Глава 4


Бросив взгляд на башню, я увидел сидевшую у окна Грету. Она ждала нас. Улыбаясь девочке, я показал мешок в своей руке.


Последние дни были голодными. Мы не могли найти стабильной работы, перебиваясь случайными заработками, и еды приносили мало. А по правилам выживания первыми едят те, кто приносит добычу, то есть я с парнями, и с этим ничего не сделаешь. Падая в обморок от голода много не наработаешь.


Пару дней назад нам, в каком-то смысле, повезло, попалась большая работка. На одном из складов с продовольствием завелись тараканы, точнее, местные собраться этих паразитов, тоже рыжие, только кусачие и злые. Сначала мы долго осматривали весь склад, заодно раскладывая повсюду отраву. Искали, где у этих тварей гнездо. И, естественно, были искусаны с ног до головы. Хорошо еще, что укусы только чесались, а в остальном угрозы не представляли. Сложнее всего было вечером очистить от паразитов одежду, не очень хотелось принести их куда-нибудь еще, например, домой. На второй день мы вытаскивали трупы. Отрава косила гадов предельно эффективно, вызывая у нас обоснованное злорадство. Только я переживал, как бы мы сами этой отравы ни надышались, но вроде пронесло. А сегодня делали большую уборку, попутно вытаскивая со склада и мешки с уже безнадежно испорченным товаром. Пожалуй, это была самая простая и спокойная часть работы. Наниматель остался доволен, так как мы, хоть этого и очень хотелось, к хранимым продуктам не притронулись. Даже мне было сложно удержаться и не сунуть в карман вывалившуюся из мешка картофелину, что уж говорить о парнях. Но стоит раз провороваться — и пятно с репутации будет уже не смыть, а значит и нормальной работы не найдешь. Но мы удержались, поэтому по окончании уборки довольный хозяин, помимо оговоренных денег, от своих щедрот позволил нам забрать один из мешков с некондицией. Я чуть не прослезился от такого аттракциона невиданной щедрости, честное слово.


Половину мешка мы выкинули в ближайшую канаву, покусанные плоды начинали быстро гнить, гниль легко перекидывалась на здоровые клубни. Но была надежда, что на пару дней нам еды все же хватит. Всем нам, а не как обычно.


— Хорошо варите клубни, они могут быть подпорчены, — напутствовал я Грете, отдавая похудевший мешок. — Этого должно хватить на несколько дней. И если повезет, у нас появится постоянная работа.


Последнее было очень оптимистично, конечно. Я сам в это не верил совершенно, но решил подбодрить остальных. Надежда на лучшее — светлая мысль, которая поддерживает этих ребят.


— Молодцы. Хорошо варить, — подтвердила Грета.


Убедившись, что юные поварята следуют моим указаниям, вернулся в свою комнату. Вчера я закончил книгу мифов и, взяв из груды еще не прочитанной макулатуры следующую, наткнулся на сокровище. Не то учебник, не то справочник, книгу, давшую мне возможность выйти за пределы мирка, который я наблюдаю своими глазами.


За все прожитые в этом мире годы я видел несколько городских районов. Если взобраться на крышу повыше и оглядеться вокруг, можно увидеть внешние городские стены, возвышающиеся над домами. И еще более высокие стены Верхнего Города. Мелочи, вроде башни Храма Матери Мира, пирамиды Юстициарума, или купола обсерватории даже не упоминаю. Этот мир оставался для меня terra incognita. Я сносно изучил язык, немного разобрался в деньгах, кое-что понял в законах, но и только.


Что я знал хотя бы о своем городе? Во-первых, я даже не знал его названия. Знаю, что в Верхнем Городе живут аристократы. Знал, что есть Нижний Город, обширная сеть подземелий, в которые лучше не соваться. Вообще никогда и ни по какой нужде. Ну а из книги мифов, вроде предыдущей, наполненных такими очешуительными историями, вытащить сколько-нибудь актуальные сведения не представлялось возможным.


Во-вторых, я не знал ничего о государстве, в котором мы живем. Ну, почти ничего. Валюта называется «сент». Все. Я никогда не видел мира за городской стеной. Какие народы живут в городе и за его окрестностями? На каких языках говорят? Что это вообще за страна? Вопросов было море, и я жаждал получить на них ответы.


В-третьих, я ничего не знал об этом мире в целом. Ни о каких картах даже масштаба города никогда не слышал и нигде не видел. Не говоря уже о какой-то, хотя бы схематичной, карте мира или его обследованной части. Даже местное светило мысленно воспринимаю, как солнце, не зная названия на этом языке.


Думая над своим положением, я ощутил себя бедняком из какого-нибудь гетто моего родного мира. Представил, что живу где-нибудь в Москве, родился в семье гастарбайтеров или вообще цыган, никогда не ходил в школу. Точно так же, как и сейчас, мой мир бы ограничивался парой ближайших кварталов. Машины на дороге считал бы волшебными повозками. Самолеты — такими же волшебными повозками, только летающими. Электричество, водопровод и телевидение причислял бы к дарам богов. Ага, вместе с метро. Сюрреализм, как может показаться на первый взгляд. Но, с другой стороны, задумывался ли я вообще когда-нибудь о том, что парень, подметающий тротуар, может вообще не понимать, что живет на шарике, летящем через вселенную? Что он видит мир иначе, не так, как я. Сейчас я встал на его место, только все противоречия обострились в сотню раз. Странная ситуация, и даже ироничная, пожалуй. Только ирония грустная.


И вот теперь у меня была возможность узнать хоть что-то...


Кстати, а дата есть?


Я осмотрел первые и последние страницы, но не нашел ничего, что указывало бы на временные ориентиры. К тому же... я все равно не знаю, какой сейчас «год» или его аналог, обозначающий большой временной промежуток. Плюс один пункт в список того, чего я не знаю об окружающем мире. Как же мне не хватает нормальных знаний! Проблема актуальности содержащейся в книге информации сохранялась. Неизвестно, относится написанное в ней к настоящему времени или перестало отображать текущее положение вещей лет сто назад.


Начиналась эта книга, как и все прочитанные мною в этом мире, с обращения к читателю. И если обычно автор обращался к абстрактному читателю, то в здесь говорилось о слуге некой титулованной особы. Хромающий словарный запас позволил мне понять, что речь идет о некоем аристократе, собравшем множество титулов в одном своем лице. Ситуация нормальная, вон, императоры Российской Империи тоже имели неприлично длинный титул из перечисления всех входивших в империю регионов, да еще и заканчивался пафосным: «и прочая, и прочая, и прочая».


Здесь было нечто подобное, но я не мог разобрать практически ничего, так как не знал ни территориальных ориентиров, ни местного титулования. Но этот неизвестный тип крут, да. Я уже проникся почтением, не может человек с таким длинным именем не быть крутым и важным.


Читая далее, я понял, что каждое третье или четвертое слово мне незнакомо, а смысл некоторых предложений от меня ускользает. Попробовал разобрать пару зубодробительных словесных конструкций, и начал догадываться, что у благородных есть... не свой язык, а некий «высокий слог», не критично, но все же он отличался от языка, которым изъяснялись на улицах и писали литературу. Странно. Литература, наоборот, должна быть в большинстве случаев написана «высоким слогом». Разве что для обычных людей специально пишут что-то отдельное. Но зачем? Учитывая повальную неграмотность, читать книги могут далеко не все, а для зажиточных горожан есть «высокий слог». Тогда для кого вся та макулатура, что я скопил? Что-то здесь не сходится.


Стук оторвал меня от чтения. В мою обитель заглянула маленькая рыжая головка.


— Входи, — кивнул я девочке.


Грета присела на край тумбочки, она всегда делала, когда приходила ко мне. Я нечасто, хм, принимал гостей в своей маленькой комнатушке, поэтому и дополнительными сидячими местами не озаботился.


— Теренс плохо, — многозначительно выдала она.


— Я знаю, — поморщился. — Он не твоя забота. Я сам с этим разберусь.


— Нет, — отрицательно качнула головой Грета. — Теренс приходил, не заходил, смотрел.


— Вот как, — на этот раз я сложил книгу задумавшись.


Поймать и побить засранца? Так, во-первых, не факт, что я его побью. Во-вторых, не факт, что это что-то даст.


— Боюсь, — призналась девочка.


Я перевел на нее взгляд, глядя прямо в фиалковые глаза. Тусклые и грустные. Слишком мало было радости в жизнях этих детей, и все мои усилия не слишком меняли ситуацию.


— Я не позволю ему ничего сделать, — пообещал я, не испытывая уверенность в своей способности исполнить обещанное.


И Грета снова отрицательно качнула головой.


— Ты можешь. Ты сильный. Ты не рядом. Не всегда. Мы нет защиты.


Она права. Если Теренс придет сюда, пока меня не будет, я их не смогу их защитить. Потом-то я его прибью, но нанесенного ущерба это уже не возместит. Но что я еще могу ей пообещать? Какую защиту? Я даже сам себя не могу защитить. Она считает меня сильным, но это смешно. Мальчишка, практически нищий, в мире, где правят маги, по легендам способные в одиночку стирать целые страны.


— Я сильный, Грета. И я сделаю все, что смогу, чтобы вас сберечь.


Эти дети — единственное, что у меня есть. Сложно строить планы на отдаленное будущее, но в одиночку я не выживу. Будем выживать все вместе.


— Спасибо, — кивнула девочка. — Остаться. Можно?


Я указал на кровать и вернулся к книге.


Запинаясь и перечитывая по пять раз, я постепенно осваивал этот текст. Сумел вычленить пару знакомых аристократических фамилий, и, кажется, нашел название города. Не уверен, но контекст на это указывал.


Эстерфолеум. Я гордый свободный житель Эстерфолеума. Эстерфолиумец.


— Эстерфолеум, — произнес я слово, будто пробуя на вкус.


— М? — Грета, витавшая в своих мыслях, встрепенулась.


— Наш город, — поясняю. — Эстерфолеум.


Она несколько секунд молча смотрела на меня, прежде чем ответить:


— Не знала. Написано в книге?


— Ага, — машинально кивнул я, уже вернувшись к чтению. — А Верхний Город называется... сейчас, выговорю. Скарролд. Вроде бы это значит — Старшая Крепость.


— Не знала, — повторила рыжая. — А еще?


Поощряемый благодарным и внимательным слушателем я начал пересказывать все, что мог почерпнуть из книги. Про то, что правил нами некто Байр, не знаю, должность это, титул, или имя. Что представители сильнейших аристократических семей входили в Родовой Сейм. Что для получения должности в городском управлении нужно иметь три поколения предков, сумевших стать Рыцарями. Из всего этого я знал только про рыцарей, так называли боевых магов. Не просто магов, а только тех, кто связывал свою жизнь с войной. Те же стражники гарнизона хоть и маги, считались такой же грязью под ногами аристократов, как и простые люди.


Дальше шло много слов о том, какие привилегии есть у рыцарей. Их выделяли, выделяли среди магов. Только рыцарей считали настоящими... Гражданами, это слово было наиболее близким по значению к тому что я мог понять. Отсутствие даже самого низкого из «рыцарских» званий, пусть и приобретенного, делало в глазах рыцарей любого простым плебеем. В книге это было подано не так категорично. На страницах странного учебника все тем же высоким слогом объяснялось, почему нужно стремиться стать рыцарем, и что дает даже претенденту на рыцарство право смотреть на всех свысока.


Этот город принадлежал боевым магам. Тем самым что проводят большую часть своей жизни в полях и лесах, постоянно защищая интересы... своего города? Города, как общности, как союза родов. Интересы, требующие крови, обильно пролитой крови.


Когда начался раздел об обращении с рыцарями других городов, я перестал воспроизводить прочитанное Грете. Потому что смерть была самым милосердным исходом встречи рыцарей, и неважно пересекались их интересы конкретно сейчас или ими двигала идея. Взятие в плен, пытки, попытки взять образцы у бойцов с... Я забуксовал, не сумев прочитать, но там было что-то про кровь. Женщинам предлагалось убивать себя самим, объясняя это тем, что плен страшен. Прямым текстом были изложены предупреждения о том, как противник вполне может после захвата превратить родовитую женщину-рыцаря в живую матку по воспроизведению детей со своей кровью. В прямом смысле — живую матку. Ноги, руки, уши, глаза такой не полагались. Трезвость рассудка не играла никакой роли. Судьба мужчины при пленении отличалась, правда, точно не в лучшую сторону.


В какой ад я попал? И если честно, жизнь нищего горожанина уже не кажется мне такой уж ужасной. Очень надеюсь, что информация из этой книги потеряла актуальность пару сотен лет назад.


Нас отвлек шум из соседней комнаты. Я тут же переглянулся с Гретой, мы вскочили. В доносящихся до нас голосах слишком явно звучало беспокойство. И страх. С Витором мы столкнулись уже в дверях.


— Като! Там это! Там Бари плохо!


Я оттолкнул его с дороги и бросился в комнату малышни. Внутри все толпились вокруг лежащего на полу мальчишки.


— Разойдись!


Дети хлынули в стороны, а я склонился над парнишкой. Он побледнел и судорожно пытался вздохнуть, но что-то ему мешало. Словно он чем-то подавился. Я повернул его к свету и запрокинул голову, чтобы заглянуть в горло, но ничего не увидел. Тогда без затеи засунул ему пальцы в рот, чтобы вызвать рвоту.


Получилось, Бари тут же начал выплевывать свой обед вместе с содержимым желудка. Вот только ничего такого, чем он мог подавиться, не было. Я вновь запрокинул ему голову, чтобы заглянуть в рот.


Не подавился. Горло стремительно опухало, и вот-вот перекроет ему воздух.


Мысленно выругавшись я крикнул:


— Нож! Грета! Всех вон из комнаты!


Девочка побежала за ножом, а парни начали выгонять остальных. Впрочем, детям было достаточно моего окрика, и комната опустела до того, как девочка вернулась с кухонным ножиком. Дезинфицировать некогда, да и нечем. Знаний по медицине хватало ровно на то, чтобы понимать, что в теории я должен сделать. Когда-то в прошлой жизни проходил инструктаж и видел, как это делают другие. Видимо, пришло время полевой практики.


Хорошо заточенный ножик из дрянного металла упирается в шею. Опухоль видна невооруженным глазом, парень уже не дышит, только вздрагивает от попыток вдохнуть.


— Держи ему голову.


Я зажимаю тело, присев на грудь. Света маловато, но главное, чтобы пациент не дергался. А в наших условиях при отсутствии анестезии остается только жестко его фиксировать.


Надавливаю. Крови немного. Начинаю делать аккуратный рез. К счастью, трахею обнаружить оказалось относительно несложно.


Кровь! Кровь может попасть в надрез, и он подавится! Нужно что-то... Позже.


Делаю надрез, чтобы он смог, наконец, сделать вдох. Есть! Сиплый свист воздуха немного ободряет. Но ненадолго.


Опухоль продолжает расти и зажимает не только пищевод и трахею. Она начинает сжимать кровеносные сосуды. Парень бледнеет.


А я не знаю, что делать.


В его глазах я читаю страх и мольбу о помощи. Остальные также ждут от меня действий. Ждут, что я смогу помочь. Но я не могу. Смотрю, как опухает горло. Как течет из разреза кровь. Резать по живому? Просто для того, чтобы освободить вены от давления? Но опухоль не только в горле, здесь что-то другое. Все основание головы распухает, кажется, вместе с кожей.


— Като? — растерянно смотрит на меня Санни.


— Я не могу ничего сделать, — признался я.


Парень умирает у меня на руках. Замирает с открытыми глазами. Бледный и напуганный.


Позже мы узнаем, что он заглянул в нашу импровизированную кухню, когда девочки чистили клубни. Узнаем, что залез в мешок. Ведомый голодом он что-то оттуда съел. Возможно картошка пропиталась ядом, пока лежала. Может быть кто-то из рабочих сунул отраву в мешок. Я не мог бы ему помочь, без противоядия, без медицинского оборудования. Стечение обстоятельств. Но это было очень слабое утешение. И хозяин склада почти наверняка ничего не знал о яде. Но как же остро я ощущал в тот момент свою полную беспомощность.


Я закрыл его мертвые глаза и поднялся. Огляделся в поисках того, чем можно было накрыть его неподвижное тело. Вздохнул, заставив себя снова взглянуть на его лицо.


— Прощай, Бари. Удачи в следующей жизни.


Первая смерть. Первый человек, которого я не сумел спасти.


Загрузка...