Лара. Пленница болот (СИ)

Глава 25

Фёдор неверным шагом подошёл к стоявшей под окном лавке и сел, облокотившись о стену:

— Меня тоже опоили, — усмехнулся он, — только вот дозировку не рассчитали. Так о чём я, — наморщил Угрюм лоб, — ах, да. Вы должны Семёну благодарны быть, — ткнул пальцем в сельчан, — город долго не простоит.

— Как так? — удивился дядя Лёша.

— А так. Договорился он с маткой, что провезёт в город на своей телеге парочку тварей. И те ночью откроют ворота. Вы не смотрите, что они туповатые, матка ими, как куклами своими управлять может. Угодья для монстров здесь худые. Всех, что нашли, поели. Сёла далеко за топями, да и там с этой напастью жить научились. А тут только мы и городские. Задумала их главная, значит, пробраться туда. Раньше твари ей пищу в своих желудках носили, как птенцу, пока матка не окрепла. Да только ей свежая кровь нужна, чтобы сильнее стать, и захватить побольше территорий, где можно питаться и новых тварей плодить. Семён должен был не только монстров в город запустить, но и отравить колодцы кровью королевы, эта гадость вводит человека в кому. Потом твари подвесят их в коконах, как консервы и будет Семён кормить мату, беря тушки из запасов, — он противно рассмеялся дребезжащим голосом.

Теперь пришёл и наш черёд удивляться: такого поворота не ожидал никто. Мы молчали, не зная, что сказать. Чудовищно. Отдать на растерзание целый город.

— Да ты что, ирод, — Матвей сжал кулаки, — осчастливить нас решил? Столько народу погубив? Нас с каждым годом всё меньше. Сколько людей будет через двадцать-тридцать лет? Должны мы любого отстаивать, выжить помогать. А ты, вон как задумал…

— А давайте его в лесу привяжем? — предложил Гриша, — заступница его вчера синим пламенем сгорела, остальные такими добрыми не будут.

Семён затрясся, как заяц под дулом ружья:

— Я же ради нас… вас. Да мы бы как короли зажили…

— Ты никогда сердобольным не был… — Матвей нахмурил брови, — но чтобы так…

— Нечего обсуждать, — дядя Лёша подошёл к Матвею, успокаивая, положил руку ему на плечо, — собирайтесь. Мы отыщем свои вещи и завтра на заре отправимся. К вечеру должны до города добраться.

— На телеге полдня туда ехать, — встряла какая-то женщина.

— Тем лучше, — улыбнулся Пётр, — не придётся ночевать в лесу. Топи там есть?

— Небольшая. С хорошей гатью, проблем мне будет, — Матвей, скривившись, отвернулся от Семёна, — телега запросто проезжает, что же мы не пройдём?

— Тогда заканчивайте базар, — заговорил дед Михей, — этого в клеть, пущай сам посидит там. Потом решим, что с ним делать. Кто идёт?

Всё деревенские подняли руки, даже прихвостни старосты.

— Не понял, — Фёдор на свежем воздухе отдышался, вернулся нормальный цвет лица, — а я как же?

— Хотел остаться, пожалуйста, — хмыкнул дядя Лёша.

— Э, так я думал, со мной кто будет. Володя, Саня? Вам зачем в город?

Бугай, похожие друг на друга, как двое из ларца, переглянулись:

— Ищи дураков. Прислугу себе ищешь? — заговорили они почти в унисон.

— А мы вас тоже с собой не звали, — прищурился дед Михей, — зачем нам прихвостни Иудушки?

Мужики растерянно заморгали:

— Не при делах мы, — развели они руки, — с нами он планы не обсуждал. Мы помогали только. Погрузить, разгрузить.

— Ага, — добавил Гриша, — в клетки посадить, тварям скормить. Отличные помощники, — задрал он вверх большой палец.

— Чего с ними валандаться, — нахмурился дядя Лёша, — Денис, дети, отведите их в клетки, пусть посидят.

Троица, сложив руки за спиной, как арестанты, прошли на уже знакомый склад. Замки почти всех клеток были испорчены. Уцелела одна, с умалишённым парнем.

— Открывай, — подтолкнул папа в спину Семёна.

Тот, тяжко вздохнув, полез в карман за ключами. Отперев клетку, обернулся к нам:

— Надеюсь, всех вас монстры схарчат, не подавятся.

— Смотри, как бы сам на обед к ним не попал, — Гриша метнул маленький сгусток пламени под ноги мужчинам. Те торопливо забрались внутрь, где противно и тоненько хихикал блаженный.

Семён обернулся, схватился за прутья клетки:

— Всё равно твари и до вас доберутся! — черты его лица исказились, кожа словно натянулась, облегая скулы. Меня передёрнуло, староста и сам становился похожим на монстров.

— Лара, ты чего? — тронул меня за плечо Гриша.

— Смотри на него, — я кивнула в сторону Семёна.

Взгляд мужчины помутнел, словно его глазами кто-то чуждый смотрел на этот мир. Папа тоже подошёл к нам:

— Сдаётся мне, не совсем уже это Семён…

Староста оскалился:

— Совсем, не совсем. Вы все сдохнете, а меня никакая тварь не тронет.

— Пошли отсюда, — покачал головой отец, — в нём мало чего человеческого осталось.

Мы заперли дверь на склад и направились в дом, чтобы собрать вещи.

— Есть у меня подозрение, что на Семёна каким-то образом повлияла та матка, и со временем стала руководить его действиями, — негромко заметила я, папа и Гриша просто кивнули, молча со мной соглашаясь.

Вернувшись к срубу старосты, увидели, что маму окружили женщины, расспрашивая о монстрах. Правда ли удастся без опаски добраться до города?

Фёдор обескураженно оглядывался по сторонам, народ разошёлся собираться в дорогу, и с ним никого не осталось.

— Я тут подумал, — начал он, — с вами подамся.

— Нет, — спокойно ответил отец, — ты нас здесь подставил, монстрам на съедение отправил. Боюсь представить, на что ещё способен. Оставайся со своими дружками.

Из дома вышел дядя Лёша наперевес с вместительным рюкзаком.

— Ты не можешь решать за всех, — сжал кулаки Угрюм, — и силёнок ваших маловато, чтобы со мной справиться.

— Поглядим, — папа поднял в руках биту.

— Эй, охолонитесь, — дядя Лёша встал между мужчинами, — в чём дело, Денис?

— Решил он с нами идти, тут, видишь ли, прислуги не осталось, кроме Наташи, — папа похлопывал битой по ладони, — а я думаю, что незачем с собой его тащить. Проблем и так хватает.

— Верно, — кивнул дядя Лёша, — Фёдор, уговор был такой: мы уходим — ты остаёшься. Всё честь по чести.

— Передумал я, — нахмурился Угрюм, — не имеете права бросать нас здесь. Хоть Наташу пожалейте.

— Смотри, — усмехнулся папа, — про жену вспомнил.

— Брось, Денис, с ним собачиться, — махнул рукой дядя Лёша, — ничего не докажешь. Пошли, вещи наши отыщем, Семён уже к себе в сарай их пристроил.

Мы остались присмотреть за Фёдором.

— Чего они с ним носятся? — возмутился Гриша. — Запереть его к остальным. Там ему самое место.

— Согласна, — кивнула я, — он нас продал, как только возможность выпала. Иногда взрослые слишком гуманны.

— Ты и я тоже вроде не дети, — парень положил руку мне на плечо. Мы не говорили о тех поцелуях, но при каждой возможности, Гриша старался тихонько приобнять меня. Мне нравились его ненавязчивые ухаживания. И забота обо мне.

— Тебе, может, тоже надо собраться? — Гриша чуть отстранился, заглядывая в глаза.

— Что мне собирать? Вещи и те не мои. Я же в рюкзаке еду несла, так что он теперь, вроде как без надобности.

— Горючего бы поискать, — Гриша потёр подбородок, — твари ещё остались. Хоть их днём и не видно, но кто знает, успеем ли мы дотемна добраться до города. С нами дети. Может, керосин где в заначках есть?

— Собирались же за Фёдором приглядеть?

— Да ну его, куда он от нас денется, — тряхнул Гриша седой чёлкой, — керосин важнее.

— Ты иди, а я всё же пригляжу.

Гриша развёл руками, но спорить не стал и отправился к местным, узнать, у кого, что сохранилось в запасах. Мама с присмиревшей Анной и другими женщинами, поднялись в дом, собрать еды в дорогу. Кладовые старосты были заполнены до отказа, не то что у других.

Разжившись горючим, Гриша вернулся в дом, нас как раз позвали на ужин. Я покосилась на хмурого Фёдора, за которым пришла его жена.

— Я тоже голоден, хватит меня стеречь, отпусти поесть, — буркнул недовольно мужик.

Я помялась, посмотрела на его бледную и тощую жена и неуверенно кивнула. Парочка пошла в дом, где их приютили кто-то из деревенских, я же присоединилась к своим.

На большой кухне поместились почти все деревенские, детям накрыли отдельный стол в одной из комнат.

— Ну всё, — сказал дядя Лёша, прихлёбывая суп, — с рассветом выходим.

— Добро, — ответил Матвей, — к вечеру уже в городе будем, там уж пристроят. Поди, не выгонят с детьми. Скотину тоже с собой уведём. Всё не с пустыми руками придём. С приданным, как хорошая невеста, — хохотнул он.

Поужинав, никто не спешил расходиться. Пили чай, обсуждали дорогу. Нас расспрашивали, как мы попали в эти края, рассказывали о своей жизни. Женщины тихо охали, слушая, как пробирались через болота.

— Эй, а что это там, — близоруко прищурился дед Михей, — горит, что ли?

Мы бросились к окнам. Над деревней занимался пожар. Позади последних домов поднималось зарево, освещая темнеющие улицы.

— Пожар! — заголосили бабы.

— Во двор, бегом! — скомандовал дядя Лёша.

Только никого не надо было просить, через минуту мы и так стояли посреди деревни, а к нам навстречу спешил огненный смерч, дома занимались один за одним, как сухие спички. Зарево стало вторым солнцем, ярко освещая всю округу.

— Бежим тушить, — рванули мужики.

— Куда?! — одёрнул их дядя Лёша, — хватайте скарб и детей, отходите к воротам. Деревне уже не помочь

— Семё-о-о-он! — закричала, упав на колени, Анна, загребая пальцами дорожную пыль.

Мама подскочила к ней, помогла подняться. Кто-то принёс воды. По лицу помертвевшей женщины текли крупные слёзы, тело била дрожь. Страшная смерть. Потемневшие от сажи стены склада ещё стояли, но крыша провалилась, и теперь из помещения валил густой чёрный дым. Ревели коровы, запертые в горящем хлеву.

— Скотина как же! — причитали женщины.

По деревне поплыл запах палёного волоса и жжёного мяса. Половина домов уже занялась, никто и не пытался спасать имущество, благо вещи в дорогу были снесены к дому старосты.

Дети испуганно застыли у ворот. Остальные, сетуя, смотрели, как огонь забирает всё, что они создавали годами.

Гриша к чему-то внимательно присматривался, потом потянул носом:

— Смотрите, — он показывал между домами, где бежала огненная дорожка, — кто-то поджог керосином. Чувствуете запах?

— А где Фёдор? — оглянулся по сторонам папа.

Словно в ответ на его вопрос, из огня вышел Угрюм, прихлопывая на себе тлевшую одежду и гнусно ухмыляясь:

— Теперь все в город пойдём, — он отбросил полыхавший факел, разбрасывающий на ветру искры. Тот угодил в дом, и строение занялось, огонь облизывал брызги керосина, набирая силу.

Все замерли. Жуткий поступок выбил из колеи. Голоса стихли, лишь пожар пел свою песню, набирая силу.

— Ты что же это? — едва слышно спросил Матвей, закатывая рукава рубахи, — я тебя голыми руками…

Он подбежал к Фёдору, ударив его пудовым кулачищем, но тот лишь усмехнулся, с неожиданной силой оттолкнув мужчину от себя. Его кожа мерцала в отблесках беснующегося пламени.

— Не справитесь вы со мной, — заржал он, — силёнок не хватит. Я всегда добиваюсь своего, так что идём вместе!

Из толпы вышел папа:

— Не выйдет, — он зашагал в сторону Угрюма.

Остальные опасливо поглядывали то на Фёдора, то на приходившего в себя Матвея. Время и лишения отлично воспитали полную деревню трусливых существ.

Фёдор, расставив ноги, ждал отца. Черты его лица заострились, сделав его похожим на тех самых монстров. Только этот убивал не от голода.

Мужчины сцепились молча, борьба продолжалась недолго, отец провёл один из приёмов, которые учил вместе со мной, и перебросил его через себя. Фёдор отлетел почти к ногам людей, зарычал, поднялся:

— Тебе со мной не справиться. И способности не помогут. Свои есть.

Он кинулся к папе, схватка продолжилась. Несмотря на отцовскую силу, Фёдор продолжал успешно отбиваться от его ударов, словно и не было у отца никакого дара.

— Гриша, присмотрись, мне кажется, или свечение от Угрюма меркнет? — я толкнула его в бок.

— Точно, — парень пригляделся.

Мерцавшая кожа Фёдора будто начала тускнеть, по лицу заструился пот.

— Отцу надо помочь, — показала на ограду, по которой бежал огонь, — ещё немного, и мы окажемся в ловушке.

— Заторможенные эти деревенские, что ли?

Дядя Лёша выбежал из дома с детьми, держа в руках запас провизии. Увидев драку, сложил кули на крыльце и ринулся к отцу. Фёдор вывернулся из захвата папы и успел ударить под дых Алексею, тот согнулся, хватая ртом воздух.

— Откуда у него столько сил? — Гриша распахнул глаза.

— Мне кажется, он тянет силу отца, гляди, — кожа снова замерцала.

— Хреново, — парень запустил пятерню в волосы

— Ну-ка, стой здесь. Как крикну, брось в лицо Фёдора фаербол, только отца не зацепи.

— Легко сказать, — растерянно ответил Гриша, — давай лучше я.

Он сделал пару шагов к дерущимся, но я остановила его:

— Доверься мне, прошу.

— Ладно, — кивнул он, — беги.

Никем не замеченная, подобралась ближе к мужчинам, которые обменивались ударами.

Подняла руку, сигналя Грише, и со всех сил дёрнула Угрюма на себя, провела подсечку, опрокинув его на землю. Перед носом Фёдора взорвался фаербол, ослепив его.

— Держи его, папа!

Отец, не растерявшись, подбежал, скрутив ему руку за спиной так, что Угрюм завыл от боли.

— Попался, сволочь.

— Куда его? — подоспел очнувшийся Матвей.

— Верёвку тащи, свяжем пока, там решим, — пропыхтел папа, с трудом удерживая мощного мужика.

Глаза Фёдора налились кровью, лицо исказилось до неузнаваемости:

— Да если бы не я, вы бы сдохли там, на болотах. Избавил вас от обузы, помог быстрее до деревни добраться.

— Так это ты старушку и мальчика? — догадалась мама. Она сняла очки, нервно теребя дужки.

Фёдор сплюнул набившуюся в рот землю, глаза его безумно вращались:

— Да вы слюнтяи! Сами бы все подохли, пока с этими убогими таскались. Я же спас вас! Волк всегда сжирает больную овцу!

— Как видишь, у овец тоже бывают клыки, — папа дёрнул Угрюма за руку, утыкая лицом в землю.

— Дитё-то за что? — всхлипывала Люба.

— Кому они нужны? Сироты. Лишние рты.

— Хватит, — лицо папы будто одеревенело, — он приподнялся, удерживая захват, — Лёха, держи его.

В этот момент Фёдор извернулся, освобождаясь от захвата, и вскочил на ноги. Ринулся к толпе, не разбирая дороги. Я кинулась наперерез, в глаза Фёдору ударил мощный фаербол, ослепив его. Проведя ещё одну подсечку, заметила, как Фёдор занёс руку для удара в голову, отклонилась от линии атаки и подхватила кисть, захватив её в «ножницы». Угрюм со стоном упал. Я дёрнула его руку вверх, заставив того заорать от боли.

— Замри, — восстанавливая дыхание, прошипела я.

— Лёха, помоги Ларе, — к нам приближался отец.

Дядя Лёша прижал его к земле, ещё больше усилив болевые ощущения. Фёдор скрежетал зубами, по его лицу струился пот, мерцание кожи померкло.

Отец, суровый, как палач, наступил на основание шеи, перехватив голову мужика так, что вскоре послышался хруст позвонков, и тело Угрюма обмякло.