Лисы и львы

Глава 1

Земля, XXI век

Предновогодний Петербург встретил капитана Хиббита метелью.

И одновременно оттепелью, как частенько в этом славном городе и бывает. Стылый, бесноватый ветер в лицо, швыряющийся мокрым колючим снегом, под ногами скользкая слякотная каша, над головой вместо небес мрак кромешный… В общем, из дому человеку в здравом уме лучше не высовываться.

Хорошо, такси поймалось сразу, как только Кароль вскинул руку – прощаясь на самом деле с дальнобойщиком, который был так добр, что бесплатно доставил его сюда из некоего подмосковного городка. И мини-гостиница, куда отчаянно стремились измученные тело и душа капитана, никуда не делась за годы, прошедшие с тех пор, как он завел там полезное знакомство, и в ней даже нашелся свободный номер, который ему предоставили в кредит и без паспорта.

Ибо паспорта, как и лишних денег, у Кароля при себе не было – готовя отходные пути, он все же не рассчитывал пробыть в бегах всю оставшуюся жизнь. Да и не следовало в условиях жесткой конспирации пускать в ход настоящие документы, а на обзаведение фальшивками не имелось ни сил, ни времени. Поэтому и до Питера пришлось добираться автостопом, а не самолетом или поездом, где можно было бы хоть чуточку отдохнуть. Телепортироваться он не хотел, да и вообще добровольно отказался из соображений все той же конспирации от всех магических действий, едва успев ступить на землю Земли… тьфу, каламбуров ему только не хватало, прости Господи!.. За сутки, прошедшие с того мгновения, как он покинул Ниамею, Кароль вымотался так, что готов был, когда очутился наконец в родном городе, плюнуть даже на конспирацию – ему ли, недоучке, тягаться, черт возьми, с монтальватцами?

И все-таки расслабиться он себе позволил только в гостинице.

В одних мирах, которые ему случилось проскочить по дороге за эти сутки, был день, в других стояла ночь. В Питере к моменту его прибытия оказалось раннее утро, но на это капитану уж точно было наплевать. Едва добравшись до постели в номере, он рухнул на нее, стащив с себя только куртку и ботинки. Короткий зимний день проспал как в яму провалившись, пустую и черную.

Проснувшись же, вспомнил вдруг, что сам, сам принес проклятую кочергу из фургона… держал в руках универсус практически весь вечер!.. и так бездарно упустил под конец…

Настроение от этого у него, само собой, не улучшилось.

За окном по-прежнему стояла мгла, и на душе было так паршиво, что раздражало все – в особенности праздничное убранство гостиницы. Эти, провались они, гирлянды, елки, фонарики…

Попасть к Новому году домой и встретить его в кругу семьи Кароль уже и не надеялся. И ему чертовски хотелось с кем-нибудь поцапаться, чтобы сорвать злость – на собственное невеликое уменье, на гадину-судьбу, подложившую столь грандиозную свинью, на угрюмую тьму за окном, мерзкое ненастье и полное непонимание того, что же теперь делать.

Впрочем, первый шаг был достаточно очевиден.

Узнать нынешний адрес Идали, с которым Кароль не виделся десять лет – не считая последних шести дней в Нибуре! – и который наверняка не раз поменял за это время место жительства.

Помочь капитану в сем нелегком деле мог один-единственный человек. Средний из братьев Хиббитов, Юргенс. Ибо из всех, кого еще знал Кароль в своем родном городе, только он и входил свободно в дом к знаменитому черному магистру, чье имя в совершенно разных кругах произносилось с одинаково уважительной опаской.

На конспирацию по-прежнему хотелось плюнуть, но осторожность – врожденная вкупе с благоприобретенной – снова победила. Она заставила капитана покинуть светлый и уютный гостиничный номер, откуда вполне можно было позвонить Юргенсу, и отправиться на поиски уличного таксофона.

Повезло – брат, ведущий исключительно ночной образ жизни, проснуться уже успел, но работой еще не занялся. Он слегка удивился неожиданному звонку Кароля, но сказал, что будет рад его видеть.

И, напомнив себе о необходимости разжиться у Юргенса, помимо адреса, еще и наличными деньгами, Кароль замахал рукой, подзывая проезжавшее мимо такси.

На тридцать девятом году жизни он научился наконец пить коньяк.

Все познается в сравнении, как известно, особенно в непосредственном. Из чего только ни случалось ему прежде принимать любимый напиток – от горлышка фляги (при отсутствии всякой посуды) до жестяных кружек, – но, пригубив из пузатенького бокала сразу вслед за опрокидыванием мелкой рюмочки, Кароль впервые в жизни, кажется, сумел оценить разницу. И решил, что никаких более мелких рюмочек не потерпит.

Дело было в мире и городе, названия которых не имеют значения – так, всего лишь одна из коротких остановок на долгом пути, когда он в очередной раз, путая следы, сменил костюмчик и внешность. И забежал в первый попавшийся кабак подкрепить угасающие силы. Там-то, без особого аппетита жуя что-то вроде лангета и запивая его коньяком, он и стал свидетелем небольшого скандальчика – другой посетитель возмутился безграмотной сервировкой стола и потребовал подать коньячный бокал. Настойчивость его посеяла смутные сомнения в мятущейся душе капитана Хиббита, и, последовав примеру разборчивого посетителя, он попросил заменить и свою рюмку.

Тут-то разница и сделалась очевидной…

Слово, данное самому себе, тоже слово. Поэтому, презрительно отмахнувшись от хрустальных стопок, выставленных на стол Юргенсом, Кароль собственноручно отыскал в серванте подходящие бокалы, придирчиво рассмотрел их на свет и зашагал в сторону кухни.

– Ты куда? – удивился Юргенс.

– Мыть, – коротко ответствовал капитан.

– Они же чистые!

– Кому как, – проворчал на ходу Кароль. – Стекло вообще-то должно сверкать.

– Я не виноват, – сказал вслед Юргенс. – Мое почему-то тусклое. Бракованное, видать, попалось.

– А хочешь, фокус покажу? – отозвался Кароль уже из кухни. И через минуту вынес оттуда в растопыренных пальцах бокалы, которые и впрямь сверкали.

– Чудо! – с преувеличенным восхищением воскликнул Юргенс. – Магия, небось?

– Полотенце, – вздохнул Кароль. – Открою тебе страшный секрет – посуду после мытья надо вытирать, а не просто ставить в сушилку. Тогда она и будет блестеть.

– Век живи, век учись, – сказал смешливо Юргенс. – Надеюсь, запомню… Ну давай, садись уже, хватит мельтешить. Рассказывай, что стряслось. Тебе в кои-то веки понадобилась моя помощь?

Кароль, разливая по бокалам коньяк, метнул на него быстрый взгляд. Криво усмехнулся.

– Это так заметно?

– Да на тебе лица нету, братец. На себя не похож… Что-то серьезное?

Поскольку к этому времени капитан Хиббит уже успел вернуть свой привычный облик – белоснежная седина вместо темного каштана, джинсы и свитер от знаменитых кутюрье вместо «крестьянских порток», как он именовал про себя одежду, которую приходилось носить в Нибуре, – и даже умудрился избавиться от загара, он понял, что выглядит и впрямь неважно.

Со вздохом сел, откинулся на спинку стула, повертел в руках бокал.

– Для меня – серьезней не бывает, – ответил. – Правда, извини, подробностей рассказать не могу. Права не имею. А помощь твоя… да, нужна. Я должен увидеться с Идали.

– О как! – с легким удивлением сказал Юргенс. И кивнул. – Понял…

Он и вправду понял, и объяснять ничего более не требовалось.

Юргенс, конечно же, знал все – или почти все – о сложных отношениях Кароля с Идали. Отношениях, которые на самом деле у всех троих братьев складывались непросто – начиная с нежного детства…

Очень уж они были разными, эти мальчики, наделенные каждый своим, рано проявившимся талантом.

Младший, Кароль, – музыкант, певец, декламатор. Артист, что называется, обаятельный плут, обожающий находиться в центре внимания и без труда завоевывающий людские сердца.

Средний, Юргенс, – технический гений, интуитивно постигающий суть любого механического и электронного устройства и не знающий счастья большего, чем разобрать и сконструировать заново, внеся усовершенствования, какой-нибудь сложный прибор.

Старший, Идали… ну, тот всегда держался особняком. Он много читал, был замкнут, малоразговорчив, и в чем именно заключался его талант, до поры до времени никто не знал. Однако сумрачную силу, исходившую от этого неулыбчивого парнишки, чувствовали все. Спорить с ним смысла не имело, даже родителям, ибо он всегда оказывался прав, проще было подчиниться и выполнить любую его просьбу. Пока не разболелась голова или не стряслась какая-нибудь другая мелкая, но ощутимая неприятность…

Дружба между мальчиками не складывалась. Каролю с такими умными и серьезными братьями было скучновато – увлечения среднего чудесами техники он не понимал, перед пренебрежением старшего к простым человеческим интересам тушевался. Юргенс всему на свете предпочитал общество своих возлюбленных железок и друзей себе искал и находил вне семьи, где ни в ком на самом деле не встречал понимания. Идали же братьев как будто вовсе не замечал, презирая среднего за ограниченность кругозора, а младшего за легкомыслие, и вечно размышляя о чем-то недоступном для них обоих. Поэтому каждый жил своей жизнью, хотя разница в возрасте у них была невелика – всего-то четыре года между старшим и младшим, – довольствовался компанией единомышленников на стороне и даже не пытался завоевать внимание и уважение близких.

В тринадцать лет Идали окончательно перестал общаться с родней, в шестнадцать вообще ушел из дому, приказав себя не искать. Вернулся в двадцать – когда родители начали разводиться и не слишком охотно делить между собою оставшихся сыновей. Он объявил себя главой семьи с того дня, сказал, что берет младших братьев под свою опеку, и мать с отцом вздохнули с облегчением – они так и не сумели найти общий язык ни с кем из своих незаурядных отпрысков. И попросту не знали, что им делать с шестнадцатилетним Каролем, уже вовсю демонстрировавшим криминально-авантюрные таланты, и восемнадцатилетним Юргенсом, по-прежнему в упор не видевшим ничего, кроме техники. Не говоря уж о самом Идали, одному взгляду которого хотелось без промедленья повиноваться…

Вздохнув с облегчением, они разъехались кто куда – мать с новым мужем в Испанию, отец холостяком во Францию. И братья остались одни.

Глава семьи – по общечеловеческим меркам – из Идали вышел довольно странный. На первом же семейном совете, состоявшемся после отъезда родителей, он заявил, что предоставляет младшим полную свободу действий. Занимайтесь, мол, чем хотите, я же оплачу любое ваше образование и буду содержать обоих, пока не встанете на ноги.

В ответ на исполненный глубокого скепсиса вопрос Кароля, хватит ли у Идали средств оплачивать его карточные долги, сказал, что хватит – если только Кароль будет учиться играм всерьез, а не бездумно просаживать деньги. В последнем случае с долгами ему придется разбираться самостоятельно.

Откуда средства? – недоверчиво поинтересовался Юргенс.

Вот тут-то Идали и ошарашил обоих сообщением, что он – маг. Черный. И что с этого дня им предстоит отказаться от своих настоящих имен и жить далее под псевдонимами. Стать братьями Хиббитами – добровольно, или же вообще забыть о существовании старшего брата – насильственно, под воздействием чар. Это, мол, единственное условие, которое он им ставит…

Условие, конечно же, было принято. После чего Юргенс благополучно поступил сразу в несколько технических вузов, а Кароль, бросив музыкальное училище, – к нескольким частным учителям из мира, который предпочитает себя не афишировать. И до поры до времени все трое сосуществовали под одной крышей достаточно мирно – не суясь в чужие дела, все так же ведя каждый свою жизнь. И не особенно нуждаясь друг в друге.

Правда, у Идали с Юргенсом довольно скоро образовались общие дела – когда выяснилось, что магам тоже нужна бывает техника, своя, специфическая. Юргенса интересовала любая, поэтому он начал сотрудничать с братом, а потом и с другими питерскими колдунами, не спрашивая, служат они свету или тьме, – в те времена его, как и остальных братьев Хиббитов, вопрос морали еще не занимал.

Но оба старших по-прежнему дружно презирали младшего за «пустоголовость». Его артистизм и обаяние на них не действовали. Он был им неинтересен – прожигатель жизни, игрок, мот… Его терпели, и только. Ну, еще периодически утрясали – не скрывая досады – возникавшие у него проблемы с законом. С одной стороны, это Кароля вполне устраивало. А с другой… Годам к двадцати пяти он понял, что от братьев надо уходить – если хочется сохранить хоть какие-то остатки самоуважения.

И тут Идали привел в дом жену.

Не земную женщину – волшебное существо. Дитя другого мира. Из светлого племени асильфи, или «ангелов», как их именовали даже в той сказочной стране, откуда они были родом, – в Квейтакке. Существ бессмертных и невыразимо прекрасных…

Где он встретил свою Клементину, как сумел, будучи служителем тьмы, завоевать сердце дочери света, так и осталось тайной для его братьев, как, впрочем, и для всех, кто знался с семьей Хиббитов. Но тогда это интересовало Кароля меньше всего. Потому что все тайны мира, как и сам мир, сделались ему безразличны в тот миг, когда он увидел эту светлую деву. Заглянул в ее сияющие карие глаза. Вдохнул присущий ей одной едва уловимый запах дождя. Услышал шелест ее шелковых рукавов.

Она вошла в его сердце, как нечаянно услышанная дивная мелодия, божественная колоратура итальянской оперы. И так в нем и осталась – небесной музыкой, звучащей где-то высоко вверху, за открытым нараспашку окном…

Наверное, он «слетел с катушек», как говорится, влюбившись впервые в жизни… Нет, конечно, Клементину он ничем обидеть не мог – это было непредставимо. Попробуй-ка, обидь луч солнца, летний дождь, ветер!.. Но и скрывать свои чувства оказался не в силах.

В рамках приличий, надо думать, удержаться ему не удалось. Потому что Идали понял все очень быстро. И хотя к тому времени вроде бы слегка смягчился душой и начал наконец улыбаться людям, тут он оказался категоричен. Без лишних слов выставил младшего брата за дверь. Заодно – на всякий случай, наверное, – отселил и среднего. А еще через некоторое время пустил в ход чары, и с той поры Кароль не мог даже подойти к его дому. Не говоря уж о том, чтобы увидеть его жену…

Три года после этого Кароль гробил себя как мог. Гулял по лезвию ножа, что было, в общем-то, совсем нетрудно – с его дружками и пристрастиями. Жить ему не хотелось.

Умирать, впрочем, тоже. Хотелось продать душу дьяволу. Но тот все не являлся, сколько Кароль его ни тешил… и теперь, по прошествии десяти лет, лишь одно и радовало – хотя бы кровью своих рук он все же тогда не замарал.

И однажды судьба, вооружившись всей своей иронией, свела его вместо дьявола с демоницей высшего ранга и – одновременно – с еще одним представителем чудесного племени асильфи. Который нечаянно-негаданно оказался родным братом Клементины и тоже был настроен категорически – отобрать сестру у злодея-мужа, наверняка удерживавшего ее силой.

Демоница же хотела видеть у своих ног в качестве жертвы самого «ангела»-асильфи, пойманного уже было ею в сети несколько раньше, да упущенного. И Кароль, по-прежнему еще не обременявший себя вопросами морали, охотно взялся помочь обоим. И демонице, и «ангелу». Расклад его устраивал – в итоге этих колдовских игр Клементина запросто могла остаться и без мужа и без брата. Одна – в чужом для нее мире. При активно сочувствующем родственнике…

Кажется, он так никому и не помог тогда. Обнаружил попутно, что опасность угрожает и самой Клементине, которую он именовал про себя ангелом без всяких кавычек, и тут же принялся сдавать всех и каждого направо и налево. Даже до Идали достучаться пытался, чтобы тот принял свои меры и защитил жену… Запутанная, в общем, приключилась история, с кучей действующих лиц самого разного пошиба – под конец даже и дьявол таки явился!.. Но всех деталей хитросплетения тогдашних событий Кароль на самом деле не знал. И вспоминать о них не любил. Главное, демоница до «ангела» не добралась. И Клементина осталась при муже.

Тем не менее «ангел» в знак благодарности неведомо за что, должно быть, за мимолетное благое намерение, сотворил со своим двуличным помощником нечто такое, после чего продолжать прежнюю жизнь стало невозможно. То ли совесть в нем пробудил, то ли душу вывернул наизнанку?… Произвел, во всяком случае, некое загадочное магическое действие, которое называлось так – «сотру с твоего лба бранное слово». И стер ведь… даже разрешения не спросил!..

Вот и пришлось Каролю Хиббиту сделаться порядочным человеком. Обзаведясь в результате преждевременной сединой и рассудок сохранив только чудом.

Звали того «ангела» Себастьян Герьер, и был он нынче лучшим другом капитана Хиббита. Главным покровителем его и заступником перед лицом частенько гневающегося начальства…

Юргенс спросил о чем-то, но Кароль услышал его не сразу, захваченный непрошенными воспоминаниями.

Следом за которыми притянулась вдруг некая пугающая мысль… но оформиться толком не успела. Вопрос требовал ответа, и Кароль, торопливо отогнав лишнее, повернулся к брату.

– Что?

– Ты хочешь, чтобы я отвел тебя к нему? – повторил Юргенс с несколько удрученным видом.

– Нет, – решительно сказал Кароль. – Твоей жизнью мы, знаешь ли, рисковать не будем. Я предлагаю такой вариант – ты звонишь ему и напрашиваешься в гости, а вместо тебя прихожу я. В замаскированном виде, – добавил он, припомнив «Божественный» театр и с трудом удержавшись от зубовного скрежета. – Накладной нос, усы до колен, кепка-«аэродром» от Кардена…

Юргенс не улыбнулся.

– Думаешь, сумеешь пройти?

– Я десять лет его не беспокоил. Любой разумный человек снял бы в конце концов защиту – зачем понапрасну тратить силы?

– От Идали всего можно ожидать, – возразил Юргенс. – Тем более что сил у него хватает.

– Проверим, – пожал плечами Кароль.

– Я могу еще пригласить его к себе…

– …и в твоей квартире появится оригинальное украшение – каменная статуя технического гения всех времен и народов Юргенса Хиббита. Не пойдет. Приглашай его в кабак тогда уж, а вместо тебя опять же появлюсь я. В кепке…

– Рисковая ты голова, братец, – сказал со вздохом Юргенс. – Ладно… звонить прямо сейчас?

Кароль кивнул.

Вспомнил наконец о коньяке, сделал глоток. Но никакого вкуса не почувствовал вовсе.

Ниамея, сутками раньше

Не зря капитану хотелось плюнуть на конспирацию. Как оказалось, с ней он точно перестарался.

Ответ и в самом деле был под рукой.

Вернее, очутился под ней, как только на рабочий стол перед Дионой Физер легли бумаги, присланные координатором Виллером. То были список родственников и друзей квейтанского разведчика и письменный отчет-характеристика, составленный одним из ее коллег-психологов после личного знакомства с капитаном Хиббитом около полутора месяцев назад – когда монтальватцы занялись всерьез рассмотрением его кандидатуры на роль своего агента.

Несколько строк в этом отчете были подчеркнуты – Виллером, должно быть, не преминувшим в него заглянуть. Их Диона и прочла в первую очередь.

«Цвет ауры к. Х. свидетельствует о самолюбии, амбициозности и тщеславии».

«Склонен отдавать приоритет личным интересам в ущерб общественным».

«Сложные задачи предпочитает решать в одиночку, без посторонней помощи, воспринимая их, скорее всего, как вызов собственным силам».

Попытки доказать что-то самому себе, имеющие в основе неуверенность? – заинтересовалась Диона. Записала в своем рабочем блокноте: «Сложная задача? Брошен вызов самолюбию? Затронуты личные интересы?» И задумалась, припоминая дни собственного знакомства с капитаном Хиббитом.

Впечатление он произвел на нее тогда самое благоприятное – «человек-праздник», «душа общества», как называют подобных компанейских людей на его родине. Общаться с ним было легко и весело – преподносимые сведения он схватывал на лету, постоянно смешил свою наставницу и умел отпускать столь изящные комплименты, что польщенная Диона лишь спустя некоторое время спохватывалась – предназначены-то они были не ей настоящей, а «кру Физер»… есть разница! Впрочем, любая похвала приятна любому существу, даже нематериальному, особенно если кажется искренней.

Никакой особой амбициозности или тщеславия сама она в капитане не приметила. Не больше, во всяком случае, чем их приличествовало иметь «Волчку», в образ которого он в те дни активно вживался.

Коллега же ее вел наблюдение при обычных для капитана Хиббита, бытовых, можно сказать, обстоятельствах – познакомившись с ним под видом художника на какой-то презентации и проведя после этого вместе, почти неразлучно, несколько веселых дней.

Впрочем, капитан ведь и тогда играл роль – питерского журналиста, будучи на самом деле квейтанским наблюдателем…

А бывает ли он вообще когда-нибудь самим собой? Даже и с самыми близкими ему людьми?

«Детская травма?» – записала в блокнот Диона, после чего отложила характеристику и взяла со стола другой листок.

Пробежала глазами несколько пунктов – жена, дочь, пасынок… на очередном вдруг споткнулась и удивленно подняла брови.

Под шестым номером в списке родственников значился старший брат капитана Хиббита.

Идали Хиббит. Черный маг. Высокий адепт.

Ничего себе родня!..

В параллельной графе «степень близости» стояла цифра 0. Что означало – контактов никаких.

Ну, разумеется, два разных лагеря все-таки…

Диона заглянула в свой блокнот. Перечла сделанные записи.

Сложная задача. Личные интересы. Вызов самолюбию.

Старший брат – черный маг. Высокий адепт.

Хм… а что, если капитан Хиббит попросту узнал похитителя универсуса?

Мысль была неожиданной, но интересной.

И объясняла многое, в частности, вполне могла служить ответом на вопрос, Диону весьма интриговавший, – по какой причине сильнейший служитель тьмы в момент прямого столкновения с двумя соперниками не убил, не покалечил, не превратил в жабу, наконец, того из них, кто защититься был абсолютно не в состоянии – из-за браслетов-наручников?… Аглюс, конечно, и аркана не тронул, но тот ведь мог и сдачи дать, если что…

Недолго думая она записала в блокнот: «Уточнить местонахождение Идали Хиббита!»

И победно взглянула на бюст Маргила.

Гипсовые уста улыбнулись ей умно и загадочно.