Лепрозорий

#35. Нет ничего пагубнее женщины

Прошел почти месяц со смерти Инпу, но кошка так и не проснулась. Ева говорила, что та идет на поправку, но Люция не верила. Молчаливо переворачивала кошку, дабы избежать пролежней, ухаживала за телом и поила молозивом или, если не так повезет — молоком, что приносил Хайме. Больше никто ничего от нее и не требовал. Хайме, постарев прямо на глазах, только и делал, что охотился и метался по деревням в поисках питья для кошки, еды к мясу и соли. Практически все запасы лекарства от лепры подходили к концу. С такой дозировкой его оставалось еще на месяц, если пить вдвоем с Евой. Коту-то было все равно, ни миллиметр его гибкого тела не съедала болезнь. Ева стирала вещи и готовила на троих, ее увлекла идея супов, каш и даже каких-то отваров. И все всегда молчали. Это сводило с ума, но даже изменить ничего не представлялось возможным.

По утрам были перевязки и завтрак, после которого они снова отправлялись в путь. На новом месте Хайме охотился, а Ева находила себе тихое занятие. Паучонок больше не прыгала, напевая песенки, и не пыталась говорить. Даже перестала плести паутину и смотреть в будущее. Она ждала, что все изменится, но окружающий мир раскачивался на острие иглы, томительно приближая их к тому, что не поддавалось Евиному пониманию.

Люция раздумывала, что станет делать, когда доберется до ангельского града. Башни императорского дворца уже угадывались на горизонте, и не было никаких сомнений, что придется выбирать. Что, если кошка так и не проснется? Как найти без нее райский сад? И стоит ли его искать? Стоит ли вообще вся эта игра свеч?

— Я там видела озеро, воды наберу, — отвлекла ее от раздумий Ева, забирая с собой котелок и пару фляг. — И искупнусь.

Люция кивнула, отпуская Еву одну, охрана ей была уже не нужна. Паучонок тренировалась на деревьях, наловчившись метать кошкины иглы, ей можно было позволить уйти и в деревню, не боясь. А ледяные реки и озера она полюбила безумно, всплеск адреналина раз в несколько дней не давал упасть духом.

«Ты слишком быстро взрослеешь, таракань», — усмехнулась Люция, укладывая кошку на подстилку из соломы, еловые леса давным-давно кончились, и приходилось довольствоваться заменой от Хайме.

И если паучонок держалась на загадочных видения, отказываясь их рассказывать кому бы то ни было, кроме спящей Химари, то Люция чувствовала себя разбитой. Она смотрела на кошкино худое лицо, белое, как снег под ногами, и не могла отделаться от чувства вины. Водила пальцем по черным капелькам-бровям, гладила бархатные впалые щеки, расчесывала волосы, пряча в жидкую косичку темные, лиловые, седые пряди. Если бы кот не отрезал кошкину косу почти по плечи, волос было бы еще меньше. Люция тоскливо вспоминала выбеленное лицо Химари, смотревшееся куда более здоровым; черные полосы туши, делавшие ее глаза по-кошачьи огромными и красивыми; алые губы, скрывающие клыки. Кошка, такая необычная и непонятная, скрытная и упрямая, теперь лежала фарфоровой куклой на коленях Люции. Растрепанная, слабая, с потрескавшимися губами, посеревшей кожей. Израненная и измученная. Молчаливая. Ева часто проверяла, дышит ли она вообще. Никто не мог объяснить, что происходит с кошкой. Она жила, но как будто совсем не здесь.

Люции было невыносимо горько оттого, что все происходящее — ее заслуга. Никто не обвинял ее. Ева только раз поблагодарила за спасение, а кот практически дал обет молчания, полностью погрузившись в страдания от утраты. Все словно ждали, когда кошка умрет. Хайме хотел пойти за ней, считая, по видимому, что только смерть искупит и облегчит его боль. Люция же пыталась разобраться, что же на самом деле чувствует к кошке, и в чем себе врет. С одной стороны, она злилась на нее за то, что план с райским садом вот-вот мог запросто рухнуть. Но с другой, она не могла смириться со смертью Химари, она отказывалась ее терять. Впервые кто-то отнесся к ней так. Кошка не ставила ее выше себя, как это делала Алиса или Ева. Кошка не считала ее равной, как Лион и Хайме. Она просто не мерила ее с собой, относилась к ней по-своему, принимая до последней капли. И даже перед смертью она ничего не ждала, не винила, не заставляла. Разозлилась да, но не заставляла идти за ней. И это странное равнодушие дарило истинное спокойствие, позволяло Люции быть собой. Не будь кошки, бескрылая вряд ли бы решилась на бой с волками, вряд ли бы даже попыталась спасти Еву.

Внутри словно что-то щелкнуло, и Люция вдруг поняла совсем простую вещь, что она была нужна все время не там, где она была. В войну стоило дать командовать Лиону, это позволило бы увеличить число солдат, ведь из-за ее упрямства и тяжелых кулаков часть ангелов избегали ее отрядов. Она была нужнее, как солдат, а не глава — играть в шахматы, планируя битвы, можно было и не на правах командира. Забрав насмерть перепуганную крылатую девочку из купола, стоило остаться с ней, а не бросить в пустом темном замке в ледяной комнате. Тогда никто не забрал бы для опытов, тогда не пришлось бы бежать. А Еву стоило услышать раньше, ведь это было очевидно, что девочка хочет быть важной хоть для кого-то, а не только пустым местом, умеющим различать тысячи вариантов будущего. И саму кошку стоило спасти. Нужно было просто остаться с ней у гейзера смерти.

Бескрылая одернула себя и стиснула виски ладонями. Все можно было сделать по-другому раньше. Вот только «раньше» уже закончилось. Нельзя думать о том, что невозможно исправить. Нельзя тешить себя иллюзиями, что все можно было предотвратить. Нельзя. Совсем нельзя. В каждую секунду прожитой жизни она была уверена в правильности своего выбора. Значит, выбор был сделан верно всегда. Предавать саму себя в прошлом — хуже всего. Если можешь предать себя — предашь кого угодно, не стоит даже надеяться на обратное.

Люция расслабилась, опустив лоб на колени. Чувство вины перестало грызть. Она все сделала так, как считала правильным в том самый момент. Так было нужно. Даже если не было — только мысль об этом помогала успокоить разум. Верить себе, вот и все, что ей оставалось. Верить тем, кто шел рядом, вот и все, что она могла себе позволить. Упрямо твердила под нос, что сам бог позавидует ей, но уже сомневалась, что ей можно завидовать.

Глянула на кошку, уняв мучения совести, и едва не взвыла. Как ни уговаривай себя, что все было правильным, потому что было «решением», а внутри саднило. Бескрылая кинулась к Евиному свертку с кошкиными вещами, дрожащими руками выудила косметичку и целую охапку кистей. Как же хотелось вернуть ту Химари, чей образ так не вязался со всеми этими лесами, полями, степями, но не казался чужеродным для лепрозория.

Пока никто не видел, она, сама не своя, кинулась рисовать ту Химари, которая вызывала у нее восхищение, поверх умирающей этой. Неумело, торопясь, но она выбелила кошкино лицо, кривовато обрисовала губы и, высунув кончик языка от усердия, стала подводить глаза.

— Люцифера, — очень тихо и осторожно позвал ее Хайме. Но Люция подскочила как ошпаренная и бросила всю косметику на землю.

Они так и остались стоять, она — навытяжку, стараясь унять колотящееся сердце, и он — пытаясь понять, что происходит. Глянул на перемазанную косметикой Химари, на оброненные кисти и коробочки, на руки Люции, стиснутые в кулаки. Она даже глаза поднять не решалась, только попятилась и, упершись в спиной в дерево, обессиленно сползла по нему. Нужно было что-то делать и с кошкой, и с ней самой. Кот подошел к Люции и, наклонившись, приобнял за плечи.

— Зачем ты это сделала? — тихо спросил он, заглядывая ей в глаза.

И Люция треснула пополам - кинулась ему на шею, едва не повалив, и взвыла.

— Я хочу, чтобы она вернулась! Я скучаю по глупой кошке! — она сильно-сильно стиснула его за плечи, словно боялась, что он отпустит.

— Постой, ты же никого не хоронила еще, верно? — спросил он, покорно садясь с ней рядом. Поднять ее на ноги было почти невозможно, слишком тяжела; а выбраться из мертвой хватки еще сложнее. — Никто не умирал на твоих руках?

— Солдаты, — Люция пожала плечами.

— Нет, солдаты — это не то. Кто-то близкий? Дорогой человек? — пытался он объяснить, неловко поглаживая ее по спине. Он не ждал от нее этих эмоций, и был совершенно к ним не готов.

Люция мотнула головой, всхлипнув.

— А ты хоронил дочерей и мать, я знаю. Тебе было так же плохо? — успокаиваясь, спросила она.

Кот кивнул, пытаясь вздохнуть полной грудью, а она продолжила выть раненым зверем.

— Я не хотела. Не хотела всего этого, — она крепко вцепилась в кимоно кота и уперлась лбом в его грудь. И он сдался, прижав ее к себе, грубую, сильную, упрямую, но совершенно разбитую. — Я никогда не хотела чужих смертей, не хотела войны, чужих страданий. Всегда боялась быть обузой для окружающих меня мужчин. Я справилась с этим, но ты говоришь, что я просто стала такой же, как они. А я ведь, — сглотнула подступившие к горлу сопли, — я ведь иначе не знаю, не умею. Ты все твердишь, что ты сильнее меня, а мне хочется спорить и соревноваться, чтобы доказать тебе, что ты не прав. Потому что ты, на самом деле, прав. И я в этом вся и есть.

— Можно одну просьбу? — перебил он ее, отстранившись.

— М? — промычала она, подняв на него блестящие от слез изумрудные глаза.

— Не меняйся, слышишь меня? Никогда не меняйся, особенно из-за меня, — он хмыкнул, шершавой рукой вытерев ей слезы. — Да, я ненавижу в тебе мужчину, и совсем не вижу женщину. Я рассчитываю на тебя, надеясь, что ты станешь мне опорой, клеткой, если я струшу перед кошкой. Но я не люблю тебя и никогда не смогу. Это выше моих сил, — усмехнулся он, нарочно притянув ее лицо к себе поближе, совсем как Хоорс. — И не пытайся ровняться на мои стандарты, слышишь? Сама посуди, вкус у меня весьма странный, — фыркнул он, бросив взгляд на спящую Химари. — Ровняйся на вкус того, кто любит тебя вот такую, мужиковатую, самовлюбленную, грубую и прямолинейную солдафоншу.

От последних слов Люция взвыла еще сильнее, едва снова не засадил лбом коту в плечо.

— Да разве это нормально, любить такую меня?! — горько отозвалась она, сама вытирая ненавистные слезы.

— А разве нормально любить женщину, пытающуюся тебя убить? Или издевающуюся над тобой? Считающую тебя недостойным тела принцессы кошек? — рассмеялся он, поглаживая Люцию по лопаткам. — Или ты думаешь, что Химари — прекрасная женщина? Или что я — прекрасный мужчина? — Люция в ответ пожала плечами, а он продолжал. — Мы с ней — чудовища этого лепрозория. Как и ты. Как и все здесь. Просто мы это поняли, а ты бьешься, как муха в стекло, пытаясь быть кем-то другим.

— Я настоящая не достойна любви, — просипела Люция, отпуская кота. Ей стало легче от беседы с ним. Совсем не лучше, но хотя бы не так тяжко.

— Ева считает, что достойна, — усмехнулся кот, вставая. — И я знаю еще одного человека, кто думает так же.

***

Верные волки не принесли Люцию. Более того, весь округ волков был охвачен войной между псами и кошками. Лион так и не отдал приказа ангелам усмирить бунт, но вызвал главу охотниц, и она стояла навытяжку в его кабинете, ожидая приказа. Она уже подготовила несколько отрядов, предполагая, что он пошлет ее бороться с бунтовщиками, как обычно.

Лион молча смотрел в окно в конце кабинета, пока Алиса пыталась понять, что с ним происходит. Он выглядел постаревшим и осунувшимся. Последний раз она видела его таким, когда Люцию забрали на опыты. И теперь он снова вертел в голове поток мыслей, выбирая меньшее зло.

- Ты ничего не хочешь мне сказать? – вдруг спросил он, но Алиса не смогла понять по голосу даже его настроение.

- Боюсь, что нет, мой генерал, - с хрипотцой отозвалась она, пытаясь понять, на что именно он намекает. Неловко переступила с ноги на ногу, поудобнее опершись о трость, выбитое колено заживало слишком уж долго.

- Я должен знать, кто пытается убить будущего генерала, - протянул он.

Алиса машинально коснулась рукой горла, проверяя, не слез ли платок. Нет, Лион определенно не мог видеть желтушные синяки на ее шее, да и корсет под формой был надежно скрыт.

До нее не сразу дошло сказанное ястребом.

- Простите, генерал? Разрешите переспросить? Вы сказали «будущий генерал»? – дрожащим голосом произнесла она.

— Я подаю в отставку. А ты займешь мое место, — ответил он, задумчиво вертя в руках черную кружку без ручки.

— Но, — Алиса запнулась. — Я же охотница. У меня нет крыльев, да и...

— Я договорюсь с советом. Часть из них уже дали свое согласие при личной беседе, — прервал ее Лион. — Осталось сообщить императрице и провести саму церемонию, так просто она меня не отпустит.

Алиса пыталась подобрать слова, не веря своим ушам. Она — генерал?! Да она всю жизнь об этом тайно мечтала, но совсем не желала, чтобы мечта сбылась именно так. И Лион был совсем не тем человеком, кого она хотела бы сместить. В этом деле он был лучше нее. И оставалась одна большая проблемка, которую он вешал ей на шею свинцовой гирей своим уходом.

— Что делать с Люцией? — спросила она, пытаясь разглядеть в ворохе рыжих крыльев хоть какие-то проявления эмоций.

— Ничего, я сдаюсь, — Лион пожал плечами. — Если тебе так хочется — преследуй ее сама.

Алиса опешила. Она впервые видела его таким. Он столько раз был на грани смерти, поражения, но никогда не сдавался. Что было не так теперь? Что могло сломать железного ястреба? Неужели он рассчитывает, что она сделает все за него?!

— Не хочу. Я думаю, Люция имеет право на свою месть, — Алиса замялась. — В Имагинэм Деи на всех учили, мол, оставляя месть без ответа, ты позволяешь злу утвердиться в безнаказанности. Знаете, — охотница отвернулась, пытаясь не смотреть генералу в спину, — Люция всегда была верна этим словам, и вряд ли свернет с намеченного пути, — пожала плечами. — Но раз она завела девочку, может, она изменилась и хочет обычной жизни? Тогда я тоже не хочу ее преследовать. Она ведь будет жить, как и все люди.

— У нее нет дома, — оборвал ее слова генерал.

Алиса замялась, нервно постукивая по навершию трости.

— Я в детстве часто ныла, твердя, что мое место, мой дом — на болотах, а не среди охотниц. Она тумаками вбивала в меня, что я просто не понимаю, что такое "дом". Говорила, мол, дом — там, где о тебе думают и где тебя ждут, а не просто место на карте с такими же тварями, — Алиса прикусила губу. — И на войне говорила, что, вот война кончится, и пора будет домой — к друзьям, к тем, кто думает о нас, — пожевала губами, всматриваясь в спину Лиона. Он, казалось, даже и не слушал. А ведь раньше они не были так далеки друг от друга, были друзьями, товарищами, а не просто генералом и подчиненной. — Я думаю о ней, значит, она может вернуться туда, где я, — заключила Алиса и глубоко вздохнула. Она никогда не говорила с ним о Люции, их дружеские беседы обычно касались боевых тактик, истории и верований кошек, но никак не человеческих взаимоотношений. — А ты думаешь о ней, Лион? — впервые за долгие годы его правления она обратилась к нему без чина и на «ты», совсем как раньше.

А он молчал, скрыв крыльями лицо от ее любопытных глаз. И вздрогнул, когда она к нему так просто обратилась.

— Простите, мой генерал, за грубость, — спохватилась она, склонив голову. Он явно был не намерен продолжать разговор, и стоило уйти, пока какой-нибудь предмет не полетел в нее.

— Я тоже думаю о ней, — голос генерала дрогнул. — Но уже не верю, что она может вернуться туда, где я. Рядом со мной опасно, все здесь настроены убить ее. Я уйду в отставку и исчезну, — горько усмехнулся он.

— Куда исчезнешь? — не поняла Алиса его слов. Зато поняла, что может говорить с ним, как и двадцать лет назад.

— Искать ее. Она ценнее любой империи, — прошептал он, все так же прячась в пологе крыльев. — А саму империю я могу оставить на тебя — она будет в надежных руках.

Алиса облизнула синим языком губы, пытаясь осмыслить его слова. Когда-то она уже это слышала, лет пятнадцать назад, когда только собирался совет.

— Ты коллекционер? Собрал лучшие умы империи в совет и все не можешь остановиться? — усмехнулась она. Да, определенно, он просто хотел сделать совет совершенным. Вернет Люцию и заставит служить империи, как раньше. Все это — временно.

— Лучшие умы? — насмешливо фыркнул Лион. — Если собрать гениев вместе, они станут стадом тупых овец. Совет — самый яркий тому пример. Империи нужен кто-то один, кто может управиться со всем, — он помедлил, глубоко вздохнув. — Ты спрашиваешь, коллекционер ли я?

Алиса растерялась, торопливо поправила платок у горла. Нужно что-то ответить! Но Лион опередил ее.

— А то ты не знаешь? — внезапно закричал он. И черная чашка с холодным кофе полетела ящерице под ноги. — Не догадываешься?! — рыкнул он, обернувшись. — Вот все, что произошло за эти месяцы, ну ни капельки не подсказывает тебе, кто же я?!

Алиса только усилием воли заставила себя не сделать и шага назад. Отряхнула ногу от кофе и тростью отодвинула разбитую кружку. Она никогда не видела его таким, но не боялась, чувствуя, что поддержка ему нужна больше, чем страх. А он смотрел на нее черными разъяренными глазами, тяжело и часто дыша. Сложил крылья, рывком стянул ненавистный шейный платок, и грузно сел в кресло.

— Я сам долгие годы мнил это дружбой, обязанностью, верностью, — тихо продолжал он, запрокинув голову. — Я считал это чем-то простым. Как забота о товарище, поддержка, благодарность за былые заслуги, — похлопал по вышитой эмблеме императорской власти – нимбу и паре крыльев. — Как генерал, я считал, что это мой долг — сохранить личность, так необходимую империи. А все оказалось гораздо проще, только я запретил себе в этом признаваться, — грустно протянул он, смотря куда-то поверх Алисы, словно пытаясь ее не замечать. — Люция была нужна не империи, а мне самому. Я — влюбленный мальчишка, не более. Понимаешь ты это или нет?!

— Но, — Алиса места себе не находила, — но ты ведь, ты, — замялась, пытаясь собраться с мыслями. Ее слишком сильно пугало то, что она чувствовала то же самое. Зачем он ей это говорит? Она ведь ничем не сможет помочь ни ему, ни себе самой. — Ты ведь хороший генерал, — выпалила она, чувствуя, как выжидающе он сверлит ее взглядом.

— Какой от меня толк, Алиса? — мучительно протянул он, стиснув руками виски. — Я даже не могу сделать выбор в пользу империи. Как генерал я совершенно бесполезен. Я позволил ей ввести в хаос несколько округов, это почти что война, — приставил к губам кулак. — А я не могу воевать против нее, не могу думать головой, не могу создать стратегию, не знаю, что с ней делать. Я словно безоружен, и сам же виноват, — усмехнувшись, он с размаху опустил кулак на стол. Алиса подскочила и вжала голову в плечи. — Вся жизнь — для других. Для друзей, для солдат, для империи. Я скоро буду слишком стар, а так ничего и не сделаю для себя.

— А чего ты хочешь для себя? — неловко спросила Алиса, погрузившись в свои мысли. Выходит, он столько лет просто держал это в себе. И если она не позволит ему свалить бремя своих терзаний на нее, то ему станет еще хуже. Даже если они стали друг другу просто товарищами по службе, она все равно чувствовала себя обязанной быть ему другом, хоть какой-то поддержкой.

— Люциферу, — спокойно ответил он. — Пусть это и эгоизм, но она — единственное, чего я хочу для себя. К черту империю, я не могу служить ей, постоянно терзаясь мыслями о Люции. Это невыносимо! Это — непозволительная роскошь!

Алиса кивнула и, осмелев, подошла к столу. В своей жизни она всерьез боялась только двух людей, Люцию и Лиона. Опасалась Хоорса, но с ним просто было неуютно из-за его вечной галантности и некоторой искусственности.

— Вы похожи своей силой, — пожевав губами, произнесла она, не решаясь поднять глаза. — Думаешь, в постоянных спорах с ней и заключается твоя любовь? Вспомни, как остервенело вы доказывали друг другу свою точку зрения.

— И находили гениальные решения, позволившие выиграть войну, — усмехнулся он. — Она умеет вдохновлять, даже не стремясь к этому. Пора признать, она — единственная причина всех моих побед и последнего поражения.