«Бермудский» треугольник Вселенной

Глава первая Лейтенант – ты никогда не будешь майором!

Генрих Коллинз, исполнительный директор Транспортной Службы Лиги Наций, не был тем человеком, который беспечно и искренне наслаждался своей жизнью.

И это сразу бросалось в глаза.

На вид ему было лет шестьдесят, хотя в его служебном досье значилось ровно сорок четыре.

Он был невысокого роста, весил не менее 120 кг, имел обрюзгшую физиономию с сильно выдающейся вперед челюстью, гладко выбритый затылок и тусклые, застывшие в вечном равнодушии глаза.

Кроме того, он был вызывающе небрежен в манерах, терпеть не мог элегантной одежды, предпочитая всегда оставаться в выцветшей от времени рубашке и серо – зеленом галстуке.

Речь его была медленной и занудной. Он с большим трудом излагал свои мысли, высокомерно глотая слова и целые предложения.

А еще он, много и достаточно часто курил, о чем, между прочим, в его досье не было ни слова.

Одним словом Генрих Коллинз идеально олицетворял собой типичную кабинетную «крысу» с весьма незначительной поправкой на принадлежность к высшему чиновничьему рангу.

Герману он не понравился сразу.

– Лейтенант Леваневский к вашим услугам, сэр! – громко отрапортовал он, уверенно переступая порог кабинета Коллинза и по старой своей привычке эффектно щелкая каблуками.

Коллинз в ответ на его дерзость даже не пошевелился.

Он продолжал сидеть спиной к Герману в своем необъятном кожаном кресле, тупо уставившись в экран селекторной связи и лениво попыхивая зловонной сигарой.

– Лейтенант Леваневский к вашим услугам, сэр! – несколько раздраженно повторил Герман в его адрес.

– Я уже в курсе, лейтенант! – наконец небрежно отозвался тот и жестом предложил Герману присесть на диван.

Диван тоже, как и вся мебель в кабинете Коллинза, имел несуразные размеры и как бы составлял единое целое со своим хозяином и его не менее грубым и необъятным столом.

– Ну, и чем я могу быть Вам полезен, лейтенант! – после длинной паузы выдавил из себя Коллинз. Он все еще продолжая разглядывать экран селекторной связи, не обращая ни малейшего внимания на Германа.

– Скорее, это я могу быть Вам чем-то полезен, Сэр! – растерянно отреагировал на слова его Герман. – От моего агента в рекрутерской конторе «полярное сияние» я получил известие о том, что в вашем ведомстве появилась некая свободная вакансия. На должность пилота. Мне бы очень хотелось получить эту работу. Ваш секретарь вчера связался со мной и назначил нашу встречу именно на это время. Я прилетел ради этого с Земли, сэр. Я полагал, что Вас должны были поставить в известность об этом.

– Меня поставили об этом в известность, господин лейтенант, – раздраженно пробурчал Коллинз. – Однако, Вас действительно ввели в заблуждение. Ни о какой свободной вакансии на должность пилота Транспортной Службы не может быть и речи. Мы никогда не испытывали, тем более, сейчас, после войны, дефицита в классных пилотах. Скорее напротив. Чтобы работать у нас, такое право еще надо заслужить.

– Что ж, очень может быть, что меня неверно информировали, Сэр. Я готов принести свои извинения за беспокойство. Мне очень жаль, сэр, – поспешил приподняться с дивана и с легким разочарованием в голосе произнес Герман.

– Я еще не закончил, господин лейтенант, а вы уже собрались меня покинуть, – властным жестом остановил его Коллинз. – Да, я подтверждаю тот факт, что на должность пилота Транспортной Службы вы не подходите. Но, у нас действительно возникла необходимость в найме пилота для выполнения разового задания. Я повторяю, речь идет именно о чартерном рейсе. Хотя, даже для этого, судя по всему, вы не годитесь.

– Но почему, сэр, – последняя фраза чиновника задела Германа за живое. Он не привык к той ситуации, когда ставились под сомнения его личные и профессиональные качества. – У меня действующее пилотское свидетельство, необходимая Вам квалификация, достаточно богатый опыт и…

– Вот это «и» меня и беспокоит больше всего, – вызывающе грубо перебил его Коллинз. – Ваша квалификация, богатый опыт, данные руководством Космофлота рекомендации – это все не вызывает у меня сомнений. Но…, я тут рискнул познакомиться с вашим послужным списком, господин лейтенант, и вы знаете…

– В моем послужном списке что-то не так, сэр? – изобразил гримасу удивления на своем лице Герман, откровенно блефуя.

Коллинз вряд ли воспринял его фразу всерьез, но мастерски подыграл Герману:

– В вашем «послужном списке», по-моему, все, что только может быть – не так. Но давайте по порядку, если вы, конечно, хотите этого.

Коллинз склонился над своим столом и начал громко читать то, о чем и без него Герман был прекрасно осведомлен. Ведь это была вся его жизнь, хотя и изложенная на пластике сухим канцелярским языком.

– В 2180 году вы с отличием закончили Космическую Академию Лиги наций по специальности инженер-пилот. Более того, вы стали единственным выпускником за всю историю Академии, которому было присвоено, между прочим, вопреки всем инструкциям, внеочередное капитанское звание. К тому же, за особые заслуги перед Земным сообществом сам Генеральный секретарь Лиги Наций вручил вам золотое наградное оружие. Было такое?

– Так точно, сэр! – с легкой ухмылкой в голосе подтвердил Герман.

Он тщетно пытался заставить себя поверить в то, что этого никогда не было. Однако, память все же оказалась сильнее его воли.

Это все было. И его триумф в день окончания третьей мировой войны, самым нелепым образом совпавший с днем его выпуска из Академии. И торжественная церемония во Дворце Лиги Наций по случаю чествования героев войны. И рукопожатие Генерального секретаря. И неожиданно обрушившаяся на Германа Слава. И праздничный бал в Марсианской Колонии. И, наконец, его первая встреча с НЕЙ…

Ему тогда было чуть больше двадцати. ЕЙ где-то столько же.

За его плечами уже было сто восемь боевых вылетов, командование эскадрильей «Падших ангелов «– живой легенды прошедшей войны, значок космического аса на лацкане его парадной формы и многое, многое другое…

За ЕЕ плечами не было ничего, или почти ничего.

Если, конечно, не считать достаточно уважаемой семьи, успешно оконченного космобиологического университета и скромного участия в сопротивлении.

И однажды они встретились.

Точнее ОНА обратила на него внимание. А он, первый раз увидев ЕЕ, уже не смог ни о ком и ни о чем больше думать. Но ОНА не поверила ему. Ведь в ЕЕ глазах он был всего лишь легендой и не более того. А он не смог ей тогда простить этого. И они расстались. Расстались, так и не узнав друг друга. Расстались только для того, чтобы всю свою последующую жизнь он искал с НЕЙ встречи, а в последний момент отчаянно трусил и бежал от НЕЕ и от самого себя в самые дальние закоулки Вселенной.

А ОНА оставалась все той же – прекрасной и для него недоступной.

– В 2181 году вы получили назначение в Галактическую Косморазведку, – между тем продолжал читать послужной список Германа Коллинз. – И вплоть до 2183 года проявляли себя как безупречный офицер и пилот экстра-класса. Все ваши заслуги за этот период я не вижу смысла перечислять. Вам они хорошо известны, а мне они, с учетом последующих событий, ни о чем не говорят. Но остановимся на одной лишь дате: 12 ноября 2183 года. Именно в этот день, вы, кадровый офицер Галактической Косморазведки в чине подполковника, командир особого подразделения Военно-космических сил, неожиданно для всех изменили присяге, легкомысленно оставили своих подчиненных без командира и самовольно вылетели на сверхсекретном космическом истребителе «Суперпризрак» в неизвестном направлении. Своим поступком вы сознательно сорвали возложенное на Вас Советом Лиги ответственное задание по ликвидации мятежа банды высокопоставленных военных, называвших себя «рыцарями Свободы». В результате вашего предательства основным зачинщикам мятежа удалось скрыться, прихватив с собой 3-ий космический флот и около двух десятков гражданских транспортников. Между прочим, на вас легла ответственность еще и за то, что вместо того чтобы безжалостно уничтожить армию «рыцарей Свободы», брошенное вами на произвол судьбы особое подразделение Военно-космических сил оказалось в числе предателей и присоединилось к мятежникам. К счастью, Вам тогда не удалось скрыться от заслуженного наказания. Ваш звездолет оказался неисправным и был обнаружен дрейфующим по направлению к Сириусу. После мастерски проведенной Космической полицией операции, Вас вернули на Землю. Вы были незамедлительно лишены офицерского патента и пилотского удостоверения, разжалованы в рядовые, уволены из Военно-космических сил, и приговорены за измену Родине Верховным Трибуналом Лиги Наций к высшей мере наказания – аннигиляции. Однако, впоследствии по личной просьбе Генерального Секретаря Лиги и группы высокопоставленных военных, между прочим, ваших бывших однокурсников по Космической Академии, смертный приговор Вам был заменен бессрочной каторгой на титановых рудниках Плутона. Было такое?

– Наверное, было. А может, мне все это только приснилось? – съязвил Герман, опять погружаясь в воспоминания.

Коллинз был прав, обозначив дату 12 ноября 2183 года роковой в жизни подающего большие надежды офицера Военно-космических сил Германа Леваневского. Эта была непростая дата. Это был день, когда Совет Лиги Наций официально признал 21-ую звездную экспедицию к «Транссферу Вильяминова» «пропавшей без вести». Это стало смертным приговором всем ее участникам. И, в первую очередь, ЕЙ – штатному космобиологу экспедиции.

А ОН просто пытался сделать то, что не мог не сделать. Ведь это был приговор не только ЕЙ, но также и ему самому. Без НЕЕ ничего и никогда уже не могло бы иметь для НЕГО смысла. Ради НЕЕ, он готов был пожертвовать всем, включая свою собственную жизнь. Но Судьба не приняла его жертвы, и он остался жив, в то время как ОНА погибла. И он это знал, хотя и боялся себе в этом признаться.

После ЕЕ гибели все, что ранее казалось Герману важным, перестало его волновать. Жизнь для него утратила четкие рамки. В слепом стремлении вновь оказаться рядом с НЕЙ Герман сознательно искал смерти. И эта навязчивая идея довлела над всем его бытием.

Оказавшись на рудниках Плутона, Герман, вскоре снискал себе славу отчаянного, а порой даже безрассудного, авантюриста и забияки. Бессмысленный риск стал для него отдушиной в этом люто ненавидимым им мире. Он лез на рожон всегда и везде. Будь то отчаянная потасовка среди заключенных или смертельно опасные экспедиции по недрам Плутона. Он работал по 15–20 часов в сутки, пренебрегая отдыхом и любыми, пусть даже самыми примитивными средствами безопасности.

Очень скоро, хозяева рудников, прознав про то, что Герман был в Гражданской жизни пилотом, добилось от Космофлота восстановления его пилотского удостоверения. Герман воспринял это событие равнодушно, хотя и не скрывал своей радости от того, что в его руках вновь оказался пилотский штурвал. Это, в общем-то, и решило его дальнейшую судьбу.

– В 2190 году постановлением Совета Лиги Наций вы были амнистированы и, даже, в виде исключения, были частично восстановлены в Ваших гражданских правах, – Коллинз запнулся, выпуская из своих недр клубы сизого дыма и цинично разглядывая Германа.

Тот сделал вид, что все еще находится в плену своих мрачных мыслей.

– Итак, – вновь вернулся к зачитыванию «послужного списка» лейтенанта Леваневского Коллинз, – Вы были не только частично восстановлены в Ваших гражданских правах, но также вам вернули Ваш офицерский патент и пилотское удостоверение. Начиная с 2192 года, вы были прикомандированы Советом Лиги Наций к Интернациональному Управлению по исследованию космического пространства. В период с 2193 по 2195 годы вы приняли участие в качестве штатного пилота-навигатора в трех звездных экспедициях повышенной сложности. И, надо сказать, в очередной раз проявили себя как дисциплинированный и ответственный офицер. В 2194 году Вам даже было опять присвоено капитанское звание. А 2195 год вы уже встретили в чине майора. Однако, после достаточно неприятного инцидента, связанного с выполнением Вами обязанностей в качестве шеф-пилота 27-ой звездной экспедиции, вы были уволены из Интернационального Управления по исследованию космического пространства по причине служебного несоответствия и грубейшего нарушения субординации. Кроме того, вы были в очередной раз разжалованы в младшие лейтенанты и лишены офицерского патента. Однако, пилотское удостоверение в этот раз Вам удалось сохранить. Я не ошибаюсь?

– Нет, Сэр, вы абсолютно правы, – кивнул Герман.

Тот самый инцидент, о котором говорил Коллинз в столь мягких и расплывчатых выражениях, на самом деле был обычной, пусть и достаточно жестокой со стороны Германа, дракой. Дракой между ним и Командором Ля Рошем, назначенным руководить 27-ой звездной экспедицией. Экспедиция должна была стартовать в январе 2195 года к «Транссферу Вильяминова». Именно туда, куда всю свою жизнь так рвался попасть Герман. Однако, в самый последний момент, цель экспедиции была изменена. Герман не сдержался и публично обвинил Командора Ля Роше в трусости и бездарном руководстве. В этом обвинении была определенная доля истины. Так как после гибели в «Транссфере Вильяминова» 21 – ой звездной экспедиции Космофлот потерял в этом секторе еще три своих транспорта. Целью предстоящей 27-ой звездной экспедиции как раз и было выяснение причин исчезновения кораблей в злополучном субпространственном переходе. Командор Ля Роше был назначен руководить данной экспедицией случайно. А когда понял, о чем идет речь, забил тревогу и вынудил своих высокопоставленных родственников в Совете Лиги Наций либо отменить экспедицию вообще, либо изменить ее цель. Что, в общем-то, и произошло в дальнейшем.

– Итак, господин лейтенант, кажется, я подхожу к финалу вашего неподражаемого жизнеописания, – голос Коллинза приобрел насмешливый оттенок и стал слегка отдавать хрипотцой. – Так на чем же мы остановились?! Ах, да, после того, как вы были с позором вышвырнуты из Интернационального Управления по исследованию космического пространства в 2195 году и в очередной раз оказались на свалке истории, вы так ни чему и не научились. Даже не пытались. Хотя вам опять, уже в 2197 году, предоставили возможность себя реабилитировать. Кажется, это была марсианская компания. Не так ли? И вас опять разжаловали в рядовые? Это уже становится банальным. Вы этого не находите?

– Нет, сэр! Я нисколько не жалею, что это случилось! – огрызнулся Герман. – Была бы моя воля и окажись рядом со мной мои ребята из особого подразделения Военно-космических сил, я бы знал, что делать с этой сволочью Пикерингом и его трусливой сворой!

– Полегче на поворотах, лейтенант! – вскипел Коллинз. – Господин Пикеринг – уважаемый всеми посол Американской Конфедерации в Лиге Наций. А вы всего лишь пилот неудачник, грубый и невоспитанный мужлан, осмелившийся бросить вызов всему мировому сообществу. И когда? В тот самый момент, когда Совет Лиги Наций так опрометчиво высоко решил оценить ваши заслуги перед ним и даже снизошел до того, чтобы представить вас к высшей награде Лиги Наций – Ордену Белого Голубя. А вы?

– А я запустил этого вашего голубя прямо в морду Генеральному Секретарю Лиги Наций! И всего-то делов? А вот, если бы на его месте оказался Пикеринг, он бы так легко не отделался, – нарочито равнодушно парировал Герман.

Несмотря на чисто внешнее спокойствие, в душе у Германа бушевал ураган.

Еще бы. Была бы его воля, он бы разорвал этого Пикеринга голыми руками на мелкие части. Иначе и быть не могло. Как можно по-другому поступить с человеком, обрекшим на верную гибель десятки ни в чем не повинных людей?! Только лишь потому, что в тот злополучный день на складах марсианского Космопорта начался пожар, и миссия Американской Конфедерации посчитала необходимым срочно оттуда убраться.

Герман тогда, по стечению обстоятельств, выполнял обязанности пилота рейсового космоплана на марсианских региональных трассах.

Когда за ним пришли люди Пикеринга, он уже был в пилотской кабине и в срочном порядке запускал двигатели своего ста двадцати местного лайнера. Он очень торопился, и поэтому не сразу обратил внимание на резко затормозивший прямо перед кабиной его лайнера посольский вездеход и высыпавших из него морских пехотинцев. Когда он понял, в чем было дело, пассажиры его рейса были уже обречены.

Люди Пикеринга действовали слаженно и быстро. Несмотря на поднявшуюся в салоне лайнера панику и истерику среди пассажиров, они грубо и бесцеремонно вытащили Германа из кабины. Они вкололи ему мощную дозу «овечьего» препарата, как его окрестили в Космической полиции, и уже через пару минут лейтенант Леваневский покорно сжимал в руках штурвал посольского звездолета.

То, что творилось в эти минуты на земле, назвать кромешным адом – было бы слишком мало.

Космопорт и прилегавший к нему Бизнес-сити были охвачены пламенем и ежесекундно вздрагивали от нескончаемых взрывов. Застигнутые врасплох и не успевшие вовремя подняться в воздух лайнеры лопались от жары как грецкие орехи и в считанные мгновения взметывались ввысь грудой искореженного металла и остатков некогда человеческих существ. Здания Космопорта и Бизнес-сити рушились как карточные домики. Еще мгновение назад ровная и гладкая взлетная полоса чудовищным гофром извивалась и дергалась в предсмертных судорогах.

Ну, неужели, после всего этого Пикеринг и его люди не заслужили быть разорванными на куски?!

– Итак. Господин лейтенант, по-моему, и мне, и Вам все абсолютно ясно. Не так ли? – подытожил Коллинз. – Я умышлено опустил ту часть биографии, которая затронула последние годы вашей выдающейся жизни. Чего там только не было, смею я вас заверить: и рейнджерская эпопея на Венере, и работа грузчиком в космопортах Европы, Ганимеда и Ио, и достаточно запутанная история с перевозкой контрабанды с нашей Лунной Космобазы в Россию, и, надо же, карьера наемника в Североафриканских штатах, и… В общем, вы, безусловно, нам не подходите. Мое решение окончательное и обжалованию не подлежит. Даже, не смотря на то, что не далее чем неделю назад вы в очередной раз были восстановлены на воинской службе в Военно-космических силах и вам великодушно вернули лейтенантские погоны, и кое-кто даже снабдил вас самыми что ни на есть высочайшими рекомендациями. Все. Наш разговор окончен. Вы нам не подходите. И я не могу и не хочу Вам дать ту работу, на которую вы так рассчитывали.

– Я могу идти, сэр? – холодно произнес Герман в адрес чиновника, нарочито медленно поднимаясь с дивана и надевая наголову черную фуражку офицера Военно-космических Сил.

– Да, конечно, я вас больше не задерживаю, лейтенант. Я остался очень удовлетворен нашей встречей. Надеюсь, что она была не только первой, но также и последней. – Коллинз цинично улыбнулся, раскуривая очередную сигару и небрежно щелкая клавишей вызова на пульте селекторной связи.

Герман хмыкнул, но более не произнес ни слова.

Выходя из кабинета Коллинза, он громко хлопнул дверью и в сердцах швырнул свою элегантную черную фуражку в ближайший к нему мусорный контейнер.

Коллинз, между тем, всецело был занят разглядыванием своих подернутых желтоватым налетом ногтей и вот уже в третий раз нервно давил на кнопку вызова своего личного секретаря.

– Вы меня вызывали, мистер Коллинз, – наконец бездушно, с легкой металликой в голосе, отозвался селекторный монитор Коллинза.

– Ууу, железка безмозглая, – грязно выругался в адрес своего электронного помощника Исполнительный директор Транспортной Службы Лиги Наций. – Ну-ка соедини меня с кабинетом Министра транспортных коммуникаций. И побыстрее.

– Министр Транспорта, на связи, – после короткой паузы, доложил селекторный монитор Коллинза. – Мосье Ля Роше вас слушает.

– Мое почтение, господин министр, – скороговоркой выпалил в адрес заблестевшего в мониторе лика Коллинз. – Смею Вам доложить, я только что отказал лейтенанту Леваневскому в его приеме на работу. Вы бы видели его «послужной список», сэр. Это что-то. Я обязательно пришлю Вам его по сенсорной связи.

– Идиот, – раздался в адрес Коллинза звериный рык из монитора. – Немедленно верни лейтенанта Леваневского и дай ему эту работу на любых условиях. Это приказ. Я бы на твоем месте, свинья, молил бога о том, чтобы лейтенант не успел уйти слишком далеко! И, главное, вернувшись, все же принял твое предложение.

– Но, почему, сэр, – обескуражено прохрипел Коллинз. – У нас с ним могут быть большие проблемы! Он непредсказуем! Он…

– Коллинз, выполняйте мое распоряжение, иначе у вас с лейтенантом Леваневским уже никогда и никаких проблем не будет! По той простой причине, что самые что ни на есть серьезные проблемы будут у вас одного. Причем очень скоро. Это я Вам лично обещаю! – голос министра Транспорта зазвучал несколько мягче, но тем самым предвещал Коллинзу еще большие неприятности, чем об этом можно было только подумать. – Мало того, что мы на этой чертовой трассе, связанной с «Транссфером Вильяминова», потеряли уже пять транспортников. Мало того, что мы потеряли вместе с ними три первоклассных пилотских экипажа… За которые Независимый Профсоюз Пилотов того и гляди спустит с меня и вас по семь шкур… Мало того, что ни один пилот в этой и всех остальных галактиках ни за что не сядет за штурвал нашего корабля, если его нос будет повернут в сторону этого злополучного «Транссфера». Так вы еще хотите того, чтобы Военное Ведомство Лиги Наций отдало меня и, уж в этом-то не сомневайтесь, вас под трибунал за срыв своей чрезвычайно важной и секретной программы? Вы этого хотите, Коллинз?

– Никак нет, господин Министр, – смертельно побледнев, выдавил из себя Исполнительный директор. – А что это за программа, господин министр, о которой так сильно печется Военное Ведомство. Она действительно, настолько важна и секретна? Что, Леваневский опять, как и прежде, вернется после выполнения этого рейса на Землю героем? Что же это за груз будет на нашем транспортнике!

– Это не вашего ума дела Коллинз! – раздраженно прошипел из селекторного приемника Министр. Его изображение на мониторе слегка дернулось и покрылось пунцовой краской. – Немедленно верните Леваневского и соглашайтесь на любые выдвинутые им условия.

– А если он потребует командорских погон и неограниченных полномочий по своему возвращению?! Господин Министр? – страх придал Коллинзу свежие силы и начисто вырубил в его сознании инстинкт самосохранения. – Что мы будем тогда делать. Он же сумасшедший…

– Соглашайтесь на все, Коллинз, – голос Министра приобрел стальные нотки. – Пилотировать «Иуду «с грузом Военного Ведомства к «Транссферу Вильяминова» должен только Леваневский и никто другой. Запомните это. А по поводу командорских погон и неограниченных полномочий лейтенанта Леваневского, не беспокойтесь. Я уверен в том, что нам не придется думать о том, как сдержать свое обещания. Ведь одним из его условий, как вы понимаете, будет возвращение «Иуды». В его родной ангар на Плутоне. А этого никогда не случится, Коллинз. Этот рейс будет всего лишь в один конец. Генеральный Секретарь Лиги Наций полностью в курсе событий. Действуйте, Коллинз. Или я за себя больше не отвечаю.

– Как в один конец? Почему в один конец? Наш ультрасовременный транспортник «Иуда» больше никогда не вернется на базу? Что же за груз он тогда повезет, господин Министр? – голос Коллинза задрожал, и его хозяин чуть было не поперхнулся от озарившей его разум догадки.

Коллинзу никто не ответил. Монитор его селекторного приемника безжизненно сник, так и не подтвердив и не опровергнув догадку своего хозяина.

Коллинз взял себя в руки и резким движением надавил на клавишу вызова своего электронного помощника.

– Вы меня вызывали, мистер Коллинз, – неожиданно быстро отозвался тот.

– Немедленно верните в мой кабинет лейтенанта Леваневского, – грозно прорычал в микрофон Коллинз. – Живым или мертвым, но чтобы он был здесь. Ищите его, где хотите, но чтоб он был здесь.

– В этом нет необходимости, мистер Коллинз, – невозмутимо осадил гнев своего шефа робот. – Мистер Леваневский в настоящий момент времени все еще находится в здании Транспортной Службы Лиги Нации. А точнее, на первом этаже, в секторе PQ -13. То есть, другими словами – в Служебном баре сотрудников нашей организации. Смею вас заверить, он пока еще жив, хотя процент алкоголя в его крови стремительно приближается к критической отметке.

– Немедленно тащи его сюда, безмозглая кремниевая болванка, – вконец рассвирепел Коллинз, обрушивая свой тучный кулак на монитор селекторной связи.

– Немедленно выполняю ваше распоряжение, мистер Коллинз, – откликнулся робот и после паузы добавил. – Ваше распоряжение выполнено, сэр. Мистер Леваневский только что выломал дверь в вашу приемную и очень похоже на то, что он тоже с нетерпением жаждет повторной встречи с вами. Будут еще какие-нибудь указания, сэр?

– Да заткнись ты, наконец, – огрызнулся Коллинз в адрес робота, с опаской поглядывая на дверь.

Дверь его кабинета неожиданно мягко и медленно отворилась.

На пороге стоял Герман. Волосы его были взъерошены. Один лейтенантский погон выдран с клочьями и одиноко болтался на его рукаве. Другой же вообще отсутствовал на своем привычном месте.

Герман устало опустился на диван перед обомлевшим и застывшим в оцепенении Коллинзом и наиграно равнодушным тоном произнес в его адрес короткую, но совершенную по своей значимости и колориту фразу:

– Ну, мистер Коллинз. Вы хотите мне что-то сказать?

Глава вторая «Если машины бросают людям вызов, значит это кому-то нужно?»

Транспортник «Иуда», о котором так сильно беспокоился Коллинз, на самом деле представлял собой бесформенную глыбу из черного, пористого материала.

Внешне он мало чем отличался от извечных странников Вселенной – астероидов.

В этой его неприглядной типичности и был заложен основной залог его неуязвимости. И именно в этом транспортнике земная инженерная мысль нашла свое самое совершенное воплощение.

Все дело было в том, что в отличие от своих собратьев – боевых и исследовательских звездолетов – транспортник «Иуда» не имел вооружений. И поэтому, на первый взгляд, был беззащитен перед лицом любого разумного агрессора. Будь то матерый пират или даже командор инопланетного крейсера.

Однако, скажите, кому придет в голову атаковать кусок ничем не примечательной породы?! Да еще вроде бы бесцельно болтающийся в открытых просторах космоса?

Правильно, никому!

Именно так все и было задумано земными создателями «Иуды».

С другой стороны, «Иуда» также не был способен создавать вокруг себя антигравитационное поле, достаточно мощное для того, чтобы оградить жизненноважные и наиболее уязвимые части корабля от буйства уже неразумных вселенских агрессоров – метеоритов.

Однако, в реальности, все тоже было не так.

Да, конечно, «Иуда» не имел вокруг себя классического защитного поля, требующего для своего поддержания затрат огромных энергетических ресурсов. Однако, и в этом случае, придав звездолету нечто наподобие «шубы» из черного пористого материала, земные инженеры не ударили в грязь лицом.

Это была не простая «Шуба». Это была чрезвычайно сложная система. Она была способна, с одной стороны, демпфировать и отражать попадания в звездолет мелких метеоритов и космической пыли. С другой стороны, при столкновении звездолета с более массивным космическим странником, «шуба» приобретала небывалую вязкость, втягивала в себя «пришельца» и достаточно быстро расщепляла его материал на составляющие элементы. В дальнейшем, полученные в результате химического разложения «пришельца «элементы либо исторгались обратно в открытый космос, либо использовались в рамках жизнедеятельности корабля и его экипажа.

Единственным местом «Иуды», имевшим четкие и достаточно совершенные очертания, была Командирская рубка.

Хотя и она в «походном «положении корабля втягивалась внутрь его защитной «шубы» и была недосягаема не только для глаз стороннего наблюдателя, но так же, как и весь корабль – для метеоритов, агрессивных газовых туманов и пыли.

В тот момент, когда Герман впервые ее увидел, она имела вид массивной, идеально отполированной полусферы иссиня-черного цвета и на добрые 3/4 выступающей наружу из недр корабля. Вокруг нее копошился целый муравейник безмолвных автоматов и укутанных в пузатые скафандры людей.

Герман не удержался и, несмотря на то, что корабль еще не был готов к вылету, подобрался к стеклянной сфере поближе и уверенно проник сквозь ее шлюзовую камеру вовнутрь «Иуды».

Первым чувством, которое он испытал, оказавшись в чреве звездолета, было разочарование.

Все вокруг него оказалось до боли привычным и вычурным.

Те же бесконечные приборные панели, длинные коридоры, мрачные и бескрайние техотсеки, мерцающий свет аварийных светильников, гулкое жужжание сенсоров и свист вентиляционных кассет….

И в этом унылом мире из стали, титана, сверхпрочного стекла и углепластика Герману предстояло провести долгие месяцы, а возможно и годы.

Герман поморщился, грустно обозревая свой новый дом, и с тоской подумал о том безупречно прекрасном мире Земли, который он покинул всего каких-то пару недель назад.

Когда еще теперь он снова сможет насладиться буйной зеленью садов и покрытых росой лужаек. Ласковым дуновением ветра, наполненного ароматом цветов и живительной свежести. Громким, порою даже навязчивым, щебетанием птиц. Тенистыми парками и бульварами мегаполисов. Сотнями, десятками, тысячами улыбок незнакомых ему людей…

Все в том, ставшим для него теперь уже далеком мире, вызывало в нем восхищение. Все, кроме одного. В том мире не было ЕЕ. А значит, не могло быть и Его самого.

Быстро освободившись от остатков своего скафандра, Герман уверенно направился в сторону Командного отсека корабля.

К его немалому удивлению, дорога оказалась не близкой. Проходила одна минута за другой, а разделяющее Германа и Центральный шлюз расстояние все еще оставалось неизменным.

Прежде чем Герман понял суть происходящего, ему вдруг пришла в голову древняя европейская легенда. Легенда о маленькой взбалмошной девочке Алисе нежданно-негаданно оказавшейся в Зазеркалье. Он очень плохо помнил сюжет этой давно всеми забытой истории, но… Кажется, именно в ней главная героиня оказалась в точно в такой же ситуации, как он. Там было что-то про дорогу, гору и какую-то шахматную фигуру. А еще там было про то, что чем сильнее ты к чему-то стремишься, тем больше ты от этого отдаляешься… Бред какой-то!?

Герман замешкался, и тут только его осенило.

Он торопливо склонился к запястью своей левой руки и громко постучал пальцами по матовой поверхности идентификатора.

В следующее мгновение все встало на свои места.

Центральный шлюз оказался на расстоянии вытянутой руки от лейтенанта. Его пульсирующее мерцание сменилось ровным серебристым блеском и невозмутимый синтетический голос, громко, но подчеркнуто вежливо, произнес в адрес Германа:

– Субъект опознан. Личность идентифицирована. Офицер Транспортной службы Лиги Наций Герман Леваневский. Голографическая защита корабля дезактивирована. Доступ в командные отсеки корабля разрешен. Добро пожаловать на борт «Иуды», господин лейтенант!

Последнюю фразу машина постаралась произнести с некоторым оттенком подобострастия. Но получилось у нее это как обычно фальшиво и грубо. Герман лишь улыбнулся в ответ и с наигранным высокомерием смерил взглядом безмозглую «железку», наивно претендующую на то, чтобы когда-нибудь сравняться в своем совершенстве со своими создателями.

Помещение Командирской рубки «Иуды» встретило своего нового командира легким сумраком и безмолвием.

Суперком не сразу догадался придать своим владениям более одухотворенный вид, наполнить их сонмом звуков, мерцанием сигнальных кристаллов и витающей в воздухе озоновой свежестью.

Герман молча потоптался на месте, засунув руки в карманы своего комбинезона и сохраняя на лице унылое и, в тоже время, глубокомысленно-философское выражение. Затем он флегматично обошел все помещение рубки, обозревая его содержимое, бесцельно щелкая всевозможными тумблерами и вглядываясь в мертвые экраны стереовизоров.

Наконец, очередь дошла до комплекса жизнеобеспечения корабля, о чьем предназначении и конструкции Герман догадался не сразу.

В отличие от своих аналогов, с которыми Герман был хорошо знаком по другим типам космических кораблей, ПКЖ[3] «Иуды «или как его еще в шутку называли пилоты – «мокрое место «– не был похож на банальное противоперегрузочное кресло, совмещенное со штурвалом и командной панелью.

«Мокрое место» «Иуды «скорее напоминало что-то среднее между бессмысленным нагромождением деталей детского конструктора и кадрами из дешевых сериалов об шаровидных формах инопланетной жизни.

Единственным фрагментом «мокрого места», о назначении которого у Германа не возникло никаких сомнений, было необъятных размеров кресло. Обшитое к тому же черным, похожим на кожу, материалом и имевшее слегка вытянутую, овальную форму.

Все остальные детали ПКЖ Герману были не знакомы. Это относилось и к небольшому, сантиметров этак двадцать в диаметре шару, загадочным образом висевшему над серединой кресла. И к толстым матовым панелям, ограждающим «мокрое место» «Иуды» с трех сторон. И к двухметровому зеркальному цилиндру, возвышавшемуся у основания ПКЖ. И к огромной, переливающейся перламутром морской раковине, в основании которой собственно и помещалась вся конструкция.

Герман не удержался и протянул руку к таинственному ПКЖ.

Уже через мгновение, толстые края раковины, прежде преграждавшие ему путь к командирскому креслу стали неожиданно деформироваться, медленно, но верно приобретая форму ступеней. Раздался приглушенный свист, и вся конструкция пришла в движение, как бы пробуждаясь ото сна. Заискрившийся голубым сиянием шарик взвился вверх и неподвижно замер где-то под потолком рубки. Матовые панели поползли в стороны. Зеркальный цилиндр резко поддался вперед, а само командирское кресло неожиданно приняло четкие очертания и гостеприимно развернулось к Герману своим чревом.

Герман не заставил себя долго ждать и поспешил воспользоваться любезным приглашением ПКЖ и уверенно занял полагающееся ему, как командиру звездолета, место.

Как только его тело оказалось в объятиях командирского кресла, вся конструкция как по мановению волшебной палочки вновь пришла в движение. Очень скоро и шар, и панели, и зеркальный цилиндр снова вернулись на свои места.

Герман облегченно выдохнул, пытаясь судорожно принять решения о том, что ему делать дальше.

Но, тут ему на глаза попалась еще одна деталь командирской рубки «Иуды», на которую он в начале или не обратил внимания, или… Или ее просто не было!?

Это была не просто деталь. Это было целое событие. И это событие было из ряда вон выходящее.

ГЕРМАН БЫЛ В КОМАНДИРСКОЙ РУБКЕ «ИУДЫ» НЕ ОДИН!

Он, она или, быть может даже, оно смотрели на лейтенанта Леваневского горящими глазами из правого, затемненного угла помещения и, казалось, следили за каждым его движением.

Мороз пробежал по коже Германа. Его лоб покрылся холодной испариной.

– Ты еще кто такой… – неуверенно бросил он адрес фиолетово-синих глаз и, после паузы, добавил: – Или, может быть, что такое, черт возьми!?

Правый угол рубки неожиданно тут же озарился приглушенным светом, в отблесках которого четко проступили контуры человеческой фигуры.

Незнакомец царственно восседал на скромном, до боли знакомом Герману по его прежним космическим полетам, кожаном кресле. На его плечах вызывающе сверкали лейтенантские погоны Военно-космических сил Земли и… Герман с ужасом узнал в незнакомце САМОГО СЕБЯ.

– Ты еще кто такой, черт тебя возьми? – теперь уже с дрожью и растерянностью в голосе повторил он в адрес незнакомца.

– Тактико-виртуальный андроид серии «Р» с мягким знаком, сэр – невозмутимо ответил тот.

– А что такое – «Р» с мягким знаком, точнее, рррььь…? – догадавшись, что перед ним робот, и немного успокоив себя данным открытием, передразнил своего необычного собеседника Герман.

– Не могу знать, сэр! – не обратив ни малейшего внимания на иронию в голосе Германа, отрапортовал робот.

– Т – В – А – Р – Ь!? – вслух повторил Герман и громко расхохотался. – Так ты значит тварь! Однако, в наличии чувства юмора нашему Инженерному Корпусу не откажешь! Значит мой напарник – ТВАРЬ! Гениально!

– Но, почему ты… – Герман замялся, и в его сознании закопошились тревожные мысли. – Почему ты так на меня похож…? Тварь ты этакая!

– Смею Вас заверить, сэр! – Герману показалось, что робот также как и он пребывал в замешательстве. – В моем поведении нет и не может быть злого умысла, сэр! Я и мои создатели даже в мыслях не держали того, чтобы чем-то Вас напугать или даже шокировать! Все очень просто, сэр! Дело в том, что я должен стать вашим «вторым пилотом» в предстоящем рейсе, сэр! И мои создатели посчитали, что за долгие месяцы полета Вам будет гораздо более приятно общаться с похожим на человека членом экипажа, чем с классической куклой из металла и пластика. Что же касается нюансов моей внешности… Ну, я имею в виду наше с Вами сходство… То это объясняется еще проще. Дело в том, в рубку данного корабля доступ закрыт всем без исключения представителям нашей, я хотел сказать, вашей расы. Всем, разумеется кроме Вас. Поэтому, ни в памяти Суперкома «Иуды», ни в моей собственной памяти не оказалось, да и не могла оказаться, информации об облике ни одного человека, опять кроме Вас. Так что, все очень просто, сэр! Вам нечего беспокоиться.

– Ой ли?! – подумал про себя Герман, делая вид, что поверил столь искреннему и по детскому непосредственному объяснению робота.

Что-то не сходится во всей этой наивной простоте и банальности ситуации. С одной стороны, ему предстоит скучный и до абсурда примитивный транспортный рейс. По крайней мере, именно так изложили ему суть вещей эти напыщенные дяди из Транспортной службы… С другой стороны, весь этот необычный корабль, робот – близнец, отсутствие в памяти Суперкома информации о возможных его дублерах и вообще о других людях…

Что-то здесь не так?! Но что именно? Похоже, что пока он не получит ответа на этот вопрос, спать спокойно ему вряд ли придется. Да, между прочим, по поводу спать…

– Эй, ты, как там тебя, – Герман вызывающе посмотрел на робота, прежде чем с усмешкой на губах, добавить: – «Р» с мягким знаком…

– Вы хотели сказать, ТВАРЬ, сэр? – поправил его робот.

– Нет, я хотел сказать именно так, как сказал! – огрызнулся в ответ Герман. – С мягким знаком ты мне нравишься больше. Так, может, ты мне объяснишь, что в этом чертовом корабле к чему и… вообще, с чем его едят?

– Его не едят, сэр! Это межзвездный транспортный корабль специального назначения Класса «Иуда», – монотонно забубнил в ответ робот, лишний раз подтверждая превосходство человеческого интеллекта перед тупой непосредственностью искусственного разума. – В данный момент вы находитесь в пилотажно-командном комплексе корабля. К тому же совмещенном с системой вашего жизнеобеспечения…

– Это я и без тебя уже понял, «Р», черт тебя возьми, с мягким знаком, – перебил андроида Герман. – Ты мне лучше скажи, как всей этой дребеденью управлять и как она связана с управлением из моей каюты?

– Не понял вас, сэр! Объясните, пожалуйста, значение слова «дребедень». В моем лингвистическом словаре оно отсутствует, – если бы машины были способны удивляться, наверное, это был бы именно тот самый случай.

– Ну, естественно, в твоем словаре этого нет! И, слава богу, что нет! Однако, ты не ответил на мой вопрос, мистер «Р» с мягким знаком! Забудь про это слово и замени его чем-нибудь навроде «конструкция». Я жду от тебя объяснений! Ну!

– Так точно, сэр. Приношу извинения за задержку с выполнением Вашего приказа. Больше этого не повторится. В самое ближайшее время, я постараюсь детально изучить вашу личность, сканировать Вашу память и в совершенстве освоить используемый Вами на практике диалект.

– Что, что ты собрался сделать, ТВАРЬ? – буквально опешил от такого наглого заявления робота Герман. – Ты собираешься просканировать мою память и детально изучить мою личность? А больше ты ничего не хочешь, пластиметовая образина? Нет? Может быть, мне еще и раздеться и заняться с тобой любовью, а?

– Приношу свои извинения, сэр, но слово «образина» также отсутствует в моем лингвистическом словаре. Таким образом, смысл его мне не понятен. Однако, в своей речи вы упомянули слово «любовь». Оно мне знакомо. Однако, смею Вас заверить в том, что на борту корабля нет ни одной особи женского пола вашей расы, которую вы, возможно, назвали «образиной», и с которой вы выразили желание заняться любовью. Очень сожалею, сэр, но это так. В тоже время, в интересах предотвращения сексуальных расстройств вашего биологического организма я бы мог порекомендовать Вам…

– Можешь смело засунуть все свои рекомендации себе в…, – грубо перебил робота Герман. Поймав себя на мысли о том, что ему не ведомы те фрагменты конструкции робота, в недра которых последнему было бы наиболее обидным засунуть свои рекомендации. Странно, что ему раньше в голову никогда не приходили подобные мысли.

– Ладно, черт с тобой, – так и не закончив фразы, наконец, взял себя в руки Герман и решил продолжить допрос робота. – Вернемся к нашим баранам. Этого слова тоже в твоем словаре нет. Можешь даже не рыпаться. Ну а все же, ты так и не ответил ни на один из моих вопросов. Ну?

– Начну с управления кораблем, сэр.

– Наконец – то!

– Во-первых, прямо перед вашими глазами располагается система управления звездолетом. Контрольная – в виде многофункционального пульта, состоящего из трех сенсорных панелей. Вычислительного – хорошо Вам знакомого Суперкома, выполненного на данном корабле в виде силиконового цилиндра и новой модификации высокочувствительного пилотского штурвала – того самого пресловутого шарика, который Вы вот уже пять минут вертите в своих руках. В настоящий момент времени все системы управления кораблем дезактивированы. Научиться ими пользоваться – Вам не составит большого труда. Как только вы будете к этому готовы, я тут же подключу к ПКЖ систему виртуального стереотренинга, и с ее помощью вы сможете быстро освоить все возложенные на Вас в данном полете функции. Что же касается остальных фрагментов конструкции ПКЖ «Иуды», то они в основном носят вспомогательный характер и служат целям вашего жизнеобеспечения.

– Виртуальный тренинг, говоришь? Это хорошо. Не будем тогда торопить события, «Р» с мягким знаком! Как говориться, утро вечера мудренее. Да, кстати, по поводу вечера… Я, между прочим… Да будет тебе лишний раз известно, пластиметовая образина, чертовски устал. Межпланетные перелеты, надо сказать, не самое приятное время провождение. И к тому же, не мешало бы чем-нибудь подкрепиться. Мало того, что на этой чертовой Плутонианской космобазе меня сегодня накормили какой-то склизкой гадостью из белковой массы и искусственных углеводов, так после всего этого еще и прошло минимум часов семь. Перебор, однако. В моем контракте по поводу лечебного голодания ничего не сказано. Ну, так, как там насчет системы моего жизнеобеспечения, а? Что ты думаешь по этому поводу, «Р» с мягким знаком? По моему, самое время мне познакомиться со своей личной каютой, принять ванну и немного перекусить?

– Я как раз Вам хотел все это предложить, сэр. Однако…

– Однако, не заговаривай мне зубы! Я хочу попасть в свою каюту, причем немедленно. Будь так любезен, проводи меня туда или хотя бы покажи, где она находится.

– На этом корабле нет кают для экипажа. Это транспортный корабль.

– Не понял. А ну-ка поясни то, что ты сказал. Мне что же предстоит болтаться в этом чертовом кресле в течение всего полета?

– Почти так, сэр!

– Что значит почти?

– Это кресло и есть ваша каюта, сэр! Это новейшая конструкция динамического объема.

– И что мне с этим твоим динамическим объемом делать, безмозглая ты железяка?

– Трансформировать, сэр! Не более того. Причем во все, что Вы пожелаете.

– Неужели, – недоверчиво переспросил Герман, и на его губах появилась язвительная усмешка. – Ну, тогда, дорогое мое кресло, будь так любезно, превратитесь, пожалуйста, в мраморный бассейн, ярко освещенный лучами средиземноморского солнца и доверху наполненный парным коровьим молоком. А еще, пожалуйста, прибавь ко всему этому немножко мелкого песка, пару-тройку кокосовых пальм, облезлого страуса и дельфина в бикини. Ну и как? Мне сказать «Сим-сим», или не стоит?

Если бы только Герман знал о том, что его ждет впереди, он бы, наверное, с удовольствием взял все свои слова и неуместный сарказм обратно. И был бы, несомненно, прав. Потому что, окажись в эту минуту на месте невозмутимого андроида кто-либо из его создателей или, на худой конец, самый последний из грузчиков Плутонианской Космобазы, Герману потом бы долго пришлось отмываться от собственной высокомерной глупости и чванства.

Все дело было в том, что машины, в отличие от людей, к сожалению, не имеют даже задатков чувства юмора.

И прежде чем Герман понял, что именно он натворил, ПКЖ успешно закончил свою трансформацию. Машина в точности, порой даже граничащей с абсурдом, исполнила все его приказания.

Зрелище было поистине удручающим.

Незадачливый космический «волк», еще мгновение назад выглядевший как заправский щеголь в своем черном, с иголочки мундире, в одно мгновение приобрел вид в буквальном смысле «мокрой» курицы.

Вытаращив от удивления глаза, Герман барахтался в густой, резко пахнувшей жидкости, доверху заполнявшей белоснежный бассейн. Над его головой, как он того и требовал, ярко светило солнце. Кокосовые пальмы упирались своими кронами в панораму белоснежных облаков. И в довершении всей этой дикой и необузданной фантасмагории какое-то уродливое чудовище, сильно напоминавшее доисторического ящера, важно расхаживало по краю бассейна, голодным и нетерпеливым взглядом косясь в сторону лейтенанта Леваневского.

Герман с опаской огляделся, ожидая увидеть в довесок ко всему прочему еще и так недальновидно заказанного им дельфина в бикини. Но на его счастье, слова «бикини» в лингвистическом словаре Суперкома не оказалось. И «мудрая» машина по этой причине так и не решилась дать волю своей электронной фантазии, справедливо полагая, что «дельфин в бикини «это нечто большее, чем банальное морское млекопитающее.

– М-да, даже уже и пошутить нельзя, – глубокомысленно подытожил все произошедшие с ним Герман. – Слава богу, что мне еще в голову не пришло пожелать, ну скажем…

Герман чуть не поперхнулся от той мысли, которая так беззастенчиво вторглась в его сознание. Но быстро взяв себя в руки, он, все же, решил одним махом исправить то нелепое положение, в котором оказался по собственной глупости.

– Значит так, дорогой мой «Р» с мягким знаком, – решительно произнес он в адрес робота. – Давай-ка всю эту, извини за выражение, кунсткамеру, отправим к чертовой матери и…

Герман на минуту застыл с открытым ртом, судорожно соображая, что к чему. Наконец, он остановился на том единственном, что ему без сомнения не могло принести очередного подвоха.

– И остановимся, скажем, на классической каюте класса «А», – уверенно закончил он.

– Как скажете, сэр! – кивнул ему в ответ андроид, покорно запуская очередную трансформацию ПКЖ.

Очутившись среди до боли знакомых пластиковых стен, Герман облегченно вздохнул и поспешил освободиться от пут своего влажного и холодного мундира.

Затем он ловко соскочил на пол своей каюты, уверенным движением включил галлаэкраны и заказал для себя успокаивающий нервы земной пейзаж. Приняв теплый душ и переодевшись в сухую одежду, Герман с нескрываемым удовольствием поужинал жареной рыбой, услужливо приготовленной биосинтезатором, выпил пару кружек кофейного коктейля и, пожелав кораблю и всем его электронным обитателям, спокойной ночи, устало рухнул на свою койку.

Впереди его ждали долгие дни и часы подготовки к полету.

И кто его знает, какие еще сюрпризы ждали его на борту этого необычного транспортного звездолета.

Было десять часов утра по Единому Земному Времени.

Герман чуть приоткрыл свой левый глаз, перевернулся на спину и тупо уставился на мутно-серый шарик, висевший на расстоянии вытянутой руки от его лица.

«А что в моей каюте делает этот чертов облезший глобус» – закопошились в голове лейтенанта сонные мысли.

«Да это же, как его там, новая модификация высокочувствительного пилотского штурвала, – наконец догадался он.

«Точно, штурвал, он и на Марсе штурвал… – продолжая диалог сам с собой, многозначительно изрек Герман. – Вот только от чего он… И почему круглый? И, вообще, где я, черт возьми, нахожусь?»

Герман растерянно огляделся по сторонам, и события прошедших суток начали медленно, но верно выплывать из его памяти…

Назойливый зуммер внешнего вызова буйствовал уже добрых пять минут, прежде чем Герман, наконец, удостоил его своим вниманием.

Наскоро приведя себя в порядок и все еще так до конца и не проснувшись, лейтенант наконец добрался до искрившегося в глубине каюты кристалла сенсор-передатчика и раздраженно бросил в его адрес:

– Ну и кто там еще, черт возьми?

Вас вызывает Плутон – Зеро. Специальная линия связи, – безучастным голосом отрапортовал тот. – Старший инженер Космобазы господин Ли хотел бы обсудить с вами пару вопросов, сэр. Будете с ним говорить?

– Нет, я буду всего лишь любоваться его стереопортретом, – огрызнулся Герман в адрес передатчика, но, быстро сообразив, что машине не суждено понять человеческого сарказма, поспешил добавить: – Давай, соединяй. Поговорю я с этим твоим инженером. Хотя, если честно, и так голова раскалывается, а он тут еще со своими вопросами… Шел бы…

Герман не договорил, предусмотрительно скорчив на своем лице невозмутимую мину.

– Доброе утро, лейтенант, – небрежно отдавая честь, произнес Ли. – Как вам понравился корабль и…

Голографический призрак главного инженера Космобазы ехидно заулыбался, прежде чем закончить фразу:

– … и ваш новый партнер, Герман. Можно я вас так буду называть.

– Почему нет, – благожелательно кивнул Герман, пристально разглядывая своего собеседника.

На вид мистеру Ли было лет тридцать. Он был невысокого роста, имея при этом плотное, хотя и немножко грубоватое телосложение. Держался уверенно, с подобающим его высокому должностному положению достоинством и чванством. Хотя последнее, мистер Ли старался особо не выказывать, с первого взгляда разглядев в лейтенанте Леваневского сильную и достаточно независимую натуру.

– Мне понравился мой новый корабль. Даже несмотря на все его, иногда достаточно странные и пока еще не совсем мне понятные, выкрутасы. Что же касается разных там ТВАРей, обитающих на его борту помимо меня, то…

– А, вы о роботе, лейтенант, – быстро догадался по поводу упомянутых Германом «тварей» инженер. – Не правда ли, очень остроумное название мы дали вашему электронному помощнику. А? Однако, с ним что-нибудь не так? Он позволил себе нечто такое, что вывело вас из себя?

– Он позволил себе такое, за что на Земле я бы обязательно оторвал ему голову! Не будь он, разумеется, машиной! И уж, конечно, немедленно разорвал бы контракт с вашим ведомством, мистер инженер… Можно я вас так буду называть, сэр? – не удержался от соблазна подковырнуть самолюбие своего собеседника Герман.

– То есть?!

– Эта ваша ТВАРЬ, – Герман выдержал паузу, старательно подбирая самые обидные, по его мнению, ругательства в адрес робота и его создателей. – Эта консервная банка с голосовым синтезатором и силиконовой мордой. Эта пластиметовая электронная образина… Ну, в общем, вы поняли, кого, а точнее, «чьих»… я имею ввиду…

С чувством собственного превосходства и нескрываемого презрения, нашедшими свое выражение местоимении «чьих», Герман бросил победный взгляд в адрес мистера Ли. И хотя он не был точно уверен в том, что винительным падежом от местоимения ОНО, которым он окрестил робота, является именно слово «чьих» и, что инженер действительно понял смысл его фразы», в эту минуту лейтенант испытывал искренний экстаз от «ослепительного» блеска своего остроумия и находчивости.

– Так вот, – вдоволь насладившись своим триумфом словесности, продолжал он, глядя прямо в лицо своему несколько озадаченному и опешившему собеседнику. – Так вот, мистер инженер. Эта ваша ТВАРЬ, черт бы ее побрал вместе с ее мягким знаком, во-первых любезно пообещала мне просканировать мою память, для того чтобы детально изучить мою личность. Ну и что вы на это скажете, а, сэр?

– По-моему, он просто сболтнул лишнего, – сорвалось с языка мистера Ли откровенное признание. Но быстро осознав то, что он натворил, и в бессильной ярости прикусив губу, главный инженер Космобазы поспешил исправить неожиданно вышедшую из под контроля ситуацию. – То есть, вы не совсем правильно меня поняли. Я хотел только сказать, что этот робот всего лишь машина и, к сожалению, обладает определенными техническими недостатками и несовершенством конструкции. Например, он очень болтлив. Иногда даже не в меру. Кроме того, заложенная в него лингвистическая программа требует существенной доработки. И может быть даже внесения определенных принципиальных изменений. Поверьте мне, Герман, дело обстоит именно так. Неужели вы и вправду думаете, что эта электронная кукла действительно способна бросить вызов своему создателю?! Вторгнуться в самое святое, что есть в каждом из нас – в нашу душу, в наши мысли, в наше сознание, черт возьми. Неужели и вправду так думаете, Герман. Ну, это же полный абсурд, лейтенант. Земной науке никогда не добиться подобного торжества над гением Природы.

– Конечно, я так не думаю, мистер инженер. Это уж слишком! – искусно разыгрывая из себя простачка, согласился Герман.

Однако про себя подумал:

«Электронная кукла, пусть даже и самая совершенная, разумеется, не способна бросить вызов человеку и бесцеремонно вторгнуться в самые сокровенные уголки его души. И уж тем более, она не способна этого захотеть. А вот ее конструкторы, эти чертовы «яйцеголовые», надо полагать, готовы отдать все что угодно за подобную попытку. И вряд ли что-либо способно их остановить на этом ведущим в Преисподнюю пути. Уж, по крайней мере, не угрызения совести. Это точно. Неужели им это удалось? Черт возьми, если это так. Пожалуй, с этой механической куклой надо быть поаккуратней и все время быть настороже. А то, кто его знает, чем все это может обернуться…»

То что мистер Ли откровенно врал у Германа не вызывало ни малейших сомнений. Это было видно даже невооруженным взглядом. Но то, что он, Герман, догадался об этом, пожалуй, лучше всего и, главное, безопаснее для него, было бы скрыть.

– Конечно, я с вами полностью согласен, мистер Ли, – поспешил прервать затянувшуюся паузу и стараясь придать своим словам как можно большую убедительность, невозмутимо заговорил Герман. – По-моему, вы меня тоже не так поняли. Меня возмутили не те намерения, которые изложил ваш робот. А то, каким тоном это было сделано. Вы же понимаете, на любом корабле может быть только один командир. И этим командиром может быть только человек, но никак не машина.

– Полностью с вами согласен, дружище. Я немедленно отдам распоряжение своим техникам, чтобы они как можно быстрее перепрограммировали вашего андроида. И, прежде всего, научили его учтивости, – облегченно выдохнул инженер, наивно полагая, что ему таки удалось провести этого простофилю лейтенанта и взять контроль над ситуацией в свои руки. – Что-нибудь еще, Герман.

– Да, черт возьми, этот ваш робот, еще позволил себе шутить надо мной. Он даже имел наглость заговорить о…, – Герман запнулся.

Неожиданно для себя он пришел к выводу о том, что тему секса в их перебранке с роботом вообще-то первым затронул он, а не машина. С одной стороны… И что упоминание обо всей этой истории может выставить его в глазах инженера полным идиотом. С другой. А это уже перебор. Главный инженер, безусловно, не дурак и способен почувствовать момент, когда его оппонент начнет переигрывать. Это не сможет не зародить в сознании мистера Ли подозрений в том, что он, Герман, не так уж прост, каким хотел бы казаться.

– Нет, ничего, по-моему, и так все ясно, – поспешил отделаться ничего не значащей фразой Герман. – Все в порядке. Просто я пока еще очень плохо ориентируюсь в системах управления кораблем. Увы! А если вы займетесь переделкой робота, то будет некому оказать мне содействие в подготовке к рейсу. Я даже не знаю, как мне быть.

– Это не проблема, Герман. Поверь мне! – с готовностью отозвался инженер. – Правда, к сожалению, твой новый напарник, я имею в виду робота, тебе не соврал по поводу того, что доступ на борт звездолета другим людям, кроме тебя, запрещен. По этой причине, я не смогу прислать тебе на подмогу никого из главных конструкторов «Иуды». Но, я обещаю, что меньше чем через час он обязательно с тобой свяжется по мнемосвязи и все его знания поступят в полное твое распоряжение. Так что, тебе не придется скучать, лейтенант. Между прочим, я, кажется, знаю, кого из инженеров отправить тебе в подчинение. Она тебе понравиться. Ее зовут Сильвия Каллихен. У нее очаровательная мордашка и хорошие манеры. И это при всем при том, что она прекрасный специалист и в совершенстве разбирается во всех тонкостях управления этим звездолетом.

– Неужели?! – не удержался от сарказма Герман.

– Точно тебе говорю, дружище! – купился на фразу Германа инженер. – Жаль, что ты не сможешь пообщаться с ней вживую. Поверь мне, было бы о чем потом вспоминать в рейсе. Однако, вернемся к нашим делам. У тебя в запасе сорок четыре часа, Герман. И это на все про все. Ровно через неделю старт. Не забывай, пожалуйста, дружище. Я постараюсь выходить с тобой на связь как можно чаще. И Сильвии это обязательно прикажу. Так что, не скучай и немедленно берись за дело. Ко мне еще есть какие-нибудь вопросы?

– Пожалуй, что нет! Как говорится, аппетит приходит во время еды.

– Тогда до связи, лейтенант. И, пожалуйста, приведи себя в порядок, прежде чем с тобой свяжется Сильвия. В твоем распоряжении ровно полчаса. Счастливо, Герман!

– До связи!

Голографический призрак главного инженера начал быстро терять четкие очертания и вскоре бесследно растворился в воздухе.

Герман заказал себе легкий завтрак. Не забыв при этом отдать несколько малозначительных распоряжений Суперкому по поводу своих ближайших планов по изучению корабля и очередности, необходимых для этого виртуальных тренингов. Затем он детально расписал ПКЖ как именно привести рубку «Иуды» в божеский вид в преддверии его, Германа, предстоящей встречи с голографическим призраком очаровательной госпожи инженерши, так он мысленно окрестил Сильвию Каллихен, и, демонстративно не обращая ни малейшего внимания на «Р» с мягким знаком, отправился в душ.

Глава третья Пигмалион и Галатея

2199 год от рождества Христова. Брошенные среди звезд и пылевых туманностей.

Шла уже третья неделя полета.

И четвертая с момента появления лейтенанта Леваневского на борту «Иуды».

Звезды алмазным бисером сверкали во всех четырех иллюминаторах корабля.

Сотни миллионов километров отделяли Германа от границ Солнечной системы. И еще где-то столько же ему предстояло преодолеть до входа в Транссфер Вильяминова. Так что свободного времени у лейтенанта впереди было еще предостаточно.

Он мог бы, конечно, воспользоваться услугами камеры анабиоза. Благо, что она тоже входила в конструкцию «мокрого места» «Иуды. И так бы, наверное, и поступил каждый из звездолетчиков, окажись он на его месте.

Но, во-первых, Герман никогда не был одним из «каждых» и всячески этим гордился. Во-вторых, ему не давала покоя одна, чрезвычайно важная для него, проблема. На решение которой он уже потратил все проведенное им на корабле время и собирался потратить оставшиеся до прыжка сквозь Транссфер дни, недели или даже месяцы.

Одним словом, Герман, лениво развалившись на предоставленном ему ПКЖ ложе, был увлечен, казалось, самым что ни на есть безобидным и банальным по своей сути занятием.

Он мирно и беззаботно болтал с Сильвией Каллихен.

Точнее с ее точной голографической копией, синтезировать и сохранить которую Герману стоило немалых трудов.

Началась вся эта история еще на космобазе.

С первой же их встречи с девушкой в голове лейтенанта зародился немножко безрассудный план, неожиданно легким и быстрым успехом, в реализации которого Герман, с одной стороны, был обязан своей природной тяге к авантюризму, и фантастически благоприятно сложившимся в его пользу обстоятельствам, с другой.

Первым делом, Герман, естественно, изложил свою идею о создании голографической копии Сильвии Каллихен своему верному помощнику – «Р» с мягким знаком. Тот, внимательно выслушав лейтенанта, также естественно ответил нет.

Тогда Герман, мастерски разыгрывая сцену ярости и возмущения, пообещал роботу немедленно связаться с Коллинзом и в деталях обрисовать ему сложившуюся ситуацию. А также потребовать от последнего разрыв своего контракта с Транспортной службой Лиги Наций.

Робот вначале опешил от подобного заявления лейтенанта, так как обсуждение контракта командира «Иуды» с Транспортной службой Лиги Наций явно было не в его компетенции. Однако, немного поразмыслив, «Р» с мягким знаком попросил у Германа тайм-аут для того, чтобы самому связаться с мистером Ли и изложить ему суть конфликта.

Герман согласился, хотя и не сразу.

Не прошло после этого и получаса, как главный инженер Космобазы сам вышел на связь с Германом. И только лишь затем, чтобы заявить свое категоричное «Нет!» на все неожиданные притязания лейтенанта. Герман же в ответ повторил перед ним ту самую сцену ярости и возмущения, которую он перед этим проверил на роботе. Мистер Ли, в отличие от робота, был прекрасно осведомлен о сути взаимоотношений между Германом и Транспортной службой Лиги Наций. И поэтому растерялся. Опасаясь, с одной стороны, испортить отношение с ретивым лейтенантом и тем самым поставить под сомнение всю свою дальнейшую служебную карьеру. О перспективах последней говорить всерьез после такого скандала со срывом транспортного рейса «Иуды» к Транссферу Вильяминова было бы достаточно самонадеянным. С другой стороны, мистер Ли боялся испортить, в свою очередь, и свои отношения с непосредственным шефом Коллинзом, который выслушав от лейтенанта его версию событий, несомненно, догадается о том, что Герману стало известно чуть больше, чем ему было положено. И в этом случае последствия для бедного мистера Ли могли бы быть значительно более печальными, чем даже в случае срыва рейса по его вине.

Мистер Ли заметался в поисках выхода из сложившейся, как ему показалось, тупиковой для него ситуации. И тут его осенило. Будучи достаточно опытным и высокопоставленным чиновником, он сделал именно то, что по его твердому убеждению не могло не поставить на подобающее место этого наглеца лейтенанта и основательно охладить его пыл. Мистер Ли обратился за помощью к Его Высокопревосходительству Закону. Ухватившись как за спасительную соломинку за тот пункт инструкции о подготовке рейса «Иуды», который гласил: «На борту корабля категорически запрещено находится посторонним людям, за исключением командира корабля лейтенанта Леваневского. Ввиду этого, а также по соображениям безопасности в электронной памяти Суперкома и, соответственно, любых других электронных устройств корабля (В частности, в памяти Тактико-виртуального андроида серии «Р» с мягким знаком, выполняющего на звездолете обязанности второго пилота) не может храниться виртуальная и графическая информации, не имеющая отношения к полетному заданию. Особенно это касается информации, содержащей в себе голографические образы живых людей или поддающихся идентифицированнию андроидов».

Мистер Ли торжественно зачитал этот пункт инструкции Герману и поспешил смерить его с ног до головы победным взглядом.

Однако, и тут его ожидало полное разочарование. Герман тут же парировал самонадеянный триумф Главного инженера, заявив о том, что ему без сомнения прекрасно известен данный пункт инструкции. И он ни в коем случае не собирается его оспаривать. У него, у Германа, даже в мыслях не было что-либо размещать, а уж тем более голограмму Сильвии Каллихен, в памяти Суперкома или «ТВАРЬ «-и. В тоже время, согласно заключенному им с Транспортной службой Лиги Наций контракту, а также установленным для всех подразделений космического флота правилам, член экипажа звездолета и уж тем более его командир имеет право пронести на борт и пользоваться во время рейса личными вещами. Почему же он, Герман должен добровольно отказаться от этого права. Тем более, что ему предстоит достаточно длительный рейс, в котором у него не будет возможности не только общаться с другими живыми членами экипажа, ввиду отсутствия последних, но даже пользоваться услугами Суперкома в развлекательных или познавательных целях. Ввиду, опять же, отсутствия в его памяти не относящейся к полетному заданию информации. Чем же тогда прикажете ему заниматься в свободное от анабиоза и выполнения своих должностных обязанностей время? Разбирать на части Суперком или считать звезды? Так можно и с ума сойти! Ведь он, Герман, не машина, а живой человек! И если с ним что-то случится, кто же тогда будет управлять кораблем?

Последний довод Германа особенно сильно повлиял на Главного инженера Космобазы. И хотя мистер Ли с трудом удержал себя от того, чтобы напомнить лейтенанту о наличии на борту «Иуды» его электронного дублера – «ТВАРЬ «-и, который собственно и должен управлять кораблем в случае выхода из строя его командира, он так и не сделал этого. Интуиция подсказывала ему, что подобным своим заявлением он скорее вызовет у лейтенанта еще пару другую вопросов, на которые ему, как должностному лицу Транспортной службы, уже ни в жизнь не ответить.

Мистеру Ли ничего больше не оставалось делать, кроме как сдаться на милость торжествующего победителя. Именно так он и поступил. Он сдался. Согласившись не только на то, чтобы самолично просканировать очаровательную головку Сильвии Каллихен, сохранить ее ментальную копию на информационном кристалле и передать его Герману. Мистер Ли согласился даже с тем, чтобы сохранить всю эту историю не только в тайне от Коллинза, но и от самой мисс Каллихен и других сотрудников Плутонианской Космобазы, готовивших «Иуду» к рейсу.

Дав подобное обещание, а впоследствии еще его и исполнив, мистер Ли совершил, пожалуй, самую трагическую ошибку за всю свою карьеру. Причем, сам того не подозревая. Пойдя на поводу у Германа и согласившись просканировать сознание Сильвии Каллихен, мистер Ли тем самым самолично подтвердил все самые тревожные подозрения лейтенанта. Ведь если у Транспортной Службы Лиги Наций существует техническая возможность просканировать сознание какой-то там мисс Каллихен, то, что же может помешать тому, чтобы проделать то же самое и с лейтенантом Леваневским? Если это так…?! А это именно так, судя по всему и было, то… не такой уж простой и штатный рейс предстоит выполнить Герману через транссфер Вильяминова! Тем более, если чиновники Транспортной Службы Лиги Наций настолько сильно ему не доверяют, что приставили к нему соглядатая-робота. Робота, способного даже читать его мысли и бесцеремонно копаться в его памяти.

Что же такое везет на своем борту «Иуда»? И главное, кому и для каких целей?

На все эти вопросы Герману еще предстояло найти достойные ответы. Но это уже была вторая половина его плана.

Однако, вернемся к бедному мистеру Ли.

Поступи главный инженер Космобазы иначе и заяви он свое категоричное «Нет!» авантюрным требованиям лейтенанта, и Герман вынужден был бы признать все свои подозрения безосновательными. И может быть в этом случае, пусть даже к несчастью, его дальнейшая судьба сложилась бы совсем по-другому. Что уж тут говорить про судьбу мистера Ли?! Если бы рейс к Транссферу Вильяминова лейтенантом Леваневским был бы выполнен, главного инженера Космобазы ожидало бы неминуемое повышение по службе и громкая слава. Если бы, если бы… если бы Фортуна распорядилась иначе и Герман так бы ничего и не узнал.

Но, как говорится, История не знает сослагательного наклонения. И, наверное, честь и хвала ей за это.

Как и следовало ожидать, мистер Ли сдержал свое обещание.

Он добровольно передал Герману мнемо-кристалл с голографическим призраком Сильвии Каллихен.

Вплоть до самого момента старта «Иуды» Герман все еще отказывался верить как в этот свершившийся факт, так и в те обстоятельства, которые ему сопутствовали. К этим самым обстоятельствам можно было отнести: Во-первых, заслуживающую не более чем слез умиления наивность мистера Ли, посчитавшего неожиданную прихоть лейтенанта всего лишь проявлением его чисто человеческих слабостей и животных инстинктов. Во-вторых, приобретение «Р» с мягким знаком синдрома вины перед своими создателями за излишнюю искренность и честность. И, наконец, в-третьих, девушка действительно была очень умна и прекрасно разбиралась во всем, что имело отношение к звездолету и предстоящей ему и его командиру миссии.

Одним словом, все заинтересованные стороны, за исключением, конечно, самой мисс Сильвии Каллихен, неожиданно сошлись в одном – никто не пострадал, все только выиграли.

Герман – потому что, имел собственные виды на всю эту историю.

Главный инженер Космобазы мистер Ли – потому что сумел, по его мнению, с достоинством выпутаться из той неприятной ситуации, в которую он сам же себя загнал своей болтливостью.

Коллинз – потому что так ничего и не узнал. И продолжал спокойно спать по ночам. Будучи полностью уверен в том, что это злополучный рейс к Транссферу Вильяминова можно уже считать выполненным.

«Р» с мягким знаком – потому, что, во-первых, его не сняли с рейса и не разобрали на запчасти. Чего он, безусловно, заслуживал. Во-вторых, та стена подозрительности и отчуждения, которая чуть было не возникла между ним и лейтенантом, так и не поднялась выше своего фундамента. Напротив, их отношения неожиданно даже улучшились. И это стало для робота неразрешимой загадкой. Ведь, к счастью для Германа, ни одному из конструкторов «ТВАРИ «-и не пришла в голову мысль наделить свое детище такими вполне человеческими качествами, как: цинизм, лицемерие, изворотливость и склонность к проявлению артистических способностей. Робот всегда останется роботом! В то время как человек способен быть и благородным Гамлетом, и властным Цезарем, и хитроумным Одиссеем, причем одновременно. Ведь, как утверждают мудрецы: «Вся наша жизнь – театр, а люди в ней – актеры!»…

Сразу же после долгожданного старта «Иуды» и связанной с ним суматохи на борту корабля Герман поспешил приступить к реализации второй части своего плана. Столь же коварного, сколь и безрассудного.

Вначале он обратился к «Р» с мягким знаком с вроде бы самой что ни на есть невинной просьбой: запустить через Суперком информационный кристалл, содержащий в себе голограмму Сильвии Каллихен, и построить на ее базе что-то вроде виртуальной «реальности».

Робот вначале не понял его просьбы. Так как, в отличие от Германа, у него никогда не было детства, и он никогда не имел дела с такой сферой человеческих развлечений, как компьютерные игры. Герман постарался объяснить своему тупоголовому дублеру, что к чему. Это ему обошлось недешево.

Битый час он терпеливо втолковывал «Р» с мягким знаком то, что было с пяти лет известно любому земному ребенку. А именно, теорию построения логических алгоритмов Норберта Винера.

Еще один час Герман затратил на то, чтобы объяснить упрямой машине, зачем ему, командиру «Иуды», понадобилось создавать детскую игровую программу.

И наконец, когда даже сам Герман искренне поверил во всю ту чушь, которую он так уверенно излагал роботу, тот неожиданно заявил в лицо своему командиру, что все прекрасно понимает, но делать ничего не будет.

Герман чуть было даже не задохнулся от такой неслыханной дерзости своего электронного помощника. Лицо его налилось кровью. И, прежде чем задать «Р» с мягким знаком самый уместный в данной ситуации вопрос «Почему?», лейтенант Леваневский принялся судорожно искать глазами самый тяжелый из имевшихся в рубке «Иуды» предмет. Дабы тут же обрушить его на голову этой ненавистной «ТВАРЬ» – и.

К счастью, положение, а точнее свою собственную голову и репутацию своего командира, спас сам робот, первым заговорив с лейтенантом.

– Если вас интересует вопрос, почему я не могу выполнить ваше приказание, сэр, – невинно произнес он в адрес Германа. – Я могу все объяснить.

Герман прорычал что-то невнятное в ответ, всем своим видом давая понять роботу, что еще одно мгновение и в экипаже космического транспортника «Иуда» станет на одного члена меньше.

– Дело в том, сэр, – между тем невозмутимо продолжал «Р» с мягким знаком, – что в рамках инструкции о выполнении рейса, которой я, как и вы, обязан строго придерживаться, в моей памяти не может храниться никакой информации, не имеющей отношения к плану полета и лично к вам. Вы об этом, безусловно, знаете. Так что, я бы рад вам помочь, но ничего не могу сделать.

Слова робота подействовали на Германа отрезвляюще. Он поспешил утихомирить свою ярость, взял себя в руки и глубоко задумался.

Робот был прав. Подражая одному из своих шефов, а именно мистеру Ли, он поступил точно так же, как это сделал бы в аналогичной ситуации главный инженер Плутонианской Космобазы: «Если не знаешь что делать, поступай по инструкции! «И кто только придумал всю эту чертову бюрократию, а главное, догадался научить ей роботов?!

Герман в бессилии кусал губы, не зная, что и предпринять.

В отличие от мистера Ли, роботу было наплевать, как на Коллинза, так и на контракт Германа с Транспортной службой Лиги Наций. В этом случае, несмотря на богатый опыт и поистине виртуозное умение Германа управлять чужими страстями, шансов подчинить себе волю своего оппонента у лейтенанта не было никаких. Хотя…

И как только он, Герман, не догадался об этом сразу. Это же так просто. Если машина не может не выполнить инструкцию, то значит… она просто обязана ее выполнить. Именно так. Выполнить и никаких разночтений. Вот только как выполнять – это уже не ее компетенция.

– Мне кажется, «Р» с мягким знаком, – миролюбиво произнес Герман в адрес робота. – Ты не совсем понял суть и, главное, технологию решения поставленной тебе задачи. Я так же, как и ты, прекрасно знаком с тем самым положением инструкции о выполнении рейса, в котором говорится о невозможности хранения в твоей памяти «не относящейся к полетному заданию» информации. Правильно я формулирую, а, дорогой мой «Р» с мягким знаком?

– Так точно, сэр, – с готовностью подтвердил робот.

– Отлично, – потирая от удовольствия руки, продолжал Герман. – Тогда, ответь мне, пожалуйста, на следующий вопрос: Говорится ли в инструкции о выполнении рейса что-либо об оперативной обработке информации без ее сохранения в твоей памяти, а?

– Никак нет, сэр! В инструкции об этом ничего не сказано!

– Превосходно, – Герман был на вершине блаженства, смакуя тот гениальный выход, который он нашел, казалось, из самой безнадежной ситуации. – Изложи-ка мне, дорогой мой «Р» с мягким знаком, в таком случае, пункт 1.1. так хорошо известной нам обоим инструкции.

– Пункт 1.1. Инструкции о выполнении рейса гласит: Тактико-виртуальный андроид серии «Р» с мягким знаком, выполняющий на борту звездолета «Иуда» функции второго пилота, обязан беспрекословно подчиняться Командиру корабля лейтенанту Герману Леваневскому и незамедлительно исполнять все его приказы, если они не противоречат ни одному из пунктов настоящей инструкции «– монотонно продекламировал робот.

– Вот-вот, мой дорогой! Ты обязан «незамедлительно» выполнять все приказы Командира корабля, то бишь меня, лейтенанта Германа Леваневского. Если они, приказы, не противоречат ни одному из пунктов настоящей инструкции «– с нескрываемым восторгом повторил вслед за роботом Герман. – Таким образом, еще раз повторяю тебе мое задание: немедленно синтезировать по моей просьбе виртуальную реальность на базе предоставленного мною информационного кристалла и записанной на нем голограммы. В процессе синтеза ни в коем случае не записывать ни одного бита информации – ни в память Суперкома, ни в твою собственную память, ограничившись исключительно ее оперативной обработкой. При окончании работы над виртуальной реальностью приказываю записать ее обратно на мой личный информационный кристалл и немедленно стереть из памяти всех электронных устройств корабля. Причем, не только ее, но также малейшее упоминание о проведенной работе. Ну как, теперь что-нибудь в моем задании противоречит инструкции, а?

– Никак нет, сэр!

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно хмыкнул Герман, вставляя в специальное гнездо Суперкома злополучный информационный кристалл с голограммой Сильвии Каллихен. – Однако, надо признать, что бюрократия не такая уж гнусная вещь, какой она кажется на первый взгляд. Особенно, если учить ей не людей, а роботов…

– Я могу приступать к выполнению поставленной задачи, сэр? – нетерпеливо вмешался в столь «восторженный» монолог своего командира, робот.

– Э нет, погоди, – осадил его Герман. – Мне кажется, что без меня у тебя все равно ничего не выйдет. Так что, давай-ка сначала еще раз определимся, что именно тебе предстоит синтезировать. Начнем с того, что… мы совсем ничего не знаем о самой Сильвии Каллихен?!

Герман решительно придвинулся к экрану Суперкома и уверенно распорядился в адрес робота:

– Ну, что ж поехали. Нас ждут великие дела, дорогой мой «Р» с мягким знаком!

Работа закипела.

Пребывая в роли Создателя, Герман вначале чувствовал себя неуютно.

Как – никак ему приходилось вторгаться в самые сокровенные уголки чужого сознания и мыслей. Ему в буквальном смысле слова предстояло «влезть» другому человеку в душу. Причем бесцеремонно, грубо и ни у кого не спрашивая на то разрешения.

Однако, очень скоро, увлеченный столь необычной и потому притягательной ролью первопроходца, Герман, напрочь позабыл про все угрызения совести и устои морали. Стоящая перед ним задача явно оправдывала те средства, которыми ему предстояло ее разрешить.

Первым делом, он постарался поставить себя на место девушки. То есть человека, навсегда распрощавшимся с сумасбродным лейтенантом еще на Плутонианской Космобазе, и вдруг, самым фантастическим образом опять оказавшись с ним лицом к лицу за миллионы километров от Солнечной системы.

М-да, такой поворот событий, не мог не вызвать у нее, если не страха, стремительно переходящего в животный ужас, то по крайней мере – удивления. И в том, и в другом случае у Германа было мало шансов что-либо ей объяснить. И, уж тем более, добиться от девушки понимания и участия.

Ничего не объяснять он тоже не мог.

И уж самой большой глупостью на его месте было бы рассказать ей всю правду: О том, как мистер Ли вероломно сканировал ее сознание. Как перевел его в голографический образ и передал на борт «Иуды». И как он, Герман, задумал использовать этот образ в своих собственных, отнюдь не бескорыстных целях. Как… ну и все такое прочее.

Оставался только один выход: придать всему происходящему налет правдоподобности. Насколько все это ему удалось сделать, Герману предстояло выяснить уже у самой девушки. Конечно, у него в запасе еще оставался шанс все подкорректировать, в очередной раз воспользовавшись услугами Суперкома.

Но, с другой стороны, этот шанс не был на все сто процентов гарантированным.

«Р» с мягким знаком, конечно, не был живым человеком с пытливым умом и здравым рассудком. Но не был он и полным идиотом. Подобные сеансы коррекции виртуальной программы не могли не вызвать у робота вполне обоснованных подозрений: «А чего собственно добивается командир «Иуды» от созданной им самим же виртуальной игрушки?!»

Одним словом, когда работа над созданием виртуальной реальности была практически завершена, Германа охватили несвойственные его натуре волнение и трепет. Он в буквальном смысле слова не находил себе места в преддверии долгожданной встречи с воссозданным им же самим образом мисс Каллихен.

Между тем, их первая встреча с девушкой прошла достаточно гладко и без эксцессов. Правда, о том, что она действительно первая было известно, разумеется, только Герману и Суперкому.

Для мисс Каллихен она стала самым обычным сеансом связи с бороздящим Вселенную звездолетом «Иуда» и ее командиром. И Герман даже в мыслях не держал того, чтобы разочаровывать девушку в ее наивных представлениях о реальном положении вещей.

– Доброе утро, господин лейтенант, – вполне дружелюбно и искренне произнесла псевдо-мисс Каллихен, как только ее голографический призрак окончательно сформировался в рубке «Иуды». – Как у вас настроение, сэр?

Герман приветливо улыбнулся.

Он, конечно, ожидал нечто подобного, хотя и готов был поклясться на чем угодно, что не имел к такой горячей участливости в голосе девушки ни малейшего отношения.

– Все в полном порядке, мисс… Сильвия, – неуверенно ответил он на приветствие и несколько смущенно добавил: – Вы можете называть меня просто Герман. Если вас это не затруднит, конечно.

– Конечно, нет, господин лейте…, Герман, – девушка опустила глаза, но Герман успел уловить легкую тень замешательства на ее губах.

– А мне позвольте, с вашего разрешения, называть вас тоже просто по имени, – не удержался он от того, чтобы сразу же взять быка за рога. – Вас это устроит?

– Пожалуй, да, сэр! Я хотела сказать… Герман, – быстро поправилась девушка.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос?! – с легким, чуть заметным кокетством, добавила она.

– Вы по поводу моего настроения?! – Герман небрежно расстегнул верхнюю пуговицу на своем офицерском кителе: – Все в порядке, Сильвия. Все в идеальном порядке! Звезды на месте. Корабль строго придерживается курса. В рубке тишина и покой. Ну а настроение… Какое может быть настроение у такого человека, как я? В таком сонном и унылом царстве как рубка штатного транспортника Лиги Наций?

– Почему же так мрачно, Герман, – без тени фальши в голосе, полюбопытствовала девушка.

– Да это я так, не подумав, ляпнул, – отмахнулся Герман, вполне справедливо полагая, что переигрывает.

– Да, кстати, совсем забыл, – несколько бестактно перебил он девушку. – Вас очень сильно удивил факт возобновления наших с Вами сеансов связи?

Герман, само собой разумеется, знал ответ на этот вопрос.

Но ему очень хотелось лишний раз получить данное подтверждение из уст самой девушки.

– Ну, в общем, да, – быстро, хотя и не очень уверенно ответила девушка. – Это все было так неожиданно. Мы с вами вроде бы попрощались навсегда… И тут вдруг поступило распоряжение от мистера Ли продолжить наши с Вами сеансы связи… А потом, я никогда раньше не слышала о том, что это вообще технически осуществимо… На таком фантастическом расстоянии, которым мы теперь разделены.

«Конечно вы правы, милая Сильвия. Все это технически неосуществимо. И слава богу! Пусть же это останется для вас навсегда маленькой тайной! «– подумал про себя Герман, вслух произнося прямо противоположное:

– Ну, что вы, Сильвия, вы недооцениваете современную земную науку. Она способна и не на такое. Хотя, честно признаться, я тоже не сразу поверил мистеру Ли, когда он мне все это предложил.

– Так это он вам предложил продолжать сеансы связи со мной?

– Вообще то, нет, – искусно изображая тень замешательства на своем лице, ответил Герман. – Если честно, то это была моя идея.

– Можно тогда, задать Вам один, я бы так сказала, нескромный вопрос? – смущенно перебила его девушка. – Зачем?!

– Хороший вопрос! – несколько озадаченно произнес Герман. – Но позвольте мне, в свою очередь, задать вопрос вам. Почему вас это так беспокоит?

– Ну, дело в том, что…, – замешкалась девушка. – Дело в том, что вы показались мне в процессе нашего прежнего общения не совсем обычным человеком. Я даже не знаю, как это все сказать…

– Говорите как есть, – перешел в контратаку Герман. – Ну, так каким же человеком я Вам показался?

– Наверное, очень странным. А еще нелюдимым и замкнутым, – неуверенно ответила она. – А еще мне показалось, что вы очень не любите людей и никогда им не доверяете. Вы считаете себя умнее и лучше других. И всегда стараетесь дать им это понять.

– Ну что вы, Сильвия. Вы несколько сгущаете краски, – беззастенчиво соврал Герман. – Я такой же, как все. Ну а вся моя демонстративная независимость – это не более чем одна из форм личного самоутверждения. Поверьте мне! У меня тоже есть слабости. Я тоже боюсь одиночества. А потом, вы действительно мне понравились. И учитывая тот факт, что у меня возникли определенные психологические сложности в общении с электронными системами этого корабля…

Герман прикусил язык, справедливо полагая, что сболтнул лишнее, и покосился в сторону робота. Тот даже не пошевелился. И это придало лейтенанту уверенности.

– … и вдруг возникла возможность продолжить наше с вами общение, я решил не отказываться от такого шанса, – закончил он, бросая испытывающий взгляд на девушку.

– Извините, Герман, – покраснела та, опуская глаза. – Я не имела права задавать вам подобные вопросы. Они носят слишком личный характер для вас и… для меня.

«Вот это да?! – подумал про себя Герман. – Неужели, еще чуть-чуть и она готова в меня влюбиться?»

В общем-то, в этом нет ничего плохого, скорее – напротив. Но, роман с искусственным разумом – это, пожалуй, слишком… Неужели такое возможно?! А главное, чем все это может закончиться для него, Германа? И, главное… для искусственного двойника Сильвии Каллихен.

Герман в очередной раз с опаской покосился в сторону «Р» с мягким знаком. Робот продолжал сохранять спокойствие и невозмутимость. Его электронные глаза тускло поблескивали в легком сумраке рубки, не проявляя в адрес Германа ни малейшего интереса.

Все расчеты лейтенанта полностью оправдывались. Робот не был способен контролировать искусственное сознание его собеседницы. Тем более что для создания голограммы Герман предусмотрительно воспользовался не услугами Суперкома, раз уж это противоречило инструкции, а услугами своего личного портативного стереопроектора.

Более того, судя по всему, робот даже не следил за ходом его, Германа, беседы с голографическим призраком Сильвии Каллихен. В этом-то факте как раз и был скрыт залог дальнейшего успеха в реализации его, Германа, коварных замыслов и планов.

Да, конечно, робот способен на все сто процентов контролировать мысли и сознание командира «Иуды». Но, как подтвердилось на практике, он не может или, что еще более вероятно, даже не хочет контролировать искусственное сознание двойника Сильвии. А значит, если командир «Иуды», не может позволить себе быть искренним с самим собой, не опасаясь при этом что все его мысли незамедлительно станут известны его электронному соглядатаю и, разумеется, его не менее любопытным хозяевам из Транспортной службы. То что же мешает ему, Герману, переложить на эти хрупкие плечи почетную миссию его собственного независимого взгляда на истинное положение вещей?

Герман самодовольно упивался своей сокрушительной победой над искусственным интеллектом машины. Хотя и понимал, что это пока не решает всех тех задач, которые он перед собой поставил в этой необычной дуэли.

О том, ради чего он собственно и затеял всю эту безумную по своей степени риска игру, Герман не мог себе позволить даже и думать. Стоило ему только расслабиться и позволить себе хотя бы одну неосторожную мысль, и все было бы кончено. Раз и навсегда. Герман в этом ни минуты не сомневался.

Голографический двойник Сильвии был для него единственным шансом. Шансом узнать всю правду, как об истинных целях рейса, так и о самом корабле. И, быть может, самое главное, почему именно он, Герман Леваневский, был выбран командиром «Иуды».

Герман поднял глаза на девушку, справедливо опасаясь последствий слишком затянувшейся паузы в их разговоре.

Сильвия выглядела встревоженной, хотя и всячески пыталась это скрыть.

– Так на чем мы с Вами остановились, – как ни в чем не бывало вновь заговорил он, пристально разглядывая свою собеседницу. – Ах, да, кажется, что-то вроде тех миллионов километров, которые нас с Вами сейчас разделяют. Вы знаете, не скрою, меня это тоже сильно беспокоит. И только вы способны эту мою тревогу рассеять.

– Что вы имеете в виду, Герман? – удивленно переспросила девушка.

– Ну, хотя бы то, – Герман сделал вид, что не решается высказать вслух свои мысли. – Хотя бы то, что у меня впереди еще долгие месяцы и даже может быть годы полета. Все это время мне предстоит быть вдали от людей и милой моему сердцу планеты. Вы моя единственная надежда на то, чтобы эта связь не оказалась разорванной навсегда. Как вы смотрите на то, чтобы оказать мне маленькую услугу, помимо всех тех, которые мне понадобятся в рамках наших чисто должностных отношений?

– Я постараюсь выполнить все, что вы попросите, Герман, – быстро ответила девушка и после паузы добавила: – Все, что окажется в моих силах.

– Все не надо, – многозначительно усмехнулся Герман. – Всего лишь только маленькое одолжение. Я хотел бы стать вашим другом, Сильвия. А не только деловым партнером и командиром этого прекрасного корабля. Вас это шокирует? Я требую от Вас слишком много? Не спешите с ответом. Я прекрасно понимаю всю необычность ситуации. Вы там, на Плутоне, среди живых людей и вполне реальных событий. А я здесь, один на один со Вселенной, среди безжизненных звезд и коварных туманностей. Совершенно один. Если не считать, конечно, моего электронного помощника и зануды Суперкома. Вы согласны?

– Я даже не знаю, – растерялась девушка. – Общаться со мной Вам, наверное, быстро надоест. Моя жизнь скучна и лишена романтики. Не то, что Ваша! Утром – работа, вечером – пустая и безмолвная каюта в жилом секторе Космобазы, раз в год – полеты к родным на Землю. А еще дюжина друзей и знакомых на Плутоне, таких же скучных и флегматичных, как я. Вам все это будет неинтересно. Ведь вы…

– Ну, ну, один раз вы на этот вопрос уже отвечали, – подбодрил девушку Герман, не скрывая горячего любопытства на своем лице.

– Вы…, – девушка замялась. – Я видела ваше досье. Знаете, в него очень сложно поверить. Оно гораздо интереснее любого приключенческого романа. Вы знаете, как Вас все называют на Земле и мои сотрудники на нашей Космобазе, в частности?

– Думаю, что догадываюсь, – краснея, выдавил из себя Герман. – Наверное, чокнутым авантюристом? Угадал?

– Что вы? Вы так шутите, да?! – возмутилась девушка. – Вы для всех человек-легенда. Вас называю «звездным лейтенантом». А еще, последним из космических мушкетеров. А еще неугомонным «танцующим леопардом». А еще…

– Ну, это уж слишком. Разве могут в одном и том же теле так мирно уживаться такие разнородные личности, – смущенно перебил девушку Герман. – Положим по поводу лейтенанта, я еще, пожалуй, соглашусь. Я бы только заменил эпитет «звездный», более соответствующим реальности эпитетом – «вечный». Как-никак, звезды на моих погонах, увы, долго не задерживаются и быстро слетают. Это вы угадали. Кто такие были мушкетеры, я не в курсе. Но, наверное, быть последним из них, судя по восторгу в вашем голосе, достаточно почетно. Что касается леопарда…

Герман чисто автоматически опустил глаза на свой рукав и не без почтительного благоговения, провел ладонью по маленькой овальной пластине. На ней был действительно изображен застывший в прыжке леопард. Герман искренне считал эту невзрачную пластинку своим личным талисманом и никогда в жизни с ней не расставался.

– Что же касается леопарда, то, во-первых, он совсем не умеет танцевать, – Герман улыбнулся своей собственной шутке, прежде чем продолжить. – Он умеет только драться. А, во-вторых, это очень длинная и древняя история. Вряд ли она будет Вам интересна.

– Ну почему же, – обиделась девушка. – Мне очень даже интересно все… что касается Вас.

– Даже так, – многозначительно усмехнулся Герман. – Вы меня заставляете краснеть. Я тут собрался в два счета развеять тот ореол исключительности и легендарности, которым вы меня совсем незаслуженно наградили. И, увы, похоже, что я бессилен это сделать. Наверное, старею. Да, кстати, а сколько вам лет, Сильвия. Надеюсь, я задаю не слишком бестактный вопрос?

– Ну почему же, я могу ответить, – парировала девушка. – Месяц назад мне исполнилось двадцать четыре. А я, в свою очередь, могу задать Вам подобный вопрос, Герман?

– Конечно, нет! – без тени замешательства на лице разочаровал девушку Герман. – Ну, во-первых, если вы внимательно читали мое досье, мой возраст вам и так уже известен. Во-вторых, открою вам маленький секрет, все, что вы прочитали обо мне в бумагах Транспортной Службы – это всего лишь официальная версия моего жизнеописания. Существует еще как минимум две, скажем так – неофициальные. Одна из них является моей собственной. Я не думаю, все эти три версии имеют хоть какое-то отношение друг к другу. В них слишком много разночтений. И это меня, признаться, радует. Между тем, мы несколько удалились от основной темы нашего разговора. А вы так и не ответили на мой вопрос! Так вы согласны быть моим не только партнером, но еще и доверенным другом, а, Сильвия?

– Вы мне вот так сразу предлагаете руку и сердце? – невинно пошутила девушка.

– Увы, Сильвия, я не могу вам предложить ни того, ни другого, – делая вид, что не понял шутки, произнес Герман. – Могу пообещать только то, что я буду искренен и разнообразен в общении с Вами. Вас это устроит?

– Но я же пошутила, – обиженно надула губки девушка. – А вы…

– Я понял, – не дав ей закончить фразы Герман. – Но все же, вы говорите – «да» или «нет» – на мое предложение?

– А вы все еще не поняли? – кокетливо фыркнула девушка.

– Значит, да?! – тоном, не терпящим возражений, подытожил Герман. – Ну что ж, меня это радует. Я думаю, мы сработаемся.

– Я тоже так думаю.

Герман демонстративно зевнул, давая девушке понять, что желает прервать их сеанс связи. Он понимал, что поступает не очень вежливо, но ничего другого, более путного ему в голову не пришло.

– Вы, кажется, немножко устали, Герман, – не без сожаления в голосе произнесла девушка, принимая все за чистую монету.

– Если честно, то да, – с готовностью подтвердил тот. – У меня хорошая идея. Вы, наверное, тоже немало устали от всех моих выходок. Ведь так? Может быть, мы отложим официальную часть нашего общения… до завтрашнего сеанса связи? Что вы думаете по этому поводу, Сильвия?

– Как вам будет угодно, Герман. – кивнула ему в ответ девушка.

– Ну, тогда, до связи, Сильвия!

– До свидания, сэр!

– Почему опять, сэр! Вы на меня обиделись…?! – бросил Герман в вдогонку девушке.

Но его фразе так и не суждено было достигнуть цели.

Герман опять был в рубке один.

Если не считать Суперкома и «Р» с мягким знаком, конечно. Между прочим…

Герман резко обернулся в сторону «Р» с мягким знаком и вальяжно произнес:

– Ну-с, «Р» с мягким знаком, как тебе моя новая игрушка. Не правда ли, очень мила. К тому же еще и умна, чертовка.

– Ваше личное время – это не моя забота, сэр, – холодно отчеканил ему в ответ робот. – Вы вправе распоряжаться им так, как считаете нужным.

– Да-а? Неужели? – недоверчиво протянул Герман, стараясь раздразнить робота. – А я-то думал, что ты будешь со мной и в радости и в горе!? Какая наивность?

– Никак нет, сэр, – в своем привычном стиле, отрезал «Р» с мягким знаком. – Если вашей жизни не угрожает опасность и то же самое можно сказать о программе выполнения рейса, – я ни во что не вмешиваюсь. Без особых на то распоряжений, разумеется.

– А вдруг мы обсуждали с моей гостьей именно то, что как раз то и угрожает программе выполнения рейса, – сам от себя того не ожидая, пошел напролом Герман. – Или, ну, скажем, обсуждали тебя, как моего навязчивого, но не совсем обязательного помощника? Что ты на это скажешь?

– Я не знаю, сэр, что именно вы обсуждали, – попался на удочку робот. – Но, повторяю, я абсолютно уверен в том, что, ни тогда, когда вы были увлечены своим не совсем понятным мне занятием, ни сейчас, после его окончания, ни вашей жизни, ни программе выполнения рейса ровным счетом ничего не угрожает.

– Чего и следовало доказать, – поспешил поставить жирную точку в их с роботом перебранке Герман. – Я просто хотел проверить, насколько бдительно и четко ты, как мой помощник, контролируешь ситуацию. Что ж, хвалю. Со своими обязанностями ты справляешься без сучка и задоринки. И надо заметить, вполне обосновано не суешь свой нос в то, что тебя не касается.

«Если бы это только было так, у меня бы не было никаких проблем! «– чуть было не добавил про себя Герман, но вовремя спохватился.

– Ладно, – примирительно произнес Герман в адрес Робота. – Будем считать, что этого разговора между нами не было. По-моему, самое время заняться делом. Доложи-ка мне обстановку. И как можно короче.

– На борту Транспортника «Иуда «пошли тринадцатые сутки полета. Все системы корабля работают в норме. За последние несколько часов никаких происшествий не было. Противометеоритная защита – в режиме полной функциональной готовности. До входа в транссфер осталось…, – монотонно забубнил «Р» с мягким знаком.

Но Герман его уже не слушал. Опрокинувшись на спину и мечтательно уставившись глазами в потолок, он старался думать о чем угодно, только не о том, что его на самом деле беспокоило. И, судя по невозмутимости робота, Герману это вполне удавалось.

Глава четвертая В одну и ту же реку нельзя войти дважды

Время между сеансами связи с Сильвией тянулось для Германа невыносимо тревожно и медленно.

И причиной тому был он сам.

Ну не мог он вот так просто позволить себе ни о чем не думать. Ну не учили его этому. А, между прочим, очень даже зря.

Другое дело были их многочасовые беседы с Сильвией. В этом случае Герман лишний раз убеждался в том, что иногда бывает очень полезно сначала говорить и тут же забывать о том, что сказал.

А говорили они обо всем. Обо всем, что только приходило им в голову. Обо всем, кроме, собственно, того, ради чего, по версии Германа, и возобновились сеансы связи «Иуды» с Плутонианской Космобазой.

Они практически никогда не обсуждали всерьез ни сам корабль, ни, уж тем более, ту необычную миссию, которую Герману предстояло выполнить на борту «Иуды».

Если подобное «легкомыслие» командира «Иуды» для девушки было в диковинку, то Герман избегал этих опасных для него тем вполне сознательно.

Конечно, пару-тройку раз он и заводил пространные беседы по поводу сложностей управления своим звездолетом, возможных неполадках на его борту и периодических отклонениях корабля от назначенного курса. Но, ни для него, ни для нее не было секрета в том, что все это делается лишь для отвода глаз. Причем, Герману, в отличие от девушки, было прекрасно известно – чьих именно.

Все остальное время они были просто живыми людьми.

Стороннему наблюдателю запросто могло показаться, что нет никаких сотен миллионов километров, которые их девушку. Что нет никакого транспортника «Иуда» и Плутонианской Космобазы. Что нет никакого прославленного лейтенанта Леваневского и скромной служащей Транспортной службы Сильвии Каллихен.

Есть просто Он и Она. И им было просто интересно быть друг с другом.

За эти долгие дни и часы их общения Герман многое узнал про свою собеседницу. Практически все. А может быть, даже немножко больше.

Теперь в его глазах Сильвия Каллихен предстала в несколько другом свете. Может быть даже, он стал относиться к ней более серьезно.

При их первом же знакомстве с Сильвией, Герман вынужден был признать, что Природа наделила девушку достаточно незаурядной внешностью: статной и грациозной фигурой, темно-русыми волосами, коротко остриженными и аккуратно уложенными в прическу «под мальчика», большими карими глазами с легким оттенком грусти и чувственности в их глубине.

Однако, как оказалось в действительности, наряду с этим, девушка отличалась еще и пытливым умом и несвойственной обычным представителям ее круга интуицией.

Вначале для Германа эти качества его новой знакомой были неразрешимой загадкой.

За всю свою жизнь ему очень редко приходилось общаться с людьми, имеющими собственные, к тому же независимые от официальной идеологии, взгляды и суждения. Исключение, конечно, составляли его бывшие товарищи по службе в Галактической Косморазведке. Но они были действительно исключением, еще раз подтверждающим незыблемое правило Лиги Наций: «Каждый сверчок знай свой шесток».

И это исключение имело под собой вполне объективные, можно даже сказать, исторические корни. Дело было в том, что подавляющее большинство офицеров Галактической Косморазведки были так же, как и Герман выходцами из суровой и люто презираемой приспешниками Лиги Наций России. Чопорный Старый и не менее высокомерный Новый свет всегда считали граждан этой загадочной страны изгоями и дикарями. Справедливости ради стоит признать, что сами русские платили всему мировому сообществу той же монетой. В тоже время, вследствие транснациональной революции, ставшей результатом 5-мировой войны, в которой, между прочим, Восточно-Славянское Сообщество одержало сокрушительную победу над всеми своими военными и идеологическими противниками, именно за представителями России и родственных с ней государств была закреплена неслыханная для всех остальных народов Лиги Наций привилегия. Суть ее была в том, что именно русским было предоставлено приоритетное право – занимать самые престижные и почетные посты в Вооруженных Силах Лиги Наций и, в первую очередь, в ее Военно-космических Силах. Более того, Лига Наций приняла решение с этого момента комплектовать свою объединенную армию, прежде всего, именно за счет русских. И очень скоро словосочетание «боевой офицер» стало вполне обоснованным синонимом слову «русский».

Но, как известно из Истории, не бывает привилегий без маленьких и незначительных на первый взгляд, оговорок.

Вся эта эпопея с удовлетворением, точнее сказать, усмирением Мировым Сообществом природного тщеславия и воинственности русской нации, тоже не стала исключением. По крайней мере, для тех, кто способен видеть за пышными и восторженными фразами политиков их реальную и далеко не бескорыстную суть.

Что же касается данного конкретного случая, то оговорка, точнее обязательство, было всего одно. Русские получали официальный контроль над армией, а в качестве компенсации за эту неслыханную привилегию отказывались в пользу Лиги Наций от своего законного права: развивать независимую от Мирового Сообщества экономику своих государств и иметь свою собственную, отличную от общемировой, идеологию.

Другими словами, Лига Наций получала в свое распоряжение хорошо обученную, дисциплинированную и бесстрашную армию. К тому же, наивно верившую в свою исключительность и самостоятельность как движущей силы Истории. Забывая при этом, что за спиной Лиги Наций оставалась не только вся экономика и определяемая в большой степени именно ею политика, но еще и многомиллионная армия Транснациональной Полиции, Идеологический Сыск и бесчисленные резервисты Международного Сообщества. В эти сферы, само собой разумеется, доступ граждан Восточно-Славянского Сообщества был категорически заказан. Русские же взамен, получали тот уровень жизни, к которому они так бессознательно стремились. А еще они получали право с восторженным ликованием на устах умирать в интересах Лиги Наций и таскать для нее каштаны из самого адского огня.

Все, о чем думал сейчас Герман, не имело ни малейшего отношения к Сильвии Каллихен.

С ее собственных слов он узнал о том, что она родилась в северной части Европейского Сообщества. Ее отец был скромным служащим дипкорпуса Лиги Наций. Однако, ему удалось дать своей дочери первоклассное по тем временам образование и кое-что еще, о чем он, наверное, даже и не догадывался.

К своему совершеннолетию девушка успела закончить один из ведущих Технических университетов Европы. Сразу же после этого, она вначале попала в одно из конструкторских бюро корпорации «БОИНГ» и приняла самое непосредственное участие в создании звездолетов класса «Иуды». Однако, Герман так и не выяснил почему, Сильвия после трех лет работы в корпорации неожиданно подала рапорт о своем переходе в Транспортную Службу Лиги Наций и, после прохождения трехмесячных кадетских инженерных курсов на Луне – 10, оказалась на Плутонианской Космобазе.

Шло время.

Герман уже сбился со счета тех часов, которые ему удалось провести в компании Сильвии Каллихен.

Те недолгие перерывы между сеансами связи, которыми он по своему собственному решению располагал, он считал бесполезно потраченным временем.

В очередной раз расставшись со своей очаровательной собеседницей, Герман как правило занимался тем, что быстро выслушивал свежий доклад «Р» с мягким знаком о «нормальном функционировании всех систем корабля», ел, спал, бесцельно шатался по рубке «Иуды», не находя себе места. Однако, ровно за полчаса до начала очередного сеанса, он уединялся в своей импровизированной каюте, быстро приводил свою внешность и мысли в надлежащий порядок, и, демонстративно игнорируя присутствие в рубке «Р» с мягким знаком, вставлял в свой личный портативный стереопроектор информационный кристалл с голограммой девушки.

Что касается того, что происходило с самой девушкой между их сеансами связи, то этот вопрос первое время не давал Герману покоя ни ночью ни днем. Тем более, что он имел к этому самое непосредственное отношение. Еще бы! Ведь это была именно его идея – искусственно сформировать мироощущение девушки таким образом, чтобы реальная действительность уступила свое законное место виртуальному сну. И, похоже было на то, что удача ему и в этот раз не изменила.

Девушка так ничего и не подозревала.

Как бы между прочим она рассказывала ему о своих долгих вечерах, проведенных среди друзей в кают-компании Плутонианской Космобазы. О привычных и ничем не примечательных сводках с Земли и других, помимо Плутона, форпостов цивилизации во Вселенной. О своих маленьких житейских радостях и печалях. О том, что из ее каюты на космобазе открывается прекрасный вид на искусственный тропический сад. Что о космическом транспортнике «Иуда» и его командире на Плутоне все уже давно забыли, за исключением, разумеется, её самой и мистера Ли.

В общем, обо всем, о чем Герману и без нее было прекрасно известно. Ведь в действительности это было не более чем прошлое. Причем, для них обоих. Хотя один из них об этом и не догадывался.

Но и Герман, в свою очередь, тоже кое о чем не догадывался, заваривая всю эту кашу.

Выбрав «двойника» Сильвии Каллихен в качестве своего основного оружия в тайной интеллектуальной дуэли с «Р» с мягким знаком и его хозяевами из Транспортной службы, Герман совсем не ожидал того, что это оружие может, пусть на какое-то время, обернуться против него самого.

Общение с девушкой неожиданно разбудило в его душе прежде не свойственные ей качества.

Он вдруг почувствовал себя «обычным» Человеком. В нем проснулась ностальгия по родной планете. Его потянуло к другим людям. К тем, искреннего общения с которыми он упрямо избегал всю свою жизнь. Ему очень сильно захотелось жить. И он, к своему неописуемому ужасу, впервые за последние годы начал бояться смерти…

Если бы то же самое случилось с кем-нибудь другим, а не с лейтенантом Леваневским, все выглядело бы вполне естественным. Но для него, Германа, подобные перемены стали из ряда вон выходящими.

Герман уже был на грани психологического срыва, собираясь при первом же сеансе связи с девушкой рассказать ей всю правду о своей затее с ее виртуальным двойником. Это, безусловно, поставило бы крест на их дальнейшем доверительном общении. Но ничего другого, более умного, Герман придумать не смог.

Однако, спасение пришло именно оттуда, откуда он меньше всего его ожидал.

Положение спас «Р» с мягким знаком.

В одно прекрасное утро, когда Герман был уже окончательно готов к роковой, по его твердому убеждению, развязке в его взаимоотношениях с голографическим призраком девушки, робот вдруг не на шутку оживился и торжествующим голосом сообщил, что до входа в транссфер остались считанные парсеки.

Герман вначале пропустил это сообщение «Р» с мягким знаком мимо ушей, готовясь по привычке к сеансу связи с Сильвией.

Между тем, робот не только повторил свое сообщение, но и еще и лишний раз напомнил своему командиру о его должностных обязанностях на борту «Иуды».

Герман вначале вскипел от такой наглости робота, но быстро взял себя в руки и вынужден был признать справедливость замечания своего помощника.

Таким образом, решительный разговор Германа с Сильвией Каллихен, к которому он так долго готовился, сам собой отошел на второй план.

Робот оказался абсолютно прав.

Зияющая в пространстве пасть Транссфера Вильяминова была уже хорошо видна прямо по курсу корабля из всех его четырех иллюминаторов.

Огромная, безмолвная и переливающаяся всеми цветами радуги воронка, в которую вот-вот должен был ухнуть массивный корпус «Иуды», произвела на Германа отталкивающее впечатление.

Он, конечно, ожидал нечто подобного, но так далеко его фантазия и полученные еще в Космической Академии представления о Вселенной не заходили никогда.

Все его естество охватил бессовестный трепет и щемящий душу страх.

Тем временем, все электронные устройства, находящиеся в рубке корабля и полностью безучастные к потрясениям своего командира, уже давно пришли в движение.

Суперком лихорадочно просчитывал траекторию входа корабля в транссфер.

«Р» с мягким знаком как белка в колесе крутился на своем кресле. Он – то отдавал распоряжение двигателям корабля начать торможение, то громко и вызывающе щелкал тумблерами гравитационной и антиметеоритной защиты, то поворачивался в сторону Германа и делал душещипательный доклад о выполнении очередного этапа подготовки «Иуды» к транспространственному скачку.

Даже неповоротливый увалень ПКЖ и тот не остался равнодушным к всеобщей суматохе и беспокойству. Все его следящие системы искрились разноцветными лампочками, конструкции активно трансформировались, контрольные панели и цилиндр Суперкома начали быстро расползаться в разные стороны, складываясь самым немыслимым образом и медленно задвигаясь в пол рубки.

Во всей этой суматохе, только лишь один Герман оставался спокойным и уверенным в себе.

Может быть потому, что не до конца понимал суть всего происходящего. А может и потому, что все еще не мог оторвать своего зачарованного взгляда от Транссфера.

Неожиданно корабль задрожал и начал медленно вращаться вокруг своей оси. Система искусственной гравитации «Иуды» была уже не в состоянии противостоять буйству обрушившейся на звездолет стихии. О чем и поспешила устами «Р» с мягким знаком известить своего командира и единственного живого человека на борту.

Закончив с докладом о выходе Системы искусственной гравитации «Иуды» на критические режимы работы, «Р» с мягким знаком порекомендовал Герману незамедлительно занять свое место в камере анабиоза, в форму которой уже успел трансформироваться ПКЖ.

Однако, Герман, почему-то отказался последовать рекомендациям.

– Я хочу увидеть все своими собственными глазами, – пояснил он свое решение роботу. – Надеюсь, что это не противоречит инструкции. Или я ошибаюсь?

– Никак нет, сэр, – без особого энтузиазма в голосе подтвердил «Р» с мягким знаком. – Вы не ошибаетесь. В инструкции о проведении полета действительно ничего не сказано о том, что командир корабля не имеет права лично контролировать прохождение звездолетом Транссфера. Просто это раньше никому не приходило в голову, сэр.

– Значит, я буду первым и последним из тех звездолетчиков, кому именно это и пришло в голову! – холодно отрезал Герман. – Еще какие-нибудь возражения есть?

– Нет… То есть да, сэр! – засуетился робот. – Вы не могли бы занять, в этом случае, свое место в ПКЖ? Дело в том, что я не могу гарантировать отсутствие перегрузок и тряски во время прохождения кораблем Транссфера. А это может пагубно сказаться на вашем здоровье, сэр. В мои обязанности входит, как вы знаете, постоянная забота о нем, так же, как и о самом корабле.

– Ну, эту твою просьбу, я думаю, можно выполнить, – согласился Герман, неторопливо направляясь в сторону ПКЖ.

– Даю отсчет расстояния до входа корабля в транссфер, – громко затараторил своим металлическим басом робот, когда Герман уже оказался в полной власти ПКЖ, и все его тело безнадежно увязло в густой и склизкой антигравитационной массе.

– До входа в транссфер осталось сто тысяч километров, пятьдесят тысяч, двадцать пять тысяч. Всем системам корабля быть в полной готовности. – монотонно продолжал бубнить «Р» с мягким знаком. – Десять тысяч до перехода. Пять тысяч километров. Все. Нулевая отметка. Вход в первую пограничную зону Транссфера – зону локального старта – зафиксирован. Предполагаемое время прохождения зоны – 625, 56677 секунд…

Сразу же после этих слов робота «Иуду» тряхануло так, что Герман на мгновение потерял сознание и позабыл обо всем на свете.

Когда он пришел в себя, звезды в иллюминаторах «Иуды» уже давно превратились в едва заметные световые штрихи и быстро таяли в надвигающейся темно – фиолетовой мгле.

Корабль уже несколько минут был в Транссфере. Между тем, унылая картина в его иллюминаторах продолжала оставаться неизменной.

«Стоп. – Подумал про себя Герман. – Почему это замолчал «Р» с мягким знаком? «Иуда» уже добрых пятнадцать минут назад должен был пройти контрольную точку Транссфера?! Да и вся эта грязно – фиолетовая жуть уже давно должна была расползтись на рваные лохмотья и уступить свое место звездам и абсолютной черноте. По крайней мере, именно к этому его готовили во время стажировки на Плутонианской Космобазе. Что-то здесь не так»…

– Докладываю обстановку, сэр! – немедленно отозвался на мысленный призыв своего командира «Р» с мягким знаком.

Герман вынужден был признать, что наличие телепатических способностей у его электронного соглядатая, так тщательно им скрываемое, иногда может оказаться очень даже кстати.

– Время нахождения корабля в Транссфере на данный момент составляет не полных семнадцать минут. Прохождение контрольной точки Транссфера не зафиксировано. Вынужден проинформировать вас о наличии нештатной ситуации, – между тем упавшим голосом продолжал свой доклад робот. – Какие будут распоряжения, сэр?

«Помолиться богу в ожидании страшного суда! «– мысленно послал к чертовой матери робота и всех его создателей, вместе взятых, Герман.

– Не понял Вас, сэр! Повторите, пожалуйста, ваше распоряжение! – растерянно переспросил «Р» с мягким знаком.

– И уже никогда, судя по всему, не поймешь, – раздраженно огрызнулся в его адрес командир «Иуды». – Лучше следи за временем. Это единственное, что мы пока можем себе позволить делать. Или у тебя есть другие предложения?!

– Никак нет, сэр. Предложений нет. Время нахождения корабля в Транссфере уже составило двадцать три неполных минуты. Но это невозможно, сэр! – встревожено отрапортовал робот. – Это противоречит всем знаниям земной науки о Транссферах, сэр. Время здесь должно отсутствовать. Но этого не происходит. Мы уже давно должны были пройти обе пограничные зоны Транссфера: как локального старта, так и локального выхода. Мы находимся неизвестно где. И время здесь все еще существует. Посмотрите в иллюминаторы, здесь также существует материя. И, главное, она изменяется.

– Ну и черт с ней. Пусть что хочет, то и делает, – тяжело вздохнув, выругался в адрес «материи «Герман. – Нам-то что с этого?

Герман не успел закончить фразы.

«Иуду» в очередной раз сильно тряхнуло, и прежде, чем Герман опять потерял сознание, в его мозгу молнией сверкнула спасительная мысль:

«Ну-у, слава богу. Хоть что-то да происходит…»

Когда он уже во второй раз за последние полчаса вынырнул из глубин своего подсознания, в иллюминаторах «Иуды» опять сверкали звезды. Правда, их сияние было очень странным. Замедленным, что ли. Создавалось даже впечатление, что они были просто нарисованы белой краской на черном холсте бумаги.

– Момент перехода корабля через транссфер не зафиксирован. Момент выхода из первой пограничной зоны Транссфера – зоны локального старта, моменты входа и выхода из второй пограничной зоны Транссфера – зоны локального финиша, также не зафиксированы.

– Мы что, возвращаемся домой? – высказал вслух первое, что пришло ему в голову, Герман.

– Никак нет, сэр! – быстро поставил крест на предположении своего командира «Р» с мягким знаком. – Согласно показаниям всех находящихся на борту корабля приборов, «Иуда» все еще находится в зоне Транссферного перехода, в его, не поддающейся идентифицированию, части.

– Ну, тогда, где мы, черт возьми, находимся, – вскипел Герман. – И что все это значит! Я не собираюсь принимать участия в разных там дурацких экспериментах Транспортной Службы! Об этом нет ни строчки в моем контракте. Да я…

– Это не эксперимент, сэр! – поспешил успокоить своего шефа робот. – Я оказался в таком же положении, как и вы. Я…

– Да заткнись ты, электронная обезьяна, – обрушил весь свой гнев на безропотного робота Герман. – И без тебя тошно. Лучше займись навигационными картами. Хотя вряд ли это нам хоть чем-то поможет. И черт меня дернул согласиться на этот рейс. Ведь знал же, знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. И что же?! Финита ля комедия, синьоры. Как говорил один мой итальянский друг.

– Срочное сообщение, сэр. Прошу вашего внимания. Это очень важно! – требовательным, если не сказать большего, тоном перебил своего командира робот.

– Ну что там у тебя еще. Если ты собираешься сообщить мне о том, что корабль через секунду – другую взорвется, можешь себя не утруждать. Мне уже все равно, – с наигранным равнодушием в голосе, откликнулся Герман.

– Прямо по курсу корабля наблюдаю объект. Объект явно искусственного происхождения! – скороговоркой выпалил робот.

– Неужели? И такое бывает? – недоверчиво переспросил Герман, и в его душе с новой силой вспыхнула спасительная искра надежды.

– Так точно, сэр! – торжествующим голосом, продолжал робот. – Приступаю к немедленному сканированию объекта. Первая информация уже есть. Прикажете ее доложить?

– Нет, я прикажу ее немедленно забыть и переключить свое внимание на что-нибудь более существенное! – съязвил в адрес робота Герман.

– Не понял вас, сэр! – искренне удивился робот.

– Докладывай, черт тебя возьми, – не в силах больше сдерживать своей ярости, прорычал Герман. – Хотя нет. Постой. Пусть это лучше сделает за тебя Суперком. А ты займешься налаживанием связи, если этот твой объект, к счастью для нас, окажется межзвездным кораблем.

– Это корабль, – с готовностью подтвердил робот. – Это, несомненно, корабль. Причем, судя по всему, земного происхождения. Однако, переключаюсь на то, чтобы осуществить с ним информационную связь и передать сигнал бедствия. Суперком в полном вашем распоряжении, сэр! Он немедленно доложит вам результаты сканирования обнаруженного нами корабля.

Герман резко обернулся в сторону зеркального цилиндра Суперкома. Но тот, не дожидаясь дополнительных распоряжений, уже начал монотонным голосом свой доклад:

– Объект идентифицирован. Это космический корабль земного производства. Дата производства – ноябрь 2158 года. Класс корабля – сверхсекретный стратегический миноносец оригинальной серии. Серийный номер корабля – отсутствует. Секретный военный код корабля – «Терминатор 003». Официальное название корабля: «транспортник «Иуда» дальнего радиуса действия. В Спецреестре Транспортной Службы Лиги Наций Земли корабль не значится. Тактическое вооружение корабля: восемь электромагнитных пушек повышенной мощности, предназначенных для выведения из строя систем управления кораблей возможного противника. Стратегическое вооружение корабля: двадцать четыре автономных аннигиляционных контейнера независимого наведения, предназначенных для уничтожения живой силы противника по критерию суммарной биологической массы. Поставленная перед кораблем задача: найти и немедленно уничтожить в секторе F – 34 Галактики, выход в который совпадает с локальным финишем Транссфера Вильяминова, любую биологическую массу, в случае если ее суммарные объемы превысят 5 000 тонн. Экипаж корабля: пилот-камикадзе лейтенант Транспортной службы Герман Леваневский, второй-пилот – Тактико-виртуальный андроид серии «Р» с мягким знаком, позывные и кодовый номер последнего не поддаются идентификации. Конкретные предложения со стороны Суперкома экипажу: незамедлительно уничтожить противника путем электромагнитной атаки и выведения из строя всех его сенсорных и коммуникационных систем. Жду дополнительных указаний.

– Вот это да! – вырвался из самых недр человеческой сущности Германа не поддающейся полной идентификации возглас.

В нем, в этом возгласе было все, и чисто животный ужас, и дикое изумление, и страстный восторг и даже немножко сарказма.

– Вот это да! – в шоке и легком оцепенении повторил вслух Герман, вскакивая на ноги и обращая свой разъяренный взор на «Р» с мягким знаком.

В его душе в этот момент творилось нечто невообразимое. Он только что узнал именно то, к чему так сильно стремился с самой их первой беседы с Коллинзом. И самая эта новость в буквальном смысле повергла его в шок.

Он был раздавлен. На какие-то минуты он даже потерял способность трезво рассуждать и четко излагать вслух свои мысли.

– «Пилот-камикадзе… найти и немедленно уничтожить… Любую биологическую массу…,– подобно раскаленному железу, жадно и бесчеловечно вгрызались в его сознания слова, произнесенные Суперкомом. – Двадцать четыре автономных аннигиляционных контейнера… Сверхсекретный стратегический миноносец… Серийный номер корабля – отсутствует…»

Герман в отчаянии затряс головой и, не в силах больше сдерживать переполнявший его ураган эмоций, бросился в сторону «Р» с мягким знаком. Единственным его желанием в эти мгновения было оторвать этой ТВАРЬ-и голову. Чего бы это ему не стоило.

Но, к его немалому разочарованию, он опоздал.

Робот уже был мертв! Если конечно, так можно выразиться в адрес нашпигованной электроникой машины.

Его скрюченные параличом конечности безжизненно свисали с подлокотников кресла. На глупой и уродливой физиономии, к тому же быстро таявшей от воздуха и температуры, застыла гримаса боли, отчаяния и удивления одновременно. Глаза робота остекленели, вывалились наружу и очень быстро превратились в безобидные серые шарики.

И тут только до Германа дошла вся сюрреалистическая суть происходящего. И он в одно мгновение понял, что именно произошло с роботом.

Все было очень просто. Даже забавно. Робот не смог вначале понять, а потом и выполнить приказ. Самый что ни на есть простой и банальный приказ. Приказ об уничтожении самого себя. Приказ о самоликвидации. Это же так просто. Для каждого из людей.

Но робот не был человеком. Он был машиной. Пусть даже очень совершенной машиной. И вот результат. Заложенная в него программа вошла в прямое противоречие с самой собой. Электронные цепи замкнулись в бесконечном цикле. И робот свихнулся. Его искусственные нейроны не выдержали такой нагрузки и поспешили пожертвовать ради своего самосохранения управляющей ими программой.

– Да, брат, – немного успокоившись и окончательно придя в себя, сочувственно произнес в адрес робота Герман. – Это тебе не в чужих мозгах копаться и не отдавать распоряжения о ликвидации биологической массы.

Герман поморщился от одной только мысли о той чудовищной и кощунственной миссии своего корабля, о которой он только что узнал.

– Да, брат, «Р «с мягким знаком, – холодно и уже без тени жалости в голосе, повторил Герман. – Похоже, что философская категория самоубийства тебе оказалась не по зубам. Что ж, твои создатели об этом не подумали. Ведь они-то люди. Им-то все это должно быть хорошо знакомо. Хотя…

Герман презрительно сплюнул, прежде чем продолжить свой монолог:

– Им, с высоты их комфортных кабинетов и теплых ангаров, это тоже должно быть невдомек. За них всегда погибали и будут погибать другие. Такова жизнь. Одни отдают распоряжения – где и какую биологическую массу уничтожить. Другие же эти бесчеловечные распоряжения выполняют… К счастью, правда, не всегда. Не все же способны исполнить роль палача. Некоторые, я, честно говоря, готов преклонить перед ними колени, выбирают другой выход. Почти такой же, какой выбрал ты, «Р» с мягким знаком. Вот только делают они это, в отличие от тебя, вполне сознательно. А не потому, что заложенная в них программа неожиданно ликвидирует самое себя. Так – то! Глупая ты железяка!

Герман отвернулся и, к его немалому удивлению, горькая слезинка покатилась и застыла на его правой щеке.

– Внимание экипажу, внимание экипажу, – вывел Германа из его тягостных раздумий Суперком. – Необходимо срочное вмешательство в управление кораблем. Основная контрольная система корабля выведена из строя. Корабль все еще находится под угрозой нападения. Жду указаний от командира корабля. Разрешите уничтожить цель.

– Какую еще цель, – с трудом соображая, переспросил Герман.

– Ах, да, – наконец дошел до него смысл оброненной Суперкомом фразы. – Чужой корабль?! Я про него совсем забыл, черт возьми! Из головы вылетело….

– Немедленно уничтожить цель. Я повторяю. Немедленно уничтожить цель, – уверенно скомандовал он Суперкому.

«Какую цель? Самого себя!? Ну, это же полный бред! – пронеслось в сознании Германа уже в следующие мгновения. – Как я могу отдавать приказ об уничтожении своего собственного корабля? Да и каким же образом мой собственный корабль может сам себя атаковать?»

– Стоп. Стоп. Суперкому немедленно приостановить выполнения моего предыдущего распоряжения. Вплоть до полного выяснения обстоятельств, – прокричал во всю глотку Герман, первое, что пришло ему в голову. – Ничего не предпринимать!

– Выполняю, сэр! – с готовностью откликнулся Суперком. – Но, по-моему…

– Что? Что, уже поздно?! – встревожено перебил его Герман, в отчаянии хватаясь за голову.

– Боюсь, что да, сэр! – невозмутимо подтвердил Суперком.

– Можешь не продолжать, – разочарованно махнул рукой в его сторону Герман. – Теперь это уже не имеет значение!

– Боюсь, что вы меня не поняли, сэр! – не обращая внимания на возражения Германа, продолжал докладывать Суперком. – Я не могу отменить выполнение вашего предыдущего распоряжения совсем не потому, что оно уже выполнено. Отнюдь. Все гораздо хуже!

– То есть?! – несколько опешил Герман.

– Все системы управления кораблем перешли под полный контроль противника. Мы обезоружены, сэр. У нас более нет ни единого шанса выпутаться из всей этой ситуации. Вашему кораблю угрожает прямой захват или полная ликвидация. Ваш выбор предельно ограничен, сэр. При сложившихся обстоятельствах, вы можете либо отдать распоряжение на то, чтобы добровольно сдаться неприятелю в плен, либо…

– Либо? Ну же, не заставляй меня тянуть тебя за язык…, – не выдержал напряжения и подстегнул Суперком Герман.

– Либо, – Суперком запнулся, прежде чем закончить импровизированное предсказание дальнейшей судьбы своего командира. – Вы можете отдать немедленный приказ о самоуничтожении управляемого вами звездолета.

– Как это? Я действительно могу отдать приказ об уничтожении управляемого мною звездолета? – недоверчиво переспросил его Герман. – А такое вообще возможно?

– Так точно, сэр. Теперь, после выхода из строя при невыясненных обстоятельствах тактико-виртуального андроида серии «Р» с мягким знаком, вы стали единственным и полноправным хозяином на корабле. Я обязан выполнять любое ваше распоряжение, сэр, – почтительно пояснил свои слова Суперком. – Ваше распоряжение о немедленном самоуничтожении звездолета не является исключением. Если вы его отдадите, я подтверждаю свою готовность его выполнить.

– А если, я не отдам подобного распоряжения? – с нескрываемой тревогой в голосе, поинтересовался Герман у своего электронного визави. – Самоликвидируется ли корабль в этом случае?

– Никак нет, сэр! Об автоматической самоликвидации корабля в случае чрезвычайных обстоятельств в заложенной в меня программе нет ни слова! Я продолжаю ожидать от вас соответствующих распоряжений! – холодно отчеканил Суперком.

Герман облегченно вздохнул и, тщательно взвесив в уме все за и против, вновь обратился к Суперкому:

– Хорошо, я все понял. Но, боюсь, что у меня нет другого выхода. Этот корабль должен навсегда исчезнуть, не нанеся при этом никому вреда. И чем раньше это случится, тем лучше. Сколько понадобится времени, чтобы подготовить его к взрыву?

– Пятнадцать минут, сэр! – быстро ответил Суперком.

– Ну что ж, тогда…, – Герман запнулся, и окончание его распоряжения Суперкому повисло в воздухе.

Его внимание привлекла величественная картина, представшая перед его взором в одном из иллюминаторов «Иуды».

Это был корабль. Огромный черный корабль. Он стремительно приближался к «Иуде», намереваясь разойтись с ним параллельным курсом.

– Что бы это ни было, черт возьми, – в задумчивости произнес Герман. – У меня уже нет другого выхода. Будем считать, что тебе, дорогой мой двойник, крупно не повезло. Даже, если я и ошибаюсь…

Неожиданно внимание Германа привлекла еще одна серая точка, на некотором расстоянии следовавшая след в след за черным кораблем.

Точка стремительно росла, быстро меняя свою форму и очертания. Пока, наконец, на глазах озадаченного Германа не превратилась еще в один корабль.

– Не может быть, – медленно и недоверчиво произнес он одними губами. – Еще один корабль? Здесь? Сейчас?

Между тем, второй из кораблей приближался все ближе и ближе к «Иуде». Уже можно было различить отдельные части его конструкции, серебристые панели обшивки и ярко освещенные иллюминаторы.

– Ну, это же явно не боевой звездолет, – с трудом переводя дыхания, пробурчал себе под нос Герман. – Что он здесь делает?

Герман пребывал в замешательстве.

Уничтожать гражданский звездолет в его планы явно не входило. Другое дело, этот черный двойник «Иуды». Чем бы он ни был на самом деле, но по поводу его предназначения сомнений в душе Германа не было. Он был обречен. Даже если и невиновен.

Герман напряженно думал, все никак не решаясь принять окончательного для себя и судьбы «Иуды» решения.

Между тем, черный двойник «Иуды» уже полностью заполонил своим корпусом один из боковых иллюминаторов его, Германа, корабля. А на обшивке серебристого звездолета уже можно было прочитать некоторые из надписей.

– Ладно, будь, что будет, – наконец решился Герман.

Дочитав до конца на борту серого звездолета: «Космический исследователь «Первопроходец» 21 – звездная экспедиция», он решительно повернулся в сторону Суперкома, чтобы отдать, последнее, как он считал, в своей жизни распоряжение.

– Ладно, Суперком, приступай…, – начал было он.

Но Судьба в очередной раз распорядилась иначе.

Массивный корпус «Иуды» неожиданно завибрировал.

Германа швырнуло на пол.

Предпринимая отчаянные попытки сохранить равновесие и быстро теряя сознание, он беспомощно покатился в дальний угол рубки.

Корабль судорожно вздрогнул, закрутился волчком вокруг своей собственной оси и, так и не сумев ничего противопоставить неведомой стихии, оказался в ее полной власти.

Он падал. Униженно и обречено.

Падал, если только это можно так назвать применительно к условиям открытого космоса.

Падал в мрачную и безжизненную пустоту.

Его засасывало все сильнее и сильнее. Пока, наконец, густая и всеобъемлющая мгла не сомкнулась за дюзами его маршевых двигателей.

Черный корабль канул в столь же черную, как и он сам, бездну.

Все вокруг него неожиданно замерло.

Время остановилось…

Глава пятая Мир без пространства и времени

Сознание возвращалось к Герману медленно, но, как ни странно, легко и безболезненно.

Он попытался открыть глаза. Но тут же с ужасом обнаружил, что у него больше нет глаз.

Он попытался пошевелить пальцами правой руки. Самоуверенно ожидая ощутить острую боль во всем теле от всех только что перенесенных им падений и переворотов.

Опять же… он ничего не почувствовал. У него больше не было рук!

Он выдержал какое-то время, чтобы в полном отчаянии повторить свою попытку. Но, ровным счетом ничего не изменилось.

Его тело больше его не слушалось. Более того, хотя он все еще и боялся себе в этом признаться, у него больше не было тела.

Его окружала мрачная пустота и безмолвие.

Он не слышал не единого звука. Он не чувствовал не единого запаха. Он вообще не ощущал реальность как таковую.

И с ним это было впервые.

Единственным, что все еще оставалось в его власти, был его разум. И еще, что не менее важно, память.

Он отчетливо помнил все, что с ним произошло. Причем не только в последние часы и минуты перед катастрофой «Иуды», но также в каждую из той дюжины миллиардов секунд, которые он прожил за всю свою жизнь.

«Надо же, – подумал он про себя. – А я представлял себе Преисподнюю несколько иначе. Не говоря уже, конечно, о Рае».

Его несколько вульгарная и не совсем уместная шутка ему самому понравилась. Даже в той ситуации, в которой он оказался, лейтенант Леваневский продолжал быть верным самому себе.

Ему было страшно, и он не скрывал этого. Но вместо того, чтобы запаниковать и трусливо читать молитвы, он предпочел цинично шутить… И был благодарен Всевышнему, а может даже и самой Природе за то, что она сохранила за ним это право.

«– Однако, – вновь подумал про себя Герман. – Также не может продолжаться вечно. Я могу так и со скуки помереть».

Герман попытался улыбнуться. На мгновение забыв о том, в каком положении он оказался. И, как и следовало ожидать, ничего не случилось.

Он продолжал оставаться наедине с самим собой, не будучи даже в состоянии самому себе улыбаться.

«Однако, – как попугай повторил он про себя. – Я начинаю сердиться. Эй, там, наверху, вы слышите?! Сделайте со мной хоть что-нибудь! Если виновен, что ж, пожалуйте на сковородку! Я ответственности не боюсь! Если нет, так уж будьте так любезны препроводить меня в ваши райские кущи! И вообще, что-то я не понимаю! Я, так сказать, у Вас в гостях… И, судя по всему, очень надолго, если не навсегда… И ко мне никакого внимания! Даже страшного суда не предложили!

Герман развеселился, и его понесло не на шутку.

«Нет, вы уж будьте так любезны обратить на меня внимание, господа, или как вас там еще, – мысленно продолжал он односторонний диалог с выдуманным им же самим собеседником. – Я же могу и обидеться! Я, между прочим, к вам не по собственной воле попал! Так получилось! Понимать надо! Если вы так и дальше будете играть со мной в прятки, я могу и обратно вернуться! С вашего разрешения, конечно! Честно признаться, там, на белом свете, мне понравилось больше! Ну, так как?! Может мне вернуться?»

Герману начал надоедать тот спектакль, который он сам перед собой разыгрывал. Он глубоко задумался, и тут ему на ум пришло более интересное занятие.

«Ну, если со мной никто не хочет разговаривать…» – заструились в его сознании свежие мысли.

«Что ж, придется всецело погрузиться в свои собственные воспоминания, – философски закончил он. – Вот только с чего бы начать?»

Герман пребывал в замешательстве.

Вспоминать детство ему не хотелось. Лишний раз копошится в своей сознательной биографии он за время своего продолжительного общения с «Р» с мягким знаком разучился. Оставалось только два пути: либо обратить свой взор на безмятежную юность, либо, в конце концов, окончательно разобраться с тем, что же все-таки произошло с «Иудой» в его последние часы и минуты, скажем так, земного существования?

«– М-да, выбор, конечно, не велик, – подытожил Герман. – Но, все же, с чего-то надо начинать?! Юность то, конечно, предпочтительнее и интереснее. Зато последние часы его жизни гораздо важнее и, главное, непонятнее. С них-то мы, пожалуй, и начнем.

То, что произошло с его электронным соглядатаем, в общем-то, уже давно нашло в его сознании вполне приемлемые и разумные объяснения. А вот то, что случилось после этого – пока еще было для него загадкой.

Но, лучше все по порядку.

Его звездолет атаковал чужой корабль, оказавшийся точно таким же, как его собственный. Это было. Хотя, может быть и нет. А вдруг это был какой-нибудь мало изученный земной наукой физический эффект?! Ну, скажем, точное зеркальное и электромагнитное отражение его собственно корабля от незримой преграды. Почему бы нет?

Тогда все и сразу становится на свои места и не требует никаких дополнительных изысканий.

Стоп. А как же тогда быть со вторым кораблем. Он-то никак не мог быть отражением «Иуды». Это точно! Он вообще был гражданским. И цвет у него был серебристый, а не черный, как у «Иуды». Да и название его он, Герман, даже успел прочитать…

Кстати, как он назывался?

«Космический исследователь «Первопроходец» 21 – звездная экспедиция «– кажется, именно так.

М-да, очень несуразное название. А главное длинное и…»

Герман запнулся. В его сознании закрутился ворох необузданных мыслей.

«… что это название мне напоминает? Может быть, я когда-нибудь раньше его слышал? Если да, то где и когда? – сознание Германа забилось в лихорадке, тщетно пытаясь выудить из своих недр все, что могло иметь отношение к Космическому исследователю «Первопроходец» и 21 – звездной экспедиции»

«– Не может быть, – наконец его осенило. – Это же… Это же ЕЕ корабль. Ну, точно, именно так он и назывался. И экспедиция ее была как раз 21-ой по счету. Все сходится. Значит…»

– Здравствуйте. Это вы? – неожиданно ворвался в его гордое одиночество до боли знакомый, хотя и давно им забытый голос. ЕЕ голос.

– Это я, – зачаровано подтвердил Герман, тщетно пытаясь поверить в то, что голос реально существует, а не является очередным плодом его возбужденного воображения.

– Я знала, что мы снова встретимся. Я вас ждала, – вновь громко и отчетливо произнесла ОНА.

– Если вы так говорите, значит – я умер, – ляпнул в ответ первое, что ему пришло в голову Герман.

– И да, и нет, – грустно продолжала Она.

– Как вас прикажете понимать? – в своей привычной манере возмутился Герман.

– Для того мира, из которого вы пришли, вы безусловно умерли. Для вас тот мир тоже умер. Для меня вы пока еще живы. И для вас, может быть тоже, – неуверенно продолжала ОНА.

– Что значат ваши «пока» и «может быть»? Значит, я все-таки умер…, – не унимался Герман.

– Для нас двоих, вы пока еще даже не родились. Но если вы меня забыли, то да, значит, вы умерли. И я уже ничем не могу вам помочь, – ЕЕ голос задрожал и стал тише.

– Разве я смог бы вас забыть?! – взбунтовался Герман. – Так не бывает. Этого не могло случиться ни при каких обстоятельствах. Но объясните мне, наконец, хотя бы вы, что здесь происходит. Где я, черт возьми? Почему я вас не вижу и, наверное, с учетом моего предыдущего опыта, еще и не слышу? Что все это значит?

– Вы все равно не поймете. По крайней мере, пока, – заговорила ОНА более твердым, и как может быть показалось Герману, ободренным голосом.

– Почему же? – чуть было не обиделся на ЕЕ слова Герман. – Вы считаете меня глупым? Или считали таковым раньше?

– Нет, – опять погрустнев, ответила ОНА. – Я никогда не считала вас глупым. Тем более сейчас, когда снова узнала. Но это ничего не меняет. Вы очень скоро это сами поймете. Если нет, значит, мы уже больше никогда не встретимся!

– Что такое я еще должен понять? И почему от этого зависит, встретимся мы еще раз или нет, черт возьми! – сорвался с цепи Герман.

– Мы обязательно встретимся! Теперь я уже знаю это точно, – поспешила его успокоить ОНА.

– Скажите, пожалуйста, она уже знает! Почему я тогда еще ничего не знаю, – не унимался Герман.

– Потому что для вас будущее еще не наступило, – спокойно объяснила ОНА.

– Ну, с этим-то я, пожалуй, соглашусь! – флегматично заключил Герман и в очередной раз бросился в контратаку. – Ну, если для меня будущее еще не наступило, то и для вас оно не наступило тоже. По – моему, логично?! Тогда откуда у вас такая уверенность в том, что мы обязательно еще раз встретимся.

– Вы действительно очень сильно изменились за время нашей с вами разлуки, Герман, – первый раз за всю их беседу ОНА назвала его по имени. – Но я знаю, что в душе вы остались прежним. Что же касается ваших рассуждений, то они бессмысленны. И в силу этого нелогичны. В этом мире, в котором вы оказались, прошлое, настоящее и будущее совпадают в одной точке. Но только для тех, кто к этому готов. Вы пока еще не готовы.

– Стоп, стоп, стоп…, – не совсем вежливо перебил свою собеседницу Герман. – То, что я к чему-то там не готов, это я уже давно понял. Ну, черт с ним, как говорится. Но вы то, с ваших собственных слов, к этому готовы. Значит для вас все, что неминуемо случится в будущем, уже давно известно. Ведь так?

– Нет, не так, – возразила ОНА. – Мне известно только то, что могло бы произойти со мной, если бы мы так и не встретились. Теперь же, наше общее будущее мне уже неведомо. И хотя в этом мире отсутствуют пространство и время, наше общее будущее стремительно меняется. И чем больше и глубже мы будем узнавать друг друга, тем более определенным будет это будущее. Вы меня понимаете?

– Ну, разумеется, – беззастенчиво соврал Герман. – Чего уж тут непонятного. Будущее это прошлое, прошлое – настоящее, а настоящее… а настоящее…

Герман запнулся. Запнулся, почувствовав в глубине своей души, что поступает с той, к которой он так стремился всю свою жизнь, цинично и глупо.

Неожиданно в нем проснулись всегда присущие его истинной натуре благородство и честь.

– Извините, – поспешил исправить положение он. – Я не хотел вас обидеть. Честно. Не знаю, что на меня нашло. Но на самом деле, я не такой. Хотя многие в том мире, из которого я пришел, страстно желали во мне видеть только то, что я по своей глупости только что перед вами продемонстрировал. Ложь, цинизм, лицемерие и ничем не обоснованную гордыню. Я искренне извиняюсь перед вами за свое поведение. Не знаю только, сможете ли вы меня простить после всего того, что я успел вам наговорить.

– Я вас уже простила. И я вам верю. Вы действительно не такой плохой, каким старательно хотите казаться, – поспешила успокоить Германа ОНА. – Вы изменитесь. Вы вновь станете самим собой. Причем очень скоро. И может быть то, что было между нами в том далеком мире, откуда мы оба однажды пришли, вернется снова и…

ОНА не договорила. Голос ее оборвался также неожиданно, как и возник.

Но ОНА вселила в него надежду.

И, несмотря на ту горечь, что испытывал Герман от своих глупых и бестактных выходок, которые он позволил себе, беседуя с НЕЙ, ему было радостно на душе.

У него опять была цель. И ему опять хотелось жить. Правда, пока еще он не знал, сможет ли он снова заслужить это право.

Но теперь это уже не имело значения.

Между тем, все вокруг Германа уже кружилось в фантастическом водовороте событий. И хотя он продолжал оставаться слепым, глухим и беспомощным, он неожиданно что-то почувствовал.

Он пока не мог понять, что именно. Он никогда раньше не сталкивался с подобным чувством и поэтому был не в состоянии его описать.

Его куда-то тянуло, влекло, и он был полон энергии.

И тут только он, наконец, догадался, что именно это было за чувство.

Он чувствовал Движение.

И это было пока третьим, после разума и памяти ощущением, которое Природа великодушно посчитала возможным ему вернуть.

То, что когда-то было Германом Леваневским, теперь ощущало себя маленькой и неуловимой частицей энергии, с бешеной скоростью мчавшейся через бездну пространства и времени.

Он был ФОТОНом. Да, да именно ФОТОНом.

И хотя он не мог это утверждать с полной уверенностью, но он это знал.

Его продолжали окружать темнота и безмолвие. Но он уже чувствовал в них присутствие себе подобных. Таких же, как он фотонов, загадочных и неудержимо рвущихся к им же самим неведомой цели.

Их были миллиарды, а может быть и секстильоны. Каждый из них не имел ни малейшего представления о том, где и зачем был начат его путь и где ему суждено прекратиться. Каждый из них был сам по себе, и ничто его не связывало с остальными.

ФОТОН, который прежде был Германом, тоже не был исключением. Но, в отличие от других, он был способен почувствовать свое полное Одиночество во Вселенной.

Неожиданно незримая преграда оказалась на его пути.

Силы стали быстро его покидать. Он стремительно терял свою скорость и, прежде казавшуюся ему бездонной, энергию.

Прошло еще мгновение, и он понял, что сливается с тем, что прервало его предначертанный путь. Он почувствовал, как становится вначале ее маленькой частью, а потом уже и ею самой.

Теперь он был АТОМом, о который разбился и в котором увяз как фотон.

Новые, прежде неведомые ему чувства и ощущения ураганом ворвались в его сознание.

Теперь его уже не только тянуло, но еще и отталкивало. Он неожиданно понял, что в жизни бываю соперники и партнеры. Первые, очень похожие на него, либо спасаются бегством, страшась его силы и мощи. Либо стараются эту силу и мощь у него отнять. Вторых же влечет к нему с необузданной силой. Им не хватает его, а ему без них никогда не достичь покоя.

А еще, он неожиданно почувствовал Гравитацию.

Его властно тянуло к большему. Меньшее, в свою очередь, покорно притягивалось к нему.

А еще он чувствовал холод и жар.

Его, то переполняла энергия, то крепко сжимал в свои холодные и цепкие объятия паралич.

А еще то, что он теперь не один. Он неожиданно почувствовал Единство. Единство того маленького мирка атомов и частиц, которые его окружали. Каждый в этом мирке был чем-то зависим от другого и совсем не гнушался этим. Ведь все вместе они были частицей чего-то большего! А каждый по отдельности – только лишь ни кому ненужной песчинкой!

Окружающий Германа маленький мирок, к которому он уже начал привыкать, между тем, неожиданно стал изменяться, растворяясь в чем-то еще более важном и сильном.

Герман опять почувствовал себя вначале маленькой частью этого нового мира, а потом неожиданно стал им самим.

Теперь он был ЖИВОЙ КЛЕТКОЙ, безжалостно поглотившей его как АТОМ.

Круг его чувств расширился вновь.

Он почувствовал Жизнь и ответственность за ее продолжение.

Он почувствовал также и Власть. Власть над своим Организмом.

Он научился отдавать своему организму приказы и строго следить за их исполнением.

Он снова почувствовал Боль и научился ее подавлять.

Он почувствовал то…, что меняется вновь. И в этом процессе узнал свое предназначение.

Теперь он уже был нежным зеленым РОСТКОМ, превратившись в него из КЛЕТКИ.

Он узнал про то, как возникает и формируется жизнь.

Он узнал и про то, что эта жизнь не бывает вечной. Тем более, если не тянется к Свету.

Он научился самостоятельно строить свой организм и нежно заботиться о его процветании.

Он научился преодолевать препятствия, мастерски их обходя либо дерзко протыкая насквозь.

Он узнал, что бывают Стихии. И эти стихии не всегда благодушно относятся к жизни.

Все остальное он так и не успел узнать. Так как жизнь его вновь изменила Форму.

Теперь он уже чувствовал себя ДИКИМ ЗВЕРЕМ, для которого РОСТОК послужил подкреплением жизни.

Природа, наконец, вернула Герману почти все его прежде отобранные ею чувства.

Теперь он уже мог видеть, но пока еще не наблюдать.

Мог слышать какофонию звуков, но не искать в них Гармонии и Красоты.

Мог чувствовать запахи, но не наслаждаться их Ароматом.

Мир, который его теперь окружал, был настоящим и полным. Но все же, он, Герман, все еще не чувствовал себя в этом мире Человеком.

И причиной тому был бесконечный, навязчивый и неукротимый Страх.

Страх перед всем, что его окружало. Страх перед тревожными и незнакомыми звуками. Страх перед резкими запахами. Страх перед самой Природой и подвластными ей стихиями.

У него теперь было сильное и хорошо защищенное от непогоды Тело. Но это тело было предназначено только лишь для того, чтобы спасать его, своего хозяина от хищников. И тем самым позволить ему продолжить свой биологический род.

В очередной раз Герман почувствовал боль.

Он снова был жертвой.

И вместе с этим снова менялась его судьба….

Очередное превращение произошло так стремительно, что застигло его врасплох.

Он не сразу поверил в то, что снова оказался в человеческом обличье.

И хотя он все еще не был тем самым Германом Леваневским, которого он прежде знал, но к своему неописуемому восторгу он вновь был способен трезво мыслить и рассуждать. А не только испытывать эмоции и неосознанные чувства.

Теперь он был ПЕРВОБЫТНЫМ ОХОТНИКОМ, а дикий ЗВЕРЬ стал его законной добычей.

Он имел коренастую фигуру, закутанную в одеяние из необработанных и потому смрадно пахнущих шкур. Сильные, обросшие звериной шерстью ноги и густую, взлохмаченную растительность на всем своем теле.

Его звали Оуджушуа, что означало на языке его родного племени «необузданный вепрь».

У него была жена Эйейка и маленький, но такой же дикий и грязный, как и он сам, сын. Его сына звали Нэдшуа – «необузданный поросенок». Так его окрестил отец, и никто из племени не решился воспротивиться этому. Справедливо и вполне обоснованно опасаясь буйного и мстительного характера Оуджушуа.

Племя Оуджушуа включало в себя нескольких десятков взрослых мужчин, почти столько же женщин, детей и немощных стариков.

Год назад, племя Рыси, как себя не без гордости называли родичи Оуджушуа, было в два, а то и в три раза больше нынешнего. Причем на каждого взрослого мужчину приходилось не меньше двух женщин. Они жили тогда на скалистой и заросшей густым зеленым кустарником равнине, на самом берегу Черного озера.

В озере было полно рыбы. Близлежащие леса кишели всевозможной дичью. А в случае особо удачной охоты соплеменникам Оуджушуа нередко даже удавалось завалить огромного мамонта, мясом которого племя могло питаться целый месяц.

Но, весной этого года, размеренная и, в общем-то, беспечная жизнь племени Рыси неожиданно изменилась.

Виной тому стали пришельцы с юга. Они напали на поселение людей Рыси глубокой ночью. Безжалостно убивая всех попадавшихся им на глаза мужчин, вероломные захватчики тут же насиловали на глазах умирающих их женщин и предавали огню их семейные очаги.

К утру все было кончено. На месте некогда цветущего поселения людей Рыси дымились обуглившиеся головешки, и висел смрадный туман с привкусом мертвой и обожженной плоти. Оставшихся в живых после чудовищной ночной оргии женщин племени Рыси захватчики увели с собой, расположившись маленьким, наспех разбитым тут же на побережье Черного озера лагерем.

Вероломство и кровожадная жестокость не были единственной причиной такой легкой победы захватчиков над племенем Рыси. К счастью для самого Оуджушуа и других охотников из его небольшого отряда и к несчастью для всего племени Рыси, в ту роковую ночь все взрослые мужчины были в двух днях пути от места разыгравшейся трагедии и собственных очагов.

От полного уничтожения их спасло то, что в этот раз, как им казалось, охотничья удача им изменила. Длинношерстый носорог, которого им удалось выследить только на третий день охоты, все никак не давался им в руки. Несмотря на то, что люди Рыси нанесли ему бесчисленные и кровоточащие, зверь истекал кровью, но продолжал оказывать яростное сопротивление. В довершении всего, запах свежей крови неожиданно привлек хищников: несколько волков и грозного саблезубого тигра. Так что теперь охотникам приходилось не только бороться со своей жертвой, но также и отгонять от нее своих нетерпеливых конкурентов.

На четвертый день охоты, поверженный и обессиленный зверь, наконец, стал заслуженной добычей охотников. Усталые и предельно измотанные схваткой с носорогом и все еще преследуемые по пятам волками, они возвращались к Черному озеру. Туда, где их уже ожидало страшное горе и разочарование. А может быть даже и верная смерть…

Оуджушуа неторопливо шел во главе своего маленького, отягощенного непосильной ношей, отряда.

Неожиданно он поймал на себе на чей-то до смерти перепуганный взгляд.

Оуджушуа резко взмахнул вверх своей левой рукой, приказывая отряду остановиться. В тоже время его правая, чем-то напоминающая обезьянью лапу рука, напряглась, сжимая все сильнее и сильнее рукоять его грозной дубинки.

Посланные им на разведку двое из молодых охотников вернулись достаточно быстро. Причем вернулись не одни, а в окружении жалкой кучки перепуганных женщин, детей и нескольких стариков. Это было все, что осталось от прежде многочисленного племенем Рыси.

Среди этих несчастных была и его, Оуджушуа, жена, крепко прижимавшая к своей обнаженной груди маленького Нэдшуа.

Плач и горестные женские стенания разнеслись над доисторическим лесом.

Лица мужчин, после того как они узнали что случилось с их племенем, налились кровью и ненавистью.

Первым из охотников пришел в себя Оуджушуа. Он уже открыл рот, чтобы, отдать своим охотникам немедленный приказ: бросить охотничьи трофеи и немедленно напасть на врага. НО, что-то его остановило. Нахлынувшая на все его существо жажда мщения вдруг уступила место трезвому рассудку. Немая мольба и безграничное страдание в глазах его соплеменников лишь укрепили его Волю Уверенность в правильности принятого им решения.

– Мы пойдем на запад, в страну скалистых гор и ущелий. Там враги нас не достанут, – властно распорядился он в адрес своего застывшего в оцепенении отряда.

– Ты просто трус и боишься смерти, – неожиданно раздался за его спиной дерзкий голос. – Ты не можешь быть нашим вождем. Ты даже не достоин своего грозного имени. Твоя семья уцелела, чего нельзя сказать о наших женах и детях. Мы не пойдем за тобой.

Из толпы охотников до ушей Оуджушуа донесся ропот одобрения.

Но это его не смутило.

Оуджушуа резко обернулся, ожидая лицом к лицу столкнуться со своим обидчиком и, если это понадобиться, немедленно ответить своей тяжелой дубинкой на все его наглые обвинения.

Но, натолкнувшись на пылающие злобой и яростью взгляды других охотников, поспешил ретироваться.

– Кто посмел бросить в мой адрес этот дерзкий вызов, – скрипя зубами, произнес он, продолжая пристально разглядывать своих соплеменников.

– Мы все так думаем, – раздался ему в ответ твердый голос, принадлежавший светловолосому верзиле с набухшей от крови кожаной повязкой на правом глазу.

Верзилу звали Траунууа – «хитрый лис», на языке племени Рыси. Во время охоты зверь первым набросился на него, пытаясь попасть ему в голову своим смертоносным рогом. Если бы другие охотники не поспешили к нему на помощь, Траунууа был бы уже давно мертв. Но счастье ему улыбнулось. Он остался жив, хотя и потерял в смертельной схватке с чудовищем свой правый глаз.

– Хорошо, – в ярости прохрипел Оуджушуа, презрительно смерив взглядом своего противника. – Идите. Идите к Черному озеру и отомстите этим грязным псам за ваших жен и детей. Я вас не держу. Вы можете выбрать себе другого вождя. Боюсь только, что наслаждаться своей властью ему придется не долго. Ровно столько, сколько вам понадобится, чтобы добраться до нашей деревни, точнее до того, что от нее осталось, и чтобы позволить врагу легко и непринужденно проломить каждому из вас его тупую башку.

– Я же говорил, что он трус, – громко выкрикнул из толпы охотников уже знакомый Оуджушуа голос. А его хозяин, злорадно усмехаясь, выступил вперед:

– Нам не нужен такой трусливый вождь. Давайте проломим ему череп, заберем его женщину и выберем вождем Траунууа. Пусть он нас ведет на врага. Мы жаждем мести. Причем немедленной и самой жестокой.

– Я догадывался, что той тварью, которая способна кричать в спину, будешь ты, Уаутуау, – грубо осадил говорившего Оуджушуа. – Тебе всегда не давала покоя моя жена. Я хорошо помню, как ты пытался насильно сделать ее своей женщиной. Мне даже после этого случая пришлось искать себе новую дубинку. Так как прежняя сломалась о твою голову! И, к тому же, оказалась испачканной липкой и зловонной грязью.

Среди охотников раздался дикий хохот и дерзкие насмешки в адрес Уаутуау. Симпатии соплеменников явно были на стороне Оуджушуа. Но лица мужчин продолжали оставаться суровыми и перекошенными злобой.

– Если вам нужен другой вождь… Дело ваше. Я не возражаю, – не давая противнику опомниться, продолжал Оуджушуа. – Вряд ли он сможет совершить чудо и своим грозным видом повергнуть в ужас и бегство наших врагов. А их, как нам поведали наши женщины, столько же, сколько пальцев на руках и ногах у нас всех вместе взятых. И им не пришлось три дня выслеживать носорога и еще целый день пытаться пробить копьями его толстую шкуру. А потом еще и тащить через весь лес его громоздкую тушу. И вы после всего этого собираетесь броситься в драку с полным сил и более многочисленным врагом? Если да, то пусть вас на эту бойню поведет кто-нибудь другой. Пусть даже Траунууа.

– А как собираешься поступить в этой ситуации ты, Оуджушуа, – раздался из толпы неуверенный голос и Оуджушуа понял, что удача теперь уже полностью на его стороне.

– Я уже сказал. Я собираюсь забрать свою семью и пойти на запад, в страну скалистых гор и ущелий, – решительно ответил он всему племени. – Там, в царстве пещер и голого камня, я воспитаю из своего сына достойного охотника. И воина! Я сделаю из него настоящего мужчину и научу ненавидеть врагов так, как их ненавидит его отец. А когда придет время, он вернется к Черному озеру и отомстит врагам за свое племя. И он уже не будет для них легкой добычей.

– Я пойду с тобой, Оуджушуа, – неожиданно поддержал его Траунууа. – У меня больше нет ни жены, ни сына. Но ты прав. Если мы сейчас вернемся к Черному озеру, враги раздавят нас как беспомощных котят. И наш род прекратится. А я не хочу этого так же, как и ты.

Одноглазый великан уверенно отделился от толпы охотников и встал по правую руку от Оуджушуа.

– Кто еще готов присоединиться ко мне и вместе с нами пойти на запад, – грозно спросил Оуджушуа у своих все еще пребывающих в нерешительности соплеменников.

– Мы все пойдем за тобой, Оуджушуа, – после затянувшейся паузы, наконец, высказал всеобщее решение седовласый Маакуа, самый старый и уважаемый из охотников племени. – Веди нас. Мы тебе доверяем.

Оуджушуа удовлетворенно кивнул и, бросив презрительный взгляд в адрес трусливо поджавшего хвост и отчаянно пытающегося затеряться в толпе Уаутуау, приказал охотникам вновь взяться за носилки с их охотничьей добычей.

Впереди их ожидал нелегкий и полный непредвиденных опасностей путь.

Стояла глубокая ночь.

Полная Луна и белые жемчужины звезд ярко освещали землю, накладывая на окружающие камни и толстые стволы деревьев фантастические тени и контуры.

Герман не спал. Он, устало раскинув ноги и подложив под себя для удобства сложенную вчетверо медвежью шкуру, сидел у входа в свою пещеру. И как мальчишка пытался попасть маленьким камешком в им же самим построенную из песка и пыли пирамидку.

До рассвета было еще не менее двух часов.

И эта бездна времени, вся без остатка, принадлежало ему одному. Ему, Герману Леваневскому, а не мудрому вождю племени Рыси Оуджушуа, которым он вновь должен был стать в этом мире с первым же лучом Солнца.

За его спиной, в густой холодной темноте и безмолвии, мирно посапывала его семья: жена Эйейка и их сын Нэдшуа. Им никогда не было суждено узнать, кем становился их муж и отец в эти и им подобные часы сумрака и одиночества.

Они искренне уважали и, наверное, даже горячо любили только одного Оуджушуа. Герман же Леваневский был незнаком, чужд и недосягаем для их примитивного сознания. И, может быть, это было к лучшему.

Внимание Германа привлек легкий шорох, донесшийся до него из густых зарослей кустарника, стоявших стеной перед пещерой и отбрасывающих уродливые тени.

Он насторожился.

Какое-то странное чувство опасности и недоумения бесцеремонно подмяло под себя его мысли и ощущения.

Шорох повторился. С удвоенной громкостью и силой.

Герман встревожился не на шутку, вскочил на ноги и со всех ног бросился в пещеру за своим оружием.

Но было уже поздно.

Острая и невыносимая боль пронзила его спину, сокрушив на своем пути позвоночник и окровавленным костяным наконечником выскользнув из груди.

Герман тяжело захрипел, захлебываясь собственной кровью.

Быстро теряя остатки своих жизненных сил, он беспомощно рухнул на каменный пол пещеры.

– Ну вот, мы и в расчете, великий вождь, – зловеще прозвучал над его скорчившимся в предсмертных судорогах телом чей-то хриплый голос.

Теряя сознание, Герман все же узнал этот голос. Он, без сомнения, принадлежал его лютому врагу и завистнику Уаутуау.

– Ну, вот и все, – с нескрываемой злобой и торжеством повторил убийца, трусливо оглядываясь по сторонам.

«Нет ничего страшнее в жизни, чем Ненависть, Предательство и Зависть, – пронеслось в сознании Оуджушуа в последние мгновения его жизни. – Глупец или, что гораздо хуже, негодяй тот, кто этого не понимает».

Сам он сумел это познать на личном опыте и в самой доходчивой форме.

– Ну, что ж, – холодно, но, вместе с тем, удовлетворенно произнес Царь Священной Атлантиды Евэмон.

Все еще не выпуская из своих рук искусно выполненный из человеческого черепа кубок и искренне наслаждаясь ароматом и живительной силой любимого напитка, он сдержанно добавил:

– Дело сделано!

Его лицо вдруг побледнело и исказилось гримасой искреннего удивления.

Сознание Германа стремительно возвращалось из небытия.

Теперь он уже был ВЛАСТЕЛИНОМ.

Жизни и судьбы сотен, тысяч, десятков тысяч людей были в его полной и безраздельной власти.

А этот необычный кубок, который он все еще продолжал крепко сжимать в своих руках, был некогда действительно человеческим черепом. Черепом ПЕРВОБЫТНОГО ОХОТНИКА и мудрого вождя племени Рыси. Тем, что когда-то было Оуджушуа.

Между тем, заметив тень замешательства на лице своего господина, стражники, облаченные в оранжевые латы и окружавшие Властелина со всех сторон, с громким лязгом выхватили из ножен свои острооточенные мечи и угрожающе бросились к склонившейся в почтительном поклоне у его ног фигуре.

Но Властелин жестом остановил их служебное рвение и приказал немедленно вернуться на место.

– Так ты говоришь, мой верный раб, что с этой минуты дикие народы северных окраин империи будут подчиняться мне беспрекословно? – в задумчивости, но всё с тем же царственным высокомерием, произнес он, поднимаясь с трона и делая шаг в сторону стражников и застывшего в ожидании неминуемой смерти атлантского вельможи.

– А ты ничего от меня не утаиваешь, презренный? – процедил он сквозь зубы, сжимая пальцами лицо своего затрепетавшего всем телом собеседника.

Царские стражники вновь оголили свои мечи и решительно бросились к несчастному. Но и в этот раз Царь своим властно и бесцеремонно их остановил.

– Да подтвердят мою искренность и благие намерения Боги! – упавшим голосом запричитал бедняга. – Я передал тебе, о Повелитель, всё, что мне стало известно в результате Северного похода твоих легионов! Мне нечего добавить! Можешь меня за это казнить!

– Могу и казнить, – цинично заметил царь и верные ему гвардейцы вновь встрепенулись.

Они уже устали ждать и собирались хотя бы в этот раз, наконец, исполнить свой долг и разрубить дерзкого собеседника своего Властелина на тысячи маленьких кусочков.

– А могу и наградить, – между тем в задумчивости продолжал грозный Царь. – Если…

Стражники приготовились броситься в атаку.

Между тем, лицо Властелина озарилось миролюбивой улыбкой.

– Если, – наконец решился он закончить свою фразу. – Ты повторишь передо мной и перед моими приближенными всю свою необычную историю. Она мне понравилась. Так же, как и этот дикий обычай с кубком. Я хочу выслушать твою историю еще раз. Причем немедленно, раб!

– Слушаю и повинуюсь, мой повелитель, – дрожащим голосом заговорил вельможа, все еще отказываясь верить в свое неожиданное спасение.

– С твоего великодушного позволения, я опущу ту часть своей истории, которая касается тех небывалых тягот и лишений, обрушившихся на верные тебе легионы в самом начале похода к Северным границам нашей Священной Империи, – вельможа запнулся, ожидая реакции царя и время от времени с опаской поглядывая в сторону его насторожившейся стражи.

Царь благосклонно кивнул.

– Так вот, – голос вельможи зазвучал увереннее. – Когда твой покорный слуга и вверенные ему твоей милостью легионы оказались, наконец, на самом северном краю Священной Империи, мы, к своему немалому удивлению, обнаружили там достаточно многочисленный, хотя и очень дикий, народ. Вначале твоим легионам никто не оказывал достойного сопротивления. Дикари принимали нас с должным почтением и гостеприимством. Так продолжалось до того самого момента, пока мы не оказались у ворот их столицы, затерянной среди холодных скал и бездонных ущелий. Дальше дикари наотрез отказались нас проводить. Твоим легионам пришлось вступить в бой и, милостью богов и непревзойденной доблестью твоих верных солдат, столица дикарей пала. Хотя, и после достаточно непродолжительной осады и нескольких жестоких штурмов. Мы до основания разрушили весь город, но никаких сокровищ и ценностей в нем так и не нашли.

Вельможа перевел дух, прежде чем перейти к самой захватывающей части своего рассказа:

– Мы захватили также много рабов, дабы для их же собственного блага и счастья, сделать твоими верными поданными. Часть из них мы привели с собой.

Вельможа, не поднимаясь с колен и не рискуя взглянуть в глаза Властелина, громко щелкнул пальцами левой руки.

Как бы в подтверждение его слов, на улице, у самого входа в царский дворец громко зазвенели кандалами сотни грязных, закутанных в звериные шкуры, пленников.

– Эти рабы, стали тем немногим, что нам удалось захватить во имя славы и процветания тебя, о мой повелитель, и покорной тебе Священной Империи, – голос вельможи уже не дрожал и даже приобрел некоторый оттенок гордости и высокомерия. – Среди них есть и тот, благодаря благоразумию которого, я, твой презренный раб, смог удостоится небывалой для меня чести – преподнести тебе скромный, хотя и очень странный подарок.

– Я хочу его видеть, – властно перебил вельможу Царь.

Лицо его вновь приобрело каменное выражение.

– Но он не достоин предстать перед твоими очами, мой повелитель! Он грязен и дик. К тому же еще и дерзок, – оторопев от неожиданности, ляпнул первое, что пришло ему в голову, и тут же поспешил прикусить язык, вельможа.

– Ты что, хочешь оказаться на его месте, презренный? – в свою очередь опешил от такой наглости, обрушил свой гнев на голову вельможи Царь.

Вельможа задрожал, прекрасно понимая, чего ему может стоить подобная интонация в голосе Властелина.

Бедняге повезло.

Царские лучники успели только натянуть тетиву своих грозных луков, но так и не решились дать волю своим остроконечным вестникам смерти. Царские стражники тоже замешкались, несколько озадаченные тремя предыдущими попытками выполнения своих служебных обязанностей.

Похоже, что в этот день боги проявляли к вельможе неслыханное великодушие и покровительство.

Тем временем, двое легионеров из личной гвардии Царя уже ввели в зал и почтительно швырнули к ногам своего Властелина истерзанное огнем, грозными атлантскими копьями и мечами тело.

На вид пленнику было не больше двадцати лет. Он был смугл, сухощав и наделен природой крепким телосложением. Несмотря на всю дикость происхождения и воспитания, черты его лица носили отпечаток благородства и ничем не мотивированного величия.

Царь Евэмон был поражен, если не сказать большего.

– Он еще жив? – гневно сдвигая брови, поинтересовался Царь, переводя свой взгляд с истекающего кровью тела юноши на вельможу.

– Да, мой повелитель. Несмотря на все самые жестокие пытки, которые мы были вынуждены к нему применить, этот дикарь жив! – поспешил с ответом тот.

– Тогда, поставьте его на ноги! – властно распорядился в адрес своих гвардейцев, Царь Евэмон. – Я хочу видеть его глаза…

– … прежде чем он умрет! – добавил он уже с сожалением.

Гвардейцы без промедления бросились выполнять приказ своего Властелина.

Подхватив бездыханное тело юноши за руки и, запрокинув его назад, они предстали вместе с ним перед Царем.

Юноша неуверенно открыл глаза и обвел всех присутствующих пространным и равнодушным взглядом.

– Как его зовут? – громко спросил Царь Евэмон, когда их взгляды встретились.

– У него очень сложное имя, мой повелитель! Его соплеменники называли последним великим Вождем Тар-Оуджушуа. в переводе с их языка это означает «потомок необузданного вепря», – покорно ответил вельможа.

– Можешь закончить свой рассказ, – кивнул в его адрес Царь Евэмон. – Ели этот дикарь не доживет до конца твоей истории, ты умрешь вместе с ним!

– Слушаю и повинуюсь, мой Повелитель, – обречено согласился со своей участью вельможа. – Итак. Когда моим людям удалось захватить в плен этого дикаря и заставить его говорить, мы узнали от него про самое почитаемое его народом святилище в горах. Мы ожидали найти там дорогие подарки богам или хотя бы мало-мальски ценные предметы их культа. Но, несмотря на то, что к этому святилищу было очень сложно подобраться и оно тщательно охранялось весьма значительным отрядом дикарей, мы обнаружили там всего лишь заброшенную пещеру с примитивным очагом и несколько десятков иссохших мумий. Ну и конечно, тот самый кубок, который я посмел преподнести тебе в подарок. Вначале мы не обратили на кубок должного внимания, пока не узнали связанную с ним легенду этих дикарей.

Вельможа украдкой бросил взгляд в сторону юноши и, убедившись в том, что тот все еще жив, продолжал:

– Если верить этой легенде, мой повелитель, тот, кто сделает из этой чаши хотя бы один глоток, тут же получит в свое распоряжение всю мудрость их дикого племени и непререкаемую верховную власть над ним. Так поступали все их вожди. Юноша был последним, кто перед тобой испил из этой чаши. Мы сами убедились в том, как безропотно подчинялись ему все люди его племени. Теперь, из этой чаши испил ты, наимудрейший из правителей Атлантиды. Вся мудрость этого северного народа и власть над ним в твоем полном распоряжении. Я закончил, мой повелитель.

– Это правда, что он рассказал? – неожиданно обратился с вопросом к юноше Царь, поднимая над своей головой злосчастный атрибут верховной власти над племенем Рыси.

Юноша не понял, чего от него хочет этот высокомерный и разодетый в золотые одежды чужестранец. Но бросив настороженный взгляд на бесценную в его понимании чашу, утвердительно кивнул.

– Ну что ж, – получив от юноши ответ на свой вопрос, громко произнес Царь. – Мне не нужна мудрость чужого народа. Достаточно той мудрости, которую мне дал мой собственный народ и всемогущие боги. Не нужна мне и добровольная покорность этих дикарей. Я в любую секунду могу добиться ее силой. Силой своих легионов и мощью всей Священной Атлантиды. Посему, из этого кубка больше никто и никогда не сделает ни одного глотка. Я навсегда останусь последним. Да будет так.

С этими словами, Царь Евэмон широко размахнулся и со всех сил швырнул свой подарок о мраморный пол дворца.

Сотни костяных осколков веером разлетелись в разные стороны, как только священный кубок племени Рыси коснулся холодного мрамора плит.

В туже секунду, вельможа весь сжался, схватился за лицо руками и испугано запричитал, ожидая, что та же участь, которая постигла его подарок, неминуемо уготована и ему самому.

Но Царь Евэмон спокойно и равнодушно приказал своим стражникам приподнять вельможу с колен и подвести к нему.

– Ты заслужил награду, презренный раб, – холодно произнес он в адрес вельможи. – И эта награда поистине бесценна, потому что никто и никогда, кроме тебя, ее от меня не получал и не получит. Эта награда – твоя собственная жизнь! И не смей ею ни перед кем хвастать! А то я могу передумать, и твоя награда не достанется никому! Разве что только богам!

– Твое великодушие и справедливость не знает границ, мой повелитель! – залепетал ему в ответ вельможа, собираясь сказать еще что-то.

Но, подчиняясь властному жесту Царя, стражники подхватили его под руки и поволокли вон из дворца.

– А с тобой, – обратился Царь Евэмон, уже к юноше, все еще висевшему на руках легионеров у самого подножия царского трона, – Мы еще разберемся…

– Вестник Посейдона! Вестник Посейдона! – оборвал царя на полуслове, вначале тревожный шепот, пробежавший по рядам его приближенных, а через какое-то мгновение и громкий голос дворцового распорядителя.

– Вестник Посейдона? – в легком замешательстве произнес Царь Евэмон, разглядывая застывшего в почтительном приветствии у его ног рослого атлантского воина в орихалковых доспехах, в высоком шлеме и с белым леопардом на груди.

– Что привело тебя, достопочтенный Вестник Посейдона, в мой дворец в сей неурочный час? – после затянувшейся паузы, наконец, спросил у Вестника.

– Война, мой повелитель! Война! – ответил громко, но с почтением отрапортовал тот.

Все находившиеся в зале встрепенулись и устремили свои взгляды на говорившего.

Царь Евэмон был искренне поражен услышанной им вестью.

– Война?! – недоверчиво повторил он вслед за Вестником. – Но с кем?

– С теми, о ком мы все давно уж позабыли, повелитель! – с готовностью ответил на вопрос Царя атлант. – С тирренами, о великий Царь! С теми, кто когда-то были частью твоего народа!

День обещал быть погожим и ясным.

День великой битвы. Возможно и великой Славы. Возможно и большого Горя.

Герман в одиночестве встречал рассвет, вот-вот готовясь снова оказаться Властелином.

Кто-то выразительно и мягко тронул Властелина за плечо, желая привлечь к себе внимание.

Царь Евэмон обернулся и с удивлением увидел воина – атланта, в привычных его взору красных латах, с боевым щитом и в шлеме копьеносца.

Воин Атлантиды был взволнован, выглядел устало и сбивчиво пытался что-то объяснить Царю. Тот был рассеян и его не понимал, пока не обратил внимание на стройные ряды атлантских легионов, застывшие на косогоре конницу, слонов и боевые колесницы.

Царь Евэмон решительно взмахнул вперед рукой, и армия рванулась вслед за его жестом.

– Вперед, мои легионеры, вперед, во Славу Атлантиды! – чуждым ему голосом воскликнул Властелин под грохот колесниц и рев взбесившихся от ярости слонов. – С нами Посейдон, и Ника, и Тюхе. У нас нет выбора! Вперед!

– Почему мы стоим на месте, мой верный Актион, – гневно и сурово набросился Царь уже на своего оруженосца и рассерженно блеснул глазами. – Я должен быть среди моих легионеров! Я сам хочу попробовать врага на крепость рук и нервов.

– Слушаю и повинуюсь, мой Царь и повелитель, – с готовностью ответил тот и отпустил поводья царской колесницы.

Царь Евэмон схватился за свой царский меч и вскоре был уже в пылу сражения.

Бой был жестоким и, казалось, бесконечным.

Ряды атлантских копьеносцев быстро редели. Противник брал числом и яростью, и натиском, и мощью странного вооружения.

Длинные и необычно прочные мечи противника без особого труда ломали в цепки драгоценные доспехи, копья и клинки легионеров Посейдона. Доспехи ж воинов врага казались для атлантов неуязвимы.

Царь Евэмон был в ярости и хрипел от негодования.

Его солдаты гибли, падали, захлебываясь собственной кровью и отвагой.

Все громче и наглее раздавались возгласы победы на уже давно забытом в Атлантиде языке. Все ближе и ближе подбирались к царской колеснице шлемы и округлые щиты тирренов. Все вокруг Царя кипело, клокотало кровью, стоном раненых атлантов, протяжным лязгом колесниц, надрывным свистом стрел и треском копий.

Царь был в самой гуще схватки, плечом к плечу с гвардейцами Священной Атлантиды, когда его залитой кровью колеснице вдруг преградил дорогу вездесущий Вестник Посейдона.

– Мой повелитель, смени свой гнев на милость, – с трудом переводя дыхание, прохрипел он в адрес благородного Царя. – Остановись, царь Евэмон! Позволь мне донести тебе слова Царя Атланта! Это очень важно!

Вестник Посейдона поперхнулся, и на его губах возникла кровь. Теряя силы, воин закачался, но, все же, выполнил свой долг.

– Мой повелитель! Армии Царей Мнесея, Диапрепа, Азаэса более уже не существует! Боги отвернулись от нас. Тиррены празднуют триумф. Над землями Священной Атлантиды нависла страшная угроза – быть порабощенной. Цари Священной Атлантиды взывают к твоей мудрости и вере и просят тебя срочно отступить к столице. Войска и флот…

Вестник Посейдона не успел закончить фразы и рухнул замертво к ногам Царя. Из его спины торчал короткий, черненый серебром клинок тирренского солдата.

– Все кончено, мой благородный повелитель, – раздался за спиной Царя убитый горем голос Актиона. – Я более не вижу впереди оранжевых плащей, ни шлемов, ни солнечного блеска доспехов. Твой первый легион, увы, исчез, ушел в Историю и ныне уж наверно в Царстве грозного Аида. Второй и третий легионы ждут приказа. Тебе решать, что с ними будет – смерть в этой мясорубке, или отступление к стенам наших городов.

– Да будьте прокляты все вы, коварные, жесткие и злые Покровители тирренов. И ты прекрасная Афина, и ты жестокосердный Арес, и ты могущественная Гера, и даже ты, первейший из Бессмертных – Зевс! – воскликнул Царь, в отчаянии бросая дерзкий вызов небесам. – О Великий и всемогущий, владыка Посейдон! Почему ты так жесток к твоим детям? Чем мы тебя прогневили?

– О Благороднейший из атлантов, Царь Евэмон! – бесцеремонно перебил его Актион, заворачивая царскую колесницу и отдавая гвардейцам приказ – немедленно сомкнуть свои ряди. – Извини, что я прерываю тебя, твои речи к богам… Но враг слишком близко, а до наших боевых триер не менее двух сотен стадий. Нам надо спешить, чтоб сохранить твою армию и флот.

Царь не ответил.

Он был всецело погружен в себя. В его душе боролись два непримиримых чувства: безжалостная ненависть и робкое благоразумие.

Цари Атлантиды не привыкли поворачиваться к врагу спиной. Но, в тоже время он, Царь Атлантиды Евэмон, не мог позволить себе нарушить волю Священного Совета и своих братьев Царей. Он должен был во что бы то ни стало вернуться в Атлантиду и любой ценой спасти ее от варваров – тирренов. Атлантида все еще имела свой бесчисленный и всемогущий флот. И в этом-то была ее последняя надежда. Главное только, чтобы ни одна из триер не попала в руки врага, иначе их несметную армаду уже ничто не остановит…

Царь смерил ненавистным взглядом армию врага, лавиной захлестнувшую остатки легионов Атлантиды, и приказал трубить сигнал к немедленному отступлению.

Выжившие в этой страшной бойне легионы Атлантиды поспешно устремились к побережью и своим прекрасным кораблям. Враг их преследовал буквально по пятам, уже смакуя свой триумф и право победителя – глумиться над врагом.

Густое, черное облако пыли, поднятое кавалерией тирренов, уже давно затмило собой горизонт.

Но, о чудо, впереди спешащих к спасению легионов Атлантиды чарующе блеснул морской прибой и кособокие борта родных триер.

Армия Царя Евэмона была спасена.

Но, сам он был отрезан и окружен врагами.

– Все! Боги зовут меня к себе. Пришло мое время, – грустно произнес Властелин, когда первые из солдат противника уже были от него на расстоянии полета стрелы.

– Ты должен мне помочь! Таков обычай! – обратился он с последней своей просьбой к Актиону.

– Нет, мой повелитель, нет! Я не могу! Я не имею права! – в отчаянии засопротивлялся тот, прекрасно понимая, в чем тут дело.

– Но все мои гвардейцы, увы, погибли! Мы остались одни! Легионы уже не успеют прийти к нам на помощь! – рассердился Царь, протягивая Актиону рукоятку своего меча и скидывая с плеч золотые доспехи. – Ну же, окажи мне напоследок услугу! Позволь мне сохранить свою честь!

Актион не выдержал, и слезы горечи заскользили по его щекам.

Меч, посланный рукой друга, прошел сквозь грудь, кромсая сердце Властелина, и также просто вышел из его спины.

– Ну, вот и все! Я опять умираю! Как всегда! – захрипел Властелин перед смертью.

– Что значит, повелитель, как всегда? – переспросил его в недоумении солдат.

– Ты не поймешь! Боюсь, что и я тоже! – услышал он в ответ. – Весь этот мир…

Мир в одночасье схлопнулся и утонул в зловещем багровом тумане.

Все было кончено. Последние слова Царя застыли между вечностью и этим необычно светлым миром.

Герман умер. Умер, как всегда.

Но в этот раз он ни о чем не жалел.

Перед его глазами неожиданно возникло лицо. Лицо того бедного юноши из дикого племени Рыси. Тогда, при их последней встрече, между ними двумя зияла бездна. Он, Герман, был Властелином, а бедный юноша – бесправным рабом и обреченным на верную гибель.

Теперь же они снова стали равными друг другу.

Быть может в этом-то и есть весь смысл?

Властелин уже давно был мертв.

Герман же опять был самим собой. Командиром транспортного звездолета Лиги Наций лейтенантом Германом Леваневским.

«Не может быть?! – подумал он про себя. – Неужели все повторяется?»

Корпус «Иуды» сильно вибрировал.

Герман уже знал, что случится дальше. И к его неописуемому ужасу, всем его ожиданиям было суждено сбыться. Причем в самых мельчайших подробностях.

Вначале его швырнуло на пол. Как и следовала ожидать! Ведь все это с ним один раз уже было. Правда, в этот раз он уже сознательно ничего не предпринимал, будучи заранее четко уверен в результате.

Он просто покатился в дальний угол рубки, быстро теряя сознание.

Корабль, как и тогда, вздрогнул, закрутился волчком вокруг своей собственной оси и начал стремительно падать в мрачную и беспросветную бездну.

Его засасывало все сильнее и сильнее. Пока, наконец, густая черная мгла не сомкнулась за дюзами его маршевых двигателей.

Все вокруг замерло. Время, как ему было и положено, остановилось.

Глава шестая «Слепой» открывает глаза

– Я рада, что вы опять с нами, Герман, – без предупреждения возник в его сознании ЕЕ приятный и трогательный голос.

– Стоп, стоп, стоп, – отчаянно засопротивлялся он. – Мы так не договаривались. Прошлый раз мы начали совсем не с этого. Я прекрасно это помню. А потом, куда подевалась моя законная пауза на размышление? И где…

Герман попробовал открыть глаза. Как ни странно ему это удалось, даже без особых на то усилий.

Он попытался вначале пошевелить пальцами, а затем и поднести к своим глазам правую руку. И это ему опять же удалось сделать. Более того, пристально разглядывая свои тонкие аристократические пальцы он не обнаружил в них ничего особенного, кроме до боли ему знакомого сломанного ногтя на мизинце.

Так, это было уже слишком.

Герман в отчаянии тряхнул головой, попытался подпрыгнуть на месте и при последующем за его прыжками приземлением чуть не вывихнул с непривычки свою левую лодыжку.

Дальше- больше.

От детально изучил все свое тело с ног до головы и пришел к весьма, с одной стороны, банальному, а с другой, невероятному выводу.

Перед лицом неопровержимых доказательств он, лейтенант Герман Леваневский, действительно существует.

– А при нашей первой встрече, между прочим, вы мне показались человеком серьезным, Герман. – наблюдая за всеми этими комичными ужимками и подпрыгиваниями Германа, заметила девушка. – Неужели, все проведенные нами в разлуке годы так сильно на вас повлияли? Или…

– Будешь тут с вами серьезным, черт возьми! – чисто автоматически огрызнулся Герман, продолжая пристально разглядывать свое собственное тело с разных сторон и все еще не обращая ни малейшего внимания на свою собеседницу. – Человек, можно сказать, заново родился, а вы над ним потешаетесь!

– Вы полагаете, что родились в мундире…? Это действительно звучит очень забавно! – не на шутку развеселилась девушка.

– У-гу. В нем, в самом. В мундире! – угрюмо подтвердил Герман. – И притом еще со всеми ему положенными золоченными пуговицами, нашивками и сразу же лейтенантскими погонами… А вы…?!

Герман запнулся, наконец взглянув на девушку, раскрыв рот от удивления и в буквальном смысле вытаращив на нее глаза.

– А вы… А вы, что здесь делаете? – наконец собрался он с духом и произнес, наверное, самый глупый вопрос за всю свою жизнь.

– Смотрю на вас и удивляюсь? – приветливо улыбнувшись Герману, ответила ОНА.

– И чему же вы удивляетесь? – похоже, задавать нелепые вопросы уже стало входить у Германа в привычку.

– Не чему, а кому. – продолжая улыбаться, ответила она. – Я удивляюсь вам.

Герман искренне расхохотался. И это самое надежное в подобной ситуации средство окончательно привело все его мысли в порядок.

– Почему вы смеетесь? Уж не надо мной ли, – сама давясь от заразительного хохота, перебила его девушка.

– Что вы, – поспешил успокоить ЕЕ Герман, и голос его неожиданно приобрел привычную ему твердость и уверенность. – Если уж я над кем-то и смеюсь, так это только над самим собой. А над вами разве можно смеяться… Нет, нет и еще раз нет. Вами можно только восхищаться и не меньше… Всем, кто со мной не согласен, рекомендую как можно быстрее обратиться за разъяснением к командиру транспортного звездолета лейтенанту Герману Леваневскому. В противном случае, я за последствия не отвечаю…

– Это на вас совсем не похоже, господин лейтенант, – бесцеремонно ворвался в сознание Германа прежде ему неведомый голос. – Исходя из того, что я узнал о вас от Настеньки, да и по другим источникам, у меня сложилось о вас впечатление, как о человеке высоко ответственном и всегда отвечающим за свои слова и действия. Может быть, я ошибаюсь?

– С кем имею честь…? – резко оборачиваясь в сторону своего нового, невесть откуда взявшегося, собеседника, выдавил из себя Герман.

Перед его глазами возник статный, пожилой мужчина с густой седовласой бородой, в старомодных очках и неприметном сером комбинезоне.

Темно карие, почти черные, глаза незнакомца смотрели на Германа с нескрываемым любопытством и искренностью.

– С кем имею честь? – со все возрастающей уверенностью в голосе повторил свой вопрос Герман. – Мне кажется, что никогда раньше мы с вами не встречались. Но, почему – то ваше лицо мне знакомо. Где я мог видеть вас раньше, ума не приложу…

– У вас прекрасная зрительная память, молодой человек. Очень может даже быть, что феноменальная, – с готовностью подтвердил сомнения Германа по поводу их прежнего знакомства мужчина. – Мы действительно никогда раньше с вами не встречались. И лично я об этом искренне жалею. Не знаю как вы, но я бы счел бы наше знакомство за честь для себя. Пусть это вас не удивляет. Что же касается моего лица, то его изображения вы просто не могли не видеть. Ну, скажем, в сводке новостей науки по стереовизору или даже в Большой Энциклопедии «NETINFORM» … Дело в том, что моя фамилия Вильяминов… Академик Вильяминов, с вашего позволения. Вильяминов Дмитрий Николаевич…

Академик сделал несколько шагов в сторону Германа и по чисто русской традиции протянул ему в знак своего расположения руку.

– Лейтенант Транспортной Сл… – Герман запнулся на полуслове, неуверенно пожимая протянутую ему академиком Вильяминовым руку и по привычке вытянувшись по стойке смирно

– … А – а-а, к черту все эти дурацкие регалии, – вовремя спохватился он, справедливо полагая, что переигрывает. – Просто, Герман. И больше ничего.

– Вы мне уже нравитесь, просто… Герман, – с легкой укоризной в голосе передразнил Германа академик. – Просто потому, что нравитесь. Надеюсь, что мы вскоре станем хорошими друзьями. Что вы думаете по этому поводу.

– Надеюсь вас не разочаровать, – к Герману вернулось привычное самообладание и даже некоторый безобидный сарказм.

– Настенька, милая моя, – неожиданно переключил свое внимание с Германа на девушку академик. – Что мы, неразумные мужики, оставили вас в одиночестве. Нет, нет нам за это прощения. Вы со мной, согласны, Герман?

– В общем да, но…, – поспешил с ответом Герман, все еще не решаясь закончить так опрометчиво начатую им фразу. – Есть маленькая проблема. Чисто личного характера.

– Вот оно даже как, – украдкой обмениваясь с девушкой взглядами, удивленно произнес академик. – Молодой человек, похоже, я вас, несмотря на все мое к вам хорошее отношение, недооценил. Вы не успели провести в нашей с Настенькой компании и нескольких минут, ну скажем чисто по земным меркам, а у вас уже возникли некоторые сложности… К тому же, имеющие, как мне кажется, прямое отношение к моей очаровательной спутнице. Я прав?

– М-да, признаю свое полное поражения, – изображая на своем лице искреннее смущение, обреченно склонил голову Герман. – Я в полной вашей власти.

Академик Вильяминов рассмеялся и дружески похлопал Германа по плечу.

– Ах, молодость, молодость… – мечтательно произнес он, скрещивая на груди руки и тяжело вздыхая.

Между тем, вспомнив о чем-то очень важном, академик изменился в лице.

– Однако, вынужден вас огорчить, молодой человек, – отводя свой взгляд в сторону, сдержанно обратился он к Герману. – К сожалению, нам придется перенести продолжение нашего знакомства до следующей нашей с вами встречи…

– То есть как, – озадаченно, если не сказать большего, переспросил его тот. – Вы хотите сказать, что вы меня покидаете?

Герман бросил в сторону девушки взгляд, полный недоумения и растерянности.

Девушка выглядела очень бледной и грустной. По выражению ЕЕ глаз Герман понял, что ей, так же, как и ему, их расставание совсем не по душе.

– Увы, молодой человек, это не мы с Настенькой, а именно вы нас в очередной раз покидаете, – в бессилии разводя руками в стороны, пояснил академик. – Вы все еще не готовы присоединится к нашей теплой и дружной компании. Впереди вас еще ждет немало испытаний. И только от вас зависит, как скоро мы встретимся вновь.

– Ну это уж слишком! – вспылил Герман. – Почему в этом дурацком мире я постоянно должен делать именно то, что мне как раз совсем не нравится?! Я уже сыт всем этим по горло. Мне надоело быть игрушкой в чужих руках! И в пылу своих очередных приключений покорно и робко ожидать ответов на все свои вопросы… Причем, невесть от кого…!

– Я бы, на вашем месте, был поосторожнее в выборе выражений, – несколько бестактно перебил его академик. – Милый мой Герман! Сами того не подозревая, вы только что бросили вызов самой Природе. Это ведь в ее полной власти вы теперь находитесь и, как вы сами заметили, чувствуете себя беспомощной игрушкой. Молодой человек, ах, молодой человек, как же вы горячи и нетерпеливы. Вы хотите всего и сразу. Но так не бывает. Вы прошли только половину пути, а уже считаете, что достигли цели. Неужели, прожитые годы и накопленный жизненный опыт так вас ничему и не научили?! Хотя, быть может, именно за это ваше «легкомыслие» вы мне и нравитесь. Вы все еще безнадежный романтик, хотя иногда и пытаетесь довольно искусно изображать из себя уверенного циника и лицемера. Как многое еще в этом мире вам предстоит познать и принять. И главное, наконец, понять самого себя.

– Вы говорите сплошными загадками, Дмитрий Николаевич, – подчеркнуто вежливо, но твердо, возразил своему собеседнику Герман. – Что я должен еще понять? А главное, кому и зачем это нужно?

– Ну, на вопрос «Кому?», – снова перебил его академик, – я могу вам ответить достаточно определенно. Это все нужно прежде всего вам самому. И, может быть, немножко тем, кто вас окружает и кому вы совсем небезразличны. Что же касается второй части вашего вопроса, а именно: «Зачем?»…

Академик сделал паузу:

– На этот вопрос… На вопрос «Зачем?» способен ответить только один единственный во всей этой Вселенной человек. И этот человек – Вы! Никто и ничто другое в решении этой проблемы вам не поможет. Увы, но это так. Но не огорчайтесь и не падайте духом. У вас уже есть хоть маленький, но достаточно весомый опыт в решении подобных неординарных задач. Вы же сумели найти в своей собственной душе ответ на вопрос: «Как формируется Жизнь и что она из себя представляет?!». И надо признать, добились на этом неблагодарном поприще очень и очень впечатляющих успехов, вполне заслуживающих восхищения. Иначе бы мы сейчас с вами эту тему не обсуждали…

– Откуда вам может быть известно про мои гипотетические успехи или неудачи? – упрямо не сдавался Герман. – Ведь то, что со мной случилось, касалось только меня одного?! Это были исключительно мои собственные чувства, ощущения, мысли… память, в конце концов!

– Но вы не были первым, Герман, кто через все это прошел. – миролюбиво парировал академик. – Хотя, готов признать, что вы оказались лучшим и самым способным из всех «Посвящаемых». Что же касается того, откуда мне все о вас известно, то… это же так просто. Вы, Герман, забываете о том, в каком необычном и сюрреалистическом мире мы с вами оказались. Здесь не бывает тайн и, в тоже время, весь это мир состоит из сплошных загадок. Не правда ли, забавный парадокс. Как вы считаете? Выход из него достаточно банален. Здесь нет и не может быть секретов между живыми людьми, с одной стороны. И нет ничего однозначного и определенного по отношению к самому окружающему нас миру, с другой. Может быть, потому, что этот мир способен существовать только лишь в нашем воображении. А может и потому, что он нематериален и вследствие этого не подвержен никаким видимым, а главное доступным для нашего понимания, изменениям.

– Очень лаконичное и, главное, понятное объяснение, – с трудом собирая свои мысли в единое целое, произнес Герман. – Вопрос лишь в том, как во всем этом разобраться?

– А никак, – многозначительно улыбаясь, ответил академик. – Вам придется просто во все это поверить. Как это сделали все мы, ваши предшественники. Хотя, как мне кажется после всего того, что я о вас узнал, вы будете первым, кто не воспользуется этим моим прагматичным советом. Я уже даже начинаю вас бояться, молодой человек. В вас есть что-то такое, что делает вас непохожим на всех тех людей, кого я раньше знал. И именно это «что-то» делает вас Избранным. А вот кем и для чего, мне, как, наверное и вам, пока не совсем ясно.

– Значит, у меня нет выбора? Я уже Избранный?! И от этой роли героя, которую вы мне приписываете, уже никуда не деться?! – самоуверенно подытожил Герман. – Хотя, очень может быть, что впоследствии, я, сам того не желая, вас разочарую. Все мои сверхчеловеческие способности запросто могут оказаться всего лишь напускной спесью и откровенным пижонством.

– Вы сказали в последствии? – неожиданно переспросил академик. – Вы имели ввиду нашу следующую встречу?

– Да, а что? – подтвердил Герман и в свою очередь встревожено посмотрел на академика и, главное, на НЕЕ. – Вы уж сомневаетесь в том, что она будет иметь место?

– Она уже имеет место быть, – загадочно ответил академик. – Я же вам уже говорил, в этом мире отсутствует понятие времени. Поэтому, прошлое, настоящее и будущее здесь неизменно сливаются в единое целое. И после этого, их уже невозможно отличить друг от друга. Но…

Академик запнулся, нервно покусывая губы и в нерешительности, заглядывая попеременно то в глаза Германа, то девушки.

– Ваше присутствие, молодой человек, – наконец продолжил он, – я пока не могу понять почему, но вносит в этот мир несвойственную ему сумятицу. Прежде незыблемые по своей определенности наши общие прошлое и будущее стремительно меняются. Хотя этого, в принципе, не может быть. Теперь, я уже не уверен в том, что все мои наблюдения и прежде полученные представления об этом мире верны. И в эпицентре всех этих невероятных событий почему-то находитесь вы.

– Ну, к миссии постоянного возмутителя спокойствия, скажем, мне не привыкать, – попытался сгладить возникшую напряженность в их с академиком общении Герман. – Что же касается вашего замечания по поводу вечности, то лучше быть в ее эпицентре, чем на богом забытой окраине… Тем более, что там, я уже побывал и…

Герман не договорил, с ужасом наблюдая за тем, как фигуры его собеседников начали стремительно таять и бесследно растворяться во мгле.

«– Так, – подумал он про себя, – кажется, началось. Дай бог, если не все с начала…»

Как бы в подтверждение его слов дикая какофония звуков, свистопляска цветов и необычных запахов обрушились на его голову.

Через какое-то мгновение все прекратилось.

Надо полагать, Герман опять кем-то или чем- то стал. Чем-то ему незнакомым и потому пугающим. Но, главное, что опять уже точно не самим собой. В этом он был уже уверен на все сто процентов.

Давным-давно… В некотором царстве, в давно позабытом государстве жил да бы ЗОДЧИЙ…

Он был не простым зодчим. Он был Зодчим стольного и несравненного града Киева и верным холопом Великого князя Владимира Святославовича.

Но так было не всегда.

Когда-то еще юный Расена, жил на самом востоке росских земель, среди густых лесов и полноводных рек.

С раннего детства он привык всегда и во всем полагаться только на самого себя. Он был опытным охотником и искусным воином. Он был храбр и, в тоже время, обладал острым и пытливым умом.

Но, вместе с тем, он был потомком древнего и очень уважаемого рода волхвов. Его отец – потомственным жрец Велеса – сумел привить своему сыну любовь и уважение к грозным, но справедливым богам.

Отец был доволен, наблюдая за тем, как его сына неудержимо тянуло к познанию всего того мира, который их окружал.

Все говорило за то, что старый и мудрый Ведун воспитал-таки себе достойного приемника.

Он уже не сомневался в том, что будущее его рода, рода Рысичей – «потомков леопарда» – как они себя называли, окажется после его смерти в надежныхи крепких руках.

Но, в одну из весен все неожиданно изменилось.

Причем к худшему.

И виной тому стало необузданное тщеславие и властолюбие Великого князя.

А еще донесшаяся до него весть о том, что племя Рысичей владеет священной славянской реликвией – мечом «кладенцом». Мечом самого ВЛАСТЕЛИНа. Тем самым, о котором он так много слышал из легенд и без которого полная власть над русичами была для Великого князя недостижима.

В тот роковой год, когда грозная и ведавшая жалости дружина Великого князя вторглась и безжалостно разорила земли вятичей, сея на своем пути огнем и мечом новую веру, Расена только-только перешагнул через порог своего совершеннолетия.

Схватка с дружинниками князя была жестокой и скоротечной.

Рысычи полегли на поле брани все до единого. А сам Расена, его отец и женщины племени были хитростью и коварством захвачены Великим князем в полон.

Для почтенного Варуна и его сына потянулись долгие и мучительные дни изощренных пыток и надругательств.

Но мудрый волхв был непреклонен.

Несмотря на все свои страдания, он так и не выдал князю тайну меча «кладенца». Все усилия палачей князя были тщетны.

Лишь только после того, как коварный князь решился сыграть на отцовских чувствах непокорного волхва и предал его сына жестоким истязаниям на дыбе, старик наконец сдался.

Князь получил меч Властелина. И, как ни странно сдержал свое слово, сохранив Расене жизнь.

Но этим великодушие и благородство первопрестольного князя и ограничилось.

По приказу князя старик-волхв был предан позорной и мучительной казни. Его сын стал рабом. А деревянные идолы, капища и городища Перуна и Велеса были принесены в жертву новой заморской вере.

Древнего рода Рысичей больше не существовало.

Руины и мрачные пепелища дымились на месте их прежде открытых Солнцу и ветрам поселений.

ЗОДЧИЙ отвел глаза от византийского пергамента и с тоской оглядел сырые и мрачные стены своей кельи.

Расена люто ненавидел новую веру. Даже несмотря на все то пышное великолепие дворцов и храмов, которые он увидел, сопровождая князя в Царьград.

После их возвращения из Византии, Великий князь предложил Расене стать его зодчим и принять христианство.

Но гордый рысич отказался.

Тогда Великий князь пригрозил Расене тем, что отдаст его обручницу Кашиву, о которой он прознал от княжеских наушников, на забаву своей дружине. А его, Расену, прикажет немедленно «посадить на кол».

Расена, скрипя зубами и одаривая князя взглядом, полным ненависти и презрения, вынужден был принять его предложение. Но только лишь в той его части, которая касалась постройки задуманного князем собора. Но отнюдь не принятия веры и тем самым предательства памяти своих предков.

Его не испугала угроза неминуемой и мучительной смерти. Он был рабом, и князь в любую секунду мог его казнить. Но девушка… Она-то была не причем?! И та участь, которую ей уготовил Великий князь, была пострашнее смерти и самых бесчеловечных страданий.

Травень вовсю звенел капелью и душистым ароматом первых цветов, когда русские мастеровые и византийские зодчие под руководством Расены принялись за фундамент Десятинной церкви.

Работа шла споро и слажено. Князь был жесток и никто из бояр не смел ему перечить. Ни в выделении необходимого леса. Ни в снабжении строителей провизией. Ни в выделении подвод и лошадей…

Расена проводил на строительстве дни и ночи, с восторгом наблюдая за тем, вырастали величественные стены храма. Как они покрывались искусной росписью богомазов. Как впервые разнесся над стольным градом Киевом малиновый колокольный звон…

Когда золоченные купола Храма наконец вознеслись к небесам над стенами великого города, Расена неожиданно почувствовал себя творцом и созидателем.

Прежде это чувство никогда не посещало его. А а теперь он упивался им с искренним наслаждением и страстью.

Днем позже Расена предстал перед Великим князем в ожидании столь долгожданной для него свободы.

– Ну что ж, зодчий, – настороженно встретил его в своих покоях Великий князь. – Потешил ты меня своим мастерством и благолепным искусством.

– Я выполнил свое обещание, князь. – не обращая внимание на льстивые нотки в голосе Владимира, почтительно произнес Расена. – Теперь, выполни и ты свое. Княжеское слово – крепче булата.

– О чем это ты, зодчий? – изображая искреннее недоумение на своем лице, перебил его Владимир. – Разве я тебе что-либо обещал? О каком таком моем слове ты глаголишь?

– Ты обещал дать мне и моей возлюбленной свободу, – твердо ответил князю Расена. – Так позволь же нам покинуть твой стольный град.

– Ишь чего захотел, холоп, – с усмешкой на устах, перебил своего зодчего князь. – Подумай сам… Если я тебя отпущу, ты построишь такой же, а то и лучший храм в Новгороде, а ли в Чернигове. Ан – нет, не бывать этому. Твой талант и твоя жизнь принадлежат только мне и никому более. Такова моя, княжеская, воля.

– Но как же твое обещание, князь, – растерялся Расена. – Неужели ты откажешься от своих слов?

– Ну почему же, зодчий, – зловеще улыбаясь, произнес князь. – Если я и обещал тебе и твоей коханной свободу, то ты ее получишь! Но, я что-то не помню о том, чтобы я обещал тебе еще и сохранить жизнь. Так что выбирай. Либо то, либо другое. Либо ты продолжаешь оставаться моим холопом и дальше строить в моем городе храмы!? Либо клади свою буйную, пусть даже вольную, головушку на плаху.

– Ты меня обманул, князь, – в горячности выпалил в адрес Владимира Расена. – Нет больше веры твоему слову.

– Вот значит как. – в свою очередь разгневался Владимир. – Смуту затеял сеять, неблагодарный тать. Изволь, ты сам выбрал свою участь!

– Казнить его, – громко приказал он своим дружинникам. – А тело замуровать в одну из стен построенного храма. Навеки. Пусть тот, кто воздвиг этот великолепный символ новой веры, станет ее вечным хранителем. И еще! Немедленно пошлите к вятичам гонцов с великой вестью. Пусть все узнают о том, что гордый и непокорный потомок славного рода волхвов принял новую веру. Отказавшись при этом от своих гнусных божков и их деревянных идолов. Пусть все узнают, что это именно он построил христианский собор и получил за это в награду – свободу и мое уважение. И так должно поступить каждому, кому дорога свобода и благоденствие земли Русской. Выполняйте.

Дружинники князя поспешили немедленно выполнить его приказ и, подхватив Расену под руки, поволокли его вон из княжеских палат.

Палач уже был наготове и расторопно исполнил княжескую волю.

И прежде чем сердце бедного Расены навсегда перестало биться, гонцы Великого князя уже покинули стольный град, разнося по земле Русской хвалу и славу Великому князю Владимиру Святославовичу.

Новый мир ворвался в сознание Германа приглушенным гулом механизмов и густым тошнотворным смогом.

Это было уже девятое перевоплощение Германа. И он впервые начал испытывать чувство усталости и пресыщения бесконечным круговоротом чувств и событий.

Теперь он был ПРОСТЫМ ОБЫВАТЕЛЕМ.

Жизнь его была размеренной и безмятежной. И все потому, что Фортуна в этой его новой жизни была к нему чертовски благосклонна.

Свое детство и юность он почти не помнил. Потому что в них не было ничего примечательного и необычного.

У него была милая и отзывчивая жена. И очень красивые дети.

У него был уютный и гостеприимный дом. И много верных друзей.

У него была хорошая и, как ему казалось, достаточно интересная работа. Работа, которая позволяла ему никогда не испытывать недостатка в деньгах и приятном времяпровождении.

У него была новенькая автомашина, последней модели.

Он в собственное удовольствие занимался спортом, стараясь держать себя в форме.

Он не курил и был абсолютно равнодушен к наркотикам и алкоголю.

Каждый день он ровно в 9.00 уходил на работу, в семь часов вечера возвращался домой или вместе с друзьями посещал спортивные зрелища.

По выходным дням вместе с женой и детьми ездил на природу или гулял по родному городу.

А когда наступало лето – неизменно отправлялся, опять же вместе с семьей, туда, где ласково греет Солнце и ярко блестит золотистый песок.

И так продолжалось из года в год.

Одним словом, Геннадий Мальцев, так теперь звали Германа, уверенно и искренне считал себя счастливым человеком.

И, наверное, на самом деле все именно так и было.

По крайней мере, он сам в этом за всю свою беспечную жизнь ни разу не усомнился.

Но все изменилось бесповоротно и вдруг.

И кто бы мог подумать, что виной всему окажется маленькая газетная заметка, сухим и бесчувственным языком повествующая о делах давно минувших лет и даже столетий.

То, что это заметка вообще попалась ему на глаза, было само по себе невероятным событием. По той простой причине, что Геннадий предпочитал читать в любой газете только лишь те страницы, которые были посвящены политике, спорту и «жаренным «фактам.

Вначале Геннадий быстро пробежал заметку глазами и, не придав ей особого значения, по привычке начал листать газету дальше.

Но, какое-то странное, необъяснимое чувство заставило его оцепенеть, лихорадочно зашуршать газетой и, уже во второй раз, натолкнувшись взглядом на злосчастную заметку, облегченно вздохнуть.

Геннадий внимательно прочитал заметку один раз, другой, третий… Благо текст не превышал двух абзацев.

Он все никак не мог взять в толк, что именно так сильно его заинтриговало.

Речь шла о какой-то старинной киевской церкви и о найденной в одной из ее стен мумии. И все!?

Геннадий судорожно напряг свою память, тщетно пытаясь вспомнить где, когда и что именно он слышал об этой истории. Странно, но он был твердо уверен в том, что – нигде и никогда… Хотя…

Лицо Геннадия покрылось испариной. Руки самопроизвольно защелкали пальцами. Мысли запутались, вызывая тупую боль и жжение в обоих полушариях мозга.

Геннадий встал со своего любимого кресла. Прошелся по комнате.

И неожиданно для себя принял четкое и единственно верное в сложившихся обстоятельствах решение.

На следующее утро он уже был в Киеве.

Когда золоченные купола Храма вновь предстали перед его глазами, стремительный шквал воспоминаний ворвался в его сознание.

Он все вспомнил. И про несчастного Зодчего Расену. И про жестокого князя. И про этот построенный на крови и людских страданиях храм.

А еще он неожиданно вновь почувствовал себя Германом Леваневским. Человеком из далекого будущего, иронией судьбы оказавшегося в самом центре водоворота всех им прожитых жизней.

Он долго и с нескрываемым восторгом смотрел на храм, прежде чем, наконец, понял то, ради чего он собственно оказался здесь. В этой самой точке пространства и времени.

И то, что он понял, было для него чрезвычайно важным, если не сказать большего – роковым!

Он, наконец, нашел единственно возможный ответ на терзающий его душу вопрос «Зачем?».

Он понял то, ради чего существует Жизнь.

И все благодаря тому, что ОН НУЧИЛСЯ ВЫБИРАТЬ ИЗ МНОГО, порой никчемного и суетного, САМОЕ ГЛАВНОЕ.

Это же было просто и бесхитростно.

Жить можно и нужно ради Главного, а не быть игрушкой Судьбы и с трепетной благодарностью принимать от нее все как должное?!

Во всех остальных случаях – можно лишь существовать, бездарно теряя или, что еще хуже, убивая себя и время.

Герман многозначительно усмехнулся, отводя свой зачарованный взгляд от храма.

Было двенадцать часов дня по земному времени.

Густой аромат цветущих каштанов окутывал древний город.

На улицах Киева уже давно и вовсю бурлила жизнь. Все вокруг куда-то спешили, перебрасываясь друг с другом на ходу легкими фразами и не обращая на чудаковатого Странника ни малейшего внимания.

– С вами все в порядке? – неожиданно окликнул Германа незнакомый женский голос.

– И да, и нет… – неуверенно ответил он, оборачиваясь в сторону говорившей.

Но рядом с ним уже никого и ничего не было.

Контуры города таяли на глазах. Солнечный свет быстро тускнел. Голос города и его аромат стремительно теряли свою былую силу и многообразие.

– И да, и нет… – уже с легким оттенком грусти и разочарования повторил он, проваливаясь в гнетущую тишину и сумрак безмолвия…

Сознание возвращалось к нему медленно и мучительно.

Полное одиночество и безмятежная пустота окружали Германа.

Он робко поежился, тщетно пытаясь уловить суть окружающей его действительности.

Тупая и невыносимая боль пронзила все его тело.

Он с опаской открыл глаза и тупо уставился в мерцающую приглушенным голубоватым светом бесконечность.

«Кажется приехали?! – подумал он про себя, облизывая губы и с трудом приводя свои мысли в порядок. – Вот только куда? И зачем?»

Герман растерянно протянул свою руку к мерцающей бесконечности, пока его пальцы наконец не натолкнулся на ее холодную и идеально гладкую поверхность.

– М-да-а,?! – в задумчивости процедил он сквозь зубы и только тут догадался оглядеться по сторонам.

Надо же! Он же был в до боли ему знакомой командирской рубке «Иуды».

А то, что он вначале принял за таинственную бесконечность, оказалось на поверку всего лишь одной из ее пластиметовых стен.

Герман решительно приподнялся и сел, в недоумении поглядывая в сторону Суперкома и ожидая от него вполне естественных в сложившихся обстоятельствах объяснений всего происходящего.

Но, Суперком самым загадочным образом молчал, упрямо игнорируя свои прямые обязанности.

Тогда Герман встал и, неожиданно почувствовав необычную легкость и свежесть во всем теле. Осторожно ступая по ледяному полу рубки, он подошел к одному из иллюминаторов корабля.

Звезд не было. Фиолетового сияния транссфера тоже.

Вообще ничего не было, не считая странного белесого тумана, состоящего из замысловатого хитросплетения пунктирных линий и черточек.

Герман обернулся и, скрестив на груди руки, обвел пристальным взглядом содержимое рубки.

Все было на своих местах.

И матовый цилиндр Суперкома. И принявший в преддверии катастрофы аварийную конфигурацию ПКЖ. И безмолвная тень «Р» с мягким знаком, неподвижно и, судя по всему, навечно застывшая в дублерском кресле. И даже…

Герман не поверил своим глазам.

То что он увидел, было выше его понимания.

Он в отчаянии тряхнул головой, тщетно пытаясь отогнать от себя невероятную и бессмысленную картину.

Но ничего, ровным счетом, не изменилось.

Скорченное тело темноволосого мужчины в форме лейтенанта Транспортной службы Лиги Наций продолжало оставаться на своем месте, безжизненно раскинув руки и неуклюже уткнувшись лицом в заднюю стену рубки.

«М-да-а! Однако, как же плохо я выгляжу?!», – безучастно заметил Герман, продолжая пристально разглядывать самого себя. Причем со стороны и почему-то без должного трепета, жалости и удивления.

Герман поморщился и повернулся к своему собственному телу спиной.

Его внимание опять переключилось на то, что творилось за иллюминатором «Иуды».

Между тем, белесый туман неожиданно рассеялся и взгляд командира «Иуды» уперся в грязно-серую, испещренную рытвинами, скалами и черными бездонными трещинами равнину.

«– Пожалуй, это уже что-то. По крайней мере, именно это я и ожидал увидеть. – удовлетворенно заключил он. – Чужая планета?! Почему нет…?!»

Герман запнулся.

«Действительно, почему нет? – заструились в его сознании непокорные мысли. – Планета как планета. Очень похожа на Луну. Такая же мертвая и скучная. Собственная атмосфера – отсутствует?! Гравитация – низкая. Воды нет. Органической жизни нет. Разумных обитателей – тем более. Хотя… Это еще не мешало бы проверить.»

«Тем более, что с одним из туземцев, – Герман многозначительно покосился в сторону своего безжизненного тела, – я, кажется, уже давно и достаточно близко знаком…»

– Ну что ж, чему быть, того не миновать, – произнес он напыщенно, твердойи уверенной походкой направляясь к Центральному шлюзу «Иуды».

Как ни странно, электронный страж шлюза не проронил ни звука.

Более того, он даже не удосужился открыть перед командиром звездолета ни одну из своих гермодверей.

Герман ничего не понял и в нетерпении защелкал пальцами по матовой поверхности идентификатора. Результат был прежним. Невозмутимый синтетический голос Стража безмолвствовал. Главный коридор «Иуды» продолжал пребывать в «расслабленном» состоянии и был наполнен ровным серебристым блеском.

Герман опять ничего не понял. И чисто автоматически попытался толкнуть массивную гермодверь плечом.

Не встретив никакой преграды, его новое тело потеряло равновесие и оказалось на полу, между внешней и внутренней гермодверьми шлюза. Прямо перед стеклянным саркофагом со скафандрами и специальной амуницией для экипажа.

Герман в недоумении пожал плечами, с трудом поднимаясь на ноги.

Он протянул руку к саркофагу, ожидая натолкнуться пальцами на пластиметовую ткань ближайшего к нему скафандра.

Но, ничего не произошло! Его пальцы в очередной раз натолкнулись на пустоту и…. самым неожиданным образом пронзив обшивку, исчезли из вида.

Герман встревожился не на шутку. И в приливе раздражения, устремился вслед за своей рукой.

Не-е-ет! Это было в невозможно в принципе!

Герман… оказался снаружи корабля, наполовину высунув свое тело из его обшивки. Это было невероятно. Но это было именно так.

Он сделал еще один шаг и неподвижно замер в нескольких сантиметрах от черного корпуса «Иуды», растерянно озираясь по сторонам.

– Ну вот, – в тоже мгновения донесся до его ушей ЕЕ голос. – А мы вас совсем заждались. Уже не знали, что и думать.

Девушка шла к нему навстречу. По безжизненным серым камнями и серебристой пыли.

Она была одета в легкое, полупрозрачное платье, темные туфли и изящную дамскую шляпку с широкими полями. И все это: ее необычное одеяние, развевающиеся на ветру волосы…, да и она сама, как-то диссонировали в сознании Германа с тем унылым пейзажем, который их окружал.

– С вами все в порядке, милый Герман? – вежливо поинтересовалась ОНА, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от изумленного командира «Иуды».

– Да, конечно, – неуверенно соврал он, судорожно вспоминая, где он раньше мог слышать подобный вопрос.

– Поверьте мне, я очень этому рада, – быстро сказала ОНА и взяла его за руку. – Пойдемте, нас ждут. Дмитрий Николаевич про вас уже раз десять спрашивал. И другие тоже. Они все жаждут с вами познакомиться. Вот. Теперь, когда вы стали полноправным и, главное, постоянным членом нашей теплой и дружной компании, просто невежливо заставлять себя ждать.

– Да, конечно, вы наверное правы. Хотя по поводу «других» вы мне раньше ничего не говорили, – с готовностью согласился Герман, но тут же осекся, бросая настороженный взгляд в сторону черной туши своего звездолета. – Подождите, а как же мой корабль. И этот, там, в рубке…?!

– С вашим кораблем, господин лейтенант, ничегошеньки не случится, – нетерпеливо перебила его девушка, увлекая за собой. – И этот, как вы сказали, который в рубке, тоже не куда не денется. По крайней мере без вас. Вот. Ну, так вы идете?

– С вами хоть на край света, – тяжело вздыхая, сдался он на милость своей очаровательной спутницы и занудно прогнусавил себе под нос. – Хотя, я и так уже, судя по всему, на краю света! И тени, тоже! Дальше уже некуда.

– Что вы сказали? – несколько растеряно переспросила его девушка.

– Да так, ничего, – открестился от своих опрометчивых слов Герман. – Это я про себя. Что-то вроде мыслей вслух. Так, ерунда всякая. Вам будет не интересно. А, кстати, куда мы едем?

– В город Бесконечных Грез, – с кокетливой невинностью, пояснила ОНА. – Мы его так в шутку называем. Хотя, если честно, никакого города на самом деле не существует. То есть, он конечно, есть… Но только в наших мыслях и воспоминаниях. Ну вы скоро и сами все увидите и сразу меня поймете. Только пожалуйста, не оборачивайтесь. Не надо. Это доставляет мне боль и неприятные ощущения.

– Почему вы все время говорите загадками, – возмутился Герман. – И почему мне нельзя оборачиваться? И почему это может доставить вам неприятные ощущения?

– Ах, каким вы стали занудой?! – покачивая головой, ответила на его выпад девушка. – Когда мы с вами первый раз встретились, вы были совсем другим. По крайней мере, вы не задавали так много вопросов. Вот. Вы мне тогда больше нравились, хотя и всегда молчали.

– Ну молчал. – начал было оправдываться Герман, и лицо его залилось стыдливой краской. – Молодой был, неопытный. А потом, вы мне очень сильно нравились. Признаю это целиком и полностью…

Герман осекся, поймав на себе ее нежный и благодарный взгляд.

– Ну, а все-таки, почему мне нельзя оглядываться? – с ослиным упрямством повторил он в адрес девушки.

– Вы неисправимы, – грустно подытожила ОНА. – Хорошо. Будь по-вашему. Я вам отвечу. Виной всему ваш корабль. Вот. Он как-то странно действует на вас и тем самым на меня. Я все время боюсь вас потерять. Вот. И чем дальше мы от него окажемся, тем лучше для нас обоих и для других тоже. Вам надо поскорее про него забыть.

– Пожалуй, вы правы! Хотя это будет для меня не так уж и просто, – в задумчивости подтвердил Герман. – Это действительно очень странный и, я бы даже сказал, страшный корабль. Он и на меня плохо действует. А еще, я, как и вы, уверен в том, что мне надо срочно про него забыть. Хотя бы на время. Иначе он меня уже не отпустит.

– Вы умнеете прямо на глазах! Кто бы мог в это поверить?! – беззлобно прокомментировала девушка, замедляя поступь своих маленьких и изящных до умопомрачения ножек. – Ну вот, мы кажется пришли.

– Слава богу! – облегченно выдохнул Герман, бесцеремонно заглядывая через плечо своей спутницы.

– Но позвольте, – вырвался из его груди растерянный возглас. – Мы пришли?! Но куда? И где обещанный город? Пусть даже призраков?

– Он перед вами, – невозмутимо ответила ОНА, поворачиваясь к нему лицом. – Неужели вы его не видите?

Герман пожал плечами, не зная, что и ответить. Впереди них простиралась все та же идеально гладкая как зеркало равнина, утопающая в мутном сумраке и серебристой пыли.

Никакого города не было и в помине.

– Я ничего не вижу, – наконец сдержано признался он. – Только мертвый, чем-то напоминающий лунный, ландшафт.

– Но меня-то вы видите, – обиженно надула губки девушка, пристально и с тревогой заглядывая Герману в глаза.

– Вас вижу, – с готовностью согласился он, виновато отводя свой взгляд в сторону и угрюмо поддевая носком ботинка массивный черный булыжник.

– А я думала, что вы действительно меня любите, – чуть не плача, промолвила ОНА с горечью и добавила: – Или, по крайней мере, когда-то любили. А вы…

– А что я, – взорвался Герман, гордо вскидывая голову и дерзко заглядывая в бездонную глубину ЕЕ прекрасных глаз. – Что я? Что я могу поделать, если я вас действительно люблю, но, вместе с тем…

Он не договорил.

Яркий солнечный свет ударил ему в глаза. Воздух наполнился знакомым ароматом земных запахов и разноголосым птичьим гамом.

– Вот, а вы говорите, что ничего не видите, – ласково пожурила его девушка. – Вы просто не хотите ничего видеть. Вы смотрите, но боитесь вглядеться. Чего же вы боитесь?

– Наверное, я больше всего на свете сейчас боюсь проснуться и вновь оказаться в командирской рубке своего корабля. – выдавил из себя Герман.

Он недоверчиво разглядывал белоснежные купола лучезарного города и густую зеленую растительность, обступавшую их со всех сторон.

– Если мне не изменяет память, все это очень похоже на Юниаполис – пышную и чопорную столицу Земного Сообщества. – неуверенно предположил Герман, затаив дыхание и от растерянности кусая в кровь губы. – Я прав?

– Скорее да, чем нет, – поспешила подтвердить его догадку девушка.

Голос ЕЕ звучал озорно и вызывающе. От прежней обиды и горечи в нем не осталось и следа.

– Ну тогда, я точно сошел с ума, – глупо скалясь, произнес в адрес девушки Герман. – Вы этого не находите?

Девушка гневно сверкнула в его адрес глазами и ничего не ответила.

Повернувшись к нему спиной, она уверенно направилась в сторону небольшой зеленой лужайки, раскинувшейся в нескольких десятках метров впереди них.

Лужайка имела форму овала. В самом ее центре размещался великолепный фонтан, окутанный пеленой сверкающих на солнце водяных капель.

Справа и слева от фонтана располагались несколько просторных белых скамеек, к каждой из которых вела протоптанная в густой траве тропинка.

Две из четырех скамеек были пусты. На двух других расположилась группа незнакомых Герману мужчин и женщин.

Еще двое мужчин, в широкоплечей фигуре одного из которых Герман узнал академика Вильяминова, стояли рядом с фонтаном и о чем то разгорячено спорили.

Академик отчаянно жестикулировал. Время от времени он наклонялся к воде, касаясь ее пальцами своей левой руки и поднимая при этом в воздух изумрудные брызги. Его собеседник был очень маленького роста. Он стоял к Герману спиной и постоянно поправлял складки на своем серебристом и чрезвычайно необычном по покрою плаще.

Появление на поляне девушки вызвало у всех присутствующих горячее оживление, быстро переходящее в восторг и ликование.

Женщины обступили ЕЕ с разных сторон и наперебой о чем-то и с нескрываемым интересом расспрашивали.

Мужчины вели себя более сдержано, галантно приподнявшись со скамейки навстречу девушке и вновь вернувшись после этого к своей оживленной беседе.

Между тем, девушка быстро и вежливо ответив на приветствие своих друзей, присела на край скамейки и украдкой бросила взгляд в сторону замершего в нерешительности Германа.

В то же мгновение, все остальные тоже обратили на него свое внимание.

– А, была не была, – буркнул себе под нос лейтенант, переступая границу поляны и твердым шагом направляясь к собравшимся.

– А вот и наш молодой друг, – радостным возгласом встретил его академик, и обернувшись к своим товарищам добавил: – В нашем полку прибыло. Позвольте вам представить нового члена нашего маленького, но дружного коллектива. Прошу любить и жаловать. Он этого заслуживает. Некоторые из нас готовы со всей ответственностью это подтвердить.

Академик с непринужденным озорством бросил взгляд в сторону девушки. Та вспыхнула легким румянцем и поспешила отвернуться.

Герман тем временем уже был рядом со скамейкой и собравшись с духом, громко отрекомендовался:

– Лейтенант Транспортной Службы Лиги Наций, командир транспортника…, – Герман побледнел, неожиданно вспомнив об истинном предназначении своего корабля, и поспешил на попятную. – Я хотел сказать, командир звездолета «Иуда «– Герман Леваневский.

– Будем знакомы, – приподнимаясь со скамьи и первым протягивая руку, произнес высокий, подтянутый мужчина в такой же, как и у Германа форме Транспортной службы. – Капитан-лейтенант, командир исследовательского звездолета «Первопроходец» – Бойко! Сергей Орестович. Очень рад нашему знакомству, коллега.

– Я тоже, господин капитан-лейтенант, – искренне пожимая руку звездолетчика, ответил на приветствие Герман.

– Дружич, Слабодан, – представился следующий из присутствующих: чернявый парень лет двадцати пяти, одетый в легкую серебристую безрукавку и полотняные шорты. – Бортинженер «Первопроходца». И, по совместительству, технический советник 21 – звездной экспедиции.

Герман участливо пожал руку юноши и перевел свой взгляд на сидевшую рядом с бортинженером женщину.

У нее были чистые голубые глаза и короткие черные волосы. Белоснежный комбинезон плотно облегал ее сухощавую фигуру. А изящные черные туфли на высоком каблуке и маленькая кожаная сумочка лишний раз подчеркивали благородство и безукоризненный эстетический вкус своей хозяйки.

– Даяна Иванова, – робко представилась она, снизу вверх заглядывая в глаза Германа и протягивая ему свою правую кисть. – Главный врач и физиолог-исследователь 21 – звездной экспедиции. А вы Герман. Я про вас все знаю от Настеньки. Хотя и представляла вас несколько другим.

– Каким же, если не секрет? – с легкой настороженностью им в голосе, спросил Герман и поднося к ее руке свои губы.

Та удивленно вскинула брови от такой галантности, но руку не отдернула.

– Секрет, – наконец ответила она, взволнованно томно дыша и отводя свой взгляд в сторону. – Мы об этом лучше с вами поговорим потом… Если, конечно, Настенька на меня не обидится.

– Пусть так, – с готовностью кивнул Герман.

– А вы всем женщинам целуете руки, или только очень красивым? – перебила Даяну эффектная блондинка лет тридцати пяти, с грустными томными глазами и несколько задумчивой улыбкой. На ней были короткая светлая юбка и кремового цвета кофточка из плотного материала.

– Всем! Но красивым значительно чаще, – отшутился он, целуя блондинке руку.

– Большое спасибо. Очень приятно познакомится с таким человеком, как вы. – игриво произнесла она, прежде чем произнести свое имя. – Светлана. Светлана Мнышек. Астрофизик – исследователь 21 – звездной экспедиции. А еще, по личной инициативе, шеф-повар на звездолете «Первопроходец».

Следующим за блондинкой был бородатый толстяк с добродушной физиономией и красными потными ладонями. На нем были полотняные брюки, рубашка на выпуск, короткий галстук и светло-зеленый пиджак.

– Грыва, Апонас Никитович, – скороговоркой выпалил он, обхватывая ладонь Германа своими цепкими пальцами. – Штатный системный аналитик и кибернисист 21-ой звездной. Очень рад нашей встречи. Очень. У меня к вам миллионов вопросов. Даже больше. Но это потом.

– Венцель, Клаус, гражданин Европейского Союза и полномочный наблюдатель Лиги Наций, – с легким европейским акцентом смуглый и худощавый мужчина. – А также Главный штурман «Первопроходца». И картограф 21 – ой звездной экспедиции. У вас очень хорошие манеры, мой друг. Рад буду с вами пообщаться по этому поводу.

У Венцеля были маленькие черные глаза, пронизывающие насквозь собеседника, острооточенный подбородок и крючковатый нос.

Он был одет в дорогой темно серый костюм, плотно облегавший его стройную фигуру, белоснежную рубашку с расстегнутым воротом и черный аристократический платок или шарф, составлявший с шеей незнакомца как-бы единое целое. Кроме того, к немалому удивлению Германа, на руках господина Венцеля были черные кожаные перчатки.

Последним из экипажа «Первопроходца», с которым познакомился Герман, был Алексей Бурцев – специалист по авионике и системам связи корабля.

Бурцев был ровесником Германа, и поэтому между ними сразу возникло полное взаимопонимание, причем, с перспективой на крепкую мужскую дружбу.

Так же как и Герман, Бурцев был одет в офицерский мундир Транспортной Службы, который ему совершенно не шел и в буквальном смысле слова висел мешком. Герман с улыбкой смерил оценивающим взглядом неказистую фигуру своего нового товарища, но ничего не сказал.

Наконец, очередь дошла до необычного собеседника академика Вильяминова. Тот продолжал стоять спиной к Герману, не обращая на него ни малейшего внимания.

Герман вопросительно посмотрел в его сторону, и, обернувшись к Бурцеву, вежливо спросил:

– А это кто? У него очень странный вид. Он тоже из вашего экипажа?

– Нет. Он вообще не из наших, – с нескрываемым страхом поглядывая в сторону коротышки, зашептал тот на ухо Герману.

– Как это не из наших, – не понял его слов Герман. – И почему об этом можно говорить только шепотом?

«Потому что Бурцев наивный дурак и трусишка, – раздался в голове Германа неприятный и бесчувственный голос. – А я действительно не из ваших.»

Герман вздрогнул от неожиданности и резко повернулся лицом к незнакомцу. Коротышка, самым бесстыдным образом, продолжал беседовать с академиком, даже и не думая принимать лейтенанта всерьез.

Но голос, бесцеремонно проникший в сознание Германа, без сомнения, мог принадлежать только ему.

Герман перевел свой взгляд на академика и многозначительно кивнул головой в сторону коротышки. Вильяминов виновато улыбнулся и беспомощно развел руками.

Таким растерянным академика Герман еще некогда не видел.

«– Ну что вы уставились в мою спину, молодой человек. – вновь зазвучал в сознании Германа ворчливый голос незнакомца. – И не отвлекайте, пожалуйста, уважаемого господина Вильяминова от нашей с ним беседы. Что вам неймется? Вы хотите знать, кто я такой и почему не желаю с вами общаться?»

Герман фыркнул и поспешил отвернуться в сторону от спины незнакомца.

«По крайней мере, это просто невежливо, – мысленно огрызнулся он в адрес коротышки. – Любой уважающий человек на Земле, кем бы и из каких бы, ваших или наших, он не был, хотя бы из приличия…»

«Да плевать я хотел на все ваши разные там приличия и вежливости. И на вашу тщедушную планетку в первую очередь, – немедленно откликнулся голос. – Я вам повторяю слова вашего друга: я не из ваших. Я, вообще, набрел на вашу планету случайно и уже жалею об этом. Меня зовут Великий Ю-КУ. Все! Больше вам знать не положено. Я для вас пришелец, инопланетянин, зеленый человечек, чуждый разум и так далее. Вы удовлетворены?»

«Да, то есть нет! – обескуражено огрызнулся Герман. – То есть, почему я вам должен верить. И почему бы вам не повернуться ко мне лицом, если уж мы с вами все-таки беседуем?»

«Потому что, никто с тобой, Герман Леваневский, или как там тебя еще, беседовать и не собирался, – голос коротышки зазвучал с откровенной издевкой и подчеркнутым высокомерием. – Ты мне не интересен. Все, что мне нужно, я и так про тебя знаю. И про все твои похождения на земле. И про этот твой нашпигованный термоядерным оружием «транспортник». И про так некстати сдохшего тупицу робота. И про твое увлечение виртуальными игрушками. И про твои телячьи нежности к вон той, сидящей на самом краю скамейки особе…»

«А кто дал вам такое право вторгаться в мои мысли?» – буквально взревел от негодования и ярости Герман, гордо вскидывая голову.

Лицо его налилось кровью. Глаза заблестели от ярости. А на его смуглых и жилистых руках отчетливо вздулись вены.

Еще мгновение, и он обязательно набросился бы на коротышку с твердым намерением оторвать ему голову и зашвырнуть как можно дальше.

Но, к счастью для таинственного незнакомца, и, как потом он сам понял, для Германа, положение спасла ОНА.

ОНА не знала, что именно побудило ЕЕ вскочить со своего места и стать непреодолимой преградой на пути между Германом и его обидчиком.

Может быть, это была женская интуиция. Может быть, искренний страх за судьбу дорогого ей человека. А, может быть, все дело было в Транссфере… Кто знает?

В эту минуту для НЕЕ это не имело ни малейшего значения. Девушка уверенно и искренне сделала то, что не могла не сделать.

Герман никак не ожидал от НЕЕ такой самоотверженности. Он был смущен и искренне восхищался ЕЕ поступком.

Он смотрел на НЕЕ влажными от переполнявших его чувств глазами, напрочь позабыв обо всем на свете. В том числе и про свой гнев. И про незнакомца. И про его надменную наглость, граничащую с вероломством и откровенной угрозой.

Они стояли друг против друга, как два гладиатора на ристалище.

И так могло бы продолжаться до бесконечности долго, если бы академик вовремя не окликнул Германа и не привлек его внимания своей милой и безобидной шуткой.

– Молодой человек, – добродушно произнес он в адрес лейтенанта. – Удостойте нас пожалуйста своим вниманием. Мы все, безусловно, без ума от очарования Настеньки… Но, заметьте, в отличие от вас, при встрече с ней никто из нас не каменеет. И вам советую делать то же самое. Вы еще нам всем очень пригодитесь. И в самом, что ни на есть вашем натуральном виде. А гранитных монументов в этом городе и без вас хватает. Я правильно говорю, Даяночка. Вот ты себе все представляла этого бравого лейтенанта совсем другим. Правильно. Он и есть другой. Обычно его с постамента черта с два стащишь. Стоит себе и стоит. И даже на этих, на пернатых, ноль внимания…

Дружный и искренний хохот обрушился на поляну.

Причем, громче всех смеялся сам Герман.

Ему действительно понравилась шутка академика. И в то же время, смех в эти минуты был для него не менее важен, чем воздух. Он еще не до конца пришел в себя после инцидента с Пришельцем и это всеобщее веселье стало животворным бальзамом на его бурлящую от негодования душу.

Глава седьмая Наедине с Вечностью, пусть даже прекрасной…

– Ну вот, господин лейтенант, теперь даже смерть не способна нас разлучить, – робко пошутила девушка, когда они остались одни.

Герман искренне улыбнулся, не сводя с НЕЕ глаз, и нежно прикоснулся рукой к плечу девушки.

– Я все еще не могу в это поверить, – честно признался он, переводя свой взгляд на поляну и изумрудные брызги фонтана.

Задумчивые сосны и легкомысленные березы приветливо шумели листвой над их головами. Воздух благоухал сверхъестественной свежестью и был наполнен навязчивым цыканьем, шуршанием и стрекотом невидимых насекомых. Какие-то юркие, пышнохвостые зверюшки суетливо шныряли под ногами, время от времени с разбегу заскакивая на скамейку и доверчиво тыкаясь мордочками в человеческие ладони.

Герман повернулся к девушке и в задумчивости произнес:

– А вообще-то мне здесь нравится.

– Мне тоже. Тем более сейчас, когда мы снова вместе, – ответила ему девушка, чуть заметно краснея. – Хотя это все и не настоящее.

– А разве это имеет какое-то значение? – переспросил Герман.

– И да, и нет. – неуверенно ответила ОНА.

– Вы опять говорите загадками, – с легкой укоризной в голосе, перебил ЕЕ Герман, сладко потягиваясь и разминая затекшие мышцы. – Хотя если честно, я к этому уже начал привыкать. Во всем этом необычном мире что-то есть. Видеть что-то и нечего в этом не понимать. Это отдает романтикой. А я, увы, ее покорный и, похоже на то, что безнадежный раб.

– Почему вы говорите об этом с такой печалью в голосе? Вас это угнетает?

– Совсем нет, – соврал Герман, пряча глаза в землю. – Скорее даже напротив. Я принимаю все это как должное и… может быть даже где-то в глубине души искренне горжусь этим. Но…

Герман запнулся, заводя обе руки за голову и расслаблено опираясь всем своим телом на спинку скамейки.

– Но, – вновь повторил он, безучастно разглядывая облака над своей головой. – Я просто к этому, наверное, не привык. Не привык к тому, чтобы вот так сидеть рядом с вами. Чтобы ни о чем тревожном не думать. Чтобы быть просто самим собой, а не пытаться быть чем-то или кем-то особенным. Вы меня понимаете?

– Мы можем перейти и на ты, – вместо ответа предложила девушка. – Если, конечно, вы не против…

– И да, и нет, – отшутился Герман, но поймав на лице девушке робкое замешательство и тревогу, поспешил исправить положение:

– Ну конечно, да! Разве я могу быть против. Я ждал этой нашей встречи всю свою жизнь. Как бы высокопарно и банально не прозвучало это мое признание. Ты мне веришь? Я не шучу…

– Да! – голос девушки слегка задрожал. – Я тоже очень ждала этой встречи. Там на Земле, когда мы так неожиданно расстались, мне показалось…, что это уже навсегда. Ты был со мной таким холодным и неприветливым. Я даже не знала, что и думать. А потом… Эта твоя неожиданная слава и сотни поклонниц?! Они все были интереснее, красивее и умнее меня. Я ревновала тебя к каждой из них в отдельности и ко всем вместе взятым. А ты, казалось, меня не замечал. Ты весь был в своей работе и лишь отвлеклся, чтобы увидеть на мир. Да и то- сверху вниз.

– Я был просто дурак. К тому же молодой и тщеславный, – Герман решительно обнял девушку и прижал ее к себе.

– Когда мы что имеем, очень частомы это не ценим. А как потеряем – горько и безутешно плачем, – перешел он на шепот, жадно целуя девушку в губы.

Та не сопротивлялась. Напротив, ее ответный поцелуй полыхал жаром и страстью.

– Но после того, как я тебя неожиданно потерял, и, как мне казалось, безнадежно и навсегда, – продолжал он. – Я многое понял. И прежде всего то, что я действительно тебя люблю. Хотя и не знаю почему и как именно это вышло. Мне очень непросто об этом говорить. Тем более, что я наделал слишком много глупостей. И прежде всего после того, как получил известие о твоей гибели… Потеряв тебя, я потерял все: друзей, вкус к жизни и веру в самого себя. Я превратился в циничного, жесткого и кровожадного зверя. Я объявил войну всем и вся. И, к моему глубокому сожалению, оказался в этой войне на редкость удачливым и неуязвимым. Но вряд ли тебе это будет интересно…

– Ты ничего не понимаешь, – девушка отпрянула в сторону и со слезами на глазах посмотрела на Германа. – Я же тебя люблю, дурак ты этакий. Причем с самой нашей первой встречи. Я хочу знать о тебе все. Все, что было плохого и хорошего. Все, чем ты готов со мной поделиться. Я хочу разделить с тобой все твои радости и печали. Какими бы странными и жестокими они не были.

Девушка уткнулась в свои маленькие ладошки и разрыдалась.

– Не надо милая. Не надо. Я же с тобой, – поспешил ее успокоить Герман. – Я бодьше никуда не денусь. Я очень, очень тебя люблю. Это правда. Я не могу видеть того, как ты плачешь. Я…

Герман вскочил со своего места и по его правой щеке покатилась чуждая всему его существу слезинка.

Он был в растерянности. Он не знал, что ему делать дальше.

– Знаешь, я должна тебе кое в чем признаться, – неожиданно взяв себя в руки, заговорила ОНА. – Ты имеешь право это знать. Иначе между нами не будет доверия и искренности.

– Не надо, потом. Потом ты мне все расскажешь. Если захочешь, – перебил ее Герман. – Ну улыбнись же. Все уже позади. Какой-никакой, но я с тобой. Успокойся, пожалуйста.

– Нет, я хочу это сделать именно сейчас, – голос девушки приобрел твердость и несвойственную ему уверенность. – Это очень важно. Поверь мне.

– Хорошо, я тебе верю, – сдался Герман, возвращаясь на свое место рядом с НЕЙ. – Что такого важного ты мне хотела сказать. Если ты в кого-то во время нашей разлуки была влюблена, это для меня не важно. Я тебя заранее прощаю. Кем бы он не был.

– И ты мог такое обо мне подумать?! – возмущенно набросилась на него девушка. – Как тебе не стыдно…

– Все, все, я совсем ни о чем не подумал. Я сказал глупость, черт возьми. Забудь об этом. Я не хотел тебя обидеть. Я просто глупая и бестактная свинья. И ты здесь ни причем. – попытался исправить положение Герман, отчаянно размахивая руками. – Я молчу и внимательно тебя слушаю.

– Дело в том, милый Герман. – Девушка преданно заглянула в глаза Германа. – Дело в том, что ты очень мало пока знаешь о том мире, который тебя теперь окружает.

– Пожалуй, это так, – согласился Герман. – Если даже быть очень точным, то я вообще пока мало что понимаю в сути происходящего.

– Не перебивай меня, пожалуйста. – возмутилась ОНА, вытирая слезы. – Так вот. Окружающий нас мир совсем не похож на тот, который ты представлял себе раньше. Он не просто другой, он вообще никакой. То есть, он тот, который ты готов понять и который доступен твоему воображению. Но не это главное. Самая большая проблема состоит в том, что мы все, люди, попавшие в этот мир, стали другими. Может быть даже – немножко не людьми, а чем то иным.

– Это я уже заметил. – не удержался от комментария Герман.

Девушка посмотрела на него с укоризной и продолжила:

– Самое важное состоит в том, что мы все, пленники этого мира, стали почти-что единым целом. Наши сознания вошли в прямое соприкосновение и оказались в зависимости друг от друга. Поэтому все, что ты видишь сейчас или с чем столкнешься в дальнейшем – это не более, чем плод твоего или нашего общего воображения. Не удивляйся пожалуйста, но это именно так. Ты вот спросил у меня про город и парк, которые нас сейчас окружают. Они тебе показались очень похожими на то, что ты когда-то видел на Земле: пейзаж, голубое небо и белоснежную столицу Лиги Наций Юниаполис.

– Было такое, – с готовностью подтвердил Герман.

Но девушка не обратила ни малейшего внимания на его реплику и продолжала свои объяснения.

– На самом деле все это – мираж. Или точнее, что – то вроде виртуальной реальности. Юниаполис и весь этот парк на самом деле всего лишь место, хорошо знакомое каждому из тех, кого ты здесь встретил, и в котором когда то мы все побывали…

– И этот ваш Великий Ю-КУ тоже? – недоверчиво переспросил Герман.

– И он тоже. Хотя он и не один из нас, – утвердительно кивнула девушка. – Он и вправду пришелец. Причем именно такой, каким мы его себе и способны были представить. Ведь каждый из нас что-то слышал об «инопланетянах» и даже не раз видел по стереовизору хронику изучения этой проблемы. Если бы он был другим, мы бы не смогли его увидеть и уж тем более с ним общаться. Кстати, по твердому убеждению Дмитрия Николаевича, другие здесь тоже есть. Но мы их не видим. А Ю-КУ видит и даже общается. И все потому, что раньше он был знаком с представителями их рас. Где и когда, он об этом никому не говорит. Даже Дмитрию Николаевичу, хотя они и общаются друг с другом довольно-таки регулярно. Других людей Великий Ю-КУ предпочитает не замечать. И то, что произошло между вами, для меня необъяснимо. В вашей ссоре что-то не так. Потому что Великий Ю-КУ впервые за все время нашего с ним знакомства впал в ярость. Никогда раньше этого с ним не бывало.

– Со мной между прочим тоже, – не удержался и раздраженно съязвил Герман. – В свое время, я имел кое-какие дела с телепатами. Но с такими наглыми и бесцеремонными – ни разу. Жаль, что я не свернул ему шею. Еще никто и никогда в жизни меня так безнаказанно не унижал.

– Ты не сможешь свернуть ему шею, потому что он, как и ты, всего лишь бестелесный призрак, – рассержено осадила Германа девушка.

– Не понял, – недоверчиво переспросил Герман. – Если он призрак, то и ты тоже… призрак. Но я же могу до тебя дотронуться. И даже обнять.

Герман поспешил немедленно продемонстрировать свои возможности. Девушка улыбнулась, не оказав ему ни какого сопротивления.

– Ты можешь. И можешь даже наверное большее. Но только потому, что я этого тоже хочу, – терпеливо пояснила ОНА. – Наши сознания максимально сблизились и добровольно открылись друг другу. Вот. Мы думаем об одном и том же. Поэтому и чувствуем друг друга. Между нами нет никаких границ. А между тобой и Великим Ю-КУ есть. Точнее она автоматически возникает по желанию любого из вас. Ну что-то вроде защитного экрана. И пробить этот экран никому не под силу.

– Откуда ты все это знаешь, – с сомнением в голосе спросил Герман.

– Потому что, кое-кто это однажды уже попробовал сделать, – ответила ОНА.

– Ну и что произошло?

– Ну и, – передразнила лейтенанта девушка. – Ничего не произошло. Бурцев попытался дотронутся до Великого Ю-КУ и оказался в очень глупом положении.

– Если бы он попытался дотронуться до тебя, то он бы оказался не только в глупом, но еще и в весьма болезненном и вредном для здоровья положении.

– Ты опять за свое, – девушка игриво потрепала Германа за волосы.

– Нет, это я так, – виновато пожал плечами он. – Вообще-то ваш специалист по электронным системам мне понравился. Думаю даже, мы станем с ним друзьями. Поживем- увидим.

– Я тоже на это надеюсь. Но я не сказала тебе еще самого главного. Действие этого экрана распространяется только на наши чувства, но не на мысли. Другими словами, каждый из нас в этом мире стал телепатом и в состоянии неограниченно вторгаться в сознание другого. Но мы договорились между собой этого ни в коем случае не делать. Вот. С этим согласились все, кроме Великого Ю-КУ. Он вообще отказался обсуждать эту тему. И, увы, мы с этим ничего не можем поделать.

– Ну это мы еще посмотрим, насколько это ваш Ю-КУ действительно Великий. Пусть еще только раз попробует вторгнуться в мои мысли, я уж ему устрою достойный прием. Стоп. Подожди…

Герман запнулся. Тревожная догадка промелькнула в его сознании.

– Так значит, при желании, – вновь заговорил он, косясь в сторону девушки. – Ты тоже, если бы захотела, смогла бы прочитать все мои мысли. Даже те, которые я не хотел бы высказывать в слух?!

– Да, конечно, – согласилась девушка. – Но я этого ни в коем случае не сделаю. Я же тебя люблю. И другие не сделают. Мы же договорились. Если ты мне что-то сам захочешь рассказать, ты это сделаешь. Если нет – это твое право. Ведь, в отличие от Великого Ю-КУ, мы все еще люди. И будем ими оставаться до того момента, пока доверяем и уважаем друг друга. А разве бывает иначе?

– Вообще-то бывает, – пробурчал себе под нос Герман. – Особенно на Земле, в самом что ни на есть настоящем и «человеческом «мире.

В его памяти смутно забрезжили всплыли воспоминания: про «Р» с мягким знаком, про коварство чиновников Транспортной Службы, беззастенчивую ложь мистера Ли, бесхитростную и невинную голографию Сильвии Каллихен и его, Германа, страшную и непростительную миссию…

– Ты со мной не согласен? – настороженно переспросила его девушка.

– Нет, то есть да. То есть, конечно согласен, – скороговоркой выпалил Герман, стараясь не смотреть в ЕЕ сторону. – Я полностью с тобой согласен. Да, конечно. По другому не бывает. Мы действительно люди. И каждый из нас имеет право на то, чтобы иметь в своей душе что-то сокровенное, личное, не предназначенное для постороннего вмешательства и суда. Но я не хочу, чтобы между нами подобное было. Я не хочу от тебя ничего скрывать. Ни хорошего, ни даже самого чудовищного и циничного. Быть может только одно…

Герман растерянно замолчал, кусая ногти на своей правой руке.

Девушка смотрела на него озадаченным и в то же время беззащитным взглядом.

– Тебя что-то беспокоит, милый? – наконец спросила ОНА. – Ты не знаешь, можно ли мне об этом рассказывать? Это как-то связано с другой женщиной, да? Ты не можешь ее забыть?

– Кажется мы поменялись ролями?! – тяжело вздыхая, ответил он. – То я тебя пытал о своих соперниках, теперь аналогичный вопрос беспокоит тебя. Глупо как-то все получается.

– Я не хотела. Извини. Просто я очень боюсь тебя вновь потерять. – начала оправдываться девушка. – Знаешь, когда ты разговаривал с Даяной, она на тебя так смотрела… Так смотрела. В общем, у меня сердце кровью обливалось от ее взгляда. Наверное, это все глупости. Ведь я же тебя так давно не видела и, если честно, совсем не знаю. Вот. А потом, ты мне ничем не обязан. Ведь я же для тебя так долго была мертва. Ты не должен себя ни в чем винить. Вот. И я наверное тоже.

– Мне не в чем себя винить, любимая, – поспешил успокоить девушку Герман, нежно целуя ЕЕ в губы и прижимая к себе. – Но, кое в чем ты действительно права. Есть одна вещь, о которой я не могу пока тебе рассказать. И это никак не связано с моими чувствами. Другая женщина здесь ни при чем… Почти, ни при чем…

Герман вспомнил про голограмму Сильвии Каллихен и поморщился.

Девушка побледнела, уловив легкую тень смущения и замешательства на лице своего возлюбленного, но ничего не сказала.

– Все очень сложно, милая, – между тем продолжал свою исповедь Герман. – Очень сложно и, к тому же, теперь уже, наверное, не важно. Дело в том, что это не совсем моя тайна… Черт, что я говорю. Это совсем не то, о чем ты подумала. Это никакая не тайна. Это вообще можно уже считать несбывшимся мифом. Это все осталось там, в том мире где нас уже нет. Это уже не наши проблемы. И вряд ли стоит ворошить это грязное белье человеческой подлости и коварства. Я чуть было не совершил чудовищную ошибку. Точнее ее чуть было не совершили моими руками. Но все уже позади. Мне повезло. Я нашел тебя и сохранил доверие к самому себе. Если бы все произошло иначе… Я не могу и не хочу об этом даже и думать…

– Значит, ты ее все-таки любил? – обречено перебила лейтенанта девушка.

– Кого ее? – искренне недоумевая переспросил Герман.

– Ну ту, из-за которой ты чуть не совершил ошибки и о которой тебе так тяжело говорить?

– Черт, как же тебе все это объяснить? – Герман схватился руками за голову и скорчил на своем лице страдальческую гримасу.

– Не надо ничего объяснять. Я тебя все равно люблю. А если что-то у тебя с другой и было, то мне это не интересно.

– Да не было ничего и никого. И не могло быть в принципе. Это все это чертов «Р» с мягким знаком и проныра мистер Ли. Если бы не они, то и говорить бы вообще было не о чем. Хотя… – Лицо Германа озарилось счастливой и блаженной улыбкой. – Хотя, если бы не они, мы бы наверное так и не нашли друг друга. Что же касается того вопроса, который тебя так беспокоит… Ладно, я тебе на него отвечу. Никакой женщины не было. Была только моя отчаянная глупость и авантюризм. Понимаешь. Я ее просто придумал. В памяти компьютера. Зачем я это сделал, я не могу тебе сказать. Но поверь мне, в этом не было ничего личного. Это было всего лишь моя защита. Ну что-то вроде оружия против моих врагов. И оно в конце-концов сработало. Причем очень даже вовремя и, главное, эффективно. Теперь его нет и больше никогда не будет. Я очень на это надеюсь.

– Она была очень красива, эта твоя… компьютерная женщина, да? Лучше чем я?

– Она была так себе, с тобой не сравнить! И, к тому же, страшная зануда, – слукавил Герман. – И вообще. Она была примитивной голограммой, к тому же управляемой Суперкомом моего корабля. Я ее сделал от скуки, ну и еще кое для чего… И знаешь, Пигмалион из меня получился никудышный. Голограмма все время выходила из строя и к тому же все путала. В общем, я совсем не жалею о том, что в итоге мне пришлось ее стереть из памяти Суперкома…

Герман разошелся ни на шутку, сам начиная верить во всю ту откровенную ложь, которую он так непринужденно излагал девушке.

Но ОНА, похоже, ему верила. По крайней мере черты лица ее смягчились, на губах проступила чуть заметная улыбка и в томных темно- карих глазах заискрился жизнерадостный огонек.

Герман облегченно вздохнул и поспешил перевести свою исповедь в другое русло.

Он рассказал ЕЙ все. Все, что случилось в его жизни с момента их расставания. Он рассказал ей про мятеж «Рыцарей Свободы» и про свою, далеко не последнюю, роль в нем. Про потерю друзей и последовавшее вслед за этим крушение его карьеры. Про вынесенный ему Верховным Трибуналом Лиги Наций смертный приговор и свою печальную «одиссею» на Плутонианских титановых рудниках. Про его возвращение к пилотской деятельности и неожиданную амнистию. Про огненно-золотистые рассветы на Эльдорадо и пурпурные джунгли Эдема. Про двенадцатого марсианского сфинкса и беспросветные туманы Венеры. Про бесшабашных лунных контрабандистов и отчаянных головорезов Североафриканского Иностранного Легиона. Про грязно-серые доки, ангары и форпосты спутников Юпитера и злополучную сволочь Пикеринга.

Девушка слушала его затаив дыхание. Время от времени он бледнела, крепко сжимая своими изящными пальчиками его руку и испуганно заглядывая ему в глаза.

Когда Герман дошел в своем рассказе до своей миссии на «Иуде», он неожиданно помрачнел и остановился на полуслове.

Его терзали сомнения и он никак не мог собраться с духом.

– Знаешь, дорогая моя, – наконец произнес он. – Пожалуй это все. Последний рейс моего транспортника был мало чем примечателен. И вот я оказался здесь, пред тобой. И впереди у нас целая Вечность. Если, конечно, я все правильно понял?!

Девушка понимающе кивнула и, чуть помедлив, добавила:

– Мне тоже есть что тебе рассказать. Но…, – она загадочно улыбнулась, прежде чем продолжить. – Я этого не буду делать.

Герман с наигранным безразличием пожал плечами, но не проронил в ответ ни слова.

Ему, конечно, было не очень приятно то, «что», и, главное, «как» она сказала. Но, несмотря на свой от природы буйный темперамент, он ни за что на свете не решился открыто выразить свое недовольство.

ОНА была для него слишком дорога. Слишком. И он искренне боялся ЕЕ обидеть. Боялся, быть может первый раз в жизни. Боялся, и не мог ничего с собой поделать.

Никогда раньше он не испытывал этого чувства. Страх был чужд всему его естеству. И это не было пустым бахвальством. Скорее напротив. Этот качество его характера, в реальности и объективности которого он сам никогда не сомневался, было тем единственным, с чем он бессилен был что-либо поделать.

– Нет, подожди, ты меня неправильно понял, милый, – вырвал Германа из бездны раздумий разгоряченный голос девушки. – Мне нечего от тебя скрывать. Как раз напротив. Я хочу, чтобы ты знал обо мне даже больше, чем ты думаешь. Я хочу подарить тебе не просто мой мир, а нечто большее. Ты себе даже не представляешь…

Герман ЕЕ уже не слушал. Он чувствовал себя полным идиотом и толстокожей, самоуверенной и ко всему безучастной скотиной.

Как он только мог так о ней подумать? Кто дал ему на это право? И главное, на каком основании?

Герман до крови прикусил губу и на его ресницах предательски блеснули слезы отчаяния и презрения к самому себе.

Он резко отвернулся в сторону и прикрыл лицо руками.

Тягостно потянулись минуты, жадно подминая под себя энергию и пространство.