Лабиринт Теней

Пролог

Все началось на закате. Когда встало солнце, все те, кто оставался в деревне, были мертвы. А вот им повезло…

Четырьмя днями ранее мальчики отправились в путь, возвращались они уже мужчинами. Поодиночке выйдя из леса на дорогу, ведущую домой, к семьям и друзьям, — туда, где им предстояло вкусить сладость победы, — они приветливо улыбнулись друг другу, ощутив взаимное дружеское расположение. Хотя до родной деревни оставалось еще часа два пути, испытание их было завершено.

Каждый нес трофей — добычу, достойную истинных мужчин, каковыми они теперь по праву считались. Варо, годом старше товарища, тащил за спиной котомку, из которой торчали страшные, причудливо изогнутые клыки дикого кабана. Бростек, разинув рот, уставился на это сокровище и восхищенно присвистнул. Как и все, кто вырос и жил в густых лесах и в горах, он прекрасно знал, что матерый кабан — самый злобный и коварный из хищников.

Польщенный, Варо улыбнулся еще шире, и теплые карие глаза его заискрились.

— Хочешь поглядеть?

Бростек молча закивал. Тогда Варо сбросил с плеч лямки, развязал котомку и швырнул огромную кабанью голову прямо на влажную землю. Маленькие, налитые кровью глазки глядели с немым укором, чудовищная окровавленная пасть скалилась, обнажая страшные желтые клыки, а прямо из глотки зверя торчал обломок копья Варо.

Бростек поежился. Никогда не доводилось ему видеть столь жуткого зверя, и он искренне надеялся, что и впредь не придется столкнуться с таким один на один.

— Какой огромный! — протянул он, так и не придумав лучшей похвалы.

— Знаю.

Лицо Варо прямо-таки засияло от гордости. До сих пор — теперь он точно это знал — ни один из мальчиков не добыл ничего подобного его трофею во время первой самостоятельной охоты.

— А у тебя-то какая красавица! — сказал он, указывая на роскошную шкуру серой волчицы, свисающую с плеч Бростека. Он мог позволить себе быть великодушным.

Младший мальчик, немного поколебавшись, согласился:

— Недурна. Мы честно бились с нею. Бростек, еще недавно невероятно гордый своей добычей, в этот момент вспоминал почему-то леденящий ужас, который ощущал, преследуя жертву, да еще яростное последнее сопротивление зверя. Победа далась мальчику нелегко — об этом красноречивее всяких слов свидетельствовала его в клочья порванная одежда, свежие глубокие царапины на руках, да еще кровь, пятнавшая густой серый мех поверженного хищника. Он бросил взгляд на оскаленную пасть, остекленевшие глаза — и вдруг его победа показалась ему не такой уж значительной…

— Страшнее волка зверя нет, — сказал великодушный Варо. — А как тебе удалось отбить волчицу от стаи?

— Да я ее и не отбивал, — признался Бростек. — Они сами ее бросили. — Так и не дождавшись реакции на свои слова, он добавил смущенно: — Думаю, мне крупно повезло.

— Охотник — творец своей удачи, — ответил Варо старинной поговоркой. — Пошли домой! Умираю, есть хочу!

— Я тоже, — ухмыльнулся Бростек.

Мысль о возвращении в родную деревню грела его сильнее, чем неяркое осеннее солнышко. До чего же ему не терпелось снова оказаться дома! В свои четырнадцать лет, движимый мальчишеским бахвальством, он по собственной воле вызвался досрочно пройти испытание и только благодаря редкому упрямству и напористости сумел добиться разрешения деревенских старейшин. Варо, который был старше, сильнее и уже превосходил ростом многих взрослых мужчин, отпустили без всяких оговорок.

Испытание за право зваться настоящим мужчиной было древним обычаем — традиция эта зародилась еще в те стародавние времена, когда на высокогорных пустошах появились первые поселения.

По сути своей испытание было несложным. Юному охотнику всего-навсего надлежало в полном одиночестве прожить в лесу четыре дня, полностью полагаясь на свои навыки и инстинкты и используя лишь простейшее оружие по собственному выбору — в дополнение к традиционному охотничьему ножу. Вовсе не обязательно было убивать какого-то зверя, но за долгие годы у мальчиков стало делом чести приносить домой трофей, и теперь лишь немногие возвращались с пустыми руками.

Испытания проходили либо весной, либо осенью — зимой их изрядно осложнила бы стужа, а летом справиться с заданием оказалось бы чересчур просто: слишком уж теплые стояли ночи. Однако каждому мальчику предоставлялось право самому выбирать время для испытания, а деревенским старейшинам оставалось лишь одобрить выбор. В этом году испытания вызвались пройти лишь Варо и Бростек, и естественно было, что эти двое возвращаются домой вместе, хотя прежде они и не были особенно дружны. Варо, сын одного из самых искусных охотников в деревне, человека, прославившегося своим опытом и умом не менее, нежели физической силой, унаследовал от отца все самое лучшее, в дополнение к собственной уверенности в себе и природному чувству юмора. Бростек же был сиротой — его еще ребенком бросил на попечение сельчан какой-то странник. Мальчика усыновила пожилая чета. Он нежно любил приемных родителей и был им во всем опорой, хотя они и не смогли, как ни старались, изгладить в его памяти отчаяния брошенного сироты. Даже теперь между двумя юношами еще существовало некое отчуждение, но сейчас они чувствовали себя почти что друзьями — по крайней мере до вечера.

Когда Варо снова запихивал в котомку жуткую кабанью голову, в кустах у дороги послышалось шуршание. Обернувшись, юноши увидели маленького серого волчонка — высунув мордочку из кустов, он пристально глядел на них. От этого взгляда им сделалось не по себе. Какое-то время они стояли неподвижно, а потом Бростек выхватил меч и угрожающе им замахнулся.

— Уходи! — крикнул он. — Убирайся прочь!

Волчонок настороженно поглядел на юношу, но и не подумал бежать. Он не двинулся с места даже тогда, когда Бростек шагнул к нему.

— Похоже, ты приобрел маленький довесочек к трофею, — с улыбкой заметил Варо.

— В это время года у волков обычно детенышей не бывает, — сокрушенно сказал Бростек. — А ну, кыш! — закричал он, как и прежде не произведя на волчонка ни малейшего впечатления.

— Видно, именно из-за него мать отбилась от стаи, — сказал Варо.

— Я не стал бы ее убивать, если б знал, — попытался оправдаться Бростек.

У охотников издревле существовал обычай щадить самок с детенышами — Бростек считал, что это правило относится и к волкам.

— Но это же волк! — воскликнул Варо, не понимая терзаний приятеля. — Чем их меньше в округе, тем лучше. Убей его — и дело с концом!

— Это не он, а она.

— Чего-о?!

— Это сучка, — потерянно пробормотал Бростек.

— Ты и это разглядел? — расхохотался Варо.

— Она поранилась, — принялся объяснять Бростек. — Я промыл рану, вот и все.

— Что-что ты сделал?..

Бростек залился краской и молчал. «Ну, убирайся же!» — беззвучно молил он щенка. Он уже знал, что не сможет заставить себя убить малыша. Однако перепоручить это Варо было бы пределом унижения.

Волчонок неожиданно зевнул, продемонстрировав острые, словно иголочки, молодые зубки. Потом вопросительно взвизгнул. Варо снова рассмеялся.

— Она на удивление мила, — отметил он.

— Но это же волчица! — злобно огрызнулся Бростек. — И мне во что бы то ни стало надо от нее отделаться. Но она идет за мной как привязанная…

— Она идет на запах материнской шкуры, — сказал старший юноша.

— Это-то я знаю, — раздраженно ответил младший, мысленно казня себя за то, что сам не додумался до потрясающе очевидного факта.

Юноши во все глаза глядели на пушистый меховой комочек, прекрасно зная, что трогательно это создание лишь с виду.

— Когда волчица подрастет, то покажет нам, где раки зимуют, — сказал Варо. — Пора тебе решать, что с нею делать.

Бростек предпринял последнюю отчаянную попытку отогнать щенка. Зверек насторожился, но не двинулся с места — и юноша сдался: слишком уж упорным было это бессмысленное сопротивление.

— Пойдем, — сказал он приятелю. — Когда мы выйдем из лесу, она не угонится за нами, а уж в деревню ее и калачом не заманишь.

Варо воздержался от комментариев, и они бок о бок направились к опушке. Ни один из них не оглядывался.

— А как тебе удалось завалить кабана? — чуть погодя спросил Бростек, желая вернуть утраченное было ощущение разделенного триумфа.

— Я так его разъярил, что он сам себя угробил, — ответил юный охотник и принялся в красках расписывать, как напал на след зверя, как постепенно довел его до белого каления, бросая в него камни и комья земли, как потом позволил ему атаковать — но лишь в том месте, где сам с легкостью сумел стремительно взобраться на дерево.

Все это показалось Бростеку сущим безумием. Но Варо повторил свой маневр не один раз, прежде чем ослепленный яростью кабан, который по природе своей не отличается острым зрением, ринулся в последнюю атаку. На этот раз юноша не стал спасаться бегством — он обеими ногами уперся в землю, спрятав до времени тяжелое копье, и прислонился спиной к толстому стволу. Наконечник Варо нацелил так, что обезумевшее животное само налетело на копье и испустило дух, обливаясь кровью.

— Он проткнул себя от пятачка до самого хвоста, — счастливо заключил Варо. — Его тут же можно было зажарить, как на вертеле.

Слушая рассказ, Бростек одновременно и обмирал от страха, и восхищался приятелем. Он знал, что сам никогда бы не сумел такого сделать — ему явно недостало бы отваги и сноровки, ведь малейшая ошибка означала неминуемую смерть.

— Я порядком помучился потом, отрезая ему башку, ведь у меня оставался только нож, — сказал Варо, вполне довольный произведенным эффектом. — Случись ты поблизости, непременно попросил бы у тебя меч.

Бростек насупился, ища в словах приятеля скрытую насмешку, однако нимало в этом не преуспел.

— Это просто потрясающе, — искренне сказал он. — Твой отец может гордиться тобой.

— А твой — тобой, — откликнулся Варо. — Волк — это тоже не игрушка.

Некоторое время Варо и Бростек шли молча, думая о том, как встретят их в деревне и как станут они похваляться перед младшими мальчишками. Утро стояло погожее, и настроение у юношей было прекрасное. Они все убыстряли шаг, гонимые радостным возбуждением, перебрасываясь незамысловатыми шуточками и радостно хохоча.

Деревня еще даже не показалась, когда внезапно их настроение резко переменилось, хотя потом, по прошествии лет, они так и не смогли понять, каким образом тогда почуяли неладное. Возможно, их насторожила необычная тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы. Может быть, чуткие ноздри уловили легкий запах дыма. Или же просто шестым чувством ощутили они невыразимую словами перемену в самой атмосфере… Но, как бы там ни было, они, не сговариваясь, ускорили шаг, напрочь позабыв о своих драгоценных трофеях. Они почти бежали — и, когда выскочили на огромную поляну, сразу поняли, что худшие их опасения оправдались. Мальчики оцепенели, не в силах поверить тому, что видят их глаза…

В это время дня в деревне обычно кипела работа — кто-то трудился в саду, кто-то чинил крышу, дети визжали и хохотали… Однако сейчас деревня казалась вымершей. Не было здесь ни единого живого существа — ни человека, ни зверя, ни птицы. Некоторые деревянные домишки превратились в груды пепла, кое-где в мертвом воздухе неподвижно висела пелена дыма. Но многие дома остались нетронутыми — казалось, их хозяева просто отлучились на время. И хотя Варо и Бростек сразу поняли, что это вовсе не так, они все никак не могли до конца осознать, какое страшное несчастье постигло их родную деревню.

— Нет… — выдохнул Варо. — Только не здесь… Нет!

В голосе его звучала боль, мольба — но все было напрасно.

Бростек первым обрел способность двигаться. Сбросив с плеч котомку и отшвырнув волчью шкуру, он ринулся к родительскому дому, стоявшему почти в самом центре деревни. Крепкая деревянная дверь была сорвана с петель и отброшена далеко в сторону.

— Мама! — отчаянно закричал он. — Па… Юноша ворвался в дом — и окаменел. Глаза его после яркого солнечного света не сразу привыкли к полумраку, но вот… Он опрометью кинулся прочь, словно задохнувшись, потом согнулся пополам в приступе неудержимой рвоты.

Наконец тело его перестало содрогаться, и он силой заставил себя вновь войти в дом. Тотчас же юноша убедился, что зрение не подвело его. Разумеется, он, как и всякий горец, слышал подобные ужасные истории, но лишь теперь впервые столкнулся с делом рук людей-ножей из Бари.

Его родители бок о бок лежали на столе, но теперь в них трудно было распознать людей. Кожа и сухожилия плотно обтянули иссохшие тела. В невидящих глазах застыло выражение нечеловеческого ужаса, меж белых словно мел губ виднелись оскаленные в страшной усмешке зубы… На их шеях и руках заметно было несколько тонких надрезов, но нигде ни капли крови. Да, вся кровь до последней капли исчезла, словно улетучилась куда-то…

И нервы юноши не выдержали.

— Нет! — закричал он. — Нет!!!

Выхватив меч, Бростек изо всей силы рубанул по дверному косяку, утопив лезвие в дереве, потемневшем от времени. Потом рубанул снова, потом еще и еще раз… Он отчаянно кричал и бранился, словно вымещая на бездушном дереве злобу и ненависть к ускользнувшему врагу. Из его зеленых глаз градом катились слезы — слезы горя и ярости. Но ему требовалось хоть как-то избавиться от мук, душивших его. Он рубил и рубил ни в чем не повинное дерево, злобно рыча и изрыгая проклятия, и остановился, лишь совершенно обессилев. Тогда он отшвырнул меч, рухнул на колени и громко зарыдал.

Некоторое время спустя за спиной у него послышались неторопливые шаги. Мальчик обернулся и увидел товарища. На красивом лице Варо ничего нельзя было прочесть.

— Ты… видел? — спросил Бростек.

Голос его дрожал от ужаса.

Варо кивнул. Ни один мускул его лица не напрягся, во взгляде ничто не переменилось. Казалось, он глубоко ушел в себя, и тело его двигалось механически. Когда Варо заговорил, Бростек даже удивился.

— Со всеми остальными случилось то же, — спокойно произнес юноша.

— А с твоими… родителями?

— Мать исчезла, — тем же монотонным голосом ответил Варо. — И сестры тоже. Отец мертв. По крайней мере, он умер, сражаясь. В ранах запеклась кровь.

Меч в руках Бростека судорожно дернулся.

— А родители твоего отца? — прошептал он. — Они тоже?..

Дед и бабка Варо слыли одними из самых уважаемых деревенских старейшин.

— Да.

— И они… тоже вот так? — Бростек указал на двери своего дома.

— Да.

Бростек яростно выбранился и уронил голову на грудь. Нет, такого не должно было случиться! Сегодня им следовало веселиться и праздновать. А вместо этого…

Лишь одно осталось незыблемым. Теперь волей-неволей придется стать мужчиной — выбора ему не оставили.

— Вставай, — сказал Варо. — Надо сжечь трупы.

До Бростека не сразу дошел смысл слов друга, но когда он понял, в чем дело, сейчас же вскочил на ноги. Он знал, что если тела жертв людей-ножей не предать огню незамедлительно, они станут быстро разлагаться и вызовут страшную эпидемию в округе.

Юноши не покладая рук трудились до самого вечера. Сооружая колоссальный погребальный костер, они безжалостно разрушали не тронутые врагом строения, теперь все равно никому не нужные. Потом они сложили мертвецов — и тех, кто стал жертвами страшных людей-ножей, и тех, кто погиб в бою, пытаясь защитить свое жилище, — на груду досок и веток. На закате Варо и Бростек, не сговариваясь, бросили туда же и свои драгоценные трофеи. Страшная кабанья морда и оскаленная волчья пасть делали скорбное зрелище еще мрачнее. И вот юноши запалили дрова и отступили, глядя, как рвутся последние ниточки, связывавшие их с прошлой жизнью. Они не смыкали глаз всю ночь, и она казалась им бесконечной. Они следили, как в ночное небо взлетают снопы оранжевых искр, головы их кружились от запаха паленой плоти, а сердца щемило от беспокойства за односельчан, избежавших горькой участи тех, чьи тела пылали сейчас на погребальном костре. Те, кто не умер, сгинули без следа. Люди-ножи забирали с собой лишь молодых и сильных, и никого из их пленников, будь то мужчина, женщина или ребенок, никогда больше никто не видел…

Наутро юноши собрали скудные пожитки — кое-что на память о безвозвратно ушедшем прошлом, да еще охотничьи принадлежности — и приготовились отправиться в путь. Но прежде Варо подвел товарища к самому большому из уцелевших домов и указал ему на знаки, которые, казалось, выжжены были на дверном косяке. Большая окружность очерчивала семь символов, ни один из которых ровным счетом ничего не говорил Бростеку. Один из семи знаков еще раз повторялся внизу, под самой окружностью. Это был перевернутый треугольник, вершина которого указывала вниз.

— Запомни эти знаки, — сказал Варо товарищу.

Они пристально вглядывались в символы — и вдруг по темным их контурам пробежали таинственные сине-зеленые искры и вскоре угасли. Бростек содрогнулся — он знал, что никогда уже не забудет этих колдовских знаков, ибо только они могли навести их на след врага и помочь совершить возмездие.

Друзья молча покинули деревню и двинулись на запад, прочь от горного хребта, в самое сердце земли Левиндре. Ни один из них так и не оглянулся.

А шагах в десяти позади юношей, слегка хромая, семенил волчонок — маленькая серая тень…