«Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

Глава 13. Люди столь юного возраста

Как всё-таки меняет суть дела точка обзора!

Зацепив обрывок очередной беседы, Жорж мог только усмехнуться.

В Академии первые лекции Сигизмунда Фрайда были событием — уникальным и потому заслуживающим внимания, едва ли не историческим, хотя, казалось бы, ну что такого в тривиальном пополнении преподавательского состава? А студенты всё равно сообщали друг другу новость с придыханием, набивались под завязку в аудиторию, причём загодя, опасаясь, что не хватит мест, — и если бы кто-нибудь догадался продавать билеты, их разобрали бы в полчаса.

Приём же, организованный в честь Сигизмунда Фрайда в особняке графа Ипчикова, так и кричал об обыденности своего повода. Ещё один заграничный гость Петерберга, эка невидаль. С именем и шлейфом скандальных слухов — но, помилуйте, а кто без шлейфа? Взглянуть любопытно, засвидетельствовать почтение — полагается, а теперь давайте обсудим последний указ наместника, состояние железной дороги, расстановку сил в Четвёртом Патриархате и нескрываемое намерение хозяина дома обустроить своей дочери брак с графом Набедренных. Ах, что вы, что вы! Граф Набедренных сам распоряжается собой, он вряд ли пожелает обременять себя женитьбой в столь юном возрасте — кто бы из нас пожелал? Графу Ипчикову следует оставить бесплодные притязания и обратить свой взор на молодого графа Метелина — с ним хотя бы есть надежда на влияние отца…

Жоржа перекосило: непросто смириться с тем, что Метелина («молодого графа Метелина»!) с недавних пор уместно перечислять через запятую с графом Набедренных. Какой, однако же, абсурд.

Если уж говорить откровенно, Жорж никак не мог быть уверен, что это перечисление через запятую — недавнее веяние, поскольку на настоящем аристократическом приёме он присутствовал впервые и впервые же подслушивал светские разговоры собственными ушами. Граф Набедренных предложил им с За’Бэем пронаблюдать Сигизмунда Фрайда вне стен Академии, и Жорж согласился, хотя За’Бэй и отговаривал его от «напудренной скукотищи», — было чрезвычайно любопытно взглянуть с близкого расстояния на людей, чей вкус и чувство меры регулярно поносил батюшка.

После изумрудного гарнитура баронессы Копчевиг, надетого к платью с жемчугом по лифу, Жорж понял, что вопрос непредвзятости батюшкиной оценки закрыт навсегда. Избыточность туалетов какое-то время его развлекала, потом он наслаждался тем, как нервно щерится в ответ на всякую шпильку вальяжный и невозмутимый в Академии Сигизмунд Фрайд, но часа через полтора впечатления себя исчерпали. Графа Набедренных всё не отпускал хозяин дома, и Жоржу оставалось лишь укрывать хэра Ройша от утомительной заботы его неожиданно говорливой матери. Знакомство с этой дамой заставило Жоржа посмотреть на хэра Ройша новыми глазами: тот факт, что он не только разрешает себе некоторое количество глотков вина, но и в принципе изъявляет готовность хотя бы раз в неделю кружить с ними по городу до полуночи, в свете открывшихся обстоятельств вызывал безоговорочное уважение. Жорж бы от таких проявлений родительской любви давно сбежал драить конюшни Охраны Петерберга — и будь что будет.

— Вы заметили, что мистер Фрайд прибыл без молодого человека, которого привёз в Академию вместе с собой? — хэр Ройш задумчиво склонил голову, будто сам наконец согласился с некими собственными же не озвученными выводами.

— Не искушайте меня, — улыбнулся Жорж. — Вы ведь не можете не понимать, сколь ревнив я ко всем иностранцам с именем, намеревающимся осесть в Петерберге? Если я дам себе волю, буду без сна и отдыха выискивать у них на манжетах пятна, чтобы только доказать их ничтожность в сравнении с легендарной фигурой моего батюшки.

— Вы счастливый человек, господин Солосье: можете похвастаться пребыванием в мире и гармонии со своими идеалами. Редкое преимущество.

Жорж еле удержался от трагического вздоха. Он бы и не прочь вздохнуть перед хэром Ройшем, но вдруг устремившийся к ним Метелин быть свидетелем вздохов никак не заслуживал.

— Хэр Ройш, господин Солосье, — непривычно раскланялся тот, — могу ли я претендовать на минуту вашего внимания?

Хэр Ройш весь подобрался, а потому принять удар следовало Жоржу.

— Как можем мы возразить, Саша! — со слабоумной приторностью прощебетал он.

В прошлый раз Жорж говорил с Метелиным как раз год назад — потом тот впервые исчез из Академии, а вернувшись, был столь оскорблён сближением друга отрочества с иными представителями петербержской знати, что всякую отроческую дружбу как ветром сдуло. Жоржу было, конечно, немного жаль — в конце концов, графа Набедренных не станешь учить стрелять, слишком уж он далёк от реальных проявлений агрессии, пусть и не из законопослушности, просто натура его такова. Но сожаление Жоржа заканчивалось там, где начиналось понимание: у Метелина сильно собственничество и слабо самомнение — его будто унижает, что не знатный по происхождению Жорж (коего он, молодой граф Метелин, облагодетельствовал своей дружбой!) безо всякого затруднения нашёл себе не просто компанию, но компанию другого графа. Графа, который, к слову, происхождения вовсе не замечает и благодетелем себя не полагает — как всякий студент Академии, пребывающий в своём уме.

Но вот что удивительно: былые проблемы Метелина не вызывали у Жоржа ни тени злорадства, однако теперешние успехи почему-то задевали и раздражали. Будто бы было в Метелине, наконец занявшемся подобающими графскому сыну делами, нечто досадное и перечёркивающее беззаботную Жоржеву жизнь.

— Хэр Ройш, я рискну утомить вас надобностями своего завода.

Нечто досадное. Например, проклятущий завод.

— Рискните, — выдавил из себя изрядно удивлённый хэр Ройш.

— Прежде моим поставщиком металла был граф Тепловодищев, но после переоборудования производства стало очевидно, что вести дела со Столицей нерентабельно. Слишком затруднительны переговоры, да и транспортировка — непозволительное расточительство времени. Я намереваюсь в скором времени расширяться, — Метелин всё-таки чуть вздёрнул подбородок, — а потому думаю заключить новый контракт на металл. Ваша семья, как вы понимаете, первая в моём списке претендентов.

Жоржу было так жаль хэра Ройша, что пришлось вновь становиться на путь слабоумной приторности:

— Расширяться? Саша, вы сейчас уничтожили всю интригу! А ведь наш радушный хозяин, граф Ипчиков, всё расспрашивал графа Набедренных, не на политическую ли карьеру вы нацелились, воспрянув от кутежа? Переоборудование завода позволяет вам выгодно продать сей обременительный актив и кутить уже на государственном посту — особенно если хватит средств обзавестись шахтой или лесопилкой.

— Какая неожиданность, господин Солосье, что вы разбираетесь в связи шахт и лесопилок с государственными постами, — огрызнулся Метелин.

— Батюшка твердил мне с самой колыбели, сколь нелепа эта связь.

Батюшка твердил, что Европы буквально душат Росскую Конфедерацию, а Четвёртый Патриархат только удобней шею подставляет: когда всему государству воздух перекрыт, отдельным-то лицам привольней дышится. Удивительная ведь чепуха: так и так все аристократы — крупные собственники, но во власть лишь тех пускают, кто имеет в собственности ресурсы, а не производства, такой вот дифференцированный имущественный ценз. Потому что Росская Конфедерация — территория обширная, все Европы вместе взятые и четверти её не переплюнут, Европам самая прямая выгода ресурсы тянуть. Если собственников производств усадить законы принимать, они всю экономику, на обеспечение Европ ориентированную, мигом перекроят под свои нужды, внутреннее и внешнее ценообразование пересмотрят.

Жорж всё недоумевал, почему Росская-то Конфедерация Европы кормить согласна, пока учёба в Академии всё по местам не расставила: владение — землёй ли, шахтами-лесопилками ли — форма собственности куда более древняя, чем крупное производство, ещё совсем недавно ведь, если по историческим меркам, одними продуктами ремесла люди перебивались. Вот и выходит, что ресурсная знать доминирует над производственной и интересы свои защищает исправно. А интерес простой — от сделок с Европами конкретному поставщику в карман больше пойдёт.

Всюду-то Европы пролезть умудрились, везде свою волю навязать. Но и это Жоржу учёба в Академии ясным сделала: до войны с Империей росы тремя разными государствами жили, а потом патриархи, правители Столичной Роси, навязали союз Срединной Полосе и Земле Зауральской. Союзников они заманивали своими торговыми связями с Европами, да только потом патриархи сгинули, а Европы остались — и приняли живейшее участие в формировании Четвёртого Патриархата, условия свои в самый фундамент заложив.

И пусть многое Жоржу было по-прежнему понятно лишь в общих чертах, он нередко подлавливал себя на детском, дурашливом ликовании: ничего себе, а картина-то — складывается! Получается протянуть ниточки от сегодняшних обыденных порядков к их затерянным в тумане прошлого первоначалам. Эта доступность первоначал расшатывала обыденные порядки, лишала их незыблемости: сложилось так, а могло и иначе, если б такой-то фактор убрать, а другой, наоборот, усилить. Они с графом Набедренных всё время развлекались фантазиями о том, на что была бы похожа теперешняя жизнь, если бы, например, последние патриархи не переубивали друг друга, а продолжили бы править, если бы Империя продержалась подольше, если бы гордая Великая Столица Земли Зауральской не убедила своих воевод вступить в союз со Столичной Росью и Срединной Полосой. Или любое другое волшебное «если бы», цепочку следствий которого так увлекательно разматывать.

Метелину с его скучными надобностями завода всё равно не тягаться с графом Набедренных, который и полдюжины верфей превращает в повод для размышлений, можно ли заставить людей метать икру!

Жорж победоносно хмыкнул:

— Саша, вы разобьёте сердце высшему обществу. Вам — после вашего просто-таки сказочного превращения из буйного юнца в делового человека — прочат политическую карьеру, а вы останавливаетесь на расширении производства. Какое горькое разочарование!

Метелин, конечно, вскипел.

— Не рано ли вы взяли на себя труд высказываться от лица высшего общества? Это ведь, если я не ошибаюсь, ваш первый приём?

— Он же, возможно, последний, — Жорж и не думал уступать так запросто. — Чтобы высказываться от лица высшего света, необязательно тратить своё время на приёмы — он ведь изрядно предсказуем, этот высший свет. Например, достойным ответом неугодному собеседнику в высшем свете считается попытка его унизить. Немного пресно после Академии, где поощряются споры по существу.

И тут всё испортила мать хэра Ройша!

— Ах, Костя, ты нашёл новый способ уединяться! Теперь ты прячешься от светских бесед, загородившись друзьями по Академии, — она повернулась к Метелину: — Граф, вы ведь не возражаете, если мы с баронессой Копчевиг ненадолго вторгнемся в ваш академический кружок?

Жорж едва подавил желание зажмуриться. И почти всерьёз рассмотрел затею предложить хэру Ройшу политическое убежище в собственном доме.

— Ничуть, — изо всех сил старался вернуть себе подобающее умиротворение Метелин. — Но, боюсь, вам будет скучно — я как раз подступился к обсуждению с хэром Ройшем контракта на металл.

Предвидя дальнейшее развитие беседы, Жорж сделал к хэру Ройшу бессмысленный, но инстинктивный шажок.

— Граф, ваша похвальная самостоятельность сбила вас с толку! — ожидаемо охнула фрау Ройш. — Контракты следует обсуждать с хэром Ройшем, а Костю мы покамест оберегаем от погружения в дела. Признайтесь, возможность подольше побыть ребёнком невероятно ценна.

Хэр Ройш таки покраснел, а Жорж мысленно взвыл от обиды: не затем он злил и уводил Метелина от заявленной темы, чтобы говорливая фрау Ройш вот так в лоб опозорила собственного сына!

Конечно, Метелину проще было предложить свой разнесчастный контракт хэру Ройшу, а не его высокомерному отцу, который бы сорок раз подумал, стоит ли связываться с молодым графом Метелиным. Наверняка он надеялся, что начальная стадия переговоров с младшим Ройшем, ровесником и сокурсником, пройдёт в любом случае успешней, а дальше уж тот сам как-нибудь договорится с отцом.

Просчитался Метелин только в одном: он не знал, что хэра Ройша «оберегают от погружения в дела».

И не знал бы дальше, если б не фрау Ройш!

Неужели она не понимает, какой стыд хэр Ройш испытывает по поводу своего положения? Жорж понимает, а она — нет?

— Досадная оплошность, — усмехнулся Метелин, так и лучась превосходством. — Я непременно исправлюсь и запомню, что не следует мерить всех аристократических отпрысков по себе.

— Вы уникальны, граф! — всплеснула руками фрау Ройш. — Вы и граф Набедренных. Должно быть, нелегко обременять себя и учёбой, и делами. Как мать, я не могу не сознаться вам, что моё восхищение соседствует с глубочайшим переживанием за ваше благополучие. Дети, принимающие на себя обязательства родителей, — мучительное зрелище! Не могу даже вообразить, как Костя…

…Подлинно мучительное зрелище — это хэр Ройш, которому фрау Ройш взялась прямо при Метелине приглаживать волосы!

— Осмелюсь поспорить с вами, фрау, — изобразил Жорж самое невинное выражение, на которое только был способен. — Дети, принимающие на себя обязательства родителей, — столь естественное и закономерное явление, что желание ему противостоять вызывает множество вопросов. В частности, вопрос о причинах, по которым родители полагают свои обязательства столь неподъёмной ношей. Усталость, разочарование или — страшно сказать — молчаливое признание поражения? Не находите забавным, что эта беседа состоялась именно на приёме в честь мистера Фрайда?

— Какой прозорливый молодой человек! — подала голос приведённая фрау Ройш баронесса Копчевиг, которая до того только обмахивалась веером. — Мимоходом вас упрекает, но продолжает расточать улыбки — невероятное для столь юных лет понимание сути правил света. Но мы не были представлены…

— О, просто молодой человек в свете впервые, — не преминул разыграть свой козырь Метелин. — Ему утомительны наши разговоры о контрактах, он сын ювелира…

— Господина Солосье, — перебил его Жорж. — Жорж Полоний Солосье. Приятно удивлён, что вы так цените работу моего батюшки, баронесса: когда он трудился над этими изумрудами, я только учился ходить! — и закрепил репутацию человека, понимающего суть правил света, нежнейшей улыбкой.

Веер баронессы Копчевиг наконец-то замер.

— К несчастью, вынужден вас покинуть, — воспользовался паузой Метелин. — Нынче мне, увы, не до развлечений на приёмах. Хэра Ройша-старшего, как я понимаю, сегодня в этом зале повстречать не удастся?

— Неотложное дело в шахтах, выехал засветло, — подтвердила фрау Ройш. Когда Метелин откланялся, она вновь запричитала о ноше, которую добровольно взвалил на себя столь юный мальчик, ровесник Кости.

— Давайте сбежим, — шепнул хэру Ройшу Жорж, отработанным на лекциях жестом сокрывшись за манжетой.

Усадьбы удачно граничат с Людским районом: пересечёшь Большой Скопнический — и улепётывай в своё удовольствие по паутине кособоких переулков. Жорж предложил «Пёсий двор» — самый обласканный студентами Академии кабак. Там густое пиво, терпимое вино, холодная водка и лучший во всём Людском твиров бальзам — с дубовой корой не перебарщивают, облагораживают зверобоем, перцем и чем-то ещё, что не угадаешь так запросто, а кабатчик не сознаётся. Жорж надеялся застать в «Пёсьем дворе» За’Бэя, раздавленный родительской любовью хэр Ройш не возражал — но вместо За’Бэя кабак предложил им общество Скопцова и префекта Мальвина. Жорж рассудил, что в некотором отношении так оно даже и лучше.

Со Скопцовым Жоржа весной познакомил хэр Ройш, префект же Мальвин был его собственным приобретением. Их сблизила давнишняя «деликатная просьба», пусть Жорж и манкировал ей самым бессовестным образом, — перед тем, к кому просьба была обращена, префект Мальвин больше не выпячивал строгость и безапелляционность, что было по-своему лестно. Всегда радостно выяснить, что, как выражается граф Набедренных, «должностное лицо» — тоже человек и человек наиприятнейший. Конечно, эти двое не предназначены для привычных Жоржу развлечений, зато и переживания об учёбе они понимают лучше За’Бэя и графа Набедренных — летом на экзаменационной неделе Жорж обнаружил в них самых подходящих собеседников.

— Мы обсуждали перспективы экзамена у мистера Фрайда, — пояснил всегда приветливый и обходительный Скопцов.

— Зря он взялся читать лекции студентам всех курсов, — префект Мальвин отставил пивную кружку. — Сам же первый завоет, когда дело дойдёт до экзаменационной недели.

— Вы бы предупредили его — как префект, — что на экзамен ещё и вольнослушатели набегут, — кивнул Жорж. — Он ведь наверняка не догадывается, что и они тоже имеют право тратить его время и что-то сдавать.

— Должен бы догадываться, — возразил префект Мальвин. — Он же одного вольнослушателя с собой привёз.

— Господин Мальвин, — хэр Ройш прищурился и даже обрёл вдруг цвет лица, — а как оформляются документы вольнослушателей? В частности, указывается ли в них место проживания?

— Как правило, да. Надо же куда-то почтовые уведомления посылать, если вдруг что.

Хэр Ройш удовлетворённо улыбнулся, сложил длинные пальцы домиком и испытующе посмотрел на префекта Мальвина.

— Заказывайте, не скромничайте! — засмеялся Жорж. — Господин префект — человек понимающий, он мне как-то адрес лектора Гербамотова из секретариата выцарапывал. Когда мы с графом Набедренных надумали послать тому целую корзину бумажных цветов из конспектов его речей.

— Сокрытие сведений такого рода не входит в обязанности префекта курса, — Мальвин пожал плечами. — Не вижу ничего предосудительного в том, чтобы облегчить общение лиц, принадлежащих к одному учебному заведению.

— Цветы из конспектов кажутся вам приемлемой формой общения? — уточнил хэр Ройш.

— Запрета на цветы из конспектов я в уставе не обнаружил.

— Что ж, — хэр Ройш постучал друг о друга кончиками указательных пальцев, — я был бы бесконечно благодарен вам за адрес мистера Джексона, того самого вольнослушателя, который приехал в наш город с мистером Фрайдом.

Префект Мальвин с самым бесстрастным видом сделал пометку в своём блокноте, Скопцов чуть нахмурился, но спросить не решился.

— А ещё язвили о моём «романном мышлении» и «шпионских ужимках»! — припомнил Жорж многочисленные весенние поездки до аптекарей За’Бэя.

Хэр Ройш поискал глазами кого-нибудь, кто бы принял заказ.

— Если мои высказывания вас задели — во что я ни на мгновение не верю, — приношу свои глубочайшие извинения. Ваши ужимки, господин Солосье, я полагаю удивительно дельной вашей особенностью. Не помышляли по окончании Академии попытать счастья на дипломатическом поприще? Вы с одинаковым успехом бегаете через кухонную дверь и улыбчиво оскорбляете светских дам — из вас вышел бы толк.

Жорж вздохнул. Этот позыв он сдерживал с тех самых пор, как ещё на приёме к ним с хэром Ройшем подошёл Метелин, а потому вздох получился действительно полным трагизма, хоть на стенку «Пёсьего двора» лезь от тоски.

— Что-то не так? — встрепенулся Скопцов.

— Примерно всё. Утверждение «из вас бы вышел толк» невероятно саркастично рифмуется с моими мрачными думами.

— Я бы тоже переменил тему, — Скопцов привирал не слишком убедительно, зато с неизменной деликатностью. — Размышления об устройстве после Академии способны перебить вкус к жизни.

— Ах, если бы «после»! — наконец-то Жорж мог с полной отдачей окунуться в жалость к себе.

— Что вы имеете в виду? — не понял префект Мальвин.

Хэр Ройш спрятал глаза и, кажется не отдавая себе в том отчёта, принялся вертеть пуговицы своего нового жилета выразительнейшего кофейного тона.

Скопцов по-прежнему был готов предложить помощь в смене темы, но Жорж едва ли не с наслаждением закатил глаза:

— Господин префект, я могу рассказать вам чрезвычайно скучную историю. Летом, как вы знаете, мы с графом Набедренных и господином За’Бэем совершили небольшой вояж по Европам — но история моя не об этом, иначе она не могла бы быть скучной. Сейчас достаточно будет лишь указать, что я был более чем воодушевлён, но вернуться нам пришлось раньше намеченного срока — у графа Набедренных, понимаете ли, верфи. И буквально в день нашего возвращения я застал у батюшки неожиданных заказчиков: соседа по общежитию господина За’Бэя и смутно знакомого мне вольнослушателя Академии.

— Гныщевича и Приблева, — кивнул Скопцов, — то есть, конечно, господина Гришевича и господина Придлева.

— О, так вы слышали? А батюшка меня убеждал, что их обращение было конфиденциальным.

Скопцов покраснел:

— Ну речь ведь идёт о заказе для завода графа Метелина? Там теперь заняты двое моих хороших друзей. Да и с упомянутыми господами я нередко общаюсь.

— А сами что же ещё не на заводе? — неоправданно огрызнулся Жорж. Милейший Скопцов раздражения не заслужил, но как тут сдержишься-то.

— Что вы, куда мне! Я ничего не смыслю в производстве.

— Сосед За’Бэя будто смыслит! — Жорж развернулся к дебелой девице, которая полчаса спустя таки заметила необслуженных посетителей: — Графин водки и бараньи рёбрышки.

— Стопок-то сколько мыть? — зевнула девица.

— Две, — всё ещё глядя в сторону, ответил хэр Ройш.

Такого Жорж ещё не видел.

— Я не хотел срываться на вас, — Жорж примирительно, но вновь трагически вздохнул лично для Скопцова. — Нет смысла скрывать: проклятый метелинский завод лишил меня покоя.

— Вас так прельщает работа на заводе? — префект Мальвин сдвинул брови. — Вас, Жорж?

— Меня прельщает работа. Занятие. Место в жизни.

— Прошу прощения, но я полагал, что дело вашего батюшки обеспечит вам будущее.

Жорж усмехнулся, не постеснявшись приправить усмешку порцией горечи высшего сорта. Он, в конце концов, почти что месяц терпел!

— В деле моего батюшки я полнейшее ничтожество. Он ведь никогда меня не обучал, поскольку полагает ювелирное ремесло недостойным своего единственного сына. Сам всю жизнь горбатился, алмазной пылью дышал, а мне такой судьбы не желает.

— Но вы могли бы его переубедить… — начал было Скопцов.

— Поздно! — Жорж поморщился. — Поздно уже учиться — это ж когда ещё я достигну батюшкиных высот. Впрочем, не имею уверенности, что достигну хоть когда-нибудь. У меня такой пример всю жизнь перед глазами — вообразите, господа, сколь высок мой ценз! Я просто-напросто не позволю себе позорить батюшкину фамилию.

— С одной стороны, я вас понимаю, — префект Мальвин отпил щедрый глоток пива. — Я сам по несчастливому стечению обстоятельств оказался за бортом семейного дела. С другой стороны, а куда вы торопитесь? До окончания Академии у нас у всех ещё неполных четыре года.

— У нас четыре года, а у них — завод! — простонал Жорж.

Не будь здесь изрядно пострадавшего от родительской любви хэра Ройша, Жорж бы непременно пояснил, что общение с высокородными сверстниками тоже не прибавляет уверенности в себе. И дело не в зависти, упаси леший, а в пугающей ясности: Метелин прав. Четыре года пройдут, граф Набедренных прибавит ещё полдюжины верфей к уже имеющимся, хэра Ройша допустят наконец до контрактов на металл (должно же это когда-нибудь произойти!), а Жоржа, сунься он с ними за компанию на очередной приём в честь очередного Сигизмунда Фрайда, так и будут представлять «сыном ювелира». Граф Набедренных и хэр Ройш, конечно, не будут, а Метелин — будет. С полным на то правом.

— Вы знаете, завод меня и самого изумляет, — перевернул пару страниц своего блокнота префект Мальвин. — Граф Метелин — всё-таки граф, а вот господин Гришевич… Я как-то не привык, чтобы с людьми столь юного возраста — и незнатного происхождения — считались в деловых вопросах. Быть может, я ограничен здесь подходом купеческой среды…

— Ничуть, — с готовностью фыркнул Жорж. — Люди столь юного возраста никому в этом городе не нужны. Кроме Охраны Петерберга — но это, как мы все понимаем, не вариант.

Скопцов задумался:

— Так предложите свои услуги графу Метелину. Вы ведь, кажется, были знакомы ещё до Академии?

— О да. Мы были так близко и трепетно знакомы, что год не разговаривали. И после сегодняшнего приёма в честь мистера Фрайда не будем разговаривать ещё четыре. Как раз до окончания Академии хватит.

— Вы истерик, Жорж, — префект Мальвин неодобрительно покачал головой. — Вы хотите найти решение своей проблемы или посокрушаться о её неразрешимости?

— Меня вы тоже обвините в истеричности, — подал голос хэр Ройш, — если я скажу, что полностью поддерживаю господина Солосье в его пессимистическом взгляде на ближайшее будущее? Люди столь юного возраста, как вы изволили выразиться, нужны отнюдь не только Охране Петерберга. Есть ещё потрясающая воображение возможность пойти секретарём в занюханную контору. Или даже протеже к скучающему аристократу. Не интересуетесь, господин Солосье? Могу составить вам список потенциальных жертв.

— Премного благодарен, но я слишком ценю ваше общество, хэр Ройш. А надумай я воспользоваться списком, вы же первый перестанете со мной здороваться.

— Разумеется. Потому что добиваться положения и власти следует собственным трудом. Даже если в заданных условиях это фактически невыполнимая задача.

— Неожиданный перфекционизм, — хмыкнул префект Мальвин.

— Для наследника аристократической фамилии, вы хотели сказать? — хэр Ройш оставил-таки в покое пуговицы жилета. — Перфекционизм и сам по себе ценное качество, а уж аристократизм без перфекционизма откровенно жалок — взгляните на Четвёртый Патриархат.

— Или на наш Городской совет, — негромко прибавил Скопцов, догадавшись, что этот пример хэр Ройш не озвучил из-за родственных связей Скопцова, а никак не собственных.

Жорж тоже решил побыть предельно откровенным.

— Знаете, господа… — не отказал он себе в удовольствии ещё разок трагически вздохнуть. — Мне, пожалуй, обидно, что на звание оплота перфекционизма претендует нынче метелинский завод. Переоборудованный, готовый вот-вот удивить публику первой партией своей продукции и — что самое главное! — не чурающийся услуг людей столь юного возраста.

Дебелая девица поставила перед Жоржем и хэром Ройшем две стопки и графин водки.