Кузнецов в стране аниме

Глава 4. Битва с Одой.

Дверь распахнулась, и вошел, нет, скорее вбежал, какой-то пацан. Сел за стол и стал быстро есть.

— Обожаю пармезан, — сказал он и продолжил уплетать сыр.

Только я хотел спросить: «Ты кто вообще такой?» — как голос Энн в голове сообщил мне: «Это он. Ода».

— Что?? — почти вслух прокричал я.

Энн засмеялась.

Ода был пацаном лет двадцати, очень низкого роста и крайне изящного телосложения. Попросту говоря, очень щуплый карлик. Джин бы его мог вынести одним движением пальца. Мизинца, причем.

— А еще есть? — сказал пацан.

— А? Что?

— Еще есть сыр? Я его просто обожаю, но завхоз у меня просто идиот. Ничего просчитать не может. Следующую поставку только на следующей неделе ждем. А у меня уже весь сыр кончился. Хотя я ел всего по килограмму в день. Так есть еще?

В это время постучали, повар зашел и принес еще одну сырную тарелку. Побольше. Это даже тарелкой назвать было трудно, это блюдо какое-то. На нем было шесть видов сыра, каждого по полкило, наверное, свежий виноград, какая-то соломка (как мне потом сказали, гриссини) и сыровяленая ветчина.

В голове голос Энн сообщил: «Я отправила повара с большой тарелкой, может, если Ода переест, ему тяжелее будет. Вся энергия на переваривание уйдет».

— Ну, что, начнем? — спросил Ода и сделал первый ход черными.

Я посмотрел на него. На нем было надето фиолетовое кимоно. По краям и вдоль рукавов проходит орнамент из волн. Волны вышиты в оттенках синего и белого. В некоторых местах волны переплетаются с облаками, добавляя образу воздушности.

Сам юноша был, как я уже говорил, мелким, нет, не так, скорее он был изящным. Лицо было безумно красиво: большие глаза, точеный нос, чувственные губы... Да, я знаю, мы не в любовном романе, меня самого тошнит от подобного определения, но по-другому их не назвать, они безумно чувственны.

Так... так, так, так, так, так. Со мной что-то ведь не так. Это я безумен. Мужики чувственными не бывают. — Пробормотал про себя я.

— Молодец, Кузнецов. Заметил. Он пытается тебя влюбить в себя.

— Чего??!! Он, что, того?

— Он не того, он всего. Ты же помнишь, что он усиливает любые чувства? Если поднапряжется, то может и создать чувство, которого нет. Вот это он и делает. И если попался, то всё. Будешь бегать ему цветы носить, как Казама.

Я как-то прифигел от такого поворота. Всю свою жизнь я мечтал попасть в мир аниме. Я представлял, как сражаюсь с могущественными врагами, чьи имена внушают страх, чьи силы бросают вызов законам физики. Я мечтал о битвах, где каждый удар — это взрыв эмоций, где каждая победа — это шаг к становлению легенды. Но что я получил? Я мечтал о битвах, где всё решает сила и стратегия, а тут приходится думать, как победить какого-то хилого извращенца! Моя мечта превратилась в комедийное шоу. Обидно.

— Кузнецов, обидно будет, если ты продуешь.

— Но что это за выполнение мечты! Я о таком не мечтал! Я хотел крутые боевки, эпичные битвы! Серьезные! А это что такое?! Прям «Гинтама» какая-то!

— Кузнецов, а ты перед тем как аниме врубать, на жанры смотрел?

— «Объединение Японии», жанр сёнен, приключения, что там еще ждать можно было, кроме эпичных битв?

— Ну, если бы ты хоть жанры дочитал, то увидел бы: сёнен, приключения, комедия, пародия!

— Вот черт! Я ведь только одну серию посмотреть успел, и то не полностью.

— Желания загадываешь ты быстрее, чем думаешь. Посмотри на доску!

Я перевел взгляд на доску. И увидел, что одно место на ней немного светится. Это свечение было видно только мне, Ода его не видел. Я сделал ход и сосредоточился на своих чувствах.

Энергия Оды пыталась проникнуть мне в голову, но не могла пройти сквозь защитный золотой барьер, который создавался, когда я подавлял чувства. Больше он на меня не мог влиять. Этот изврат меня не победит! Кстати, про его «красоту». Теперь, когда я вижу его внешность объективно, могу описать: молодой пацан, лет двадцати, выглядел так, будто природа слегка пошутила над ним, собрав его черты в не совсем гармоничную композицию. Его лицо было узким, с чуть выдающимися скулами, которые придавали ему легкую угловатость. Нос — небольшой, но с заметной горбинкой, будто случайно добавленной для контраста. Губы тонкие, почти бесцветные, всегда слегка поджатые, словно он был чем-то недоволен. Хотя с таким лицом это не удивительно. Посмотрелся в зеркало, и всё! Причин для недовольства хоть отбавляй.

Его глаза, казалось, не могли решить, какого они цвета — серо-зеленые, с тусклым оттенком, будто выцветшие от времени. Они были посажены чуть ближе друг к другу, чем обычно, что придавало его взгляду напряженность и легкую подозрительность. Брови разные. Просто разные: одна узкая, другая широкая. Нелепица какая-то.

Волосы его были темными, но не густыми, скорее жидкими, и казались слегка растрепанными, будто он только что проснулся. Они падали на лоб неровными прядями, не добавляя ему ни шарма, ни харизмы.

Его кожа была бледной, с легким желтоватым оттенком, будто он слишком много времени проводил в помещении. На щеках и подбородке виднелись редкие следы подростковых прыщей, оставивших после себя едва заметные следы.

В общем, красавчик тот еще. А вот его энергия впечатляла побольше, чем его внешность.

Белоснежная энергия Оды пульсировала, как живая, ее тонкие, почти невидимые нити тянулись ко мне, пытаясь найти малейшую щель в моей защите. Она вилась вокруг золотого барьера, как туман, обволакивая его, прощупывая, ища слабое место. Ее движение было настойчивым, но плавным, словно она знала, что время работает на нее. Иногда она собиралась в плотные сгустки, ударяя по барьеру с такой силой, что золотая энергия вокруг меня вспыхивала, как солнце, отражая атаку.

Но каждый раз, когда она пыталась проникнуть глубже, барьер сжимался, становясь еще плотнее, еще ярче. Золотая энергия, которую я направлял, была твердой, как алмаз, и непоколебимой, как скала. Она не просто защищала — она излучала тепло, словно напоминая мне, что я контролирую ситуацию. Белая энергия отскакивала, рассыпаясь на тысячи искр, но тут же собиралась снова, как будто не желая сдаваться.

Она пыталась обмануть меня, меняя тактику: то становилась тонкой, как игла, пытаясь проткнуть барьер в одной точке, то растекалась по его поверхности, словно пытаясь растворить его. Но золотая энергия отвечала на каждую ее уловку. Она пульсировала в такт моему дыханию, синхронизировалась с моим сердцебиением, ведь она была частью меня.

Белая энергия Оды начала вибрировать, ее свет стал ярче, почти ослепительным. Она собралась в один мощный луч и ударила в барьер с такой силой, что воздух вокруг нас затрещал. Но золотая защита даже не дрогнула. Она поглотила удар и ответила мягким, но уверенным импульсом, отбрасывая белую энергию назад.

Ода, казалось, не ожидал такого сопротивления. Его энергия замедлилась, стала менее агрессивной, но не исчезла. Она продолжала кружить вокруг меня, как хищник, который не хочет отпускать добычу. Но я знал, что она бессильна. Золотой барьер был непробиваем. И пока я держал оборону, она не могла добраться до меня.

— Молодец! — сказала хранительница. — Так и продолжай. Главное — не выпускай энергию из себя. Не нападай на него сам. Тогда он не сможет пробить твою защиту, а я выиграю партию.

Так прошло полчаса. Ода не доставлял мне никаких проблем. Я даже разобрался с правилами игры. Нужно захватить как можно больше территории на доске, окружая пустые пункты своими камнями. Также можно захватывать камни противника, окружая их.

Мы с Энн явно выигрывали, как вдруг я начал сильно злиться.

Я чувствую, как что-то начинает копиться внутри. Сначала это просто легкое раздражение, как маленький камушек в ботинке, который ты не можешь достать. Оно где-то там, на задворках сознания, но уже начинает мешать. Я пытаюсь игнорировать, отмахнуться, но оно не уходит. Оно растет.

Потом это чувство начинает усиливаться. Оно заполняет грудь, как горячий пар, и я чувствую, как мое дыхание становится чуть чаще, чуть глубже. Мои пальцы начинают слегка подергиваться, будто им нужно за что-то ухватиться, что-то сжать. Я пытаюсь успокоиться, говорю себе: «Не обращай внимания, это ерунда». Но это не ерунда. Это уже не камушек. Это камень.

Мои мысли начинают путаться. Они крутятся вокруг одной и той же точки, как навязчивая мелодия, которую нельзя выкинуть из головы. Я чувствую, как мое лицо начинает нагреваться, щеки горят, а в висках стучит. Это уже не просто раздражение. Это злость. Она поднимается по спине, как волна, и я чувствую, как мои плечи напрягаются, будто готовясь к удару.

Я пытаюсь сдержаться. Сжимаю кулаки, чтобы не дать этой энергии вырваться наружу. Но она уже здесь, внутри, и она требует выхода. Мои зубы стискиваются так сильно, что челюсть начинает болеть. Я чувствую, как мое сердце бьется быстрее, громче, будто хочет вырваться из груди.

— Кузнецов, внимательнее! Он пытается тебя разозлить. — сказала Энн, но было слишком поздно.

Голос в голове шепчет: «Остановись. Успокойся». Но я уже не могу. Злость переполняет меня, как кипящая вода, которая вот-вот выплеснется через край. И я понимаю, что сейчас сорвусь. Сейчас взорвусь. И остановить это уже невозможно.

Я собрал энергетический шар и ударил по Оде.

— Нееееееет, — прокричала Энн. Это было последнее, что я от нее услышал.

Я очнулся и увидел себя. Со стороны. Моя душа, или это сознание, называйте как хотите, больше не была в моем теле. И самое ужасное то, что я, как сознание, находился в энергии Оды.

Вокруг все было белоснежным, будто сама метель заперла меня здесь и не выпускает. Мое тело сидело за столом обездвиженное. Признаков сознания не было, да и откуда им взяться, если я теперь тут! Мои глаза выглядели, как две безжизненные льдинки. Из моей головы золотая энергия выходила и перетекала сюда.

Я попытался позвать Энн.

— Она тебя не слышит, мухлевщик! — сказал Ода с набитым сыром ртом.

— Что происходит? — пробормотал я и услышал насмешливый ответ:

— А ты думал, я только с эмоциями играться умею? — расхохотался он. — Я великий Ода! Я умею забирать души! Вот что я покажу тебе:

Перед моими глазами, если можно так сказать, я увидел, конечно, не глазами, а своей душой. Я увидел Оду, который стоял рядом с каким-то человеком, видимо, очень сильным, мощным и огромным.

— Это бывший глава клана Казама, — подсказал Ода.

Мощный человек, сидя, все равно был выше, чем Ода стоя, подметил я про себя. Ода завизжал: «А вот это можно и не упоминать было! Нельзя таким хамом быть!»

— А ты мысли чужие не читай, — парировал я, изобразил доброе лицо и добавил. — А то часто расстраиваться будешь, лилипут.

— Смотри дальше! — истерично крикнул Ода.

Из головы Казамы-старшего вылетала его душа. Когда она полностью покинула его тело, оно обмякло.

— Тело умерло, — подсказал Ода.

И тогда Ода вернул телу душу. Но так как тело уже было мертво, душа возвращалась туда, рассыпаясь. Ода дал мне почувствовать то, что чувствовал Казама.

Душа, возвращающаяся в мертвое тело, испытывает мучения, которые невозможно описать словами живых. Это не боль в привычном понимании — это что-то глубже, что-то, что проникает в саму суть существования.

Когда душа касается мертвой плоти, она чувствует, как ее сущность начинает распадаться. Это не мгновенный процесс, а медленное, мучительное разрушение. Каждая частица души, каждая ее искра, сталкивается с холодом и пустотой, которые царят в мертвом теле. Нет тепла, нет жизни, нет отклика — только безмолвная тьма, которая поглощает ее.

Душа пытается зацепиться, найти хоть что-то, что напоминает жизнь, но мертвое тело — это пустыня. Оно не отвечает, не принимает, не дает опоры. Вместо этого оно тянет душу вниз, как трясина, заставляя ее тонуть в собственной беспомощности. Она чувствует, как ее энергия, ее свет, начинает гаснуть, как свеча на ветру.

Каждое мгновение возвращения — это агония. Душа разрывается между желанием жить и невозможностью остаться. Она пытается заполнить пустоту, но мертвое тело не может ее удержать. Оно как дырявый сосуд, через который все утекает. Душа рассыпается на тысячи осколков, каждый из которых кричит от боли и отчаяния.

Она чувствует, как ее воспоминания, ее эмоции, ее сама суть начинают исчезать. Это не просто смерть — это стирание. Каждый миг, проведенный в мертвом теле, забирает у души часть ее самой. Она становится меньше, слабее, тусклее. И чем больше она пытается удержаться, тем быстрее разрушается.

В конце концов, душа понимает, что ее возвращение было ошибкой. Она не может жить в мертвом теле, как не может свет существовать в абсолютной тьме. Ее мучения достигают пика, когда она осознает, что ее ждет не просто смерть, а полное исчезновение. И тогда, в последний момент, она сдается, позволяя рассыпать себя полностью.

— Вот что бывает с теми, кто мне не подчиняется. А сын его поумнее, кстати. Цветочки мне носит. Я люблю ирисы, если ты намеки понимаешь, — сказал Ода, манерно отбросив волосы с лица.

Я был потрясен чувствами души Казамы. На мгновение Ода даже показался мне ужасно страшным, и я понял, почему его так боялись. Но в тот момент, когда я услышал его слащавый, визгливый голос и увидел манерное движение рукой, я подумал: «Да какого черта, я не продую хилому извращенцу!»

— Так. Мне одно непонятно, — спросил я Оду. — Когда начинаешь забирать душу, человек уже не может пошевелиться. Что мешает просто его убить?

Ода замялся. Но я начал чувствовать его мысли и воспоминания. Чуть со смеху не сдох, когда увидел это: он начал пытаться душить Казаму, но был настолько хил, что сам чуть не задохнулся от натуги. Мелкими кулачками стучал по его телу, даже пытался бить в висок, но тщетно. Осталось только ждать, пока вся душа сама выйдет из тела. Часа три он там пыхтел. Ахаха. Ой, не могу. У него потом месяц недомогание было. Вилку поднять не мог!

Хотя вилка — это, видимо, самое тяжелое, что он поднимает.

— А почему, — спросил я Оду, — нельзя попросить кого-нибудь его зарубить, пока он не может сопротивляться?

«С этим проблема». Ода замялся и не хотел говорить, но я увидел, что в режиме засасывания душ он высасывает души из всех, кто находится на расстоянии метров пяти от него. То есть подойти и помочь никто не мог.

— А почему оружием не воспользоваться и не подстрелить издали?

— ОТВЯЖИСЬ! — истерично завопил Ода. — И НЕ ЧИТАЙ МОИ МЫСЛИ!

Он напрягся, пытаясь оградиться от меня, чтобы я не мог видеть его воспоминания.

— Помогите. Помогите. Несколько слабых голосов раздались, как будто издали.

Я увидел три души, нет, три части души. Одна из них заговорила: «Я Санада, а они Казама и Акияма. Ты нас слышишь, Саката?»

Они мне показали, что Ода забрал от них часть души. И теперь им приходится плясать под его дудку, выполняя все его требования.

Я смекнул, что надо брать быка за рога, и спросил:

— Если освобожу вас от Оды, то что получу за это?

Они хором завопили: «Мы присягнем тебе на верность! Можешь объединять Японию! Мы поддержим! Клянемся!»

Я довольно покивал.

— Только одно условие, — трясущимся голосом сказал Казама-младший. — Ты должен нас всегда защищать от Оды!

— Да не вопрос! — я взял душу Казамы и выбросил за пределы энергии Оды. Потом то же проделал с Санадой и Акиямой. Вырвавшись из Оды, их души улетели домой.

— Ты что натворил??!! — от этого вопля у меня чуть барабанные перепонки не порвало. — Ну держись. Тебя я так легко не выпущу!

Я понял, что выбросить те души вышло только потому, что Ода отвлекся на отгорождение от меня. Сейчас же он был серьезен.

Черт! Ну я лоханулся, пока он был слаб, мог спокойно выбраться обратно, вместо того, чтобы тех спасать! А теперь никак. Я порывался, но ничего не выходило.

— Осталось два часа сорок пять минут, и тебе конец, Саката! Никто тебя спасать не придет! Все боятся меня! Великого Ода-саму!

— Да чего ты в себе великого-то нашел? — заржал я, а Ода зашипел.

И тут мне пришла в голову блестящая идея! Вернуться к себе я, может, и не могу, а если в гости сходить? Я видел его мысли и воспоминания, а что если попытаться завладеть его телом?

— НЕ ВЗДУМАЙ!!!!

— Да не волнуйся ты, не в том смысле завладеть. Ты любовных романов перечитал, что ли? — заёрничал я.

Так, настроимся.

— Ничего не настраивай тут! Это не твое! — Ода пытался помешать мне, но было поздно. Я пошевелил пальцами на его руке. Получилось. Вытянул ногу. Опять успех. Все это происходило под его истошные визги. Пока размышлял о том, что делать дальше, почесал яйца.

Ода аж в лице изменился.

— Ты как себя ведешь! Грязный извращенец!

Забавно это было слышать от него. Я попробовал встать. Вышло! Похоже, чем больше он злился, тем больше терял контроль над своим же телом.

— А сейчас мы подойдем к окну и почешем твои яйца прилюдно! — заржал я.

— НЕ ВЗДУМАЙ! ТЫ МНЕ РЕПУТАЦИЮ УБЬЕШЬ! ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ!

— А что меня остановит? — я заржал как конь.

— Черт с тобой! — Ода выкинул меня из своей энергии, и я вернулся в свое тело!

Избавившись от меня, пацан вскочил, схватил оставшийся кусок сыра и, убегая, сказал: «Через три года ты так легко не отделаешься!»