Лорд 3

Глава 19

От одного из моих немецких агентов, комендача, как его называют оборотни, пришло сообщение, что немцы создают аэродром рядом с посёлком Шарковщина. С него будут взлетать самолёты для бомбёжки Витебска. Все работы проводятся в строгой секретности, наверное, поэтому о них не узнал мой главный поставщик немецких секретов Ганс Майер. Обычно, это он сообщает мне о подобных важных вещах. И увильнуть он не может, клятва не даст, ведь тот аэродром напрямую касается меня. В донесении от комендача не говорилось, как он узнал о событии.

Взявшись за карту и линейку, я подсчитал, что по прямой до Цитадели из посёлка девяносто километров. И около ста семидесяти до Витебска. Расстояние для авиации совсем небольшое. Одни и те же самолёты легко совершат несколько вылетов за день. Разумеется, тут ещё зависит и от физического состояния пилота. Но я совсем не удивлюсь, если немцы начнут кормить лётчиков своим наркотическим шоколадом, чтобы держать их в тонусе ради такой важной цели.

— М-да, придётся что-то делать с этим, — вслух произнёс я, смотря на карту. — Самому, что ли размяться?

Ещё я испытал, так сказать, гордость и удовольствие от хорошо проделанной работы. Ведь не просто так немцы в собственном глубоком тылу стали строить аэродром в глубокой секретности. Это мои регулярные рейды в Витебск, а потом и в Минск своё слово сказали. Если бы не режим постоянного цейтнота и ужасающая нехватка кадров, то обязательно бы отправил оборотней во все стороны с запасами взрывчатки и амулетами для вражеских самолётов. Пусть бы они взорвали все германские самолёты от Ленинграда до Одессы.

— Мечты, мечты, — вздохнул я. — Кстати, интересно из чего немцы строят свой аэродром, чтобы в распутицу с него могли взлетать самолёты? Из бетона — так пока он схватится, и всё поле окажется им залито, то май наступит. Засыпать всё камнями и трамбовать?

Но всё оказалось куда проще. В эту же ночь я с парой соколов навестил немецкую стройку. Там своими глазами увидел, что покрытие монтируется из толстых стальных листов, испещрённых круглыми отверстиями для облегчения веса без особого снижения прочности. Все тяжёлые работы проводили мужчины в потрёпанной гражданской одежде и советской униформе без знаков различия. По внешнему виду и забитости было ясно, что это военнопленные, которых гитлеровцы привлекли к работе. Не удивлюсь, если после завершения работ их расстреляют, чтобы сохранить тайну. К слову, работы велись даже ночью при свете тусклых фонарей. Или только ночью, чтобы днём не привлекать внимание? В принципе, лично мне это было неинтересно.

В целом, задумка у немцев могла пройти, если бы против них боролась только Красная армия. При соблюдении определённых мер предосторожности со стороны оккупантов Советская разведка лишь при большой удаче сумела бы обнаружить точное местоположение аэродрома. Да, могла бы, да только они не учли фактор в моём лице. Дело тут вовсе не в том, что у меня имеются вассалы в немецких рядах, которые благодаря рейхсмаркам, золоту, а иногда и магии через того же Тишина получают от своих соотечественников нужную информацию. Я бы и сам быстро нашёл этот аэродром после первого же налёта на Цитадель или второго-третьего на Витебск. Или допросил бы какого-нибудь сбитого лётчика, поднявшегося с секретного аэродрома, или соколы проследили бы за вражескими самолётами до него. После этого отсюда больше никто не взлетел бы.

Понаблюдав за аэродромом, я использовал амулет отведения внимания и направился к военнопленным. Среди них я уже присмотрел немолодого мужчину в советской шинели, который пользовался заметным уважением со стороны своих товарищей по несчастью. Подчинив его, я отошёл с ним в сторону к штабелю железных листов, используемых для постройки взлётной полосы. Там я снял с него очарование, вместо него наложив на незнакомца лёгкое ментальное внушение, которое уберёт акцент со странностей и сделает из него покладистого собеседника. Заодно снабдил амулетом для отвода внимания, чтобы никто не помешал нашей беседе. Почему-то мне не хотелось проводить магический допрос, как с немцами, не желал я ставить этого человека на одну ступень с врагами. Я бы обошёлся вообще без ментального внушения. Но боюсь, что уйдёт много времени на объяснения и доказательства. И всё равно нет гарантии, что военнопленный будет со мной откровенен во всех вопросах.

— Здравствуйте, — первым представился я. — Обращайтесь ко мне… эм-м… товарищ военинженер. Я от партизан пришёл, чтобы провести здесь разведку.

Мужчина посмотрел на немецких солдат, куривших в каких-то сорока-пятидесяти метрах от нас, пожал плечами и ответил:

— Здравствуйте, товарищ военинженер. Я майор Богульников, командир триста шестого дивизиона.

Голос у него был сиплый от простуды, говорил майор из-за этого очень тихо.

— Приятно познакомиться, товарищ майор.

— Иван Андреевич, — произнёс он. — Лучше так.

— Как скажете. А теперь расскажите, что здесь происходит и откуда вы все.

Как оказалось, работы проводятся уже четвёртые сутки и примерно ещё через двое должны завершиться. Насчёт рабочих я почти не ошибся. Большая их часть была в самом деле советскими военнопленными, попавшими к гитлеровцам ещё в сорок первом году. Содержались они в так называемом командирском концлагере южнее этого места. Вместе с ними работали мужчины из еврейского гетто, расположенного в Шарковщине. Главной новостью для меня стало то, что в нескольких километрах спешно возводится ещё один точно такой же аэродром. Там точно также работают военнопленные.

— Догадываемся, конечно, — спокойно ответил майор на сообщение о предполагаемой зачистке после работы. — Почти все. Хотя многие надеются, что всё обойдётся. Многие из нас рады нормально поесть перед смертью. В лагере нас кормят баландой из картофельных очисток и ботвы. И всё это в земле, немытое. Самые слабые умерли от подобной кормёжки ещё в прошлом году. Ну, и зимой был страшный мор. Сейчас нас вместо пяти тысяч осталось шестьсот душ.

— Напасть на немцев и помереть в бою не появлялось желания?

— Почему не появлялось? Оно и сейчас имеется. Жаль, что не у всех, — он тяжело вздохнул и закашлялся. — Нас семьдесят девять человек всего таких. А немцев под пять сотен штыков. Остаётся надеяться на то, что нас не успеют пустить в расход до прилёта их лётчиков. Хотим хотя бы несколько этих хвалёных асов удавить. Это в небе они герои, тьфу, — майор сплюнул на землю, — а на земле просто вши, которых ногтём раздавить можно.

— А если не прилетят?

— Значит, попробуем прихватить вертухаев хоть сколько-то.

— Знаешь, Иван Андреевич, с этим я тебе смогу помочь. Не только лётчиков на два метра в землю закопаем, но и вас вытащим. Только не сегодня, конечно. Если что, то с пилотами мы будем разбираться без вас.

— А мы куда?

— К нам в партизанский отряд или в Витебск, — и тут же спросил. — Слышал, что Красная армия ведёт бои в городе?

— Так это правда? — собеседник даже подался ко мне. — До нас только слухи доходили о нашем наступлении. И за них фашисты сразу расстреливали. Вон туда отводили, — он махнул рукой куда-то в сторону, — ставили у ямы и пускали пулю в затылок.

— Правда, правда, — кивнул я. — Только уточню, что в городе ведёт бой десант, удерживающий плацдарм. А основные силы бьются в семи километрах, примерно.

— А давно?

— Уже несколько дней.

— Сдюжат, как считаете, товарищ военинженер?

— Сдюжат. Все силы брошены на помощь десанту и наступающим частям. Немцы потеряли уже несколько тысяч солдат только убитыми, десятки машин и танков, десятки орудий. А один их бронепоезд даже был захвачен и сейчас в Витебске бьёт прямой наводкой по своим бывшим хозяевам.

— Прямой наводкой? — переспросил он.

— Ну, я не особенно разбираюсь в этих нюансах, — признался я, поняв, что его смутило. — Главное, что бьёт, а как и куда — дело десятое.

— Ну да, вы же не артиллерист.

— Ладно, давайте прощаться на сегодня. Ведите себя осторожно, помните, что помощь близка. Работайте, не саботируйте стройку, чтобы немцы не решили казнить кого-то из вас для запугивания. Всё равно с этого аэродрома не взлетит ни один самолёт.

Оставив одного сокола в качестве наблюдателя, я отправился на поиски второго аэродрома. Зная примерно, где он может быть благодаря Богульникову, я нашёл его через двадцать минут. И даже темнота не помешала.

Здесь картина была практически такая же. Разве что работали только военнопленные, без евреев и насильно пригнанных мужиков из деревень.

«Эх, поспешил я с обещанием помощи, — с досадой думал я, когда летел назад в лагерь. — Если не выйдет ничего, то будет неприятно, и это ещё, мягко говоря. Демоны, как же их протащить почти сотню километров до моих лесов по скопищу фашистов, фактически через линию фронта?».

Но это были только цветочки. Вернувшись в Цитадель, я узнал, что немцы вернулись к тактике захвата заложников. Причём, шантажируя родными, они заставили местных жителей, знающих леса и болота, провести свои подразделения в обход нашей линии обороны. Если бы не оборотни, в частности, огромное спасибо нужно сказать соколам, то у них это могло и получиться, так как моих солдат не хватало на многокилометровый рубеж. Один из таких проводников был приведён волколаками в гражданский лагерь. Ещё два больших отряда, не меньше роты каждый, были уничтожены или рассеяны по лесам. Без проводников в апрельской лесной чаще, по пояс в снегу, они все были обречены если не на смерть, то на длительное лечение. Или вовсе списание в тыл из-за сильнейшего обморожения.

Кстати, благодаря появлению настоящих воинов, я сумел переправить силы оборотней на патрулирование лесов и диверсии против немцев. Минувшей ночью волколаки с варгами устроили суматоху в трёх местах на немецких позициях. По словам моих полуэльфов, убитыми фашисты потеряли около сотни, лишились не меньше двадцати пулемётов, дюжины орудий и примерно столько же средних миномётов. Не стоит забывать и про моральный дух, который сильно падал после таких ударов.

— Остап поступил, как Сусанин с поляками во время Смутного времени, — сообщила Маша на совещании.

— Кто? — я посмотрел на неё.

— Это…

— Ладно, неважно. Извини, что перебил, но времени мало. Иван и ты, Иван, — я посмотрел на двух Иванов, — займитесь заложниками. Начните прямо сегодня с деревни Суса… ай, демоны, Остапа. Сколько там всего их?

— Восемь, если пленные не наврали. Мы их без магии допрашивали, по-своему, — сказал Есин.

— А куда их? — спросил Семянчиков следом за товарищем. — К нам?

— Нет, не стоит. Только в исключительных случаях. Отведите их в лес, запомните место, чтобы потом можно было оказать им помощь. Не забудьте забрать у карателей тёплые вещи, палатки, если будут и продукты.

— Хорошо, — практически одновременно кивнули оба волколака.

— Если вдруг опоздаете с помощью, то отомстите. Только показательно, чтобы немцы нашли своих казнённых и поняли, почему так с ними поступили.

— Сделаем, — вновь кивнул Семянчиков и недобро усмехнулся. — Но хорошо бы без этого обойтись.

Вместе с Остапом пошли семь партизан. Как понял мужчина, один из них мог перекидываться в птицу, двое становиться медведями, остальные были людьми-волками. Двое несли советские самозарядные винтовки, сокол был вооружён немецким длинноствольным пистолетом с большой кобурой-прикладом. Прочие сделали свой выбор в пользу ППШ и МП. Беролаки ещё набрали немало гранат. Всё благодаря тому, что могли брать вес, трансформирующийся (или оказывающийся в пространственном кармане… просто я не знаю, что точно происходит с обычными вещами при обращении) вместе с ними, куда как больший, чем доступный волколакам и тем более соколам. Последние в этом плане доходяги из доходяг, зато берут мобильностью. Тут они на порядок превосходят четвероногих оборотней.

Остапу были вручены несколько металлических пластин и крупных бусин. Белорусу объяснили, что они увеличат его выносливость, силу, защитят от пуль и сделают невидимым для глаз врагов. То, что это не сказки, Киновец ощутил на себе сразу после того, как капнул кровью на подарки. Уже спустя несколько мгновений он почувствовал себя так, словно скинул лет двадцать.

После прихода в партизанский лагерь, Остап отдохнул пару часов. А потом его включили в состав спасательного отряда, который отправился на помощь заложникам. Мужчине выдали короткие и широкие лыжи, а вот его спутники сразу же превратились в животных. По правде говоря, ему было непривычно и, чего уж тут скрывать, немного страшно видеть рядом с собой самых опасных лесных хищников. За десятилетия у него буквально в кровь впитался страх перед волками и медведями в зимнюю пору. Впрочем, скоро он вошёл в ритм, а усталость и сосредоточенность прогнали боязнь. Да и привыкать он уже стал к таким попутчикам.

В окрестности деревни Остап с оборотнями вышел уже в темноте. И сразу же почувствовал неладное, когда уловил в воздухе сильный запах гари. Не обратив внимания на тревожный возглас ближайшего к себе оборотня, принявшего человеческий облик, он со всех сил побежал к своему дому. Спустя двести метров он остановился, постоял несколько секунд и с душераздирающим криком упал на колени. Перед ним из-за деревьев выступила деревня… Точнее то, что неё осталось. Несколько десятков печных труб на чёрных пятнах пожарищ, многие из которых ещё дымились.

— Мы отомстим, Остап, — тихо сказал волколак, подошедший к нему сзади. — Извини, что не успели.

Чуть позже стало ясно, что как бы ни торопились спасатели, всё равно бы они не успели. Каратели уничтожили деревню ещё в то время, когда Остап вёл немцев по лесу. Примерно половина жителей была сожжена в большом амбаре, куда первоначально согнали семьи-заложников. Прочих убивали прямо в домах. Фашисты не жалели ни детей, ни стариков, ни беременных женщин.

— Оля Акимчик, — глухо произнёс Остап, когда они нашли изуродованное женское тело, над которым оккупанты особенно сильно поизмывались. — Она на сносях была уже.

Всех мёртвых, кого нашли вне сгоревших домов, мужчины похоронили в общей могиле, которую выкопали и затем засыпали с помощью боевых амулетов. После чего в самом быстром темпе направились к следующей деревне, которая могла попасть под удар карателей. Ночь была не помехой благодаря амулетам с заклинанием ночного взора. Увы, но и здесь они опоздали. На месте поселения, где во время войны всё ещё жило около сотни душ, дымилось пепелище и торчали печные трубы.

Громко заскрипев зубами, командир отряда погнал бойцов дальше. Лишь спросил Остапа, сможет ли он выдержать темп.

— Справлюсь, — упрямо сказал тот.

Все боялись вновь увидеть угли и трубы. И когда перед ними открылся вид обычных — целых — изб, никто не смог сдержать облегчённый вздох. А Киновец ещё и, стянув шапку, перекрестился:

— Слава тебе, господи.

Быстрая разведка показала, что в деревне устроились сорок немцев и восемь полицаев. Первые прибыли на двух грузовиках и бронетранспортёре. Предатели же передвигались на пяти телегах. Причём три из них были завалены горой узлов, самоварами, кулями и мешками, полными награбленного. Жителей деревни оккупанты согнали в колхозный амбар, невзирая на возраст и пол. Рядом с импровизированной тюрьмой стояли двое часовых. Алкоголем от них несло так, что его почувствовал бы простой человек с нескольких метров. А уж оборотни унюхали эту парочку с другого края деревни. Один из волколаков под амулетом скрыта подошёл к ним и двумя ударами ножа прикончил обоих карателей. Ещё два часовых находились у техники, и один полицейский сторожил телеги и лошадей. С ними покончил второй волколак, также потратив на каждого один удар ножа.

Остальные, выставив сокола караульным на коньке крыши самого высокого здания в деревне, разошлись по избам. С Остапом пошёл беролак, вручив ему наган с большой трубкой на стволе, назвав ту «брамитом». Пояснил, что звук выстрела с этим устройством уменьшается раз в десять. Но стрелять нужно с очень близкого расстояния, так как целиться невозможно из-за того, что «мушка» закрывается самой трубкой, плюс, она ослабляет немного пулю.

А дальше была казнь. Никак иначе происходящее нельзя было назвать. Даже местью происходящее не назвать, так как это слово не могло полностью отразить все чувства, которые испытывали оборотни и Киновец.

Все немцы без исключения оказались пьяны. Некоторые вусмерть и никак не реагировали на то, что их сбрасывали с кроватей, связывали и тащили на улицу. Лишь на холоде они стали понемногу приходить в себя. Самых активных оборотни прикончили. Других награждали ударами по голове, выбивая дух, после чего им связывали руки с ногами и выбрасывали на улицу. За время расправы не прозвучало ни одного выстрела, если не считать тех, что сделал Остап из бесшумного нагана.

Лишь после того, как была устранена угроза со стороны карателей, бойцы направились к амбару.

— Вот суки, уже гвоздями забили, — ругнулся беролак, отдирая толстую горбылину, которыми каратели заколотили ворота в амбар и все окна. Наконец, справившись с запорами, он распахнул одну створку. Его товарищ направил внутрь луч электрического фонаря. Он высветил несколько десятков мужчин и женщин разных возрастов с детьми. Кое-кто из них был совсем мал. Таких детей держали на руках.

— Товарищи! — крикнул командир отряда. — Вы свободны, немцев мы убили. Но не всех, остальных будем сейчас судить и казним. Кому нужна помощь, те пусть подходят.

— А вы кто?

— Партизаны…

Тут вперёд вышел Остап, прервав волколака.

— Я Остап Киновец из Барсучих. Её… её спалили фашисты. И всех тоже… всех… мою семью, детей малых, стариков — всех. Вот как вас загнали в амбар и пустили огонь. Бобриные Дворики тоже сожгли и всех убили. И вас бы также сожгли.

— И что нам теперь делать? — произнёс один из деревенских.

Остап посмотрел на старшего группы.

— Знаете, где в лесу можно спрятаться? Мы поможем вам дойти, донести вещи и продукты. Потом ещё пару раз заглянем.

— А потом что?

— А «потом» уходить надо было, пока немец в прошлом году сюда не пришёл, а не держаться за своё кулацкое барахло, — тихо, но недостаточно, чтобы его не услышали, буркнул один из волколаков.

— Цыц, — прикрикнул на него командир. — Так, товарищи, время дорого, поэтому решайте быстрее. Нам ещё нужно в две деревни заглянуть.

Всё решилось меньше чем за час. Пленных немцев, не особо мудрствуя, повесили. Не поджимай время, то оборотни бы им в буквальном смысле кишки на шею намотали. А так те «всего лишь» получили пеньковую удавку на шею и отправились на тот свет через пару минут агонии, дёргаясь на воротной перекладине. Людей и вещи погрузили в машины и телеги и отправились в… Горчи. Следующую деревню, которая должна быть зачищена карателями. Ещё три оставшихся из списка должен был проверить другой цитадельский отряд. Такое разделение было связанно из-за местоположения поселений. К сожалению, здесь уже успели отметиться оккупанты. После них остались только мёртвые тела и горячая зола. А вот в последней деревне ещё не было никого из врагов. Здесь даже пришлось поорать на местных, которые не сразу поверили в ту участь, которую им приготовили не сегодня, так завтра немцы.

— Да пошли они, — в сердцах высказался командир отряда. — Выбрали полицаев и старосту из своих и думают, что те их прикроют от фашистов.

— Неправильно это, — вздохнул Остап. — Дай я попробую с ними поговорить. Детей жалко, немцы же их не пожалеют.

— Пробуй. Но учти, что у нас там, — оборотень мотнул головой в сторону машин, — больше семьдесяти человек. И нам нужно с ними успеть до рассвета уйти подальше от немцев. А если эти, — он вновь мотнул головой, но на этот раз на местного старосту в окружении односельчан, — будут упираться, то точно не успеем.

И вновь Остап упрямо сказал:

— Справлюсь.