Лепрозорий

#27. Долгожданная встреча

Сердца счастливые нельзя тоской губить,

Минуты радости камнями тягот бить.

Не ведает никто, чему в грядущем быть,

И надо — пировать, блаженствовать, любить.

— Почему все на меня пялятся? — прошипела Люция сквозь зубы, семеня на цыпочках впереди Химари.

Этот вопрос показался кошке более чем глупым. Она трудилась над тем, чтобы превратить массивную бабу в изящную девушку и, пожалуй, справилась с этим, какие могут быть сомнения? Люции действительно шло изумрудное платье, более того, рыжая накидка хорошо скрывала широкие плечи и мощные руки и даже подчеркивала искусственно узкую талию. Сделать грубые черты лица бескрылой милыми и очаровательными не было проблемой, и даже волосы так удачно легли завитками, а со спины красиво блестели насыщенным медным цветом. На этом осеннем празднике Люция могла бы стать жемчужиной, не смотри она так недовольно и подозрительно на окружающих.

Никто бы и не подумал, что маршал империи, та самая гарпия может быть такой. Кошка осталась довольна маскировкой.

— Почему ты так странно идешь? Пусть платье волочится, все равно выкинешь, — недовольно шепнула Химари, оттягивая Люцию за локоть к себе поближе.

— Я шагаю, как умею! — огрызнулась та, опускаясь на пятки.

- Вот именно, что шагаешь. Представь, что идешь по канату. Медленно, осторожно, - кошка недовольно хмыкнула. Стоило уделить внимание таким мелочам в комнате. Но кто мог подумать, что гарпия не умеет ходить, как женщина?!

— Как вы вообще достали этот нелепый зеленый куст? — фыркнула Люция, вежливо улыбаясь прохожим.

— Платье? Немного хлороформа завалялось, да и яд Евы пришелся кстати, — кошка невозмутимо пожала плечами, уставившись под ноги. Она вела себя как служанка, которую госпожа шепотом за что-то сурово отчитывает. Все должны были поверить.

— Вы что, убили их?

— Нет, просто очень вежливо попросила одежду, — Химари легонько ткнула Люцию в бок, и та снова заулыбалась прохожим.

— Да уж, — процедила сквозь стиснутые зубы Люция, не переставая улыбаться. Она вдруг остановилась и обернулась к кошке в пол-оборота. — Спасибо вам.

Химари кивнула. Ее больше занимали тревожные мысли — достаточно ли хлороформа? Правильно ли она рассчитала дозировку яда на толстую барышню-телицу?

От невеселых дум ее отвлек скрип платья Люции. Повернувшись на звук, Химари с удивлением обнаружила, что бескрылая сильно сжимала юбки, и перчатки скользили по ткани. Люция заметно нервничала, выискивая среди окружающей разношерстной толпы знакомую фигуру.

Химари еще раз ткнула ее в бок, вынудив заулыбаться приближающимся волкам. Вот только это была плохая идея, потому что Люция, вне всякого сомнения, понравилась псам, и теперь у них было твердое намерение уделить очень много внимания рыжей бестии в зеленом.

***

Ева снова села возле окна — слишком уж неловко она себя чувствовала на кровати. Чересчур близко был тигр, а сейчас паучиха очень явно чувствовала опасность. И оттого боялась зверя еще больше. Ей не хотелось опять смотреть в его сокровенные мысли, потому что она знала, что не увидит ничего. Простая интуиция куда надежнее. Вот только она просто разрывалась, неистово повторяя, что Еве надо бежать, спасаться, иначе она умрет.

Но куда бежать?

Все случилось слишком внезапно. Окно распахнулось, и Еву схватили, предусмотрительно сцепив руки вместе и зажав рот и нос ладонью. Она пыталась кричать, но тряпка на лице приторно и мерзко пахла точно так же, как бутылечки Химари. Вздохнув для крика, она едва не потеряла сознание. А значит, бороться было уже поздно. Как ни старалась паучонок не дышать, в голове уже разрастался дурманящий туман. Дотянуться бы руками до головы, вытащить бы из черепушки это ощущение. Но мир вращался так медленно, а руки было не выдернуть из мертвой хватки врага.

Тигр спрыгнул с кровати, даже на его звериной морде можно было прочесть удивление. Но Ева не поверила.

Вот так легко попасться в ловушку могла только она. Тряпка пахла чем-то Химариным, значит, и руки сжимала она, все сильнее и сильнее заводя их за голову. И зверь просто кинется на паучонка и порвет в клочья.

Тигр не кинулся. Рухнул на подкошенных лапах, и пушистый алый дротик показался раной на его шее.

Ева не чувствовала онемевших пальцев, глаза смыкались, тошнило. Вялость растекалась по всему телу, мир дробился, едва хватало сил смотреть лишь парой глаз на то, как неизвестный враг запрыгивает через окно и идет к зверю. Тряпку любезно убрали, руки отпустили, и Ева куклой упала на пол. Горло саднило, но даже откашляться не было сил, дикая слабость усыпляла.

Люция никогда не простит ей такой глупости. Но засыпающая Ева смиренно смотрела, как неизвестный связывает тигра по лапам. Это была не Химари, совсем не она. Серый хвост, нервно подметающий пол, принадлежал волку. Тигра выволокли через окно и принялись уже за нее. Руки и ноги связали так же, как зверю, подхватили под мышки и перекинули через подоконник.

Закрывающимися глазами Ева разглядела лишь, как свора волков борется с очнувшимся зверем. Еще несколько дротиков, и он сник. Волки затащили его в закрытую телегу в самый угол, рядом с ним кинули и Еву. Черный полог опустился, погрузив добычу во тьму. Паучонок не могла открыть глаза, засыпая, но она все еще чутко слышала все, что происходило снаружи.

Кто-то возмущался, что пришлось брать большую кошку. Ему ответили, что приказы не обсуждаются. А потом все смеялись, брезгливо говоря о Еве, о ее мерзких страшных руках и глупой косичке, о залысинах у висков и россыпи черных глаз. Они хохотали, и паучонку даже было бы обидно, не бойся она так сильно всего, что с ней могут сделать. Даже стыд из-за того, что она так бесчеловечно сочла Химари предательницей, не мог вытеснить страх. Ева уже сомневалась, враг ли лежит перед ней со связанными лапами или друг. Зверь что-то скрывал, значит, хорошим его не назовешь.

Телега тронулась, и Ева погрузилась в тяжелый липкий сон.

***

Заметив, что Люция растерялась, Химари взяла инициативу в свои руки. Крепко схватила за запястье и повела мимо удивленных волков.

— Простите, извините, моя госпожа опаздывает на встречу со своим женихом, — не поднимая головы, лебезила кошка, уводя Люцию в толпу флиртующих девушек. По мнению Химари, это должно было помочь, но пьяные недоверчивые волки увязались за ними.

— Хоорс, — шепнула Люция опустившимся голосом, бледнея, как покойник.

— Что? — встрепенулась кошка, отвернувшись от шатающихся повсюду волков. Крылатого было не видать, и как ни старалась она подпрыгнуть на цыпочках, его нигде не было.

— Хоорс, — Люция сглотнула. — Я должна с ним поговорить.

И не дожидаясь ответа Химари, гарпия подобрала полы тяжелого платья и бросилась между рядами разряженных дам.

— Простите, уважаемые леди, моя госпожа давно не виделась со своим женихом, — во всеуслышание заявляла кошка, пробираясь за Люцией. — Ох, простите, она так соскучилась, — ворковала она, распихивая локтями замешкавшихся служек. — Семейная драма, не обращайте внимания!

Это бы привело Люцию в бешенство, если бы она не была так увлечена погоней за Хоорсом, что не слышала совершенно ничего вокруг.

Химари, наконец, увидела ангела, о котором говорила Ева и Люция. Он не был ей знаком. Сизокрылый, весьма статно и привлекательно выглядевший для своих немалых лет, он чем-то отталкивал и заставлял нервничать. Она чувствовала исходящую от него угрозу, но не могла связать это с внешностью — слишком миловиден, слишком галантен, слишком изящен даже для ангела. Он улыбался дамам, ненавязчиво выдергивая свои руки и крылья из загребущих лап незамужних девиц. Извинялся, отпихивая от своего носа кружевные платочки, все пятясь и пятясь в сторону шатров.

Нужно было что-то делать, потому что Люция застыла каменной статуей и едва дышала в тугом корсете. Хоорс, не видя, спиной шел на нее, лишая ее всякой возможности хоть что-то сказать. В таком состоянии она была абсолютно бесполезна!

— Добрый вечер, господин Хоорс, — ласково шепнула Химари, настойчиво хватая его у основания крыльев. Прекрасно знала, что иного варианта просто нет.

Он не успел даже развернуться, как она запихнула неуклюжую Люцию в шатер и, следом, вовремя подставив подножку, отправила и самого Хоорса. Оба с грохотом рухнули внутрь и тут же скрылись за полосатыми полами тряпичной беседки. Химари мельком заглянула в нее, удостоверилась, что кроме крылатого и Люции никого нет, и осталась стоять настороже.

— Прошу прощения, моя госпожа очень давно не виделась со своим женихом, — мурлыкнула она окружившей ее толпе.

Волкам хватило и этого, ангел был им явно не по зубам, и они поспешили удалиться и найти разумную замену рыжей бестии.

Но толпу дам этим было не унять. Они угрожали свернуть кошке шею и выцарапать глаза, но ни одна не решилась на такой подвиг. Химари присела и, только коснувшись ладонями земли, обернулась львицей и угрожающе заклокотала.

Толпа стихла.

— Кому-то еще моя милая госпожа перешла дорогу? — как можно спокойнее промурлыкала Химари.

Грубый звериный голос произвел должное впечатление - оказалась, что совершенно никому Люция не помешала. Испуганные дамы удалились искать волков, согласных покарать наглую кошку из одной лишь трепетной любви к красивым женщинам.

Какая-никакая, но фора.

***

— Ради Самсавеила, простите! — Хоорс почти сразу же встал с Люции, как только полосатая занавесь закрылась за Химари. — Меня толкнули, я, ей-богу, не хотел, — принялся извиняться он, потирая ушибленное плечо. — Я помогу, — и протянул Люции руку.

Люция чувствовала себя совершенно ужасно. От падения кринолин лопнул и теперь впился в бедра жесткими холодными прутьями. Мало того, что в этом жутком корсете она не могла согнуться, так и сапоги скользили по юбке, не давая даже опереться.

— Я не достаю, — пробормотала она, чувствуя себя особенно беспомощно. Но знала, что он не оставит лежать на холодном земляном полу.

Хоорс, кивнув, обошел Люцию по краю шатра, минуя пышную юбку и, аккуратно подхватив под мышки, поставил на землю. Казалось, его совсем не смутили охотничьи штаны и мужские сапоги на незнакомке. По крайней мере, Люция думала, что он ничего не заметил. Она в это верила, пока горла не коснулся клинок, ловко вынутый из ножен наручей.

— Кто ты? — сизые крылья накрыли пологом обоих, не давая шанса сбежать. — Ты не из этих дам, ведешь себя не как они и выглядишь совсем иначе. Ты думала, сможешь в сапогах ходить как пава?

Люция опешила, и даже не подумала сопротивляться, когда он свел ее руки за спиной и крепко сцепил, прижав к пояснице.

— Что ты здесь ищешь?

— Тебя? — кашлянула Люция, явственно ощущая, что не может дышать. Затягивая корсет, кошка явно не учла, что колотящееся сердце потребует больше воздуха. — Неужели не узнаешь меня? — просипела она, чувствуя, что голос не слушается. Дернулась, пытаясь обернуться, но он держал крепко.

— А должен узнать? И зачем тебе советник императрицы? Думаешь, убив меня тем ножом на бедре, ты чего-то добьешься? — он повернул ее голову к себе лезвием клинка.

Люция замерла, ощущая на себе испытывающий взгляд, облизнула потрескавшиеся губы. А он смотрел прямо в глаза, щурясь и словно перебирая в уме сотни лиц.

— Мы знакомы больше тридцати лет, неужели ты действительно меня не помнишь? — она смотрела, не моргая, и с толикой грусти отмечала, как за эти годы он, все-таки, постарел. В черных бровях появились серые волоски, тонкие морщинки залегли в уголках глаз.

— Люлю? — его лицо вытянулось, он глядел и не мог поверить. Спрятал клинок, развернул бескрылую за плечи, убрал волосы с лица, потянул голову повыше за подбородок. — Ты так на себя не похожа.

Она, словно извиняясь, скривила губы.

— Это Химари тебя так? Готов поклясться, именно она меня сюда толкнула, столько силы и ловкости в простых движениях, такое только веками отточить можно, — он ослабил хватку и, отступив, отвернулся. — Ты согласилась на это, чтобы найти меня?

Люция кивнула, закутываясь в теплую накидку, слишком неловко она чувствовала себя в таком виде. Жаль, жалким куском ткани не скрыть зеленого куста, как ни укрывайся. Почему, почему оно снова зеленое?! Как тогда, на той картине.

— Тебе идет, — вдруг обронил он, по привычке убирая волосы с лица.

Люция смутилась, невольно пятясь от пристального взгляда. Но он продолжал.

— Так ты даже красивее Изабель, я действительно не узнал тебя, — Хоорс усмехнулся, пряча тонкий клинок в наручах под рубашкой. — И если бы ты не упала и не продемонстрировала мне так неаккуратно сапоги и ножны, я бы, может, сдался сразу в любые сети, — он фыркнул под нос и исподлобья взглянул на Люцию, словно испытывая на что-то.

Она поерзала и, плюнув на всякое смущение, принялась поправлять оружие под платьем и ненавистный кринолин. Ангел расхохотался.

— Да, вот за это я тебя и люблю уже тридцать лет, непосредственная ты моя, — смеялся он, опираясь о заваленные шкафы. Усмехнулся, отряхнув пыль с хлипких вещей вокруг, указал рукой на деревянный сундук возле себя. — Присядешь?

— Что ты сказал?

— Прости?

— Я неправильно услышала? Ты любишь меня уже тридцать лет? — Люция стояла, не шелохнувшись, опустив глаза. Крепко сжимала обруч кринолина под юбкой, так сильно, что руки дрожали.

Хоорс тяжело вздохнул, пожевал губами, словно нарочно выдерживая паузу. Секунды текли, тянулись, и ничего не происходило.

— Да.

Обруч треснул.

— Так ты присядешь, Люлю? — он, оттолкнувшись ногой от шкафа, подошел и осторожно заглянул в лицо. — Я думал, ты знаешь. Я думал, ты отказала мне, когда стала маршалом, а меня оставила за бортом, мол, я недостоин. Разве нет?

Она молчала, все так же сжимая юбку. Смотрела в пол и едва ли замечала хоть что-то.

— Люлю? — он насильно поднял ее лицо, ухватив двумя пальцами за подбородок. — Ты покраснела, тебе дурно?

Она не реагировала и так.

Даже когда он распустил корсет и принялся обмахивать ее веерами гейш из шкафа, она все равно не могла собрать мысли в кучу. Не верила. Смотрела за тем, как он возится возле нее, трогает лоб, слушает мерное дыхание, приложив ухо к груди, но не могла позволить себе поверить. Наверное, он имел в виду что-то другое, не ту любовь, о которой она мечтала до войны, а что-то более простое, обезличенное, как любят друзей. А она, наивная, купилась, поверила, что он мог влюбиться в свою подопечную.

— Правда? — горько усмехнувшись, спросила она, отворачиваясь. И, не давая ответить, тяжело вздохнула. — Я знаю, что ты любишь Бель. Мои врачи часто обсуждали ваш роман, наверное, хотели, чтобы мне было особенно горько и одиноко.

— Она другая. Она совсем не как ты, — он сел рядом на сундук, галантно расчистив место от пышного платья. — В ней нет твоей непосредственности и прямоты. Она лукавит и хочет казаться лучше, чем есть. А ты — настоящая. Даже если ошибаешься, ты не перестаешь быть собой. Ты искренне ненавидишь, искренне презираешь, и так же искренне помогаешь и любишь. У тебя свои принципы и своя справедливость, и все делаешь ты, советуясь лишь с самой собой.

Люция поджала губы. В его словах не было ничего, что могло бы дать хоть какую-то надежду на что-то большее, чем просто покровительство и дружеская опека.

— И за это я тебя люблю, — он ласково потрепал ее по волосам. — Кстати, рыжий идет к твоим зеленым глазам.

Она зажмурилась, вслушиваясь в шепот в голове. Мысли непрестанно вертелись, как в кипящем котле, и сложно было даже замедлить их бег. Он не приходил к ней в госпиталь — значит, не имел права. Он не пошел за ней после побега — значит, прикрывал с тыла. Он сказал, что любил все эти годы — значит... Ее мысли прервал осторожный вопрос.

— Ты не веришь, Люлю? — он коснулся ладонью ее щеки и притянул к себе.

Вот бы всегда можно было на кого-то положиться, как на него. Уткнуться в теплую нежную ладонь и забыть и про месть, и про предателей, и про все на свете. Просто побыть Люлю, а не маршалом Люциферой, дикой гарпией, защищающей кладбища. Какой же глупой она была, что предпочла военный чин ему. Ну и где теперь чин? Стоило оно того? Когда можно было просто быть счастливой. Просто быть любимой.

И бескрылая позволила укрыть себя крылом и в сизом пологе впервые поцеловать.

***

Охраняя покой парочки, Химари позволила себе расслабиться. Села на тюк сена для дорожек и с чувством выполненного долга закрыла глаза. Она понимала, что ночь только началась, и в свете пунцовых огней могло произойти все, что угодно. И волки должны были прибежать и забрать на «перевоспитание» — излишняя наглость непозволительна слугам. И сердце кровью обливалось при мысли, что императрице нужны кошачьи шкуры, и кто-то должен их забрать у Инпу. И самого Инпу следовало убить, что с учетом охраны — весьма непростая задача. Но хотелось хоть на несколько минут просто побыть если даже не в тишине, то в покое. Ничего не ждать, ни о чем не мечтать.

И она даже откинулась спиной на стопку тюков, жадно вдыхая аромат фестиваля. Пахло сдобными булочками, имбирем, выпивкой, яблоками и огнем. К этому примешивался очень знакомый аромат, слишком похожий на запах крепкого кофе. Кошка распахнула глаза, не веря нюху. Но рядом никого не было. Лишь шатер, пахнущий, пряно, Люцией и немного ванилью — Хоорсом. От снующих дам за версту несло цветочными духами, а запах кофе словно исчез. Но не могло просто так привидеться такое. Только один человек на свете так приятно пах горьким напитком, и это был генерал. Но он, определенно, не мог быть на празднике. Он всегда презирал подобные мероприятия! Ему все время было на них неуютно, и он по горло погружался в работу, лишь бы не тревожили.

Химари закрыла глаза и принюхалась снова, на сей раз доверившись львиному нюху. Прикрыла рукой нос от любопытных глаз, и низ лица вытянулся в звериную морду на несколько минут. Этого хватило. Кофе, точно кофе, с теми же нотками специй, молотого перца. Сомнений быть просто не могло. И кошка, подобрав полы неудобного кимоно, пошла на поиски.

Этот аромат сложно было спутать с чем-нибудь другим, он пропитывал рыжие крылья генерала и, когда он уходил, оставался в темнице еще несколько дней. Химари не знала, что им двигало, но почти сразу после ее заключения Лион стал наведываться. Выгонял всю охрану, но тайком, чтобы ни одна живая душа не знала. И крылатые стражи ютились за дверью, ожидая приказа войти. Он садился на край скалы перед клеткой и всегда передавал кошке через прутья что-нибудь вкусное. Чаще всего приносил сырое мясо, иногда еще теплое, и коньячную фляжку, доверху наполненную пегасьим парным молоком. Долгие годы просто молчал. Сидел на камне, наблюдая, как Химари ест и делится с дикими кошками едой. Когда было грустно — приносил спиртное, чаще всего коньяк или ликер. Щедро делился, не требуя ничего взамен.

Поначалу кошке казалось, что он медленно травит ее, но еда не пахла ядами, да и выбора особо не было. Однажды она даже спросила, чего он хочет взамен. Ведь не бывает так, что кормят и поят просто, чтобы посмотреть, как ты с горящими глазами и дрожащими от голода руками будешь уминать очередной вкусный подарок. Его устроили просто ее уши и, возможно, даже совет. Она согласилась, слишком уж было любопытно, что скрывается за маской ястреба и ароматом пряного кофе.

Она всегда молча ела, внимательно слушая все, что он говорил, иногда совсем тихо спрашивала интересные подробности. Лион никогда не говорил об Изабель, и это подкупало. Чаще всего его мысли вслух были посвящены Люцифере. Он не замечал этого, но любой разговор приводил к ее образу и поступкам. Сравнивал, вспоминал. Даже если Лион говорил о политике, рассуждая о погибшей империи кошек, он вспоминал маршала. Неосознанно, но неизменно. Часами мог рассказывать о том, что делала Люция в войну, иногда всерьез удивляя, казалось бы, неглупую кошку, странными, но чертовски верными ходами Люции. С восхищением твердил, как та неустанно тренируется, даже став маршалом. С упоением вспоминал, какой счастливой она казалась, когда получала медали. Грустно смеялся, рассказывая, как колотила манекены, пока не разбила часть в труху, и ведь до крови стесала руки и голени, но была безумно довольна. Люция вдохновляла, но он никогда не ставил ее выше себя. И ее победу в войне считал временным проявлением силы, вынужденной мерой. Он искренне волновался, когда она снова по неосторожности разбивала руки, падала со скал или выворачивала крылья. А когда ее вдруг забрали в госпиталь, будто исчез. Вернулся лишь через полгода, исхудавший и печальный. Его сильно потрепали переживания, но он отказывался это видеть, и лишь твердил, что нужно больше работать — в работе нет места тоске. Держался лишь на воспоминаниях о Люции, причитая, что она справлялась и с более жуткими вещами. Верил, что она справится снова. Никогда не говорил, что любит Люцию, но Химари с высоты прожитых веков слышала это в каждом слове. Он мнил это уважением, чувством долга, благодарностью и, возможно, до сих пор в это верил.

Но сейчас Лион был опасен. Что, если он увидит ее? Ведь узнает же, точно узнает! И даже если захочет помочь — не сможет, как не смог помочь Люции. Свобода, которая сопутствовала генеральскому чину, мало отличалась от свободы кошек-служек. У него не будет выбора, да и вряд ли бы он стал выбирать. Одно дело, когда враг сидит в клетке и слушает все, что тебя тревожит, но совсем иное — враг на свободе.

Тем не менее, кошка шла на запах пряного кофе, намереваясь хотя бы узнать, что нужно генералу в Инузоку.