Лорд 3

Глава 24

— Герои, настоящие герои! — с воодушевлением произнёс немолодой мужчина в гражданском френче, под которым пряталась чёрная «двойка». Он стоял перед строем солдат. Сорок семь человек в новой отглаженной униформе без оружия застыли навытяжку перед двумя гражданскими и тремя офицерами. Смотр проводился в ангаре, подходы к которому охранялись лучше, чем любой армейский штаб. — Воины, вас лично после победы примет фюрер и вручит награды. Сейчас же вы получите серебряные кинжалы, освящённые в водах Рейна. Прошу, — он протянул руку в сторону большого стола, накрытого чёрным бархатом, на котором лежали несколько десятков кожаных ножен со стандартными эсэсовскими клинками. От тех, которыми владели другие, эти отличались тем, что лезвия покрывало серебро и руны, должные по мнению глав Аненербе защитить владельцев холодного оружия и сделать их сильнее против потусторонней силы.

Солдаты подходили к столу, брали кинжал, обнажали его до середины, прикладывали ко лбу и произносили несколько фраз на давно забытом языке, которые они выучили перед церемонией. К слову, отбор кандидатов проводился во время этой зубрёжки. Все, кому она давалась с трудом, произносил с сильным акцентом или не мог выговорить тот или иной звук, все они забраковывались сотрудниками Наследия предков. До этого солдаты прошли через нескольких гипнотизёров. В итоге в специальную группу попали только те, кто не поддался внушению. Изначально солдат набралось несколько сотен. Это были лучшие охотники и следопыты, мастера в стрельбе и бою без оружия, умельцы маскировки, которые в чистом поле прятались так, что не всегда их находили с собаками. Никого не было старше тридцати семи лет. Все члены НСДАП и военнослужащие СС. У всех огромный военный опыт и не одна специальная операция или диверсия за линией фронта, где можно было рассчитывать только на свои силы. Все прошли десятки проверок на верность.

Награждение происходило недалеко от советского Полоцка, попавшего в руки вермахта в прошлом году. Здесь была построена небольшая секретная база. Строилась силами СС и ими же охранялась. Верховодили на базе люди из Наследия предков, имевшее к армии и спецслужбам самое отдалённое отношение. С другой стороны, следил за данной службой Гиммлер, будучи одним из её создателей.

После получения пафосного оружия, неполных пять десятков солдат, унтеров и офицеров отправили в казарму. Она оказалась тесной и проблему расселения командование решили за счёт трёхъярусных кроватей.

— Для будущих героев могли бы и получше казарму обустроить, — недовольно заметил один из унтеров.

— Брось, Ян, — ответил ему его товарищ с фельдфебельскими нашивками. — Подумаешь, три яруса. Зато посмотри на бельё. Всё же новое, хрустящее, а одеяла? — он наклонился и поднял за уголок одеяло с ближайшей кровати. — Это не затёртые портянки, которые нам всучивали интенданты под видом одеял. И кормят отлично. Даже красное вино дают.

— Ага, кормят. Как на убой.

— Ты бы поаккуратнее с такими словами, унтер, — тихо сказал один из солдат, устраивающийся на кровати рядом с их парочкой. — Последняя проверка будет в этом месте. И, боюсь, что отсюда нас не вернут в свой полк, а прикопают в секретной могиле.

Ян глянул зло на говорившего, но решил воздержаться от ответа. Боялся сорваться и наговорить лишнего. И ведь не приструнить этого шутце, даром, что сам носит унтерские нашивки. Им сразу после появления на базе объяснили, что в их отряде нет деления по званиям, которые они успели получить ранее. И рядовой, и обер-лейтенант равны — товарищи друг другу. Правда, от привычного воинского обращения и подчинения старшему группы их никто не избавлял. Товарищи товарищами, но дисциплина на первом месте.

— Он прав, Ян.

Унтер не стал отвечать и своему приятелю. Вместо этого закинул ранец с пожитками в тумбочку, сколоченную из струганных досок, и полез по лесенке на последнюю в ярусе кровать. Плохое настроение у него создало предчувствие скорой трагедии. Интуиция подала первый тревожный сигнал где-то после третьего этапа проверок. Ему бы тогда сойти с «дорожки», но не дала воинская гордость и азарт. Он столько раз ходил в обнимку со смертью, что это стало для него зависимостью. Вот только плохое настроение не зависело от подобного, если так можно сказать, предвкушения, удовольствия от всплеска адреналина, когда или ты, или тебя.

На следующее утро их отряд разбили на восемь групп, во главе каждой был поставлен офицер либо фельдфебель. Старшие на час пропали, а когда вернулись, то принесли с собой ворох исписанных бумаг, фотокарточек и карт. Со всем этим солдатам предстояло ознакомиться в течении двух ближайших суток.

— Они над нами издеваются, Густав? — Ян глянул на командира своей группы, обер-лейтенанта. Он сразу разрешил обращаться к нему по имени, если рядом нет никого из посторонних.

— Ты считаешь, что бумаги с этим грифом и печатями могут быть чьей-то шуткой? — вопросом ответил обер-лейтенант.

— Судя по тому, что прочитал, то запросто, — ничуть не смутился унтер. — Вот, слышите, не я один в это не верю.

Его слова были адресованы солдату из другой группы, сейчас занимающиеся тем же. Чем и они, то есть, листали бумаги и изучали карты. Если с последними всё было нормально, то первые внушали оторопь, смех и возмущение.

— Ты слышал про Ночь вервольфов?

— Нет. Это что-то вроде ночи Длинных ножей? — отрицательно покачал головой солдат.

— Это совсем другое, — офицер покопался в ворохе конвертов и пакетов, вытащил из одного несколько листов бумаги, соединённых скрепкой, и протянул их собеседнику. — Ты ещё это не читал, советую хотя бы бегло ознакомиться. Я лично общался с теми, кто побывал в том русском городке через пару дней после ночной бойни.

Как показали дальнейшие события, ознакомление с секретными документами тоже было проверкой. Из сорока семи человек её не прошли четверо. Куда их забрали никто не знал. Но многие про себя были уверенны, что неудачники, не сумевших сдержать свои эмоции и слишком громко возмущавшиеся о том, что из них делают дураков и шутов, уже лежат под двумя метрами холодной земли. Восемь групп превратились в семь. Кое-кто считал, что это не конец и в итоге состав должен ополовиниться или вовсе командование с чудаками из аненербе оставят две группы, десять человек.

Спустя ещё два дня группы увеличились на пару человек.

— Шпаки, — сказал, как плюнул Ян.

— Это точно, — согласился с ним его друг фельдфебель.

В отдельном строе стояло почти полтора десятка человек в тёмно-серых брюках, кепи и френчах без знаков отличия с охотничьими большими кинжалами в кожаных ножнах с серебряными заклёпками на поясных ремнях. Их поселили в отдельной казарме.

— Фридрих и Александр, оба гражданские, не служили, трудились на ферме ещё полгода назад. Потом были мобилизованы и спустя месяц попали в особый тренировочный лагерь, где их стали учить лозоходству.

— Чему, чему? — переспросил у обер-лейтенанта один из рядовых группы. — Что это?

Вместо офицера ему ответил фельдфебель.

— Это особые мастера, которые могут с помощью двух ивовых веточек найти под землёй родник. Поговаривают, что им и клады доступны. Среди рудознатцев в старину лозоходцы имелись, но мало таких было. Тогда проще было найти руду по внешним признакам, вроде ржавой воды, чем чудаковатыми способами с помощью прутиков, — пояснил солдату он.

— Да, примерно так и есть.

И тут раздался незнакомый голос в нескольких метрах позади обер-лейтенанта.

— Нас учили находить мины с помощью этих прутиков, как вы сказали, — сообщил неизвестный.

Военнослужащие особой группы резко обернулись и уставились на двух мужчин из тех полутора десятков, которых видели сегодня на построении.

— Фридрих Компфф, — резко кивнул один из них и щёлкнул каблуками начищенных сапог. На вид ему было чуть за сорок лет, лёгкая седина посеребрила виски и густые усы. Очень высокий, широкоплечий, тёмно-русый с широкими грубыми ладонями, какие бывают у работяги, познакомившегося с тяжёлым трудом в очень малом возрасте. Взгляд тяжёлый и с некоторым вызовом. Причём вызов он бросал не конкретно солдатам, стоящим напротив, а, казалось, всему миру или любому окружению, в которое он попадал. Ян невольно подумал, что в этом они с Фридрихом немного похожи.

— Александр Лодзе, — представился второй гражданский. Он обошёлся без стука каблуков, просто чуть улыбнулся и кивнул членам группы, как неплохим знакомым. У Александра был средний рост, немного полное телосложение., светлые волосы и голубые глаза. Выглядел не старше тридцати двух лет.

Группа по очереди представилась новым боевым товарищам.

— Итак, для чего вы нам нужны? — задал вопрос Густав, когда с церемониями было покончено. — Вы не солдаты, я это вижу. Ты, — он указал на Фридриха, — больше похож на полицейского и заядлого охотника. Твой товарищ выглядит совсем уж гражданским шпаком.

— Я учитель, — вновь улыбнулся Александр. — Но не в простой школе, а трудился последние шесть лет в военизированном училище для подростков. Преподавал историю и воспитание.

— Да, я служил с двадцати пяти до тридцати семи в полиции, последние четыре года в уголовной, был штурмовиком, участвовал в ночи Длинных Ножей, — спокойно сказал второй лозоходец. — Ушёл в лесные егеря после ранения. У меня до сих пор здесь, — он коснулся пальцем головы повыше правого уха, — сидит пистолетная пуля. Доктора сказали, что любой сильный удар сместит её и всё — смерть на месте. А нужны мы вам для поиска прохода среди той преграды, которая заставляет всех наших петлять. Это не точно, но правильно подобранная лоза в этом должна помочь. Вы же читали секретные документы про те леса, где происходит всяческая дьявольщина?

— Уже проверяли? — поинтересовался Ян, — проигнорировав последний чужой вопрос.

— Когда бы успели? — хмыкнул лозоходец. — Как раз сейчас и будем этим заниматься. Ради этого нас всех здесь собрали.

— Дьявол, — шёпотом ругнулся фельдфебель. Судя по помрачневшим лицам, с ним мысленно согласились и прочие. Было с чего. Даже при проверки новой винтовки или патрона бывает, что случаются человеческие жизни. А тут неотработанная методика среди, по сути, вражеских позиций. Да ещё таких, где больше пригодились бы молитвы и пасторы, чем обычные солдаты, пусть и с серебряными кинжалами.

— С минами, хотя бы, наловчились? — спросил Ян новичков.

В ответ получил характерное кривую гримасу.

— Дьявол, — на этот раз выругался уже сам обер-лейтенант.

На следующий день группы получили оружие. Пулемётов никому не дали, как и обычных винтовок. Зато каждый военнослужащий получил пистолет-пулемёт, пистолет, ручные гранаты. А двое из группы дополнительно обзавелись ручными ракетницами, из которых можно было пускать не только сигнальные ракеты, но и небольшие гранаты. В комплекте к ракетнице шли даже две кумулятивных гранаты, которые с двадцати метров могли прожечь до двух с половиной сантиметров бронестали. Стоит ещё сказать, что всё оружие, кроме ракетниц, оказалось оснащено приборами для глушения звука и вспышки выстрелов.

— Хороший автомат, — сообщил Фридрих, крутя в руках «шмайссер» с деревянным прикладом и магазином, пристёгивающимся слева сбоку. — Лучше армейского, надёжнее уж точно.

— Приклад паршивый, — сказал фельдфебель, осматривающий оружие рядом с ним. — Тут бы нормальную рукоятку, а не вот это.

— Зато хват за цевьё удобный, а то с этим тридцать восьмым вечно перекос случается, если в запале взяться за магазин, — принялся защищать «шмайссер» бывший служащий военной полиции.

Их спор остановил инструктор, который несколькими громкими словами привлёк к себе внимание групп. Следующие полтора часа они слушали, повторяли услышанное, разбирали и собирали оружие, совершали с ним упражнения по холостой изготовке к бою. После их погрузили в тентованные грузовики и отвезли практически к литовской границе на закрытое стрельбище на территории бывшей советской части. Там они до самой темноты стреляли, стреляли, стреляли. Здесь им пришлось провести ещё трое суток. Первые прошли также на стрельбище. А затем их вывезли в густой лес, где они демонстрировали свои навыки следопытов и разведчиков. Нет, их не учили, как правильно передвигаться по нему. В этом солдаты могли сами дать сто очков форы любому инструктору. Здесь группы наскоро проходили боевое слаживание, оценивая то, на что способен товарищ слева или справа. Как он ведёт себя, не зарывается ли или наоборот, не осторожничает ли, подводя весь отряд. Заодно солдаты оценили эффективность нового оружия, его «характер». И здесь же посмотрели на работу лозоходцев.

— После нас здесь трава теперь расти не станет, — весело произнёс Александр Лодзе, оказавшийся неунывающим парнем. Казалось, что даже известие о собственной смерти не сумеет его расстроить.

— Ага, это точно, — поддержал его один из шутце группы. — Сюда теперь зачастят табачники и торговцы специями.

В своей речи солдаты подразумевали то, что в ходе учений им пришлось потратить уйму специальной смеси, основу которой составлял жгучий красный перец и мелко молотый табак. Спецгруппам предстояло прятаться в тех местах, где гуляли люди-волки. Шанс, что их удастся обмануть при помощи подобной уловки был невелик, но всё-таки он существовал. И отбрасывать его никто не желал. Ведь это был и шанс на жизнь.

И вот настал тот день, когда группы вошли в страшный лес. Это случилось перед самым рассветом, чтобы снизить риски обнаружения со стороны вражеских наблюдателей. Также стоило соблюсти секретность и среди своих, где могли найтись вражеские агенты или сочувствующие врагу.

Семь групп разбросали от пересечения дорог Лепель-Полоцк-Витебск до Лепеля. Им вменялось провести не столько разведку, сколько испытать работу лозоходцев в боевых условиях.

Каждый в группе обер-лейтенанта был одет в чистую одежду и нательное бельё, которые не просто постирали, а отмачивали сутки в ручье, чтобы удалить любые запахи. Солдаты вымылись и сбрили все волосы на теле. Включая и шевелюру. Оружие несколько раз протёрли ветошью, удаляя смазку. А затем ещё раз тряпицами со специальным составом.

Удалившись на пару километров от дороги, группа остановилась. Двое встали в охранение, прочие стали аккуратно обдирать хвою с елей после чего растирали ту в ладонях и потом втирали в одежду. На сапоги натянули специальные мешочки, которые будут смазывать отпечатки подошв, превращая рубчатые следы в нечто бесформенное, дополнительно сыпанув внутрь них по горсти хвои. Было бы лето, то нашли бы муравейник, разорили его и заменили бы муравьями еловые иголки. Муравьями весь лес истоптан. Их запах не вызывает тревоги ни у кого. При этом кислота, выделяемая ими при укусах, перебивает многие ароматы.

— Ещё бы дымком можжевельным вчера с вечера стоило б окурить одежду и оружие. Да где ж его тут взять, — посетовал вполголоса Фридрих.

— Они не чистые звери, если всё правда, что говорят про вервольфов в этих лесах, — также тихо произнёс Густав. — Для них дым может стать сигналом опасности.

— Лучше бы разбомбили бы тут всё, — высказал своё мнение Ян.

— Пробовали, но без результата. А потом сами лётчики стали отказываться летать на бомбёжки из-за огромных потерь и странных событий. Не помогало и то, что часть таких отказников отправили кого под трибунал, кого в штрафники.

— А я слышал, что эти круглоголовые из аненербе хотят подружиться с местной нечистью. Вроде как сам фюрер запретил бомбить лес, чтобы не повредить что-то важное, — сказал один из рядовых.

— Ты лучше молчи, Фриц, — одёрнул его командир группы. — Здесь-то все свои. Но если забудешься и скажешь подобное после возвращения, то я за твою жизнь и пфеннига не дам.

«Сначала ещё вернуться нужно», — подумал Фриц. Вслух побоялся это сказать, чтобы не позвать беду. Вместо этого, также мысленно, быстро произнёс молитву Деве Марии.

Благоухая хвоей, немцы двинулись дальше. Где-то через километр-полтора Густав достал карту с компасом, сдвинул рукав куртки, открывая циферблат часов, и несколько минут уточнял местоположение группы.

— Чуть больше километра осталось то границы, где стабильно случаются нападения на патрульные отряды, — наконец, произнёс он.

В ответ на его слова никто даже не повёл взглядом. Все давно были не новичками, чтобы нервно хвататься за оружие и снаряжение, лишний раз проверяя их, получая ложную уверенность в том, что оно поможет им справиться с любой опасностью. Они сами не раз убивали таких, обвешанных огнестрельным железом с ног до головы, верящих, что они-то точно справятся с любым, кто встанет у них на пути.

Редкие сугробы и овраги, всё ещё заваленные снегом, немцы обходили стороной, чтобы не оставлять следы. Сами же при этом внимательно осматривали их, тщательно изучая любые отметины на снежном покрове, даже если те принадлежали птицам или мелким зверькам, вроде белки или куницы.

Километр прошли сторожась, но достаточно быстро. Потом ещё один и ещё.

— Пора, Густав, — шёпотом произнёс Фридрих во время очередной остановки. — Скоро будет граница, сквозь которую ещё никто из наших не проходил.

— Действуйте.

Лозоходцы достали из своих ранцев несколько конвертов из картона, в которых хранились рамки — их главное оружие. В аненербе поработали на отлично, сделав их из разных материалов. Сейчас Фридрих взял рамки из ивы, а Александр медные.

«Лучше бы у них ничего не получилось», — с надеждой подумал Густав. В отличии от своих подчинённых, он верил во всё потустороннее и верил в душу, которая после смерти может оказаться в лапах нечистой силы. А этот лес — её пристанище. Стоит его группе добиться каких-то успехов, как её погонят опять сюда. И кто даст гарантию, что удача не оставит их? На передовой ему спокойнее, чем в этом лесу.

— Стойте! — отвлёк его от мыслей крик Фридриха. — Густав… господин обер-лейтенант, стойте!!!

Резкий окрик заставил всех солдат замереть на месте и оглядеться.

— Дьявол и его приспешники, — громким шёпотом выругался Ян.

— Пресвятая Дева Мария, защити нас и отведи лукавого от наших душ, — пробормотал короткую молитву один из солдат и быстро перекрестился.

Отряд неведомым образом разделился. Густав с бойцами сместился вправо, Фридрих ушёл вперёд метров на сорок от них, а Александр оказался левее на двадцать метров. Обер-лейтенант сделал шаг, другой, чтобы приблизиться к лозоходцам. Но вдруг понял, что удаляется от них. Чувство ориентации буквально сошло с ума. Сознанием мужчина знал, что выбрал правильно направление, но почему-то уходил в сторону, хотя каждый шаг делал медленно и буквально высчитывая его, как артиллеристы каждый свой выстрел.

— Буэ-э, — фельдфебеля стошнило. — Буэ-э…

Густав сам чувствовал неприятный комок в животе, который подкатывал вверх. Всё из-за борьбы собственного разума с навеваемым извне ощущением. Нечто похожее он испытывал во время недавних проверок, когда его накачали слабым препаратом для подавления разума и после с ним стал работать гипнотизёр. К слову сказать, стопроцентный раствор данного средства развязывал язык почти любому, но в половине случаев убивал пациента или делал его идиотом. Двойная доза заставляла любого выложить самые сокровенные секреты, но очень быстро вызывала инсульт с последующей смертью. Но кому-то в верхах показалось интересным проверить крепость разума солдат разбавленным раствором. Даже неприятно представить сколько погибло тех же пленных во время таких экспериментов, пока не было найдено безопасное количество препарата.

Но это всё уже давно прошедшие дела.

— Стойте, — вновь сказал Фридрих. — Я вас соберу сам. Александр, ты тоже стой.

Если бы поблизости оказались враги, то они сначала вволю повеселились над немецкими солдатами, а потом легко их перебили бы. Фридриху так и не получилось собрать всех вместе. Для этого группе пришлось поддаться колдовскому помутнению и отойти от невидимой и неосязаемой стены. Лишь оказавшись за пределами странного воздействия, мужчины собрались вместе. Несколько минут потратили на то, чтобы прийти в себя, проклясть своё командование, шпаков из аненербе и найти решение. Точнее, проверить идею. Уйти назад они и не помышляли, хотя все, кроме Фридриха мысленно желали этого. Но лозоходец сообщил, что может вывести группу к невидимой стене или вовсе к источнику внушения, которое заставляет уходить с нужного пути и водит кругами.

«Пустить бы тебе пулю в лоб, да нельзя. Не в этой операции, где любое происшествие станут изучать под микроскопом», — зло подумал Густав, смотря на своего подчинённого с тщательно скрываемой злостью. Всей душой обер-лейтенант желал оказаться как можно дальше. Вот только не выполнить приказ не мог. При всём при этом он понимал, что если дело дойдёт до выбора между жизнью и душой, то он наплюёт и на воинский долг, и на желание жить.

Фридрих теперь шёл самым первым, держа рамки из чёрной бузины. За ним шагал Александр, крепко держась за ремень портупеи коллеги. А за его детали экипировки держался фельдфебель. Точно также поступали прочие солдаты. Последним «вагончиком» был Густав.

— Лучше закройте глаза, — посоветовал товарищам старший лозоходец. — Так будет проще бороться с мороком. Главное, не выпускайте ремень, за который держитесь.

— Так нас простой палкой забьют, — пробурчал Ян. В правой руке он крепко стискивал рукоять «вальтера» с прибором для ослабления звука выстрела. Левой плотно сжимал ремешок на ранце фельдфебеля.

— Не кричи, тогда не забьют, — ответил ему лозоходец.

Фридрих испытывал те же ощущения, что и все солдаты группы. Но бороться с чужим внушением ему помогала сосредоточенность на рамках-лозах. Мало того, если бы его осмотрел какой-нибудь опытный маг, то сказал бы, что бывший сотрудник уголовной полиции имеет природное сопротивление к ментальной магии, а ещё чёрная бузина является его «родным» деревом. Оба этих фактора сейчас помогали ему успешно сопротивляться воздействию рунных камней.

Рамки в руках Фридриха застыли, указывая на одну точку впереди. Стоило ему хотя бы на полшага уйти в сторону, как они резко меняли своё направление. Момент, когда группа оказалась у стены, он ощутил каким-то внутренним чутьём. Мало того, рамки-лозы из бузины чуть ли не согнулись под прямым углом, указывая на особенное место под его ногами.

— Мы на месте, держитесь, нужно кое-что проверить, — тихо сказал он и несколько раз ткнул носком сапога в матерчатом чехле в рыхлую влажную землю. После нескольких ударов показалась острая верхушка небольшого камня.

— Дева Мария… — вновь зашептал немецкий солдат свою молитву. У остальных сил не было ни на что. Им казалось, что они то падают вниз, то резко поднимаются вверх, то их толкает вправо, то влево, то земля под ногами начинала кружиться. Подводило и зрение, показывая то, чего не было. Так солдатам чудилось, что им в лицо упираются острые сучки и ветки, а под ногами овраги и промоины, зато слева есть чистая и просторная тропинка. Чтобы не свернуть на неё и ломиться сквозь «заросли» они использовали всю силу воли, забыв обо всём, перестав контролировать окружающее пространство и высматривать врагов. Да что там, сейчас самыми страшными врагами стали собственные чувства и тело.

Фридрих выпустил рамки из рук и упал на колени. Стащил ранец и достал из него деревянную коробку из граба, покрытую изнутри слоем серебра, а снаружи железом, которое было вручную выковано из железных вериг какого-то монаха из древнего германского монастыря. Не известно, что именно помогло из всего вышеперечисленного, но стоило камню в виде маленькой пирамидки оказаться в коробке, как давление существенно уменьшилось. Солдатам чудесным образом повезло, что те, кто делал тару угадал с размерами. Неизвестно, как камень повёл бы себя, окажись между стенками и крышкой зазор.

— Уходим, живо, — скомандовал Густав, как только в его голове прояснилось. — Могут появиться хранители камня.

***

Удача улыбнулась ещё одной специальной группе немцев. В неё вошли только военные. Даже лозоходцы оказались из числа военнослужащих войск СС, отобранных для обучения по особой программе, созданной аненербе.

— Стоп, фашисты, вы дошли, куда хотели, — раздался довольный и злорадный голос. Причём, свою фразу невидимый незнакомец произнёс на чистейшем немецком языке.

Семь солдат резко остановились и ощетинились оружием во все стороны. Лозоходцы бросили свои рамки на землю и схватились за автоматы, висевшие до этого на груди. В ответ раздался глумливый смех.

Тр-р-р, трр-р-р, трр-р-р!

Пара очередей была выпущена на звук, но пули явно прошли мимо. В ответ раздался одиночный выстрел из пистолета, уменьшивший численность отряда на одного бойца.

«Меткий», — мелькнула мысль в голове гауптшарфюрера Кронкхе, увидевшего пулевое отверстие точно в переносице лозоходца, павшего первым в стычке. — Гранаты не использовать! — быстро крикнул он, увидев, как один из его людей схватился за деревянную ручку М-24.

И вновь раздался смех, а потом ещё один выстрел, который прозвучал из совсем другого места, не там, где миг назад веселился невидимка.

— Шайзе, — сквозь зубы выругался солдат, стоящий на одном колене рядом с гауптшарфюрером, когда справа от него медленно повалился тот, кому не дал использовать гранату Кронкхе. — Нас сейчас так перебьют.

— Нас и так перебьют, если мы не перехитрим этих варваров, — совсем тихо ответил ему унтер-офицер. Затем он поднял над головой свой МР-28, а затем демонстративно отбросил его подальше от себя. После чего вынул пистолет и отправил следом за пистолетом-пулемётом. — Эй, предлагаю сразиться, как настоящие мужчины. Лицом к лицу, только руки и клинки, как сражались наши предки. Или вы настолько трусы? — а затем негромко приказал своим подчинённым. — Бросьте автоматы и пистолеты, — и уже едва разбираемым шёпотом добавил. — Держите под рукой гранаты, но не спугните этих тварей раньше времени.

Стоило ему замолчать, как на чёрную прошлогоднюю листву полетело огнестрельное оружие группы. Несколько солдат бросили гранатомётные сумки, но при этом их расстегнули и постарались, чтобы «карманная артиллерия» выпали из них. Предохранительные колпачки ещё раньше солдаты почти полностью открутили. Сейчас их можно было сдёрнуть, просто сильно сдавив пальцами и потянув на себя. При себе немцы оставили только кинжалы, а пара человек ещё и гранаты, будто случайно забыв последние. С другой стороны, граната — это не автомат, к ней и отношение совсем другое даже у ветеранов. Её так сходу не используешь, у противника всегда будет время среагировать.

Избавившись от автоматов и пистолетов, солдаты группы встали плечом к плечу. Внутри каждого сидел страх. Но кто не боится?

— Так вы сразитесь, или перестреляете нас из кустов, как трусливые бабы? — вновь крикнул Кронкхе.

— Не пугай их ещё больше, — подал голос один из солдат группы. — Они сейчас юбки стирают. Да, унтерменши?

В ответ слева и справа зашуршали кусты, выпустив двух молодых мужчин в гражданской одежде. До этого гауптшарфюрер готов был поклясться, что там невозможно укрыться никому, всё-таки, весна ещё, почки только-только выпустили узкие листочки, а многие деревья ещё стоят почти голыми. Русские партизаны, показавшиеся на глаза немцам, были отлично сложены, отличались немалым ростом и смазливым лицом, в котором проскальзывали слишком жёсткие черты, звериные. Одеты легко, совсем не по сезону: штаны, яловые сапоги с короткими голенищами, рубаха из плотной ткани со стоячим воротником, а поверх неё волчья безрукавка, опускавшаяся чуть ниже поясницы, чуть короче спереди, чем на спине. Голова у обоих была непокрыта, и свои длинные светло-русые волосы русские стянули узкой лентой на лбу. Уши… гауптшарфюреру показалось, что они выглядели немного иначе, чем у людей, но хорошо разглядеть их не давали волосы.

«Здоровые, с ними голой силой не справишься. Двигаются, хм, нехорошо, — подумал он, потом оценил взгляды врагов. — Самоуверенно смотрят, с презрением. Хех, а это уже хорошо».

— Здесь только одни трусы — вы, — с вызовом сказал парень слева. — Только и можете, что сражаться против баб с детишками и стариками.

— Умирать вы будете долго, — угрюмо добавил его товарищ справа. Он показательно медленно достал из ножен большой кинжал, который впору было маленьким мечом назвать. — Я вам потроха наружу выпущу и оставлю подыхать.

Оценив то, как русский держал свой недо-меч, гауптшарфюрер немного успокоился. Было видно, что тот немного знаком с боем на клинках, но вряд ли сумел достичь вершин в этом искусстве. А вот Кронкхе ещё в юности полюбил холодную красоту шпаг и сабель. Надев погоны, он перенёс свою любовь на ножи и кинжалы. За годы до этой встречи, он изучил бой на коротких клинках в совершенстве. В свою специальную группу он попросил включить таких же мастеров, хотя бы ещё двоих, а прочие чтобы были со средними навыками. И ему пошли на встречу. Шарфюрер Нотбек немногим уступал своему командиру на ножах.

— Ну-ну, посмотрим, чьи ещё потроха вскоре солнце увидит, — усмехнулся немец и медленно вытянул из ножен кинжал, который ему вручили недавно. Единственное, чего он опасался, это того, что русские заметят серебро на клинках и решат не лезть в ближний бой. В этом случае группу попросту перестреляют. И тут ничего не сделать, увы. К счастью, враги или не узнали серебра, или поддались своей самоуверенности, не посчитав данный фактор важным. — Ганс и Бруно, поможете мне освежевать этого ублюдка. Нотбек, ты с Августом обрежь уши тому.

— Я ему печень вырежу, — хриплым и дрожащим от избытка адреналина голосом откликнулся шарфюрер. В ответ русский очень тихо прорычал и приподнял левый уголок верхней губы, показав крупный белый клык.

«Проклятье, таких зубов у людей не бывает, — мелькнула почти испуганная мысль в голове немца. — Неужели, про вервольфов всё правда?».

Кронкхе вышел вперёд, Ганс встал чуть позади и слева, а Бруно сзади и слева. При этом последний прикрылся частично фигурой своего командира, освободив правую руку, взяв клинок левой, хоть и не был левшой. Главная рука ему нужна была свободной совсем для другого.

Русские не считали немцев за противника. Это было видно по походке, по тому, как держали свои клинки, как смотрели и кривили губы в презрительной и предвкушающей усмешке.

Сделав выпад ножом, гауптшарфюрер сместился на два шага в сторону и резко полоснул клинком перед собой крест-накрест, и сделал ещё один шаг. Своими атаками он не пытался достать противника, лишь стремился развернуть его в удобное положение. Вообще, бои на ножах чаще всего очень скоротечны и основное время боя — это наблюдение за врагов и передвижение. Обычно всё заканчивается после трёх-пяти ударов. Только на демонстративных состязаниях звучит лязг стали, выкрики, летают в воздухе руки и ноги. Всё это любят смотреть полковники и генералы из штабов, их жёны и дочери, гражданские зрители.

Сбоку попытался нанести удар Ганс, но совершил ошибку и сильно провалился вперёд, за что и пострадал. Русский неуловимо взмахнул своим огромным кинжалом, аж воздух загудел. Самого удара никто не рассмотрел.

— Хр-р, — захрипел немецкий солдат и схватился свободной рукой за горло, зажимая рану. Миг спустя выпустил свой клинок и попытался зажать рассечение двумя руками. Из-под них потекли струйки крови. Вместе с ней из тела быстро уходили силы.

Русский посмотрел на гауптшарфюрера и сделал то, от чего у немца, повидавшего многое чего на своём веку, зашевелились волосы под кепи. Партизан поднёс кинжал к губам и провёл языком по нему, слизывая кровь.

А потом раздался близкий взрыв гранаты.

Если русский и видел краем глаза, как Бруно схватился за неё, то не придал этому внимания по той причине, что немецкие М-24 зарекомендовали себя как неэффективное оружие. Узнай он, что конкретно эти гранаты прошли через руки специалистов-оружейников, то своё мнение мигом изменил бы.

Бруно выдернул из крепления гранту, вытянул руку в сторону врага, направив её, как фонарик, и дёрнул шнурок с керамическим шариком. Боеприпас рванул мгновенно — замедлитель отсутствовал. Во все стороны полетели крупные крупинки несгоревшего чёрного пороха, серебряная пыль и серебряная стружка. До партизана от Бруно было чуть больше двух метров. Благодаря этому русскому досталось немалая часть «осколков». Причём, очень много серебра угодило ему в открытое лицо.

— А-а-а! — заорал он и схватился за него, как недавно его противник за рассечённое горло. Все мысли о схватке вылетели из его головы. Воспользовавшись моментом, гауптшарфюрер прыгнул к нему и ударил его снизу вверх в правую сторону живота. Рубашка и меховая жилетка не оказали ни малейшего сопротивления острозаточенной стали. Ответом ему стал ещё более громкий вопль боли противника, получившего двадцать сантиметров посеребрённой стали в печень. Выдернув кинжал, Кронкхе ударил русского ещё раз, слева под рёбра. Длины клинка вполне достаточно, чтобы пробить оба лёгкого, а ширины, чтобы рассечь органы на несколько кусков. Он ещё и провернул своё оружие, чтобы увеличить рану.

За его спиной раздался дикий крик ярости и боли, который издал второй партизан. Ударом ноги сметя со своего пути Нотбека, рубанув ножом по правому предплечью Августа, он бросился на Кронкхе.

«Это конец», — успел подумать тот. Он успел увидеть атаку и осознать её последствия, но не успевал уйти от неё или отразить выпад. Спас своего командира умирающий Ганс. Солдат, к этому моменту уже упавший на землю, перевернулся на бок так, что граната на его теле «смотрела» вверх, после чего окровавленными пальцами стянул крышку с гранатной ручки и дёрнул шнурок запала. Взрыв прозвучал в тот самый миг, когда русский перепрыгивал через раненого немца и весь заряд серебра угодил ему в низ живота. Штаны и нательное бельё остановило только самые мелкие серебряные крупинки, весь остальной металл вошёл в тело.

«Наверное, для такого, как он, серебряная стружка в штанах — это как хороший пинок в пах такому, как я или Нотбек», — подумал гауптшарфюрер, глядя на партизана, корчившегося на земле рядом с Гансом. Пока он стоял, Нотбек успел подняться на ноги, оказаться рядом с русским бандитом и изо всей силы ударить того ногой в голову.

— Теперь у нас есть пленный, — тяжело дыша, сообщил он командиру. — Нужно его утащить отсюда поскорее.

Первым делом они связали второго партизана, затем оценили состояние первого и дополнительно выпустили ему в сердце и голову несколько пуль из пистолета.

— Ему бы голову отрезать, чтобы с гарантией прикончить тварь, — предложил шарфюрер.

— Некогда. Нужно парням помочь и убираться отсюда. Тем более, серебра в русском столько, сколько не каждая модница на себе носит в Берлине.

Короткая стычка с парой русских дорого обошлась спецгруппе аненербе. Двое убитых в самом начале. Ганс истёк кровью. Бруно лишился одного пальца на руке, ещё два оказались серьёзно покалечены, лицо обожгло близким взрывом и посекло серебром, при этом повредив правый глаз. Августу русский отрубил правую руку на ладонь выше запястья. У Нотбека оказались треснуты рёбра. Легче всего отделался Кронкхе. Ему досталась часть серебра от гранаты. Но так как осколки были мелкие, то они неглубоко проникли в тело. Немец даже заметил раны не сразу под действием адреналина.