Летопись 2. Черновики

Легенда о той, что ждет

…Лауниллэ — та ягода, что растет среди влажных бархатисто-зеленых мхов: бледно-золотые бусины, собранные в пирамидки, медово-сладкие, с горьковато-терпкими крошечными косточками. Капельки прохладной медвяной росы, сверкающие на темной зелени, как гелиодор и янтарь, и теплый светлый сердолик.

Лауниллэ.

Златяника….

…Дом на невысоком холме над рекой — новый светлый дом из смолистых бревен. Двое стоят на пороге дома: высокий зеленоглазый мужчина в черном, опоясанный мечом, и женщина — тоненькая, золотоволосая: женщина, чьи глаза в сумерках кажутся темными, почти фиолетовыми, — то ли драгоценные восточные сапфиры, то ли «ночные» аметисты.

— Я должен идти, — тихо говорит мужчина. — Я — его воин, я нужен ему сейчас.

Женщина молча протягивает мужчине чашу из тонкого голубовато мерцающего стекла: таков обычай на Севере — провожая в дорогу мужа, женщина дает ему глоток воды и ломоть хлеба, чтобы он не забыл в пути родной дом.

— Я должен…

— Я знаю, Къоро, — впервые за этот вечер слышится голос женщины — негромкий, мелодичный, как журчание лесного ручья.

Вороной нетерпеливо заржал, переступая с ноги на ногу: ждал хозяина.

— Я вернусь, — Къоро обнимает жену одной рукой — в другой он осторожно держит чашу. — Будет Совет, а я — хоть и ненаследный, но сын вождя, все-таки… мне нужно быть там. Древние тебе помогут, пока меня не будет. Ты жди, Лауниллэ, я вернусь…

Женщина смотрит, как он спускается по холму, как отвязывает повод коня, как взлетает в седло…

— Я буду ждать, — тихо говорит она.

И улыбается сквозь слезы.

А через сорок лет в двери Дома постучался юноша, чьи волосы были как вороново крыло, чьи глаза сияли светлыми звездами в утреннем тумане. И, увидев золотоволосую хозяйку Дома, он застыл, изумленный; и любовь поразила его, как молния, павшая с небес.

Хозяйка повела его в Дом, и он пошел за ней, словно околдованный Луной; она накормила его похлебкой из кореньев и трав, сладкими клубнями, жареными с грибами, сыром и сладковатым хлебом из дикой пшеницы, налила в чашу медвяного напитка: он ел и пил, не чувствуя вкуса, не говоря ни слова.

И спустился вечер, и хозяйка Дома уже постелила гостю на дубовой скамье в маленькой комнатке, а он все сидел за столом и смотрел на нее, не отводя от ее лица зачарованных глаз; смотрел, как она убирает со стола, как подхватывает рассыпавшиеся по спине длинные бледно-золотые волосы, и тонкие пальцы не могут обхватить, смирить этот солнечный водопад — смотрел… а она смеялась, и яркие искры плясали в ее глазах — в странных сине-голубых глазах, темневших к зрачку.

Тогда он спросил: как зовут тебя, госпожа?

И она ответила: Лауниллэ, Златяника.

Он спросил: почему ты живешь здесь одна? Разве не страшно тебе в лесу?

Лес добр, и Древние помогают мне, ответила она. А я — я жду…

Твои волосы — водопад сияющего светлого золота, сказал странник-воин Халдир, внук Хурина Золотоволосого; твои глаза — как небо, отраженное в глубокой воде. Идем со мной, сказал он; я люблю тебя, я полюбил тебя с первого мига, едва увидев…

И тогда хозяйка Дома снова рассмеялась и ответила: я ведь сказала тебе — я жду. Я жду своего возлюбленного: он ушел на войну — туда, за Синие горы. Он ушел и сказал, что вернется: столько лет прошло, столько зим… Скажи мне, странник: если я уйду — кто встретит его, когда он вернется? Кто накроет для него стол, кто испечет ему хлеб, кто подаст ему напиться, кто починит ему одежду? Я не пойду с тобой: я жду…

…Прошла сотня лет, и снова странник пришел в Зачарованный Лес. Звериные тропы привели его к маленькому дому у маленькой хрустальной реки. Плющ и дикий виноград взбирались по темным стенам Дома, теплое солнце золотило кровлю, и капли медвяной росы дрожали на темно-зеленых листьях-звездочках…

И хозяйка Дома вышла навстречу страннику. Странник-терриннайно был немолод, серебряные пряди змеились в его темных волосах, лицо было покрыто сетью морщин, а глаза были как медово-золотой янтарь. И юная золотоволосая хозяйка встретила странника на пороге, приветливо улыбаясь, и позвала его в дом, где уже стояли на столе глиняные темно-рыжие миски с горячей едой и кувшин медвяного напитка. Женщина с голубыми, темневшими к зрачку глазами, уже резала горячий кисловатый ржаной каравай — словно ждали его в этом доме, подумал странник, словно знала хозяйка, что он придет именно сегодня…

Как твое имя, и почему ты живешь здесь одна? — спросил странник-летописец Ахтэннир из Семи Городов.

Лауниллэ зовут меня, ответила хозяйка Дома; я жду… Мой возлюбленный ушел на войну — с тех пор прошел век, но он сказал, что вернется: я жду его.

Он не вернется, госпожа, сказал странник. Никто не вернулся с той Войны: уже и дети тех, кто покинул Черный Замок, ступили на Неведомый Путь… Да и люди не живут столько. Тебе некого ждать, госпожа.

Она засмеялась: ты видел — на росной траве у реки расстелены холсты? Долгими вечерами я ткала льняное полотно: теперь я выбелю его и сяду шить рубаху. Она будет белой-белой — это все белые ночи и лунный свет, и зола березовых дров… А потом я вышью рубаху цветными нитями: цветы и травы, и чудесных птиц. Он вернется, тот, кого я жду; я согрею ему воды, чтобы он мог смыть дорожную пыль, он наденет чистую одежду, а я испеку ему горячего хлеба — он любит горячий хлеб, странник… Ведь он обещал вернуться: как же я могу не ждать его?

…И минул век, и другой, и тысяча лет: к Дому в Зачарованном Лесу пришел веселый молодой менестрель, мальчишка с черной лютней. Встретить его вышла юная женщина, обеими руками придерживавшая тяжелый узел золотых волос на затылке. Менестрель вошел в Дом.

Он не звал хозяйку Дома уйти вслед за ним, не говорил ей о любви, не рассказывал, что напрасно ее ожидание: он просто пел ей песни, которые собрал и сочинил, бродя по дорогам, и черная лютня в его руках то плакала, то смеялась, а хозяйка Дома слушала, улыбаясь и печалясь…

Кто ты, спросил ее менестрель.

Меня зовут Лауниллэ, — ответила она. Я жду. Жду своего возлюбленного. Столько лет прошло, столько веков — а его все нет… Скажи, менестрель, что, война все идет?

И впервые в ее глазах блеснули слезы.

Менестрель вспомнил горящие дома в землях Ханатты, вспомнил кровь и блеск стали в руках сынов Запада, и тихо ответил: да, битвы идут уже долгие годы…

И неожиданно хозяйка Дома улыбнулась.

Я подожду, сказала она. Когда-нибудь бой кончится, и он вернется домой — ведь он обещал… Я подожду.

Они засиделись до утра: менестрель пел, а хозяйка Дома рассказывала. Наутро менестрель Дайолин снова собрался в дорогу. Золотоволосая женщина положила ему в дорожный мешок каравай хлеба, головку сыра и немного сушеного мяса, наполнила флягу золотым яблочным вином и прибавила к этому маленький глиняный горшочек с душистым лесным медом.

Тебе суждена долгая дорога, сказала она. А я остаюсь. Если встретишь его, скажи — пусть возвращается домой.

Я жду…

Менестрель спускался по холму к реке, а на холме у дома стояла юная женщина с волосами цвета светлого золота, в узком темно-зеленом, как влажный лесной мох, платье, расшитом серебряными нитями. Стояла и смотрела вслед, поглаживая шею молодой оленихи: рассветные тени и блики скользили вокруг нее, невесомыми пальцами касались волос — и, когда менестрель оглянулся, ему на минуту показалось, что рядом с хозяйкой Дома танцуют светлые легкие духи леса…

Менестрель шел легко и быстро, но чем дальше оставался Дом, тем медленнее становился его шаг — пока, наконец, юноша не опустился на землю у корней древнего дуба. Сбросил мешок с плеча, достал из чехла черную лютню, подтянул струны и начал наигрывать простую тихую мелодию, еле слышно напевая что-то…

Так, говорят, была сложена баллада о Той, что Ждет. Но немногие знают, что у нее есть продолжение — то продолжение, которое никогда и никто не споет хозяйке Дома в Древнем Лесу.

Вторая баллада хорошо известна в землях Севера, в Семи Городах.

Имя ей — «Песнь воина».

Впрочем, что с того, что мало кому знакома вторая баллада? Легенда живет: легенда о женщине, ждущей мужа с неведомой давней войны — тысячи лет, потому что он сказал — я вернусь…