Лабиринт

Годы ее жизни

Она очнулась непонятно где. Над головой было черное небо, а вокруг — голая, безжизненная поверхность, залитая ярким, слепящим светом. Это напоминало фотографии, сделанные на луне. Может быть, она оказалась именно на луне, как знать.

Все, что Сара могла сейчас вспомнить, это то, что была на каком-то балу. Где давали этот бал, и как она на него попала, и зачем, — этого вспомнить она не могла. Просто был танцевальный вечер. И на нем был Джареф. Ее бросило в жар, и она прикрыла глаза от стыда. От стыда за то, что не смогла устоять перед его чарами. И замарала свою честь тем, что произошло на балу. Так или иначе, но во всем виновата она сама. Да, там были мужики, которые лапали ее; да, Джареф пытался грубо, насильно поцеловать ее, но она, разве она была ни при чем, разве все они позволили бы так себя вести, если б она была совершенно чиста?

— Что же мне делать? — вслух произнесла она, села и огляделась вокруг. Со всех сторон ее окружало унылое пространство — пустыня, которую слегка украшали кучки мусора, побольше и поменьше. Тут абсолютно было нечего делать, — абсолютно. И ни одной живой души. Сара побледнела от испуга и отчаяния. Здесь, пожалуй, очень скоро забудешь, как тебя зовут.

С трудом она встала на ноги. Сделала первый шаг и сразу попала ногой в кучу какого-то старья. Неожиданно куча под ногой зашевелилась. Девушка отпрянула назад.

— Слушай! — раздался из-под кучи старушечий голос. — Ну-ка, давай с моей спины!

— Простите, — само по себе вырвалось у Сары, хотя она так и не поняла, с кем или с чем разговаривает.

Часть этой кучи приподнялась. И Сара увидела, что хлам этот покоился на согнутой спине старой маленькой домовихи. Тут только до нее дошло, что и все другие кучки мусора здесь — всего лишь поклажа на спинах живых существ. Она поняла это по тому, что все кучки очень медленно шевелились на фоне здешнего лунного пейзажа и при этом шуршали. Неподалеку девушка заметила тот расписной стульчик из танцевального зала. Теперь со сломанными ножками он громоздился на верху чьей-то кучи.

Согнувшись в три погибели под своей ношей, старьевщица-домовиха сердито уставилась на девушку. Все лицо старухи было изрезано морщинами. На горбу у нее возвышалась груда гнутых и разбитых металлических вещей, выброшенной одежды, разбитой посуды и мебели.

— Почему не смотришь, куда идешь, девушка?

— Я смотрела, — ответила Сара, слегка огорченная.

— И куда же тогда ты идешь?

— А-а… ну… да, я не помню.

Старьевщица фыркнула.

— Как же можно смотреть, куда идешь, если не знаешь, куда ты идешь?!

Сара подумала, что вообще-то она могла бы поспорить с этой теткой, но в данном случае, пожалуй, вежливость сослужит ей лучшую службу. Она огляделась по сторонам и сказала:

— Я хотела сказать, что я… что-то искала.

Такой ответ успокоил старуху, и она захихикала.

— Ну это ясно, что ты искала, моя милая. Все чего-нибудь ищем, разве не так? Но ты разуй свои глаза, если хочешь найти что-нибудь. Вот я, например, глянь-ка, сколько добра понаходила, — и она глазами указала наверх, где на спине у нее громоздилась куча дерьма.

Сара внимательно пригляделась к барахлу старухи. Действительно, там были кое-какие занятные штучки.

— О-о, — воскликнула девушка, — что у вас есть!

Старьевщица хрюкнула от удовольствия и что-то ласково проворчала.

— Какая симпатичная сковородка, — сказала Сара. — А вот дуршлаг. Вот свечки — такие все разные…

— О да, — кивала старуха. — В наши-то дни трудно отыскать такие шикарные вещи…

— И я так думаю, — проговорила Сара, глядя мимо старухи. Она увидела по сторонам много других бродячих старьевщиков. Каждый из них шел, казалось, куда глаза глядят, и при этом старался выхватить что-нибудь из чужой кучи. Но в конце каждого дня все они возвращались к своим холмикам.

— А ты не бойся, моя милая. — Старуха стала с ней ласкова совсем, как родная бабушка. — Я тебе потом кое-что подарю. И ты сможешь начать свое дело, поняла?!

— Ага, — как-то неопределенно ответила Сара. — Спасибо вам.

Старьевщица сдвинулась с места и начала бродить, как в тумане. Сара пошла рядом с ней. И заметила, как старуха одной рукой залезла в свое барахло, что-то нащупала там на спине и пытается вытянуть. Сара смотрела с большим опасением. Она думала, стоит вытащить оттуда одну-единственную вещь, и вся эта куча старья рассыплется под ногами. Но в конце концов старьевщица выдохнула ха! и благополучно извлекла на свет, что хотела, и передала Саре. Это был Ланцелот.

— Ланцелот! — кричала она и сжимала его в своих объятиях… — Спасибо, — сказала она старьевщице. — Спасибо. — Ей казалось, она опять стала совсем маленькой девочкой, которой папа дал игрушечного медвежонка.

— Похоже, ты все-таки его искала, а? — ласково спросила старуха.

Сара энергично закивала, прижимая к себе Ланцелота.

— Конечно. Я тогда просто забыла.

Она с облегчением вдохнула и поцеловала медвежонка.

— В таком разе, — сказала старьевщица, — почему бы тебе сюда не заглянуть: может, отыщется еще что-нибудь интересненькое? — она указала на сооружение, напоминающее большую палатку, такую же бесцветную, как и все остальное в этой неизвестно какой стране.

Женщина пригнулась и откинула полог палатки.

Сара шагнула в нее, увидела, что там внутри, и обомлела. Это была ее собственная комната.

Сара лежала на своей кроватке у себя дома и прижимала к себе медвежонка. Часы показывали полночь. Но она почему-то лежала одетой.

Потом девушка приподнялась и уселась на кровати. Внимательно оглядела комнату: все, вроде, на месте. Потерла лоб. Подумала: Нет, это был просто сон… И посмотрела на своего медвежонка.

— Мне все это приснилось, Ланцелот.

Она удивленно покачала головой.

— А казалось, будто… будто на самом деле, надо же так… — Она крепко сжала в руках медвежонка. — Плохо быть такой впечатлительной.

Девушка встала с кровати и на цыпочках подошла к двери. Ланцелот был с нею. Она прошептала ему: Давай посмотрим, вернулся ли папочка? Осторожно, боясь, что в доме все уже спят, приоткрыла дверь.

За дверью стояла та самая старуха. Она озабоченно уставилась на девушку.

— Тебе что, не нравятся тамошние вещи, моя милая?

Позади старухи открывался мертвящий лунный пейзаж. Он был залит жгучим светом и тянулся во все стороны от края до края.

Сара захлопнула дверь у женщины перед носом, подбежала к кровати, плюхнулась на нее и зарылась головой в подушку. Спустя какое-то время, она высунула голову наружу и, глядя на Ланцелота, твердо сказала:

— Все это сон.

Она закрыла глаза и заставила себя дышать глубоко и спокойно.

— Это сон, — повторяла она, кивая в такт словам и крепче сжимая Ланцелота. — Это сон.

Потом она встала, сделала глубокий вдох и уверенным шагом направилась к двери.

Когда она открыла ее, то увидела опять старьевщицу. Та все еще чего-то там дожидалась. Едва дверь распахнулась, старуха шмыгнула в комнату.

— Уж я лучше тута побуду, милочка — утешительно проговорила она. — С той-то стороны ни шиша нету, чего тебе надобно. — Она подмигнула Саре и по-свойски ей улыбнулась.

Сара осталась неподвижно стоять у двери.

— Ланцелот, — только и смогла она прошептать.

Старуха теперь суетилась в Сариной комнате. Она копалась в чужих вещах, перебирала, рассматривала их — словно проводила в доме генеральную чистку. Но всякий раз, когда находила нечто привлекающее ее внимание, она не добавляла, а совала девушке в руки.

— Глянька-ка, вот твой пушистенький зайчик… Хозяйка любит тебя, ведь правда?… А вот и тряпичная Эни! — Женщина радостно улыбалась. — Конечно, ты помнишь свою тряпичную Эни.

Сара смущенно ходила за женщиной вдоль полок. Она недоумевала, откуда та знает, какие у нее любимые вещи и как зовут ее игрушек. Но кроме недоумения Сара чувствовала, как в ее душе нарастает еще что-то, что-то серое и безразличное. Кажется, это называют отчаянием. Сара узнала его, но не могла понять, отчего это вдруг оно появилось. Ужасно противное ощущение. Наверно, во всем виновата эта старуха, — решила она, — роется тут. И пристает еще ко мне.

А старьевщица тем временем совала ей в руки одну вещь за другой.

— В этой коробке из-под обуви, гляди-ка, полно карандашей и резинок — они все тебе нужны?… Ой, вы посмотрите, какие панды! Это твои тапочки. Сама знаешь, как ты их любишь… Ни за что не хотела выбрасывать своих пандочек.

Сара опустилась на стул перед туалетным столиком. Выложила на столик все, что было у нее в руках, и уставилась на себя в зеркало.

— У-у-у, а вот это настоящее сокровище! Тебе это тоже нужно, так ведь, милочка? — Женщина передала девушке сломанную губную помаду. — На, держи. И давай починяй ее.

Сара взяла у старухи помаду, безропотно начала ее прилаживать. И пока она чинила, старьевщица стала наваливать ей на спину всякую дребедень. Странно, но вещи тут же прилипали одна к другой. По-видимому, у старухи это был какой-то профессиональный трюк.

— Вот она, твоя старенькая лошадка. Ты любишь свою лошадку. Помнишь: Мчись, лошадка, на лужок. Дай ножкам сделать цок-цок-цок. Хи-хи-хи. А вот книжки про барсука, все до единой тут… А-а-а, вот она старенькая твоя Неваляшка. Вот настольная игра. Это, я вижу, твой игрушечный магазин — даже карамельки остались в баночках. Вот Волшебник из страны Оз . А это твое первое вязание, гляди, не кто-нибудь, сама делала… Разве может такое не нравиться, а, милочка?

В зеркале Сара видела, что куча барахла, наваленного на нее, по размеру почти сравнялась с той ношей, которую тащила на себе старуха. Она заметила, как под этой тяжестью у нее уже начали опускаться плечи. Она, словно завороженная, смотрела в зеркало — прямо себе в глаза — и вдруг услыхала далекий голос: Я что-то ищу…

— Не мели чепухи, — прервала тот голос старуха. — Все здесь. Все, что тебе когда-то нравилось.

Сара с ног до головы оглядела старьевщицу.

Та по- прежнему со счастливой улыбкой шастала среди полок и всюду совала свой нос. Девушка снова повернулась к зеркалу и продолжила занятие с губной помадой.

— Ох, какая книга, с уточкой, — продолжала нахваливать старуха. — Ты, небось, не забыла, как она поднимается, опускается и крякает при этом…

Саре надоело слушать пустую болтовню. Она чувствовала: не сейчас, так потом обязательно разрыдается от обиды: снисходительная болтовня старьевщицы унижала ее. Она оглядела свой столик, пытаясь отыскать на нем то, что могло бы отвлечь от бесконечной заздравной молитвы. На дальнем конце туалетного столика, там, где она и оставила, лежал Лабиринт . Сара отложила помалу, открыла книгу и начала вслух читать:

«Сквозь несказанные опасности и бесконечные препятствия я нашла дорогу сюда, в этот замок, чтобы забрать ребенка, которого вы украли…»

Она опустила книгу на колени и обернулась. Старуха продолжала чего-то болтать, но Сара уже не слышала ее слов. В ушах, не переставая, звучало: Ребенка, которого вы украли… Она вспомнила, что ж она искала все это время. Ну, конечно… Тоби! Тоби!

И сразу все переменилось. Комната ее, понятно, осталась прежней, какой Сара всегда ее помнила. Но хозяйка этой комнаты теперь смотрела на вещи совсем другими глазами. Ей казалось, что комната забита какими-то огрызками, барахлом и гнилью. Все ее вещи, мебель, даже сами стены почудились ей кучей отбросов, кладбищенским склепом, из которого живая душа давно улетела.

Старьевщица заметила, что девушка изменилась в лице, и участливо так стала выпытывать:

— Что с тобой, милочка? Нам разонравились игрушки?

— Все это — хлам.

Женщина была ошеломлена. Она обиженно выпятила нижнюю губу и зашаркала по комнате, бормоча себе под нос что-то жалостное. Она что-то упорно искала: в ящиках, на полках — везде. Наконец нашла, что искала и решительно вытащила.

— На, смотри. Что скажешь? — требовательно вопросила она. — Это — не хлам.

Похоже, в руках у старухи была козырная карта: та самая музыкальная шкатулка. Женщина многозначительно посмотрела на Сару и повернула ключ. Мелодия Гринсливз затинькала в комнате. Но на этот раз музыка звучала необычно, словно это была другая музыка — та, что много раз преследовала Сару после бала с Джарефом.

Да, это был тоже хлам! Как и все на том балу, как выброшенные на помойку годы ее жизни, как все, от чего она так болезненно теперь хотела избавиться. Она понимала, что именно это и называется серым отчаянием. Ее комната для нее всегда была тюрьмой, и она сама в ней стала тюремщиком. Но теперь она знает, как ей вырваться на свободу: надо идти и делать достойное дело.

— Я должна спасти Тоби! — крикнула она.

И услышала, как кто-то звал ее: Сара, Сара! Звуки были очень тихими и шли откуда-то снаружи. Но она узнала голоса. Это Лудо и сэр Дидемес звали ее.

Она поднялась и сбросила с плеч всю эту муру, которую старуха наваливала на нее. В тот же миг стены комнаты задрожали. С полок полетели вещи, загремели игрушки. И стены начали рушиться, будто сляпаны были на скорую руку из какого-то дерьма.

Сара оглядывается по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Вдруг из дыры на потолке появляются две пары рук. И тянутся книзу. Сара хватается за них, и руки подтягивают ее наверх, а затем вытаскивают из комнаты.

И вот она опять на твердой земле. Вот ей улыбается Лудо. А вот и сэр Дидемес, все такой же обходительный и проворный. И конечно, не в силах удержаться от комплиментов.

— О, прекрасная дева, — произносит он, — наконец-то вы снова почтили нас своим присутствием.

Позади своих друзей Сара видит огромные нелепые двустворчатые ворота. За ними — замок Джарефа.