Сон сморил меня уже под утро, проснулась оттого, что в печке весело потрескивали дрова, наполняя дом уютным теплом. Зевая, выбралась из-под одеяла.
— А печь топить зачем? — спросила я, выходя из комнаты, — не холодно же?
— Так, хлеба напечь надо, — ответил Дед Михей, подкидывая дрова.
Мама чистила картошку, собираясь готовить завтрак.
Ставни ещё были закрыты.
— Который час? — я огляделась в поисках старого будильника.
Он стоял перед папой.
— Уже рассвело, но подождём немного. Вообще непонятно, боятся ли они солнечного света? Может, у них просто ночной образ жизни?
— А если уроды умирают от солнца?
— Такое, к сожалению, бывает только в дешёвых фильмах про вампиров, — вздохнула мама.
Окна решились открыть уже после завтрака. На улице было пасмурно, тучи серой пеленой затянули небо, выпивая все краски дня. И трава, и лужи, и дома, и осыпанные зеленью деревья как будто обесцветились.
— Сколько времени, всё та же хмарь, — проворчал старик.
— Заметили, за все дни, что мы отрезаны от мира, ни разу не выглянуло солнце, — мама посмотрела в окно.
— Ваш Трофим прав, — потёр папа переносицу, — временная аномалия.
— Слушай его больше, — махнул рукой дед, — у него каждый вечер такая аномалия.
— Нет, действительно, — вмешалась мама, — странно это всё. Неправильно.
Накинув куртку, я вышла во двор, присела, рассматривая дверь. Внизу, как белёсая клякса, висел грязной тряпкой клок паутины. Плотной и вязкой. Прикоснулась к ней пальцами. Она сразу приклеилась, точно намазанная суперклеем. Присев на лавку, долго очищала руку от противной плёнки.
Отодрав клейкую паутину, пыталась рассмотреть её поближе. В нос ударила вонь тухлых яиц, карболки, сырости и земли. А ведь это может навести на след, где обитают монстры.
Зашла в дом и протянула остатки паутины папе:
— Тебе знаком этот запах?
Отец взял грязный комок в руки:
— Что это?
— Метка, которую оставили ночные “гости”.
Он принюхался:
— Странный запах, но мне не знаком.
К нам подошёл дед:
— А ну-ка, дай гляну, — взял комок в руки, принюхался, — а ведь так на болотах пахнет. Только в нашей округе их не было.
— Значит, теперь есть, — сложив руки на груди, ответила мама.
— Идём, Денис, — старик, уже одетый, подхватил двустволку, — глянем, что у нас за местность теперь.
Мужчины вышли со двора и направились в сторону леса.
От нечего делать, вышла за калитку. Через пару минут подошёл Гриша:
— Там ваших возле сельсовета ждут.
— Папа и дед Михей ушли, осмотреть окрестности.
— Надо было с собой кого-нибудь позвать, — нахмурился парень.
— Они далеко не пойдут. Так, поблизости осмотрятся.
— Всё равно. Не знаем, кто по нашей деревне шастает.
— Уже знаем, — по телу пробежала дрожь отвращения.
— Как? — Гриша обернулся, вплотную приблизившись ко мне.
Коротко рассказала о ночном визите. Лицо парня перекосила гримаса:
— Точно в дешёвом экшне.
— Только это не игра, — воспоминания всколыхнули исчезнувшие с наступлением утра страхи.
— Может, над нами проводят эксперимент?
— Гриша, всё это не фильм, не постановка. Вернись в реальность. Кому нужна маленькая деревушка?
— Посуди сама, — оживился парень, — мы попали в неизвестное место. Коммуникации не работают. Солнца нет. И странные твари. Всё сходится.
— Сдаётся мне, всё гораздо серьёзнее, чем непонятный эксперимент злобного гения. И объясняется проще. И страшнее.
К нам подошли дядя Лёша и вечно недовольный Фёдор.
— Тихо ночь прошла? — поинтересовался богатырь.
— Не совсем. Сейчас дед Михей с отцом вернутся, сами расскажут.
— Живы все? — зыркнул глазами Угрюм.
— Да, всё в порядке, — мне было не по себе рядом с этим человеком. Его злобный взгляд не сочетался со словами заботы.
— Мы пошли по дворам, проверить всех, — добавил Алексей.
— Можно с вами? — воодушевился Гриша.
Дядя Лёша замялся:
— Надо оно вам, ребятишки? Уж мы сами.
— Да пусть идут, — неожиданно согласился Фёдор, — в жизни и пострашнее вещи бывают.
Он улыбнулся внезапной, какой-то предвкушающей улыбкой, больше похожей на оскал.
Алексей нахмурился, но промолчал. Не знаю, хотела ли я идти. Было страшно, и одновременно неизведанный доселе ужас манил, как страшилки, которые рассказывали друг другу в детстве, спрятавшись под одеялом.
Мы пошли по домам, дядя Лёша стучался в ворота, спрашивал, как прошла ночь. Все ли живы? Так странно, интересоваться не обычными житейскими делами, а тем, не умер ли кто за эту ночь.
— Ты сказал, что нас ждут у сельсовета. А выходит, все по домам сидят, — спросила я тихо у Гриши.
— Лев Андреевич ждал и с ним несколько наших мужиков. Женщины все делами заняты, — парень развёл руками.
Мы обошли уже почти всю деревню. Ни люди, ни живность не пострадали. Выходит, эти уроды не смогли пробраться. Уже собрались возвращаться, когда дядя Лёша спохватился:
— Постойте, к старой Никитишне мы не зашли. И вчера её никто не видел.
— Она особо ни с кем и не общается, — пожал плечами Гриша.
— Но проверить всё равно надо. На собрании я её не видел. Только там, где Степана нашли.
Алексей развернулся, и мы следом за ним. Домик старушки стоял в одном из переулков, за сгоревшими строениями. Маленький, покосившийся. Он состарился и ждал смерти вместе со своей хозяйкой. Скособоченная калитка была распахнута, как и входная дверь.
— Не нравится мне это, — нахмурился Фёдор.
Мы заторопились внутрь. Первым зашёл дядя Лёша.
— Никитишна! Ты дома?
Неестественная тишина окружала избушку. Во дворе не топтались в пыли куры, не видно собаки. Внутри не слышны звуки улиц. Гуськом прошли в комнату. Возле угла с иконами, страшным повторением вчерашнего кошмара, висел кокон. Но в этот раз он не был спелёнат так туго. Снизу, там, где была голова покойницы, сочилась жёлто-зелёная, дурно пахнущая жидкость. Со шкафа на нас зашипел матёрый серый котище, заставив прийти в себя.
Странно устроена человеческая природа. Вчера меня выворачивало наизнанку от одного воспоминания о том, как мы нашли дядю Стёпу. Сейчас я спокойно смотрела на висящую в коконе старушку, лишь подмечая новые детали происходящего. Паутина, удерживающая в своих объятьях труп, не была плотной, будто её покромсали в нескольких местах, и теперь оттуда свисали рваные лохмы. Под телом скопилась лужа жёлтой дряни, вперемешку с остатками плоти. Останки старушки казались осушенным сосудом, маленьким и несуразным.
Гриша позеленел и пулей выскочил во двор. Фёдор, напротив, подошёл ближе, вглядываясь в малейшую деталь и словно наслаждаясь зрелищем. На его лице появилось странное выражение: извращённая удовлетворённость и почти детский восторг. Зрачки расширились, ноздри трепетали, вдыхая смрад, исходящий от тела.
Мы с Алексеем переглянулись и, не сговариваясь, вышли прочь.
— Жуткий тип, — с содроганием сказал дядя Лёша, — я всё думал, зачем он со мной напросился? С приезда ни с кем не общался, никому не помогал. А тут. Доброволец, — он с отвращением сплюнул на землю, — пошли, позовём остальных.
Из-за угла дома показался бледный, как полотно, Гриша.
— Сначала зайдём к маме, она врач. Пусть осмотрит первая, возможно, это поможет нам.
Алексей молча кивнул и направился к нашему дому. Фёдора мы дожидаться не стали.