание — почему?

— Тебе обязательно докапываться?

— Мы не последний день работаем вместе, хотелось бы знать.

— Присяга и приказ, такие вещи тебе как офицеру должны все сказать.

— Итицкая сила! — от неожиданности ответа отпустил Антона, который поспешил скрыться от меня на выход.

— Итицкая сила! — повторил уже в пустом коридоре, вспоминая попавшую под раздачу девицу, пытавшуюся всучить мне приказ на фельдфебеля. "Ваши уже все подписали!" Конечно подписали, это я нагло выеживался, а за подписью последовала присяга с гребаным менталистом за кадром! И теперь вопрос — что перевесит, дружба или долг? — стоит даже острее, чем я думал. Установка там не абсолютная, попытка защитить товарища от произвола спецслужбы на измену родине не тянет, но все же незаинтересованному человеку труднее ее преодолеть.

До Мишки я не добрался: пока шастал по этажам, тот успел смыться. В обычные дни мы только в седьмом часу домой отправлялись, но с нынешними треволнениями многие не стали бесцельно высиживать по кабинетам. А в своих бесплодных попытках привлечь народ на защиту арестованного коллеги я выяснил, что Кудымова у нас, оказывается, многие недолюбливали. Макс сам по себе не тянул на подарок, но в чувства тех, к кому я обращался, часто примешивалось злорадство, талантливому и отмеченному наградой парню банально завидовали! Не самое приятное открытие в людях, с которыми уже полтора года работал бок о бок!

Порядком разочаровавшись в человечестве, сунулся к Воронину, но наткнулся на запертый кабинет.

— Где шеф? — спросил у Угорина, проверив все возможные места.

— Уехал в Москву.

— О! Отлично! — при запрете на командировки уехать шеф мог по одному-единственному поводу, — Алексей Игоревич, а ты не знаешь?.. — начал я, но был перебит.

— Мишаня, доверься Димычу.

— Так то оно так…

— Доверься! — усилил интонацию Угорин, — Не надо своей самодеятельностью раздражать Потеевскую. Она вообще-то всем нам веселую жизнь устроить может.

— Ладно. Уговорил. Ждем шефа.

— А раз уговорил, то выметайся давай! Все равно никто толком не работал, так и нечего здесь ошиваться!

Предупреждению капитана я внял, но в общаге к Мишке все равно зашел, уже по инерции правда. Не агитировать, а так, поплакаться на всеобщее равнодушие под водящееся в холодильнике пивко.

— Лось, ты хороший друг, но посмотри фактам в глаза, — огорошил товарищ, выслушав мое нытье, — Макс принес на аэродром конфеты. Мы с тобой не знаем — зачем, по каким причинам, что им двигало… Но! Есть отравленные ириски. Есть Макс, отдавший ириски летчице. Не надо плодить сущности, с вероятностью девяносто девять и девять, это одни и те же конфеты.

— Да на хера ему?! — сомнения Мишки в нашем общем друге резанули ножом по сердцу.

— Зависть.

— К кому?!

— К тебе. Ты забыл, что Макс недолюбливает одаренных-иксов? Пока ты вел себя в рамках придуманных им ограничений, он твои искры игнорировал. Но стоило тебе начать зарабатывать ими звания и награды, как все вернулось на круги своя.

— Мишка, у нас с ним один и тот же орден!

— Но, как он считает, свой он заслужил умом, а ты свой — всего лишь анализом крови! К тому же в званиях ты всего за год неприлично подрос, и новое по слухам не за горами.

— Рыба, даже если мне после всего дадут майора, то это на долгие годы станет моим потолком! И знаешь, пока что минусы от орлов плюсы не перевешивают! — вспомнил я сегодняшний неудачный диалог у Потеевской.

— Мне-то ты что пытаешься доказать? — невозмутимо отреагировал на мой крик Мишка, — Я тебе ход мыслей Макса пытаюсь разъяснить.

Я бы отмел его слова, списав на ту же зависть, но свои доводы Рыбаков излагал спокойно, с полной убежденностью в их правоте.

— Вспомни, как вы с ним перед отпуском на летучке лаялись! — еще подбросил он дровишек в костер неуверенности.

С Максом мы, бывало, зарубались день через день. Исключительно по работе. Я знал, что хочу, он знал как. Но иногда наши знания вступали в конфликт, и тут мы оба упирались рогами. Мои лосиные часто проигрывали кудымовским, но если кто-то считал, что наши перепалки выливались во взаимные обиды, то глубоко ошибался. Я и сам по себе резкий, просто с годами стал понимать, где это нужно, а где нет. И в силу тех же прожитых лет прекрасно осознавал, что есть области, в которых двадцатипятилетний пацан может дать мне фору. И, не имея возможности ввиду официального возраста Масюниного тела, напрямую дружить с Ван-Димычем, ум Макса ценил вдвойне, а на его замашки просто не обращал внимания.

— Хорошо, — успокоился я, окончательно поняв, что Мишка не на моей, точнее, не на Максовой стороне, — Допустим. Завидовал, ревновал, назови как хочешь. Зачем ему так подставляться?

— И все же ты хороший друг, я даже завидую. По-хорошему, разумеется! — грустно произнес бывший сосед (с этого вечера называть его ни другом, ни приятелем, не поворачивался язык), — Где он подставился?! Три человека экипажа мертвы. Твоя четверка уцелела исключительно чудом. Твое везение меня восхищает, если кто и мог выжить в той ситуации, то только ты, мне бы даже в голову не пришло спрыгивать в экзах. Но это же чудо! Одно на миллион! С такими шансами даже в лотерею играть никто не станет! Кто в здравом уме мог учитывать такую вероятность?! Никто! — сам себе ответил Рыбаков, — Наплюй и забудь! Прими как данность, что люди способны на подлости.

— Ладно, засиделся я у тебя, — отставил пустую бутылку, жестом отказываясь от новой, — Пойду, Инна ждет.

— Тушка-то скоро приедет? — для проформы спросил тезка, тоже отодвигая пиво и поднимаясь из-за стола, где мы сидели.

— Дня два-три точно не будет, а там выпустят.

— Инне привет.

— Передам.

Отсутствие шефа затянулось. Уповая на пробивную силу Воронина, я бездействовал, сосредоточившись исключительно на обучении, но ждал его приезда как не знаю кто. Вперед начальника прилетела Тушка. После травм Зайке еще полагался больничный, поэтому мы с ней расстались почти сразу по приезду. У меня рабочий день, а она, прикрываясь своим якобы беспомощным состоянием, выдернула со службы Инну — когда я уходил, девчонки остались шушукаться, лежа на нашей королевских размеров кровати.

И вечером ничто, как говорится, не предвещало…

Оказывается, от пиздостраданий помимо рутины имеется еще одно великолепное лекарство — угроза смерти, марафон допросов и встряска, связанная с арестом лучшего друга. В завертевшемся круговороте событий я ни разу не вспомнил свою любовь — не до нее! Возможно, если бы занялся с Инной любовью, угрызения совести меня бы настигли, но как-то у нас обоих настроение не возникало, засыпали в обнимку без малейших поползновений на секс.

Я-то забыл, а вот девчонки мой лепет у самолета — нет.

— Лось, нам надо поговорить! — "приветливо" встретила Тушка с работы. Вступление уже угрожающее.

— Давайте поговорим, — не двум девушкам двадцати лет отроду испугать дважды женатого в прошлом человека.

— Лось… Миша… у нас с Инной к тебе вопрос…

— И?

— Ты нас не ценишь!

— Ты не права, ценю. Но это же не вопрос?

— Ты нам изменяешь!

Вот тут-то меня и накрыло!

— Мы согласны тебя простить, если ты пообещаешь, что твой загул был последним! Или ты с нами навсегда, в горести и в радости, или катись колбаской! — решительно выпалила Тушка ультиматум.

После ее слов наступила пауза — они молчали в ожидании ответа, а я думал.

Две не имеющие друг к другу претензий девушки, идеально сбалансированный гарем. Обе красавицы, обе согласные на триаду. Были моменты в моей жизни, когда я согласился бы, не раздумывая.

Но, чертово но!

Я. Их. Не люблю.

И, когда знаешь, как оно может быть, стоит ли соглашаться на меньшее?!

Я знал только одну причину, по которой мог дать слабину.

— У нас будут дети?

— Ну, когда-нибудь… — мой вопрос сбил Тушку с решительного настроя.

— Не когда-нибудь, а в ближайшем будущем?! — оборвал я ее лопотание.

— Лосик, ты же знаешь…

— Дети. Наталья, Инна! Это очень простой вопрос.

— Мы дали подписку по программе…

— Лизе подписка препятствием не стала.

— То есть карьера или дети? Точнее карьера или ты? Ты так ставишь вопрос? — справилась с замешательством Наталья. Инна по-прежнему оставалась в разговоре статистом, но судя по тому, как она жалась к подруге, сейчас Гая выступала не на моей стороне.

— Если вам угодно, то так.

— Нет, — поставила точку Зайка.

— Инна? — пожелал я услышать ответ второй подруги.

— Нет, — прошептала Гая.

— Вот и ответ! — подытожил я.

— И ты хочешь сказать, что тебе нужны пищащие гадящие свертки? — похоже Тушка сама была рада дать на попятный, но весь предыдущий разговор не оставлял шансов.

— Я вас очень люблю как соратниц. Как верных подруг. Как великолепных любовниц. Мне с вами хорошо. Но для создания семьи мне этого мало.

— Тогда… — Тушка волевым усилием подавила рыдания, — Не буду врать, друзьями мы не останемся…

— Я понял, — помолчал, не зная, что сказать, — Спасибо вам, девочки, за все что было!

— Иди на хуй со своим спасибо! — психанула Наталья, обнимая Инну, — Убирайся!!!

Поднимаясь с уже не нашей кровати, я еще раз сказал:

— Каждая из вас останется в моем сердце. И каждая вправе рассчитывать на любую мою помощь.

— Да уйдешь ты или нет?! — с надломом заорала Тушка.

Ушел.

В звании капитана есть прелесть — можно устроиться в гостинице, потому что в бокс к Мишке ноги не шли. В представленном номере, наплевав на цену, разорил бар. То, что я с самого начала предсказывал конец отношениям, не означало, что мне сейчас не больно!

Утром нам вновь пришлось встретиться, но теперь мы общались на уровне "да, нет, так точно". Ненавижу производственные романы!!!

Расписание рейсов не для Воронина, через четыре дня отсутствия Ван-Димыч появился в КБ днем, о чем я случайно узнал через третьи руки. Одно то, что меня не вызвали сразу под его светлые очи, уже говорило о многом, но я иррационально продолжал надеяться.

— Шеф приехал?! — переспросил у заглянувшей в рабочий зал Матвеевны, взявшей в привычку подсматривать тренировки.

Крепкая женщина, отвечавшая в лабе за монтаж оборудования, кивнула и скрылась в известном только ей направлении.

— Вольно! — скомандовал выполнявшим упражнение курсанткам, — Свободны до шестнадцати ноль-ноль. Лейтенант Гайнова!

— Я! — крикнула из строя Зайка.

— После перерыва командование на вас! Разойтись! Лейтенант Иголкин, ко мне!

Андрюха, уже прочувствовавший мое перманентно плохое настроение, рысью вырвался из шеренги.

— Андрей, кого из новеньких берешь себе?

— Э-э-э…

— Игла, не зли меня! Я тебе еще до отпуска предупреждал, что Тушнолобова уходит командиром новой четверки, кого из пополнения берешь на замену?

— А почему только одну? Зайкам и Юрьеву вы по отдельной четверке формируете?

— У тебя тоже своя четверка.

— Капитан, вы же поняли!

— Дорастешь до их уровня, тебе тоже новеньких доверю. Итак, кого?

— А… — лейтенант, наткнувшись на мой свирепый взгляд, возражения благоразумно опустил, — Фельдфебель Чердынцева.

— Отлично, закрепляю ее в твою группу. Еще за тобой шефство над четверкой Асадовой.

— Есть! — Иголкин, получив указания, свалил, освобождая место Зайкам.

Как ни хотелось нам всем свести общение к минимуму, но оставались вопросы, обязательные к решению.

— Определились?

Лейтенанты назвали имена своих новых соратниц.

— Почему я? — спросила Гая, дождавшись конца обсуждения выбранных кандидатур.

— Сегодня ты, завтра Тушина, будете меняться. Я разговаривал с Потеевской, меня больше на окна не выпустят, разве что в крайнем случае. Привыкайте к командованию.

— А Иголкин?

— У Иголкина пока все мозги в штанах. Выйдет из любовной эйфории, тогда посмотрим!

— Есть! — откликнулась Гая, возвращаясь в галдящую толпу.

С новым набором начались проблемы — мне не хватало офицеров. Разочаровавшиеся в личной жизни Зайки с головой окунулись в службу, тогда как уверенно шедший к свадьбе Андрей поражал расхлябанностью и шапкозакидательскими настроениями. Я с кровью выдирал из его четверки старшину Тушнолобову, всерьез опасаясь за их жизни. Кончится следствие — не кончится, а момент, когда их снова погонят в бой все ближе. В связи с распадом нашей группы четверка Иголкина автоматически сдвигалась в рейтинге на первое место, но кто бы знал, чего мне стоила их подвижка! Оттого и стремился постоянно втянуть Иглу в здоровую конкуренцию между лейтенантами, но все время натыкался на его пофигизм. На его фоне Зайки смотрелись ответственнее в разы.

Закончив с сиюминутными делами, полетел к кабинету шефа, собираясь ворваться без стука, но, приоткрыв дверь на полпальца, затормозил, заинтересовавшись услышанным разговором.

— Ваня, я тебя не понимаю!

— Леха, я испробовал все!

— Да где, все?! — возмутился Угорин (кто бы сомневался, что он окажется у шефа первым!) — С твоих слов выходит, что ты даже вполсилы не старался!

— Алексей! — сдавленно произнес Ван-Димыч, — Я тебе не говорил… Я никому не говорил! В тот день Максим пришел ко мне…

— Ваня, не тяни кота за хвост! Пришел, и?!

— Он мне признался. Сам. Без давления.

— А ты?

— Я сказал ему молчать.

В кабинете воцарилась тишина.

— Ваня, тогда я тебя тем более не понимаю!

— Леша, он мне клялся, что его конфеты — просто конфеты! Никакого яда в них не было!

— И ты поверил?! — со всем доступным сарказмом возмутился капитан.

— Тогда поверил.

— А теперь, видимо, разуверился… И, сомневающийся, не смог спорить с Забелиной… Знаешь, Ваня, никогда не думал, что скажу это тебе, ты всегда мне казался кремнем… Но ты либо веришь парню, либо нет. Нельзя верить наполовину.

— А ты?.. Ты поверил бы?

— Ваня, сейчас вопрос не в том, верю ли я. Вопрос — веришь ли ты своему ученику? Или-или!

— Алексей, когда ты так мастерски научился уходить от ответа?

— Ты хочешь моего мнения? Изволь! Я могу допустить предательство, а этот поступок иначе не истолкуешь… Так вот, я так долго рылся в их темных сторонах, что с профессиональной точки зрения могу поверить в предательство любого. Сейчас под подозрением кроме Лосяцкого, чудом выжившего в катастрофе, все, даже ты или я.

— Да ты!..

— Не надо! — заткнул профа Угорин, — Как профессионал, отдавший этому делу почти двадцать лет жизни, я прав, и ты это знаешь. Но чисто по-человечески, мне никогда не принять версию с обвинением Кудымова. Пусть мне покажут сто доказательств, но я их сто один раз перепроверю. А если все равно сойдется, то буду перепроверять и сто два, и сто три, и дальше! Это я говорю тебе как человек и как твой друг!

Заслышав шаги капитана, я едва успел отскочить за угол, не желая попадаться за неблаговидным занятием. Своими словами Алексей Игоревич вызвал во мне нешуточное уважение. Зато усомнившийся Воронин сегодня знатно потерял в моих глазах. Только хер ли с моих чувств Максу?

В отличие от всех, я априори знал, — Макс не виноват. Мне незачем было тратить время на отработку целой половины версий. Разрыв с Зайками развязал мне руки, целиком освободив вечера, их-то я и начал использовать. Положение героя и капитана СБ — это не только возможность беспрепятственно заселиться в гостиницу, это еще и повсеместное уважение. В казарму после когда-то устроенного переполоха хода мне не было, но с Борисом Сударевым — капитаном роты, задействованной в охране наших экзов на выездах, за время работы довелось шапочно познакомиться, поэтому вызов на разговор Ольги Кущиной не составил труда.

— Господи, когда же это закончится! — пробормотала рядовая, вызванная к командиру.

— Оля, всего несколько минут. Я сам летел в том самолете, поэтому для меня это важно!

— Да понимаю я! Просто… Извините, — и дальше она как заученный текст оттарабанила историю того дня, — Ваш товарищ, значится, он как мы приехали, сначала с главной летчицей поговорил. Потом она ушла, пришла другая, второй пилот, стало быть. Нас отправили на выгрузку, приятели ваши рядом крутились, а он с той девушкой, значит, отстал. И вдруг он вроде как вспомнил что-то, чуть ли не по лбу себя хлопнул, и протягивает, значится, ей из кармана кулек с конфетами. А мне так обидно стало: мы, значится, вашу броню ворочали, а конфеты, значится, пожалуйста летчице!

— Что за конфеты?

— Так не меня же угостили! Оранжевые, вроде бы молочный ирис в таких фантиках!

— А сам он нервничал, может тебе что-то подозрительным показалось?

— Так я уже сто раз говорила: он, значится, как будто случайно вспомнил!

— Понятно, — поспрашивав рядовую для проформы еще пару минут, отпустил девушку на законный отдых.

— Узнал, что хотел? — капитан охраны, подтвердив подчиненной мой приказ, обернулся ко мне.

— Узнал.

На протяжении всего разговора эмофон девушки оставался ровным. Она ничего не скрывала, рассказывала точно как видела и запомнила. С маленькой поправочкой — я сам из клана потомственных гипнотизеров, и то, что она помнит, может кардинально отличаться от того, что произошло на самом деле.

— Когда у нее были увольнительные?

— Лось, ты что, подозреваешь ее? — подобрался капитан, готовясь грудью встать на защиту подчиненной, — Так глубоко даже СБ не копало.

— Борис, я отлично знаю, что твоя Кущина говорит правду. СБ в нелепых розыгрышах раньше замечено не было. Но вместе с тем, у меня лучший друг сейчас сидит на Лубянке, обвиняемый то ли в государственной измене, то ли в массовых убийствах и покушениях! Я просто хочу убедиться, что никто не мог повлиять на твою рядовую!

— Ладно, — нехотя согласился капитан после раздумий, — Кому другому бы отказал, но поскольку ты там пострадавшая сторона… Пойдем, покажу журнал.

— Боря, спасибо! Не забуду!

— Спасибо плохо принимает форму стеклянной посуды… — намекнул Сударев на приемлемую форму благодарности.

— Понял, осознал, сей же вечер!

Повлиять на Кущину могли только в краткий промежуток, который, если верить журналу, Кущина провела, никуда из роты не отлучаясь. Тупик.

Попробовал раскопать историю конфет, но недельный обход окрестных магазинов ничего не дал: мерзкая приторная сладость ввиду дешевизны пользовалась у женской части населения постоянным спросом, ириски раскупали килограммами. И, разумеется, никто не вспомнил покупателя в буденовке и с парашютом за спиной. А жаль.

Жизнь тем временем продолжалась. Воронин железной рукой навел в лабе порядок, работа со скрипом возобновилась, досужие разговоры прекратились, на упоминание имени Кудымова словно наложили табу. А у меня исчезла легкость в общении с шефом. Наш тандем разладился, и все чаще Ван-Димыч стал вызывать к себе Тушку с Гаей, интересуясь их мнением по тем вопросам, которые раньше обсуждал со мной. Девчонки задирали нос, мне же оставалось довольствоваться утешением, что хотя бы Иголкина шеф оценил верно, не подпуская к экспериментам. В один день, когда не справившаяся с управлением Наталья грохнулась с четырехметровой высоты, ворвался в кабинет, стремясь поставить точки над "и":

— Шеф, вы мне больше не доверяете?

— Миша, — замялся Ван-Димыч, комкая в руках знакомый оранжевый фантик, — Миша…

— Ясно. Шеф, а вы где эту гадость взяли?

Повороту начальник удивился, но тему сменить был рад:

— Балуюсь иногда, — и смущенно кинул бумажный катыш в мусорную корзину, — Когда курить бросил, подсел. Иногда понервничаю и…

— А кто это знает?

— Да почти все… — растерялся от моего допроса мужчина.

— Ясно, — повторился я, уже забыв, с чем пришел.

Ответ "почти все" меня не устроил. Я, например, не знал. Устроил опрос сотрудников и нашел еще несколько человек, таких же непосвященных в слабости начальства.

— Тебе заняться нечем?! — с раздражением поинтересовался Рыбаков, наткнувшись на меня и двоих коллег в коридоре. Парни, обнимавшие тяжелые коробки, благодарно кивнули ему и поспешно засеменили прочь.

— Чего это вы за папки туда-сюда таскаете? — указал на груз в руках Мишки.

— В отдельный кабинет переезжаю.

— О, поздравляю! Повышение?

— Оно самое, долгожданное, — самодовольно улыбнулся бывший сосед и тут же нахмурился, — Лось, если хочешь помочь — помогай, коробок на всех хватит. А нет — так не суйся под руку. Видишь же: не до тебя с твоими шуточками!

Проводил согнутые под тяжестью бумаг фигуры взглядом и отправился к себе — эти трое были последними в моем списке. В зале мельком глянул на тренировку и заперся в каморке: всего за час история обросла новым слоем.

Шеф на контакт не шел, но у меня имелся собственный добровольный информатор — Угорин. Через Алексея Игоревича и его старые связи удалось выяснить — обвинение в госизмене с Макса сняли, сейчас ему шили покушение на убийство на почве личной неприязни ко мне, то есть почти точь-в-точь повторяли Мишкины доводы. Хорошая попытка, если забыть, что эмпатия почти всегда при мне — я могу ошибиться в отдельном случае, но наблюдая человека изо дня в день, не заметить общее отношение не способен.

Зато почти уверен, что нашел, кому на самом деле предназначались конфетки с начинкой. Макса сыграли в темную, рассчитывая, что ненужный ему пакетик он передаст по адресу. Но то ли мой друг тоже не знал о слабости шефа, то ли просто решил распорядиться по-своему, а вышло все не так, как задумывал недоброжелатель.

Уже две ниточки вели к одному и тому же лицу, и, отталкиваясь от сложившихся подозрений, осталось проверить только третью.

— Что?! — всхлипнула Юля, затягиваясь сразу на полсигареты, — Мне теперь можно!

— Как будто раньше нельзя было! — пробурчал я, распахивая окно на ее крохотной кухоньке.

— Раньше нельзя было, — она с силой раздавила бычок в блюдце, приспособленном под пепельницу, — Мы с Максимом маленького хотели.

— Трудно тебе? — и прикусил язык: да нет, блядь, цветет и пахнет, не видно что ли? Тусклые немытые волосы, запавшие глаза яснее ясного говорили, что девушке приходится несладко.

— Контракт со мной разрывают. Доработаю еще неделю и пинок под зад. Видишь вон, чемоданы стоят! — она махнула рукой в сторону кучи шмотья, под которыми, наверное, прятались упомянутые чемоданы, — Что с Максовыми вещами делать, не знаешь?

— Отдай мне, я сохраню.

— Мишечка! — внезапно бросилась она передо мной на колени, — Ты ведь не веришь, что это он?!

— Не верю, конечно! — поднять девушку не получилось, пришлось самому опуститься на пол и обнять, — Расскажи-ка мне, подруга, откуда те ириски взялись?

Юля попыталась отстраниться, но я ее держал крепко, гладя по волосам. Бабуля, гордись мною, я твой верный ученик!

— Мишка пришел тогда… сначала просто подкалывал… а потом слово за слово… они с Максом так сцепились!!! А я подумала, может и вправду худеть пора? Я и говорю тогда: ни одной конфетки больше не съем! Но ты не думай, я все свои честно выбросила в мусорное ведро!

— А ушел Мишка до или после твоего демарша?

— Не помню, тогда все так завертелось… Вроде бы после. Да, точно после! Я как раз из кухни выскочила их разнимать!

— Ну-ну, не плачь, — продолжил гладить плачущую девушку по голове.

Все сложилось, третья ниточка тоже привела к тому же человеку. Вроде бы самый момент привлечь Потеевскую, но я человек собственного времени — "кровавая гебня" "стопятцот мильонов невинно замученных"… Даже моя нынешняя собственная принадлежность к этой конторе не смогла перевесить вбитые стереотипы.

— Зачем? — спросил, делая глоток традиционного пива.

— Что — зачем? — притворился ничего не понимающим Мишка.

— Знаешь, в чем моя беда?

— Ты сегодня загадками изъясняешься. Но если тебе угодно — нет, не знаю.

— А я объясню! — сказал, и чокнулся с его бутылкой, — Мою бабушку зовут адмирал Погибель,

— Ипать…

— Вот-вот, сам охуел, когда узнал. Но воспитывался я не в клане, поэтому сам не всегда знаю, что могу, а что нет… Ты не представляешь как обидно понимать, что мог бы с самого начала поговорить со всеми под искрами, а в результате пришлось савраской носиться, докапываясь до истины!

— Да что ты понимаешь?! — дернулся Мишка, вскакивая из-за стола, — Что ты можешь понимать?! Тебе же все на блюдечке поднесли — учись, не хочу!!! Это мне пришлось к бабкиным предкам на поклон идти! А они еще носы воротили!!!

— Ты думаешь, меня с распростертыми объятьями приняли? — спокойно спросил, наблюдая за его метаниями.

— А, скажешь, нет?! — Мишка стукнул бутылкой по столу, — Да я, когда узнал, с кем жил под одной крышей, охренел по-полной! А мне знаешь, что сказали?! — драматическая пауза собеседнику не удалась, — Не трожь!!! Молчи!!! Чем ты?!! Чем ты лучше меня?!!

— Наверное тем, что не хотел ни под кого прогибаться.

— Да пошел ты!!! Легко говорить, когда любое действие к успеху ведет, а ты попробуй сам, своим умом пробиться!!!

— Миш, хорошо, про себя я все понял, Макс-то при чем? Вот он своим умом пробился, никакой клановой поддержки не имел. Он-то с какого бока?

— Да всем, бля, всем!!! Ах, Максик, какой талант! Ах, Максик, какой гений! А то, что Миша его сырые идеи до кондиции доводил, это, бля, не считается?!

Мишка принялся разоряться, перечисляя мнимые и настоящие обиды, а мне надоело.

— Алексей Игоревич, все слышал? — шепнул в закрепленный микрофон.

— Все! Дальше его спецы докрутят! — отозвалась вставленная в ухо горошина наушника.

— Да так ему и надо!!! — продолжил свою обличительную речь Рыбаков.

Я могу сколько угодно повторять — недодумал, недооценил… Неизвестно откуда взявшийся в Мишкиной руке пистолет изрыгнул пламя точнехонько в живот появившегося в выломанной двери капитана. Вторая пуля, предназначенная мне, просвистела много выше из-за удара ворвавшегося бойца спецназа.

— Проследи… за Лизой… Маша… — невидящие глаза уставились в потолок.

Опустился на колени рядом с остывающим телом:

— Алексей Игоревич… как же так?..

За моей спиной вязали Рыбакова, незнакомые люди в бронежилетах заполнили маленькую кухню нашего бокса… А я все смотрел в лицо Угорину, отказываясь принимать произошедшее.

Трагедией на кухне история не закончилась.

Две недели в казематах, допросы… Даже на похороны Угорина не отпустили, хотя я слезно просился. Тупая гибель капитана тяжким грузом лежала на совести.

Дни ожидания сменились трибуналом. С мелькнувшей надеждой увидел в тройке Синицину, но приговор все равно припечатал:

— Неподчинение приказам… несоблюдение субординации… отставка…

Собирая вещи в своем боксе, разделяемом раньше с двумя "М", поражался накопленному количеству: то мое шмотье к Любе уехало, то Зайки в порыве праведного гнева отправили одежду на свалку. Как приехал в Муцромцево с полсумкой, так и собирался уезжать, разве что капитанскую форму с наградами миновала участь оказаться в мусорке. Не то, чтобы переживал, но не медальки к юбилею, а боевые награды.

— Ты как? — появился на пороге пустой комнаты поседевший исхудавший Макс.

— Жить буду.

— Жалеешь?

— Разве что о смерти Угорина.

— Да, Алексея Игоревича жаль. Мне в *** предлагают перебраться.

— Поздравляю! Здесь, значит, не хочешь?

— Не после всего. Поехали со мной?

Мне плевать было, где сейчас очутиться, просто плевать!

— Поехали!

На кладбище было хорошо, покойно. Цвели цветы, пели птички, шумели березы, а металлического креста мне улыбался растерянной улыбкой Угорин — для могилы Лиза выбрала свадебное фото полугодовой давности.

— Эх, Лёха, Лёха…

Наедине с собой я мог так к нему обращаться, это Масюня был его больше чем на двадцать лет младше, а я, считая прожитые здесь два года, на десять старше — такая вот арифметика.

Вообще-то я, как и Макс, предпочитал по водочке, но ради последней встречи с капитаном разорился на его любимый коньяк и теперь пристраивал стопку на свежем холмике.

— Лёха, Лёха…

Наши Угорина любили, это чувствовалось и в заботливо сколоченной скамеечке, и в уже сделанной оградке, даже цветы перед крестом лежали свежие, а не искусственные.

— Покури со мной, капитан, — положил рядом со стопкой сигарету, а сам неумело прикурил из найденной в боксе початой пачки. Ирония судьбы — убитый и убийца предпочитали одну и ту же марку.

— Прости, что не пришел на похороны, не мог, сам понимаешь… Ты не волнуйся, у Лизы с твоим маленьким все хорошо, я узнавал. Ну, как хорошо… — с непривычки я страшно раскашлялся, прерывая свой монолог.

— Ты чего это тут? — раздался голос из-за спины.

Я засуетился как школьник, застигнутый завучем, пытаясь спрятать зажженную сигарету, но зашелся в новом приступе кашля, обжегся и вывалил окурок прямо под ноги беременной женщине. Изящная ножка сорокового размера (и так бывает!) растоптала бычок и отбросила в сторону.

— А ты как тут? — озвучил ответный шедевр словесности.

— Тебя искала.

— А-а-а… э-э-э… я в смысле, сегодня же будний день, почему не на работе?

— Все уже, — Лиза не отличалась безумной красотой, но загадочная улыбка при поглаживании живота делала ее похожей на "Мадонну" Рафаэля и "Джоконду" Да Винчи одновременно, — Отпуск до родов. Завтра уезжаю к бабушке.

— А я тут…

— Вижу уже, — снова мягко улыбнулась молодая женщина.

Она, подобрав платье, уселась рядом на скамейку, в ее присутствии больше идиотских попыток покурить я не делал, и мы молча сидели, думая о своем.

— Расскажи мне, — первой нарушила она тишину.

— Про Рыбакова?

— Про Рыбакова, про Кудымова, про себя. Почему ты Михаила заподозрил?

— Понимаешь… Макса я подозревать не мог…

— А почему? Он же ненавидел одаренных, все это знали?

— Ненавидел… Макс ненавидел, в смысле и сейчас ненавидит, когда одаренные кичатся своими искрами, а сами при этом ничего из себя не представляют. Ты сама хоть раз сталкивалась с его ненавистью?

— Пожалуй… пожалуй нет. Но я с ним вообще практически не пересекалась.

— Вот-вот, — уже уверенней продолжил я, — Не пересекалась, а судишь. А я с ним дружу.

— Ты и Мишей дружил.

— Блин-н-н! Хорошо, давай по-другому: кто-то тебя достал до печенок, ты прямо рвешься его убить, где ты яд возьмешь? Да еще такой специфический, чтобы подействовал с отсрочкой?

— А… У него подруга, вроде бы медсестрой работала?..

— У тебя какие-то извращенные понятия о работе медсестры. Юлька могла достать спирт, могла достать наркотики, какое-нибудь сильное лекарство. Яд-то ей откуда было взять? И как ты себе их диалог представляешь? "Дорогая, мне приспичило отравить N*! — Да, дорогой, конечно! Мышьяк на второй полочке справа!"

Вопреки месту Лиза хихикнула.

— И потом, откуда все знали, что Макс недолюбливал иксов? Потому что он не стеснялся говорить им это в лицо! И морды не стеснялся бить! Ты можешь представить, что такой человек мог заняться отравлением?

— Тебе морду бить чревато.

— О! Ты просто плохо знаешь Макса! Если бы он захотел, то его бы мои умения не остановили!

— И как вы заподозрили Рыбакова?

— Знаешь, сейчас трудно сказать, когда мы с твоим мужем вышли на него. Что-то он раскопал, что-то я… Просто мы с Алексеем Игоревичем как-то сошлись и вывалили друг другу все. Ты, например, знала о конкурсе Мехтель?

— Кто ж о нем не знает!

— Да? Значит это моя амнезия, но о конкурсе я узнал как раз от Рыбакова. Он тогда очень нелестно о нем отозвался. А я потом выяснил, что ничего такого страшного нет, наоборот, хороший шанс для бедной талантливой молодежи вырваться наверх. И как раз Мишка, хоть и закончил школу с медалью, их олимпиаду не прошел.

— Состава преступления пока не вижу.

— Так я и говорю: тут звоночек, там флажочек… У Рыбакова бабушка из Мехтель, так называемая выбраковка, когда не подходящим по дару предлагают отправиться в свободное плавание. В общем, как я понял, у семьи его денег не было, и, окончив школу, он кинулся в клан. Под бабку ему денег дали, но видимо, очень поизгалялись, танком пройдясь по самолюбию. Контракт не заключили, но какие-то обязательства навесили. А он посчитал себя самым умным и после института к ним не вернулся. Это все твой Алексей раскопал, жаль, только, что поздно, вообще-то эти факты он должен был еще на момент устройства Мишки к Воронину отследить. Клан — не шарашкина контора, стрясать долги умеют и ничего не забывают. Где-то через год Мишку прижали. Ему бы к Ван-Димычу прийти поплакаться, но он же самый умный! Занял не у тех, с Мехтель расплатился, но попал в кабалу похлеще. Знаешь, меня все время удивляло, что у него всегда денег нет, его прямо трясло от наших с Максом доходов! Я, если честно, списывал на простую зависть, потому что и его зарплата вообще-то немаленькой была, нам всем после перевода в Муромцево жалованье подняли, а тратить он ничего толком не тратил, даже подружку постоянную не заводил. Как назло у нас Максом дела в гору пошли — его повысили, меня тоже. А Мишкины кредиторы к нему даже в Муромцево подобрались, он в полном отчаянии был. С повышением он пролетел, особистку зацепил, так и тут обломался, Маздеева не слишком любовника подарками баловала. Случайно узнал, что я из Шелеховых, я как-то ему проговорился, так он аж Забелиной донос накатал, рассчитывая на премию! Как же! Такого шпиона изобличил! Только Забелина в курсе с самого начала была, так что и тут не прошло!

— Так ты менталист?

— Да какой менталист?! Лиза! Все, что я могу, это внушать доверие при близком контакте. Кому-то хватит, а человек с волей посильнее просто проигнорирует! Мишка сдуру поверил, повелся, но на самом деле никакого воздействия на него не было. Как ты себе представляешь, чтобы я его за ручку при разговоре держал?

Лиза кивнула, но постаралась незаметно отодвинуться, заставив меня грустно усмехнуться.

— Так он из-за денег?

— Угу. Те люди, у которых он одолжился, пообещали за устранение Воронина скостить долг. Знаешь, что самое смешное?! Даже не весь, а только половину! Понятно, что с их стороны это тоже заказ, заказчика сейчас СБ выясняет, но он согласился. И разыграл Макса втемную: спровоцировал скандал, подсунул Максу в карман ириски, рассчитывая, что он передаст их Воронину. Но Макс, его надо знать, где-то он внимательный, а где-то дуб дубом. Работая с шефом несколько лет, он даже не обратил внимание, что тот периодически эти ириски жрёт, вот и отдал летчицам, когда у себя в кармане нашел. Он думал, что это Юля их ему подсунула, чтобы не выбрасывать.

— Да уж…

— Вот именно, что "да уж"! Нас, если честно, когда мы все раскрутили, гонор обуял. Мне Потеевская просто приказала не вмешиваться, а по твоему мужу еще изрядно потопталась, напомнив об условном сроке. Захотелось, блин, СБ нос утереть! Дураки были. Прости, Лиза.

— Для Алексея все это важным было! — она ласково погладила перекладину креста, — Не извиняйся. Он ведь счастливым на самом деле был…

— Был…

Мы опять долго сидели молча.

— Леше звание вернули посмертно, а тебя разжаловали, обидно, наверное?

— Не разжаловали, а выперли в отставку, немножко разные вещи. Там вообще как-то все по-глупому… Еще до вашего набора вместе с Зайками у нас ошивались две девушки. В смысле, одна девушка, примерно твоя ровесница, а одна взрослая женщина. У меня с молодой, не знаю даже как назвать… Короче, мы друг другу нравились, но она была моей подчиненной, и роман у нас не получился.

— А как же Зайки? — удивилась Лиза.

— С Зайками я уже потом сошелся, и ты видела, чем мне нарушение принципов аукнулось.

— Да, перед Ворониным они тебя сильно оклеветали.

— Воронин мне не может простить смерть твоего мужа. Если бы ни это, слова Заек остались бы просто словами.

— Ты не прав. Иван Дмитриевич оттает, но тебя уже не будет.

— Зайки в своем праве! — твердо возразил я, — Я перед ними виноват.

— В чем же?! — зло спросила Угорина, показывая себя моим другом.

— В том, что не смог оттолкнуть вовремя. Ладно, мы сейчас не о них. Как раз со Светой у меня силы воли хватило, пока меня перед ней не подставили. Там не очень красивая история случилась, в которой я вроде бы не виноват, но в ее глазах упал ниже плинтуса. Я думал, что все давно забыто, но Светик оказалась злопамятной. А поскольку веса у ней почти столько же, сколько у СБ, меня предпочли слить ей в угоду. Отсюда весь фарс с трибуналом за якобы неподчинение прямым приказам.

— Откуда ты знаешь?

— Так мир не без добрых людей, довели, — Я сам удивился, что Маздеева откликнулась на мое письмо, приехав на трибунал, и хоть ее даже не вызывали свидетелем, кое-что ей удалось мне рассказать, — На самом деле к лучшему. Если бы ни суд, я бы сам не смог уйти, и так бы и продолжал тянуть лямку, варясь в этом гадюшнике. Знаешь, у СБ талант! Всего за полтора года они отличный коллектив превратили в непонятно что: Мишка скурвился, Макс уходит, твоего мужа убили, Воронин уже не тот, да и все ребята изменились, ни для кого последний месяц бесследно не прошел!

— Я вообще-то рассчитывала застать тебя, вернувшись. Алеша хотел, чтобы ты нашему ребенку крестным стал.

— Оставь мне адрес своей бабули, ты же у нее рожать собираешься? Я отпишусь, как устроюсь. И приеду, когда придет время.

— Ловлю на слове.

— Здесь меня пока терпят. Прямо на выход не просят, но уже поторапливают. Пока Макс заканчивает свои дела, я его жду, но после выезда меня обратно уже не пустят. Прошли времена, когда во мне нуждались.

— Алексей тебе кое-что оставил, — сказала Лиза, зарываясь в сумку, — Он все забывал отдать, пока… — на свет появился тугой сверток, — Мы полки освобождали, я хотела выкинуть, а он сказал, что тебе нужно передать. Я не смотрела. Держи.

Заглянув в конверт, обнаружил пожелтевшие письма. Агеев? Точно!

— Это бумаги по другому делу. Спасибо.

Вроде бы недолго мы с Лизой сидели, а вернулся я в общагу только вечером, уже застав вернувшегося из КБ друга. Это меня не стали держать, практически в один день выпнув на волю, а он старательно заполнял обходные, уже замаявшись собирать подписи.

— Тут тебе что-то принесли. Хотели дождаться, но я сам не знал, когда ты придешь.

— Мне? Что? — кто и что мог мне послать?

— Я не смотрел! — раздраженно ответил Макс, указав на две запечатанные коробки с черным конвертом поверху.

Прежде, чем приступить к разборке, открыл послание.

"Выписка из завещания. Михаилу Анатольевичу Лосяцкому, моему доброму другу и "почетному сыну", две синих коробки с пожеланием: "Найди!"

Сунулся в конец письма — Светлана Владимировна умерла неделю назад. А я и не знал. Второй привет от покойника за сегодняшний день.

Бог любит троицу. Третьим оказался не привет, и не с того света, а очень даже с этого. Ночью к нам пришел растерянный Сашок. Андрюха Иголкин, отбивая окно, не добил тварь. Раздор, сукин сын, упал от пулеметного огня, но когда Игла сунулся к нему с ножиком, лихо полоснул растяпу-лейтенанта по броне и скрылся в портале. Противодействие тактике чужаки вырабатывали не сразу, но со вчерашнего дня отсчет пошел.

Конец первой части.