Курсом зюйд

Глава 17 Курсом зюйд

Когда эти земли по новому договору отошли к России, русские не стали ничего выдумывать и назвали шведский город Viborg Выборгом. Шведский гарнизон уже покинул крепость, теперь здесь стоял прославленный Копорский полк, увеличенный с двух до четырёх батальонов. И это было неспроста: именно в Выборге, переход которого под юрисдикцию России окончательно выводил Петербург из-под удара с суши, была намечена встреча заочно помолвленных царевича Алексея Петровича и принцессы Ульрики-Элеоноры. Пышные делегации с обеих сторон уже выехали, с таким расчётом, чтобы войти в город в один день.

Январь 1708 года выдался холодным, но почти бесснежным. Двадцать второго числа по русскому календарю и двадцать третьего по шведскому оба монарших поезда встретились у юго-восточного фаса городских стен Выборга.

Было бы дело летом, устроили бы здесь шикарный палаточный лагерь и устроили воистину королевские гуляния. Но две северные страны не особенно обращали внимание на погодные условия. Правда, пришлось втискиваться в маленький город, не утратив при этом пышности, приличествующей предстоящему династическому союзу, однако обе стороны как-то с этим управились.

Нарочитость, то бишь искусственность всеобщей радости по поводу запланированных мероприятий почему-то казалась местным совершенно нормальной. А вот Катя испытывала дискомфорт. Она самой себе казалась героиней чёрно-белого кинофильма тридцатых годов двадцатого века — той самой эпохи, когда кино ещё недалеко ушло от театра с его преувеличенными жестами и эмоциями. Ощущения были, мягко говоря, не из приятных, но поделать она ничего не могла. Извините, но царская родня не имеет права увильнуть от подобных… политически важных междусобойчиков. Как-никак, эпоха не просто монархий — империй. И королевская свадьба имеет огромное значение, её последствия будут сказываться на исторических событиях ещё долгие годы.

А они, пришельцы из будущего, настолько сильно изменили ход этих самых событий, что теперь сами не без труда могли представить, как те станут развиваться.

Для путешествия с маленьким ребёнком — а Меркуловы наотрез отказались оставлять своего Васеньку на нянек — государь выделил им здоровенную карету с удобствами вроде походной печки. Места в ней хватило не только для них самих и походной детской кроватки, но и няньке комфортно разместиться. А в четыре руки со спокойным, не плаксивым малышом управиться было довольно просто. Да и само путешествие много времени не заняло, царский поезд добрался до Выборга по хорошей, крепко подмёрзшей дороге всего лишь на седьмой день.

— Господи, воля твоя… Пусть эта принцесса окажется хотя бы умной…

— Судя по тому, что она делала в той истории, надежда слабая. Крепись, Алёшка.

— Умеешь ты воодушевить, тётя Катя…

— Не в моих привычках давать ложную надежду, дружище. В твоём случае лучше сразу знать, с кем имеешь дело… И я тебя прошу, Алёша, ни капли хмельного. Тебя с него знатно плющит, не хватало ещё оскандалиться.

— Жаль. Я б выпил… для храбрости… Ну, да Бог с ней, с этой принцессой, и с корявыми живут…

Алексей Петрович на восемнадцатом году жизни научился наконец владеть лицом. При виде страшненькой, с длинным, словно обрубленным на конце носом, шведской принцессы, оказавшейся куда…реалистичнее своего портрета, он мысленно застонал. Но при этом изображал радостную улыбку. Судя по всему, Ульрика-Элеонора, похожая на женский клон своего брата, играла в ту же игру — улыбалась, а в глазах то и дело мелькала смертная тоска. Что ж, чувства этой пары явно взаимны. Они оба сказали «да» лишь из политической целесообразности. Но всем на это было плевать.

Петру Алексеевичу нужен был залог мира со Швецией, и принцесса Ульрика-Элеонора будет таковым залогом. Карлу Шведскому требовалось развязать себе руки для дальнейших авантюр в Европе — и браком сестры он обеспечивал себе более-менее надёжный тыл. Фридриху Голштейн-Готторпскому требовалось расчистить путь своего малолетнего сына к шведскому престолу — и убрав младшую принцессу из Стокгольма, он делал маленького Карла-Фридриха единственным кронпринцем. Много кого на континенте устраивал этот брак, обеспечивавший нормальную морскую торговлю. Конечно, ослабление Швеции радовало всех, кроме Франции. А вот усиление России мало кому понравилось. Вместо «хулигана» Карла Европа получала неугомонного Петра. Потому первый шаг в установлении династических связей с европейскими царствующими домами многие сочли хорошим знаком. Если Романовы станут одними из них, то в будущем сделается возможным на оных влиять через родственные связи.

Вероятнее всего, европейские монархи плохо знали Петра Алексеевича. Он был горазд на самые разные сюрпризы. Например, о том, что самому королю Швеции по секретным статьям договора сватают царевну Екатерину Ивановну, знали считанные люди. С объявлением не торопились, так как твёрдого согласия со стороны Карла пока не последовало. Да его до поры и не требовали, считая, что сразу два брачных союза между царствующими домами соседних стран — это перебор. Была ещё одна причина, по которой о подобных планах помалкивали: все расклады строились на том, что Карл не собирается ни на ком жениться, а значит и прямых наследников у него не будет. Сколько планов полетит в тартарары, если он всё-таки придёт в разум и решится исполнить долг монарха — продолжить королевский род!

А пока суд да дело, с бракосочетанием тянуть не стали. Быстренько организовали не по-лютерански пышное венчание, после чего был устроен богатый пир. На молодожёнов, имевших весьма бледный вид, опять же особого внимания не обращали: за ними будущее, а живут все в настоящем. Да, им надарили кучу подарков, сыпали поздравлениями разной степени искренности, но главными героями сегодня были не они.

Пожалуй, впервые с того позорного мига, когда пришлось отдать шпагу в знак признания поражения, Карл не чувствовал себя пленником. И это несмотря на не слишком радостные думы.

Он был в ярости.

Мерзавец, герцог Голштейн-Готторпский, настолько откровенно примерял шведскую корону, что стал вызывать раздражение даже у тех, кто ему симпатизировал. Более того, этот дурак ещё и надрался на радостях.

— Тот случай, когда своего ума не вставишь, — негромко сказала ему дама Меркулова, кивнув в сторону герцога. — Феерический придурок.

— Редко когда я бываю с вами полностью согласен, но в данной ситуации вы правы, — зло проговорил Карл. — Фридрих всегда был невыносим, а сейчас — тем более. Стоило ли затевать бракосочетание моей сестры, чтобы вознести этого недоумка?

— Уверена, ваше величество найдёт способ сбить с него спесь.

— Такой способ есть, но мне он не очень-то нравится…

И одним залпом осушил бокал до дна.

— Царевичу тоже невесело, — напомнила ему Катя. — Но ради своей страны он сделал шаг, которого требовали обстоятельства.

— Не вижу особых причин, по которым мне стоило бы жертвовать своей свободой. Пожалуй, кроме одной…

Если бы взгляд мог испепелять, герцог Голштинский сейчас превратился бы в кучку тлеющих угольков. Не преуспев в дистанционном воздействии на супруга старшей сестры, Карл сам налил себе ещё вина и снова выпил залпом полный бокал. Госпожа Меркулова только хотела напомнить ему о печальных результатах единственной попытки перепить Петра Алексеевича, как его шведское величество решился на отчаянный шаг. Но чего не сделаешь, дабы усадить в лужу родственника, который открыто делит твоё наследство, притом у тебя же на глазах. Налил себе уже третью порцию вина, однако пить пока не стал.

— Господа, я хотел бы произнести поздравительную речь в честь новобрачных, — громко сказал Карл, поднимаясь.

Из уважения к монаршей особе гости мгновенно прекратили все разговоры и тоже встали со своих мест, готовясь с почтением выслушать, что скажет этот молодой коронованный сумасброд.

— Я желаю глубокоуважаемому кронпринцу и своей сестре быть мудрыми и осмотрительными при выборе друзей, — произнёс он, подняв бокал. — В будущем это убережёт их по меньшей мере от разочарований. Давайте осушим наши бокалы за мудрость и осмотрительность.

— Прекрасное пожелание, брат мой, — сказал Пётр Алексеевич. — Присоединяюсь.

Гости одобрительно зашумели, а новобрачные сердечно поблагодарили за столь мудрый совет. За тост, провозглашённый коронованной особой, полагалось пить стоя. А когда бокалы показали дно, Карл Шведский выкинул очередной номер.

— Полагаю, молодожёнам надобен пример мудрого выбора, — продолжал он. На губах улыбка, а в глазах — злой огонь. — Что ж, я готов продемонстрировать, как это выглядит… Брат мой Петер, я прошу руки вашей племянницы, принцессы Екатерины.

— Не имею ничего против, — с готовностью ответил «брат Петер». — Надобно теперь у неё самой спросить, таков у нас нынче обычай, не в пример прошлым летам.

Разумеется, принцесса Екатерина, скромно потупив глазки, заявила, что счастлива принять столь лестное предложение. Публика была потрясена подобным поворотом событий. Но два человека из числа собравшихся готовы были разорвать в клочья и испепелить этого…короля шведов, готов и вендов. Вдовствующая царица Прасковья Фёдоровна, как классическая тёща из анекдота, не устроила знатный скандал только потому, что государь устремил на неё весьма многообещающий взгляд: мол, не лезь, дура. Её ведь никто не поставил в известность о планах Петра на старшенькую, потому сюрприз вышел ещё тот. И герцог Голштинский, которому возможный брак драгоценного кузена спутал все карты, тоже пребывал в прострации. Правда, тому оставалось надеяться, что этот союз останется бездетным, либо родятся дочери, но глядя на крепкую здоровую Екатерину Ивановну, следовало ожидать, что хотя бы одного сыночка она всё же на свет произведёт.

Что ж, эпатировать публику Карл умел очень хорошо, у него получилось и в этот раз.

— …Что я вам говорил? — Пётр Алексеевич был доволен собой. Отозвав жену и её сестрицу в сторонку, он подмигнул обеим. — Дюка Голштинского стоило звать только ради сего скандала. Ничто иное не заставило бы Каролуса в разум прийти.

— Признаю, была не права, — усмехнулась Катя. — Ты этого…чудака давно знаешь.

— То-то же.

— А Карл пусть скажет спасибо своему покойному батюшке — за то, что ему не нужно испрашивать разрешения на брак у риксдага, — в голосе Дарьи промелькнула мстительная нотка. — Представляю, что там начнётся, когда они узнают. Но мы завязали такой узел, что как бы не попытались его мечом разрубить.

— Обязательно попытаются, — сказал государь. — А я готов.

— Я полагаю, в скором времени меня отзовут и пришлют иное лицо, — сказал посланник королевы Анны, мистер Гудфэллоу. — Здесь надобен более изворотливый и коварный ум.

— Полагаю, мне тоже вскоре придётся отбыть на родину в связи с…повышением уровня представительства, — ответил ему поверенный в делах Франции шевалье де Сен-Жермен. — Я недостаточно знатен, чтобы быть полномочным послом своего короля.

— Вот как… В таком случае остаётся поздравить мою королеву с тем, что она избирает послов не по знатности, а по их личным качествам. На месте его величества Луи Пятнадцатого я бы доверил посольство именно вам.

— Благодарю за комплимент, друг мой, однако я нисколько не огорчусь, когда сдам дела и уеду… Эта страна меня не принимает и моё влияние на идущие в ней процессы минимально. А вы, как я погляжу, прижились.

— Ранее для хорошей дипломатии в России требовалась могучая печень, чтобы выдерживать царские пиры. Теперь необходимы иные качества. Потому я и говорю о скором отъезде… Россия сильно изменилась за последние годы, очень сильно. Это совсем не та страна, в которую я прибыл… Когда это поймут в Версале, они — я надеюсь — пришлют сюда не просто титулованного посланника, но посланника, обладающего изрядными изворотливостью и коварством. Иной при новом царском дворе не добьётся успеха… особенно сейчас, когда с Россией приходится считаться.

— Боюсь, в Версале решат, что Россию следует вернуть в прежнее состояние дикой окраины Европы.

— Увы, я боюсь того же. Подобное желание может возникнуть не только в Версале, и это не означает ничего хорошего… Медведь проснулся, друг мой, и загнать его обратно в берлогу уже невозможно. Можно только убить…

Бывают королевские браки по политической необходимости, от отчаяния, от безысходности, из расчёта. Но брак из вредности — на это, пожалуй, был способен один только Карл Шведский, король-хулиган. Его неожиданное предложение руки и сердца племяннице русского царя привело европейский политический бомонд в состояние ступора. Швед, фанатичный лютеранин, ещё недавно не считавший русских за христиан, готов вступить в брак с православной принцессой!

Кто-то тут же к месту припомнил свадьбу французского короля Генриха Первого и русской принцессы Анны. Правда, она имела место в одиннадцатом веке, но кого сейчас интересовала такая подробность? Важен был прецедент и его нашли. Это изрядно смутило французских Бурбонов, так как им напомнили о родственных связях с русским царствующим домом. Ведь, как выяснилось, Романовы с Рюриковичами тоже в родстве, через князей Шуйских. Но переполох в Европе поднялся знатный. Это что же получается, теперь придётся учитывать интересы России? Вы шутите?

Шутками, впрочем, и не пахло. Скоропалительный брак шведского короля был не менее разрушителен для «европейского равновесия», чем его военные походы. Россия стала полноправной балтийской державой, её флот разрастался со скоростью, какой ранее не видели. Её армии после Полтавы и Крымского похода — боятся. Тем более, что последняя кампания дала Петру Алексеевичу ключ от Чёрного моря — Тавриду. Теперь северный фланг России прикрыт: Швеция связана по рукам и ногам не только договором, но и двумя брачными союзами. Идти и воевать на западе, встревая в войну за испанское наследство, Пётр Алексеевич не намерен: дураков нет — таскать каштаны из огня для Габсбургов, пусть сами там с французскими кузенами разбираются. Линкор под названием «Россия», едва сойдя со стапелей, отправляется курсом зюйд.