Легенды старого Киева

Два богатыря

В июне 1829 года в сопровождении многочисленной свиты в Киев прибыл император Николай I. Визит коронованной особы скрупулезно освещался в хронике того времени: "…Прежде всего Государь посетил Печерскую обитель, где встречен был у Святых Врат в полном облачении митрополитом Евгением Болховитновым, викарием его, архиреем Кириллом Куницким с лаврскою братиею, вместе с военными и гражданскими чиновниками, при великом стечении народа.

Поклоняясь Печерской Святыне, Государь остановился в доме генерал-губернатора на Клове, в Липках, пред окнами коего устроена была иллюминация с транспарантным вензелем Его Величества. <…>

На другой день, 24 числа, в 9 часов утра, представлялись Императору генералы и полковые командиры, также гражданские чиновники, дворянство и Киевский войт с гражданами и купечеством, которые, при этом случае, поднесли хлеб-соль".

В одну из своих поездок по городу Николай I заметил изваяние Самсона и приказал остановить карету. Внимание императора привлек странный человек атлетического сложения. Сидел он прямо на мостовой у фонтана. Саженные плечи его вздрагивали, а огромная ладонь прикрывала глаза.

— Кто сей современный богатырь, страдающий подле библейского богатыря? — поинтересовался государь у киевского генерал-губернатора.

Тот не решился сказать императору правду.

— Этот человек не совсем здоров… — начал выкручиваться генерал-губернатор. — Судьба ветхозаветного Самсона так тронула сердце этого человека, что, наведываясь к его изваянию, он не может сдержать слез.

— Какое тонкое, возвышенное и болезненное сочувствие… — растрогался государь. — Может, этот сострадалец нуждается в помощи?

— Ваше величество, обещаю: сегодня же я лично выясню, в чем его нужда, — поспешно заверил генерал-губернатор и едва скрыл вздох облегчения, когда царь велел ехать дальше.

Но мысли его были о другом: "Каналью-квартального за недосмотр — под розги! Велено им было в гражданском одеянии надзирать за порядком, а они рты поразевали и допустили к фонтану непотребную личность… Ну а самого "возвышенного сострадальца" — побыстрее в кандалы и упрятать в острог".

Не нашел в себе смелости генерал-губернатор испортить настроение императору, сообщив, кем был на самом деле человек, столь "близко принимающий к сердцу" судьбу ветхозаветного Самсона.

Много лет не удавалось "поймать на горячем" и доказать вину "кровожадного зверя" черниговских лесов, истинное наказание ночных дорог, предводителя шайки разбойников по прозвищу Самота. В переводе с украинского это слово означает "уединение", "одиночество". Прозвище весьма подходило лесному разбойнику.

Он не любил шумных сборищ и, совершив преступление, покидал товарищей. Куда скрывался атаман, где пропадал какое-то время, даже его подручные не знали. О своем логове Самота никому не рассказывал. Может, такая скрытность и спасала его долгие годы от кандалов и каторги.

Казалось бы, по всей киевщине и Черниговщине любой — от архиерея до последнего бродяги, от простого казака до губернатора — знал о кровавых похождениях Само-ты. К тому же с его огромным ростом ему трудно было затеряться в городах, местечках и деревнях.

Что и говорить, миловала атамана госпожа удача. Сколько раз он, словно в насмешку над законом и властями, по своей воле заходил к полицмейстеру и, как ни в чем не бывало, выходил обратно. Немало его дружков полегли от казачьих сабель, от полицейских пуль, сгинули в тюрьме или на каторге, а Самота оставался живым и невредимым.

Попытались ярыги распускать слухи в преступном мире, будто атаман сделался колеровым и работает на них. Подобное не раз срабатывало, когда полиции решала руками воров уничтожить уголовника. Но с Самотой такой номер не прошел. Ярыгам не поверили. Так и продолжал везучий атаман здравствовать и злодействовать.

Но у каждого самого удачливого человека обязательно отыщется хоть какая-то слабинка, внезапно и резко меняющая его судьбу.

Слух о киевском фонтане быстро докатился и до лесного логова Самоты. Кто-то из его хлопцев, увидев необычное изваяние, тут же решил, что библейский герой очень похож на их атамана. Это сходство обнаружили и другие разбойники, и стали они Самоту величать Самсоном.

Главарю шайки пришлось по душе новое прозвище, и спустя какое-то время он отправился в Киев поглядеть на изваяние.

Вид библейского героя, раздирающего пасть льву, так поразил атамана, что он долго не мог отойти от фонтана.

Как у любого удачливого человека, у атамана имелись завистники. Кто-то из них стал нашептывать суеверному и мнительному Самоте, будто именно он стал прообразом для создателя деревянного Самсона.

— Как такое могло случиться? — недоумевал атаман. — Я никогда не встречал и не видывал того умельца.

— А ты вспомни хорошенько, батько, сколько раз тебе доводилось засыпать после доброго штофа горилки так, что на следующий день ничего не мог вспомнить… — убеждали завистники и недоброжелатели атамана.

— Вроде бы случалось со мной такое…

— Вот однажды тебя, пьяного, и заприметил скульптор-нечестивец. Ты храпака давал, а он глядел и вырезал фигуру древнего богатыря. Да еще этот богохульник душу твою пересадил в деревянного истукана…

Другой бы на месте Самоты посмеялся над подобными домыслами, но, видимо, услышанная нелепица крепко зацепила атамана. Задумался он, забеспокоился: а ну, как и вправду, его душа теперь в деревянном истукане обитает?..

Воротился разбойник из Киева в родные места, к своим привычным делам. А думы о таинственной связи со скульптурой Самсона по-прежнему не давала покоя. Как ни пытался атаман отделаться от этого наваждения — ничего не получалось. Ни исповеди в церкви, ни хмельные загулы не могли выбить из башки назойливую, печальную мысль.

Несколько раз Самота порывался в пьяном угаре мчаться в Киев, чтобы отыскать скульптора и зарубить его. Но товарищи вовремя удерживали.

— Нехай стоит "золотой хлопец — древний лыцар", — справедливо рассуждали разбойники. — Он тебя не чипае, и ты его не займай. Может, от Самсона исходит удача. Не зря киевские розбышаки и воры всех колеров наведываются к фонтану…

Подобные доводы товарищей на какое-то время успокаивали атамана.

Все же он стал чаще наведываться в Киев. Знал, что многим там известно о его разбойничьих похождениях, но справиться с желанием побывать у фонтана не мог. Каждый раз, позабыв об осторожности, Самота сперва омывал в воде руки и усаживался на барьер. Потом, не обращая внимания на любопытную публику, начинал мысленно изливать библейскому герою свои беды и грехи.

А их с каждым годом становилось все больше и больше. Но свидетелей его преступлений не находилось, так что полиции оставалось только глазеть на молчаливую скорбную фигуру Самоты у фонтана.

Однажды киевские стражи порядка получили сообщение от осведомителя: "кровожадный зверь черниговских лесов", "наказание ночных дорог" скончался. Умер прямо возле Самсона.

Обрадованный известием, туда помчался полицмейстер. Но тела Самоты у фонтана не оказалось.

— Кто развел баляндрасы?! Какой джигун меня от дел оторвал?! — завопил разъяренный полицмейстер на своих служащих.

Те лишь разводили руками и лепетали:

— Сами попались на удочку…

— Вроде бы надежные людишки сообщили…

Наконец к полицмейстеру подскочил старый ярыга и подтвердил:

— Самоту и в самом деле "вхопив лунь". Отгулял свое атаман. Околел прямо тут, у фонтана.

— Где же его тело? — уже спокойно поинтересовался полицмейстер.

Ярыга опасливо оглянулся:

— Воровская братия мигом дозналась о случившемся и в тот же час унесла Самоту. По их правилам, если вор не попадался в руки полиции при жизни, то после кончины — тоже не должен. Так что захоронят Самоту в тайном месте…

Махнул рукой полицмейстер:

— Унесли — и черт с ним!.. Мне меньше хлопот!..

Неизвестно, прав ли был ярыга, но Самоту с той поры больше никто не видел. Ходили какое-то время по Киеву слухи, будто воры тайком похоронили его под фонтаном. Стражи порядка проверили эту информацию, но никакого захоронения не обнаружили.

А воровская традиция — "встретимся у фонтана" — после исчезновения Самоты лишь укрепилась на долгие годы.