Курсом зюйд

Эпилог

— Зря, что ли, англичане рвутся в Индию да Африку, — говорил Пётр Алексеевич, расстелив на столе большую карту. — Нам те земли не для грабежа потребны, а ради торговли и стоянок для кораблей. Однако пока османскую пробку не вышибем, в океан нам не выйти и к торговле со странами южными не присоединиться… Абрамка! А ну тащи карты из верхнего ящика!

Подросток лет четырнадцати отличался от своих русских сверстников тем, что имел коричневую кожу и курчавые волосы. Впрочем, на том вся разница и заканчивалась: такой же любознательный и шустрый парнишка, как и прочие государевы денщики. Он уже успел забыть о том, что был подарком османского султана русскому царю — в знак мира и согласия. Турецкая делегация во главе с Гюрджю Юсуф-пашой тогда прибыла в Москву и Петербург ради переговоров. Первоначальные планы развязать войну с Россией наткнулись на непреодолимое препятствие: чуму, истребившую более половины лучших воинов Высокой Порты. Может, и набрал бы султан Ахмед Третий новое войско, да та же зараза смертным вихрем пронеслась по империи, убив изрядную часть населения… Пётр Алексеевич охотно пошёл на мирное соглашение: ему тоже требовалось время, чтобы как следует укрепиться в Тавриде и Новороссии — бывшем Диком Поле, где вдоль трактов пусть робко, но уже возникали новые городки, а крестьянская соха впервые за сотни лет вспахала этот плодороднейший чернозём.

А в пределы России — впервые за всю историю поветрий — так и не вступила. Показалась краешком в приграничных селениях, да и сгинула от голода: в тот год крыс и мышей было истреблено разными способами столько, что переносить болезнь стало некому. Больных людей удержали карантины, а заразу, распространяемую бессимптомными носителями, уничтожали благовонные курения и полотняные платки, пропитанные крепким соляным раствором и высушенные, коими закрывали носы и рты. Поговаривали, будто сама царица таково от чумного поветрия убереглась.

Юсуф-паша, слывший противником войны с Россией, привёз множество богатых даров, среди которых были и два чернокожих мальчика — два брата, сыновья князя племени котоко. Младший арапский княжич, крещёный Алексеем, впрочем, особыми дарованиями не блистал. Из денщиков его уже прогнали за леность, теперь он подвизался в роли барабанщика фузилерной роты лейб-гвардии Преображенского полка[46]. А старший, которому при крещении дали имя библейского патриарха — Авраама — оказался смышлёным и проворным. Очень быстро выучился говорить, читать и писать по-русски, да так, что к четырнадцати годам не было слышно даже тени акцента. С той же лёгкостью ему давались прочие европейские языки и разнообразные науки, на какие только сыскались учителя. А что до науки военной, то он как прилип к егерям, так в их учебной роте и остался. Даже сейчас щеголял егерским мундиром с белой ученической нашивкой.

Ворох карт он принёс за считанные секунды — воистину, одна нога здесь, другая там.

— Вот, — государь выбрал из этой пачки пару нужных и ткнул в полуостров Индостан. — Вот куда они лезут. И туда ведут две дороги — морская и сухопутная. С морской всё ясно, мы на те пути не скоро выйдем. А сухой путь… Ну-ка, Абрамка, попробуй догадаться, где он пролегает.

— Да аккурат через Россию, твоё величество, — звонко сказал мальчишка, глядя в карту.

— Вот! — снова повторил государь и, кивнув в сторону юного денщика, обратился к своим ближникам. — Недорослю то понятно. А вам, зрелым мужам, я объяснять должен, почто цены на лён, пеньку и мачтовый лес стали поднимать. Торговля торговлей, а задёшево продавать англичанам то, из чего они свои военные корабли делают — всё равно, что дарить им верёвку, на коей они нас однажды повесят.

— Так ведь озлятся за новые цены, государь-батюшка, и полезут. Или натравят кого, — сказал кто-то из Долгоруковых.

— Может, и полезут, ежели совсем из ума вышли…

Три года мира Пётр Алексеевич использовал, как сказали бы пришельцы из будущего, «на всю катушку». Отсутствие необходимости платить саксонцам и датчанам «за союзничество», отсутствие трат на заведомо провальные проекты, битьё по кое-чьим загребущим ручонкам, потёкший в казну ручеёк налоговых поступлений от внешней торговли, да и много чего не было в этой истории ещё добрых лет семьдесят, а то и сто — всё это позволило за десять лет увеличить бюджет страны почти втрое. Один только остановленный графом Черкасовым грабёж Строгановыми богатейших месторождений полезных ископаемых дал бюджету дополнительные полмиллиона в год. Царёв шурин быстро отбил охоту сибирских чиновников к незаконным поборам ясачных и к частным гешефтам на приграничной торговле с Китаем. А с Демидовыми весьма сдружился, время от времени подбрасывая им неплохие идеи технического характера. Так что Урал и Сибирь из чёрной дыры, поглощавшей казённые деньги, довольно быстро превратились в источник стабильного дохода и полигон по внедрению инноваций. И не последнюю роль в этом играли шведы, оставшиеся на русской службе. А что касается воровства… Доходило до анекдота: если Евгению Васильевичу давали взятки — он исправно их брал. А потом те деньги с соответствующими письменными пояснениями отсылал в Петербург: мол, задолбали уже своими хабарами, скунсы вонючие, а ты, дорогой родственник, эти тысячи правильно пристроишь.

Таврида пока денег не приносила, только требовала — надо было уже не восстанавливать старые крепости, а по факту строить на их месте новые. Но так как «новые» это очень дорого, то приходилось укреплять то, что уже есть. Время поджимало: скоро Османская империя оправится после удара чумы, и тогда войны не избежать.

Франция под властью нерешительного Луи Пятнадцатого слабела и сдавала позиции. Принц Филипп, его младший сын, ещё не так давно настаивавший, чтобы его именовали не иначе, как королём Испании, незаметно потерялся на фоне череды поражений французских войск в самой Испании. Но и имперцы, несмотря на все победы принца Евгения Савойского, не чувствовали себя «на коне». Чума прошлась и по имперским землям, но основная проблема была в Англии — вернее, уже в Великобритании — которая расталкивала локтями и побеждающих, и проигрывающих, и тех, кто был в стороне. И если королева Анна ещё как-то сглаживала острые углы, то, когда она внезапно умерла этой зимой, и на трон взошёл Георг Ганноверский, островная политика окончательно превратилась в нечто омерзительное. Британские посланники начали разговаривать с главами европейских государств как с подчинёнными, используя невесть откуда вброшенную идею завершить войну за испанское наследство коронацией нейтрального монарха как повод всех перессорить. А мистер Уитворт, который приехал в Петербург в качестве британского посла, стал открыто лоббировать бизнес-интересы Сити, прикрываясь дипломатическим статусом.

Российская дипломатия прилагала все усилия, чтобы в Европе на этом фоне не возник блок стран, на который могла бы опереться Османская империя. Более того: из России стали ехать посланники нового толка — молодые, как правило незнатные. Изредка среди них встречалась громкая фамилия, но подавляющее большинство — либо мелкие дворяне, либо выслужившиеся, а то и вовсе бывшие солдаты. Они не пытались банально кого-то подкупить, как это было раньше, а оперировали точными данными, получить которые могла только разветвлённая агентурная сеть. Благодаря этим данным они разговаривали с политиками стран пребывания куда более аргументированно, чем ранее. И когда англичане стали вести себя на континенте как в собственной колонии, русские дипломаты словно по команде стали исподволь, постепенно и ненавязчиво продвигать тезис: надо объединяться против этих лавочников. И кое-какие подвижки в этом направлении уже были заметны. Во всяком случае, невесть откуда взявшиеся деньги и оружие у Джеймса Стюарта, младшего брата почившей королевы, стали большим и воодушевляющим подарком шотландцам и крайне неприятным сюрпризом для англичан. Большая драка там только намечалась, но уже было понятно, что в этой истории одной битвой при Престоне[47] не ограничится. Да и исход её может быть несколько иным.

Самое деятельное участие в подготовке войск Претендента, как называли Джеймса Стюарта, принимал не кто иной, как Карл Шведский. Компенсацию англичанам за захваченные ранее корабли он, конечно же, не выплатил, сославшись на финансовые затруднения, чем сильно разозлил английских судовладельцев. А теперь он, лютеранин, с распростёртыми объятиями принимал в Швеции английского принца-католика. Постепенно в Швецию возвращались те каролинеры, которые отработали своё в России и решили там не оставаться. Они снова становились под ружьё, как призывал их король, и занимались инструктажем «этих тупоголовых островитян», отчего-то вздумавших воевать против своего монарха-немца. Дело шло к тому, что однажды изрядно ощипанный, но всё ещё достаточно сильный шведский флот высадит десант на шотландском побережье, где, по уверениям графа Мара, Претендента ждут как освободителя. Каролинская пехота на Острове, переброшенная в поддержку пятнадцатитысячной армии горцев… Что ж, история с территорией датского права рисковала повториться почти тысячу лет спустя.

А сам Карл Двенадцатый мечтал погибнуть со славой в этом походе. Свой долг он выполнил — династию продолжит маленький кронпринц Густав-Адольф. Остальное короля-авантюриста не интересовало.

Подвижки начались, когда слабые руки Луи Пятнадцатого окончательно выпустили бразды правления, и их подхватил Филипп Орлеанский. Поначалу герцог был скептически настроен по отношению к Джеймсу Стюарту, но, когда ему предоставили кое-какие цифры и письма, почему-то передумал. И с некоторых пор во французских гаванях стали в товарных количествах появляться англичане при деньгах, охотно посещающие католические храмы и вербующие в портах «отчаянных молодцов» для некоего предприятия. Судя по их активности и готовности судов, которые они фрахтовали, час «иск» был уже не за горами.

И в этот самый момент, когда в Лондоне самые умные начали бить тревогу, а в парламенте заговорили об ускорении постройки новых кораблей, Россия взвинтила отпускные цены на стратегически важные товары — мачтовый лес, лён для парусов и пеньку для канатов. Мотивация Петра была проста, как медная полушка: мол, Таврида и Новороссия нуждаются в серьёзных денежных вложениях, потому и цены поднимаем, просим отнестись с пониманием. В самом деле, почему бы не заработать на повышенном спросе. Понимать это в квартале Сити не желали. Оттого тон британских посланников в Европе сделался одновременно и более льстивым, и более требовательным: они пытались найти дураков, согласных повоевать с Россией вместо них.

Британия желала воспользоваться слабостью Франции и отнять её колонии. Для этого нужен флот, много кораблей. Но Россия самым подлым образом хотела на этом нажиться, а сие недопустимо. Наживаться имела право только одна страна — та, которую Братство избрало своей штаб-квартирой. И был вариант развития событий, где Британии это удалось, пусть и не в полной мере. Вот только здесь ситуация складывалась для неё гораздо хуже, чем в той истории.

Оттого и был так оптимистично настроен Пётр Алексеевич. У этого капитана были новый корабль и надёжные лоцманы, хорошо знавшие фарватер.

— Ну, господа мои, завтра в полдень собираемся в Летнем саду, — сказал государь, завершая совещание со своими ближниками. — Намерен показать вам нечто такое, чего ни у нас, ни в Европе ещё не бывало.

Надо сказать, насчёт «ещё не бывало» государь слегка преувеличил. Бывало, но так, в виде действующей модели. И двух лет ещё не прошло, как некий португалец по имени Бартоломео де Гусман демонстрировал королю Жуану Пятому маленький бумажный аэростат, наполняемый теплом и дымом от подвешенной под оным жаровни[48]. Король весьма заинтересовался этим изобретением, но дальше прототипа дело не пошло. Влезла инквизиция, и изобретателю пришлось свернуть работу над более крупным летательным аппаратом. А вскоре святому отцу Бартоломео де Гусману пришло письмо из далёкой России, из которого удивлённый естествоиспытатель узнал, что царь Педру давно работает над созданием не прототипа, а действующего летательного аппарата. И приглашает приехать в его страну: мол, вместе-то что-нибудь путное придумаем. Мог ли сеньор Бартоломео усидеть на месте? Конечно же, нет.

Результатом их совместных усилий стал большой, около десятка шагов в поперечнике, шар из нескольких слоёв бумаги, наклеенной на шёлковую основу особо сваренным клеем, гибким и не пропускающим воздух. Шар был опутан тонкими верёвками, которые внизу сплетались в причудливую сеть, а затем в канаты, удерживающие под ним большую корзину из толстой лозы. Под горлышком шара, натянутым на деревянную рамку, висела какая-то металлическая конструкция, назначение которой с трудом угадывалось из её очертаний. Впрочем, когда там открыли заслонку и разожгли огонь, стало понятно, что это нечто типа жаровни.

Рама горловины шара, пока ещё представлявшего собой тряпичную цветную «колбасу» на траве, была закреплена на толстых шестах, крепко вбитых в землю. Но вот два человека — один в цивильном, с галстуком католического патера, а второй в мундире поручика бомбардирской роты Преображенского полка — начали при помощи хитрой конструкции раздувать огонь в жаровне, горячий воздух стал постепенно наполнять оболочку.

К моменту, когда вельможи и зарубежные гости прибыли на торжество в Летний сад, здоровенный шёлково-бумажный шар уже колебался над горловиной, поднятый силой горячего воздуха. Ещё немного, и будут обрублены удерживающие его на жердях канаты. Гораздый на яркие рекламные акции Пётр Алексеевич велел выкрасить оболочку в цвета собственного штандарта, который не менялся со времён Полтавы — белая, синяя и красная полосы, на которых по текущей моде прорисовали жёлтым геральдических орлов и государевы вензеля.

— Занятное зрелище, — проговорил мистер Уитворт, не без интереса разглядывая эту конструкцию. — Теоретически он обязан взлететь, ибо дым, коим наполняют шар, всегда поднимается ввысь. Но что, если государя ожидает судьба Икара?

— Государь всё же не Икар, и изобретение своё устроил несколько иначе, нежели восковые крылья с перьями ощипанных птиц, — не без иронии возразил ему датский посланник Юль. — Насколько мне известно, он несколько лет потратил на тщательные расчёты, а весной сего года где-то под Новгородом производились испытания. Я получил совершенно достоверные сведения, что полноразмерная модель без людей в корзине пролетела по ветру около мили и благополучно спустилась наземь.

— Что ж, в таком случае есть основания полагать, что люди также смогут благополучно спуститься на землю, — задумчиво произнёс прусский посол Густав фон Мардефельд[49].

— Я слышал, государь планирует пересечь реку, пролететь над крепостью и совершить посадку за городом. Ветер благоприятствует сему плану, — сказал шевалье де Сен-Жермен. — Но обратно придётся возвращаться верхами. Увы, люди хоть и дерзают подниматься в небо, но всё ещё в воле ветра.

— Воля Аллаха суть основа мироздания, — философски заметил Юсуф-паша, оставшийся в Петербурге в качестве посла Османской империи. Говорил он, как и все дипломаты, присутствовавшие на торжественной церемонии, по-французски. — Всевышний воздал человека, чтобы тот ходил по земле. Но… если не мечтать о небе, то каков тогда смысл жизни? Я старик, однако скажу честно — хотел бы сейчас оказаться в той корзине.

— А вот и государь, — англичанин кивнул в сторону аллеи, ведущей к Летнему дворцу. — Со свитой, конечно же. И её состав меня нисколько не удивляет.

На соседней лужайке парка с самого утра была разбита нарядная белая палатка. Пока она пустовала, охраняемая караулом семёновцев, но сейчас часть государевой свиты направилась прямо к ней. Посланники сразу отметили, что эта часть почти поголовно состояла из дам и детей. А сам Пётр Алексеевич, сопровождаемый лишь десятком человек, направился прямо к шару.

— Наследник, князь Меншиков, канцлер, полковник Меркулов, трое офицеров, коих я знаю плохо, ея величество… и, конечно же, её сестрица, — едко заметил де Сен-Жермен. — Эта дама не могла не сунуть свой нос.

— На её месте вы поступали бы так же, шевалье, — возразил Юст Юль.

— Слава Богу, я не на её месте, и…

— Всем известно о вашем с нею личном конфликте, но не могли бы вы немного помолчать, шевалье? — речь француза была прервана в самом начале послом Священной Римской империи германской нации — молодым графом Стефаном Кински. — Начинается самое интересное.

И посланники, дружно раскланявшись перед приближавшимся государем, принялись внимательнейшим образом наблюдать за происходящим.

— Алёшка, — Пётр Алексеевич привлёк сына к себе и негромко заговорил ему на ухо. — Ежели со мною что случится, всё на тебе. Всё тебе доверяю.

— Не подведу, батюшка.

Алексей Петрович хоть и возмужал за минувшие годы, но в его глазах всё ещё то и дело угадывалась тень опаски. Детство, прошедшее в животном страхе перед отцом, сказывалось до сих пор. Но «терапия», которую применила к приёмному сыну Дарья, подействовала. По крайней мере, Алёшка научился если не принимать собственные решения, то хотя бы правильно выбирать советников.

С женой, правда, не свезло, но по нынешним временам это норма. Они с Ульрикой-Элеонорой кое-как родили одну-единственную дочь и благополучно разбежались по разным углам, редко пересекаясь на официальных церемониях. Государь поначалу злился, требовал, чтобы молодые не дурили, но вскоре поостыл. У него в запасе ещё три сына и долгожданная доченька, притом мальчишки весьма перспективные. Пусть Алёшка со своей шведкой не мирится, всё равно будет кому дело продолжить.

— А ты, сестрица, если вдруг что, за всеми гляди, — так же негромко сказал Пётр Алексеевич, когда подошёл к Кате. — Ты у нас теперь из юбки не вылезаешь, да боятся тебя, словно ты всё ещё солдат.

— А я теперь всегда солдат, братец, — ответила ему свояченица. — Хочу я того или нет.

— Потому и говорю — гляди за всеми. Особливо за Алёшкой моим, не то дров наломает. С Алексашкой сложнее будет, да я ему ничего, кроме армии, и не доверю.

— С Богом, брат. За это не переживай. Мы не для того десять лет у тебя на службе, чтобы всё слить…

Дарья показалась из палатки, уже переодевшись в свою старую «цифру». Годы и рождение четверых детей не слишком фатально сказались на её фигуре: девичьей стройности, понятно, уже нет, но по крайней мере она не превратилась в кадушку с салом, как подавляющее большинство местных дам. Прежний мундирчик без знаков различия налез на неё без особенных проблем. В руках матушка-государыня Дарья Васильевна несла пару тёплых плащей, две мужские шляпы и свою старую курточку защитной расцветки.

— Не передумала? — спросил государь.

— Нет, — Дарья отрицательно покачала головой. — Куда ты, туда и я.

— Ты же высоты боишься, на лестнице и то голова кружится.

— Боюсь, — она хитро и весело улыбнулась, и подала португальцу тёплые вещи. — Вот, держите. На высоте холодно даже летом. Кто в горах бывал, тот подтвердит.

— Выдержит ли шар четверых? — забеспокоился поручик Корчмин.

— Может и не выдержать, — уверенно сказал Пётр Алексеевич. — Посему ты с нами не летишь.

— Но как же, твоё величество?..

— У меня наследники есть. А Корчмин у Отечества один, — заявил государь, и добавил уже тише: — Довольно, что я не запретил тогда Орешкину в бой идти, а стоило бы.

— Твоя правда, государь, — Васька с неудовольствием, но всё же полез из корзины. — И то сказать, сегодня ровно пять лет со дня Полтавской баталии. Лучшего способу почтить память того, кто идею сего дымного шара нам подал, и не придумать.

Хитрые петли, удерживавшие шар на жердях, были одновременно сброшены, и шар, под горлышком которого всё сильнее разгоралась жаровня с металлической вертикальной трубой, начал подниматься ввысь. Сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее.

Во время старта к самому ограждению шара допустили немногих, и среди оных были не только наследник и его младшие братья, но и супруги Меркуловы. Радостно было смотреть на них, с трогательной нежностью относившихся друг к другу. И к своему маленькому Васе, которого отец семейства держал сейчас на руках — чтобы любопытный малец мог получше разглядеть происходящее. Разинув рот от изумления и восторга, смотрел ввысь чернокожий денщик государев — Абрамка Петров[50]. На лице бывшего денщика, а ныне светлейшего князя Меншикова, напротив, читалась тревога: мол, опять ты, мин херц, затеял опасное дело. А Василий Корчмин смотрел вслед поднимающемуся шару с восхищением и сожалением, что не случилось быть в той корзине…

— Как символично, — не без иронии произнёс Юст Юль, провожая взглядом трёхцветный «дымный» шар и стараясь не показать, как ему страшно. — Мы с вами, господа, стоим на твёрдой земле, что, несомненно, делает нам честь, а Россия поднимается в небо.

— Опасная затея — эти полёты, — с сомнением проговорил мистер Уитворт. — Мало ли, какие препятствия могут встретиться на пути тех, кто дерзает летать в небесах, вопреки замыслу Всевышнего. И нет ли здесь богохульства? Ведь возноситься в небо ранее люди могли лишь волей Божией и лишь по достижении святости.

— Если бы в той корзине сидел англичанин, вы бы сказали совсем иное, — насмешливо заметил поверенный в делах Франции. — Давайте смотреть правде в глаза, господа: Россия встала на путь развития науки и техники, и отменить сие никто не в силах, кроме Господа Бога.

— Но если этот шар сейчас упадёт и разобьётся…

— Ничего не изменится, почтенные, — снова подал голос Юсуф-паша. — Аллаху было угодно сделать людей смертными, но дела могут быть бессмертны, если есть кому их продолжить.

Когда днище корзины уже было почти вровень с макушками деревьев, нарочно насаженных по краям парка, все услышали звонкий мальчишеский голос:

— А ежели винтовальную машину под днищем приспособить, да провести передачу в корзину, чтоб те винты крутить и саму её поворачивать так и эдак, и противу ветра идти получится.

Ну, конечно, это Петруша. Кто ещё в свои девять лет хвостом бегал за папенькой, интересуясь всем, что почтенный родитель затевал, рассчитывал и строил. Услышав реплику ребёнка, господа послы переглянулись.

— Думается, слово «если» в вашей речи было излишним, Юсуф-эфенди, — без особого удовольствия сказал Чарльз Уитворт.

— Подобный шар возможно прострелить в нескольких местах, чтобы дым вышел, и он перестал подниматься, — задумчиво произнёс шевалье де Сен-Жермен, начиная задумываться о военном потенциале нового изобретения.

— Вы лучше представьте, что случится, ежели люди, садясь в ту корзину, не забудут прихватить с собой несколько сумок, в которые положат гранаты с длинными фитилями, — осадил его англичанин. — В этом случае останется лишь помолиться за души их противников.

Господа посланники призадумались: похоже, в Европе восемнадцатое столетие от Рождества Христова рисковало стать крайне непростым.

…Пламя слегка пригасили, так что адовой смеси углеводородов лёгкой фракции, которую добыли из нефти, сотню бочек которой доставляли в Петербург ежемесячно, должно было хватить на весь полёт и даже на плавный спуск. Гудение в трубе стало тише.

Пассажиры, они же воздухоплаватели, давно оторвались от созерцания провожающих. Шар ещё над Адмиралтейской стороной был подхвачен лёгким ветром зюйд-ост-зюйд, редким в этих краях. Вначале под корзиной, постепенно уменьшаясь, проплыла Петропавловская крепость и шпиль деревянной церкви. Затем аэростат поднялся ещё выше, а ветер сделался просто ледяным. Тут-то и пригодились тёплые вещи, припасённые хозяйственной женщиной — супругой государя.

— Идём по ветру, держимся курса, — сообщил тот, сверившись с картой, которую порывы то и дело пытались выхватить из его рук. — Как пересечём город, огня не прибавляй. Слышь меня, Варфоломей Францевич?

— Станем спускаться за городом, ваше величество, — кивнул португалец, говоривший по-русски с очень сильным акцентом. — Но поглядите, как прекрасен Божий мир!

Отсюда, с высоты не менее полутора вёрст, окоём сделался непривычно огромен. Горизонт удалился на чудовищное расстояние — не менее восьми десятков морских миль. Они видели даже Выборг, до которого сто двадцать вёрст по прямой, что уж там говорить о куда более близкой Ладоге. И вообще под шаром словно расстелили гигантскую карту. А море в этот ясный день представляло собой зеленовато-голубое, покрытое рябью мелкой волны, зеркало, отражавшее солнце в виде сверкающей дорожки.

— Ну, что, Дарьюшка, не страшно тебе? — Пётр Алексеич не удержался от подковырки, пусть и беззлобной.

— А вот и не страшно, — со смехом ответила ему супруга. — Совсем не страшно — потому что я с тобой.

Эмоции переполняли всех троих. И если португалец истово молился, глядя на мир под воздушным шаром сквозь слёзы восторга, то эта парочка стояла, крепко обнявшись.

— Мы ведь первые в небе! Первые! — закричал Пётр Алексеевич, сорвав шляпу с головы. — Вот вам! И к звёздам тоже первыми полетим, попомните мои слова!.. Сам сие не увижу, так правнукам достанется!

…Посланные за город драгунские команды зорко следили за полётом государева шара. Солдаты наблюдали, как он начал постепенно спускаться, и поехали в ту сторону. Они и увидели, как люди в корзине ради неспешного спуска то и дело поддували огонь в нарочитой подвесной жаровне. Наконец корзина заскребла днищем по траве, а двое мужчин разом погасили пламя в той жаровне и начали дёргать за какие-то верёвки. Наверху шара открылись клапаны, быстро выпустившие горячий воздух, и трёхцветная оболочка, сдувшись, опала на лугу ярким цветным пятном.

Пока драгуны приблизились, из корзины, которая чудом не опрокинулась набок, выбрались три человека. Первые воздухоплаватели поздравляли друг друга с удачным спуском и с облегчением наблюдали за приближением драгун.

Скоро они будут дома.

Донской — Тула — Москва, июль-август 2023 года.