— Нет, я сделаю это.
Безжизненный голос оборвал тревожный спор в приватной комнате в клинике, произведя эффект разорвавшейся бомбы на разговорном ландшафте. Повисла тишина, и Бутч сосредоточился на женщине, которая произнесла слова. Она сидела в кресле сбоку, средних лет — а это ни о чем не говорит по части физических изменений, ведь по вампирским меркам она выглядела лет на двадцать пять, оставшись в той поре, когда прошла превращение примерно три столетия назад.
Но прожитые годы отразились в ее взгляде.
Слышались в голосе.
Очевидно, она многое повидала за свою жизнь. Но это… без сомнений, прийти на опознание собственной дочери — худшее из пережитого. А мужчины вокруг нее — ее хеллрен, сын, дядя и дедушка? Они, в отличие от нее, замолчали и опустили глаза в пол.
Без сомнений, потому, что никто не мог оспорить ее право, но, что более важно? Бутчу казалось, что никому, кроме нее, не хватит сил на это мрачное действие.
И он не удивился, что именно мамэн собралась с духом. Проведя много лет в убойном отделе, он хорошо усвоил разницу между полами. Мужчины физически сильнее, это так. Но женщины были воинами. Пришедшие с ней мужчины могли зайти в горящий дом, чтобы спасти ее, но никому из них не хватало смелости занять ее место в этом разбивающем сердце деле.
Они просто не смогут это вынести.
— Хорошо, — сказал Бутч. — Дайте знать, когда вы…
Женщина поднялась.
— Я уже готова.
Приватная комната, в которой они находились, располагалась рядом со смотровой в морге, и когда он придержал дверь, женщина вышла, не оглядываясь назад. Она ступила в коридор с высоко поднятой головой и не выпуская сумочку из рук. Она не сняла свое пальто, коричневое, средней длины и простого кроя.
Он подумал о том, чтобы предложить ей раздеться. Но женщина, казалось, не собиралась падать в обморок.
Нет, она была уверенной, как скала, хотя он чувствовал, как ее обуял страх
Бутч придержал дверь для нее, и тогда они зашли в небольшую комнату, отделанную плиткой, с тремя стульями сбоку и кулером для воды. Напротив было горизонтальное окно шесть на четыре фута, шторка с другой стороны была задернута.
— Нет, — сказала она, посмотрев на окно. — Не так.
— Вам будет легче…
— Если там моя дочь, то я не стану проводить опознание через стекло.
Бутч лишь кивнул.
— Дайте мне секунду.
Подойдя к узкой двери, Бутч стукнул по ней один раз. Когда Хэйверс открыл дверь, Бутч тихо казал ему:
— Мы заходим.
— Но так не делается…
— Мы сделаем именно так, — прошипел Бутч. — По ее просьбе.
Хэйверс посмотрел за плечо Бутча и затем поклонился.
— Разумеется. Мы исполним ее желание.
Когда терапевт расы отошел в сторону, Бутч посмотрел на женщину.
— Мы готовы, когда вы будете готовы.
Женщина несколько раз глубоко вздохнула, а потом сумочка в ее руке задрожала.
— Мэм, хочу предложить вам снять пальто и оставить вашу сумочку здесь, — сказал Бутч.
Она посмотрела на место, куда он указывал, словно впервые в жизни видела стул. Потом она подошла к нему и поставила сумочку. Сняв пальто, женщина аккуратно сложила его и устроила на сидении, выпрямившись, она заправила блузку в брюки. У нее была немодная, но и не повседневная одежда; так одевался бы секретарь-референт на работу.
И он прекрасно понимал ее нужду подготовиться. Порой, единственное, что оставалось — полагаться лишь на внешнюю собранность.
Когда она подошла к нему, Бутч протянул ей руку. Он хотел показать, что она не одна.
— Я пойду с вами.
Женщина уставилась на предложенную руку.
— Она вам не родная.
— Она стала родной, когда я взялся за это дело.
— Вы делали это раньше?
— Сотню раз.
Спустя мгновение она кивнула. А потом накрыла его руку своей, и, ощущая холодную, влажную кожу, Бутча охватила печаль.
— Чем пахнет? — спросила она, прежде чем шагнуть за порог.
— Они используют дезинфицирующее средство для чистки помещений.
— Ясно.
Когда Бутч завел ее внутрь, ее взгляд метнулся к телу, лежавшему лицом вверх на каталке. Белая простыня укрывала тело с головы до пят, свисая свободными концами со стола.
Побледнев, женщина пошатнулась. Когда Бутч успел подхватить ее, Хэйверс понял, что его присутствие излишне, и отступил назад к стене.
— Помоги мне подойти туда, — тихо попросила женщина. — Кажется, я не могу идти.
— Обопритесь на меня. — Бутч усилил хватку на ее талии. — Я не дам вам упасть.
— Спасибо.
Подведя ее к голове, он чувствовал давление на своей руке, где женщина держалась за него, и представил Мариссу на ее месте, стоящую перед столом в морге, готовясь опознать свою мертвую дочь.
— Не торопитесь, — выдавил он, когда они остановились.
Женщина сделала глубокий вдох, потом поморщилась и потерла нос, словно ей не нравился запах вяжущего средства.
Он почти не соврал про дезинфицирующее средство. Но также дело в том, что родные не захотят чувствовать запах крови и разложения, а в случае с этим телом, хотя его хранили преимущественно в холодильнике, был промежуток времени, когда оно подвергалось воздействию тепла.
— Ладно, — сказала она хрипло. — Покажите мне.
Бутч протянул свободную руку и стащил простынь с лица до границы шеи, чтобы не показывать все раны.
Женщина накрыла рот рукой, ее лицо разом побледнело.
Бутч закрыл глаза и выругался.
— Мне очень жаль. Но должен спросить вас. Это ваша…
— Да, это моя дочь, — выдохнула женщина хрипло. — Она… наша.
Бутч протянул руку, чтобы накрыть лицо, но женщина покачала головой.
— Нет. Не сейчас.
Она наклонилась, и когда волосы выбились из прически, заправила прядь за ухо. Протянула дрожащую руку и прикоснулась к коротким крашенным черным волосам у виска своей дочери. Потом погладила холодную серую щеку.
Слезы капали из ее глаз, падая на простыню рядом с рукой. Первые две капли скатились по хлопку. Остальные ткань впитала.
— Что с ней произошло? — Женщина с отчаянием посмотрела на него. — Кто сотворил это с моей Мэй?
***
На другой стороне реки Гудзон, глубоко в центре города, служившем полем боя, Син прочесывал улицы в поисках своего врага, его инстинкты шли впереди него… равно как и отслеживая происходящее справа, слева и позади… но фокус всегда оставался впереди. Стояла холодная ясная ночь, ветер не тревожил снежные хлопья, выпавшие за день, ничто не мешало сухому сильному морозу, накрывшему Колдвелл.
— … в том клубе. Вишес отвез тело к Хэйверсу, сейчас они пытаются выяснить, кто она и кто убил…
Как правило, Син не возражал против Бальтазара в качестве напарника. Ублюдок был свирепым убийцей и не отличался болтливостью — два самых внушительных комплимента, которыми Син мог наградить кого бы то ни было.
К несчастью, этой ночью он был чересчур общительным. Очевидно, что черта, придававшая обаяние Бальтазару, исчезла по причине мертвой женщины, найденной в человеческом клубе.
Хотя, если по-честному, Сина бесила не болтовня.
Его тальмэн зашевелился под кожей… отреагировал на разговор о женщине, найденной голой и повешенной в подвале «Возрождения».
Его рука непроизвольно потянулась к стальным кинжалам, зачехленным на груди рукоятями вниз. Возможно ли, подумал он, что один из этих кинжалов перерезал ее горло и запястья, иные увечья ее телу… были нанесены его лезвиями? Его руками? Он смутно помнил, как спускался по сырой, холодной лестнице с женщиной, обвивавшей ногами его бедра. Он помнил, как прижимал ее к одной из дверей, спешный грубый секс привел их в складское помещение. Он закрыл их внутри после того, как открыл замок?
Он не вошел в ее лоно, а сделал другие вещи?
Он не помнил. И впервые за долгое время тревожное чувство защекотало его затылок.
На самом деле, он не мог вспомнить, когда закончился секс. Он знал, что не кончил, это точно. И знал наверняка, что женщина кончила несколько раз. Но не считая этого? Следующее, что он помнил, — как уходил из клуба. В одиночестве.
Син посмотрел на свои руки, пытаясь вспомнить, была ли на них кровь, когда он уходил из «Возрождения». Обнаружив и здесь пробел, он тихо выругался. Куда он отправился после? Домой, подумал Син. В особняк Братства, где они с Шайкой Ублюдков сейчас проживали…
Нет, неверно. Он уже собирался дематериализоваться, как почувствовал лессера. Последовав за сладким запахом, он удалился от клуба на пару кварталов, преследуя жертву.
Так что да, когда он, наконец, вернулся в особняк Братства, то был покрыт черной маслянистой массой, что текла по венам лессера: руки и предплечья, одежда и ботинки. Он помнил, как показался перед камерой в вестибюле, и один из додженов пустил его в дом. Он не обратил внимания, кто это был. Кто-нибудь еще видел его появление?
Даже с вонью лессера, кто-нибудь бы прокомментировал наличие на нем женской крови, верно?
— …удивлен, что тебя не было на собрании.
Син оглянулся.
— Что?
— Собрание, которое созвал Роф сегодня вечером. Касательно мертвой женщины в том клубе.
— Я был занят.
Бальтазар остановился посреди переулка.
— И чем же?
Син сузил глаза.
— Тем же, чем и всегда: пялился в свое отражение, оплакивая тот день, когда появился на свет.
— Да ладно?
— Ладно, как насчет чего-нибудь повеселее. Как тебе йога? Пилатес. Нет, подожди. Я заказывал ненужные вещи на «Амазон»…
— Син, чем ты занимался, когда должен был присутствовать на собрании?
Вопрос задан спокойно и ровно. Это свойственно Бальтазару. Парень всегда был прямым как стрела… и, честно говоря, у него есть все основания для подозрений. Он знал о… вещах… которые имели место в Старом Свете. Связанных с женщинами, кровью и мертвыми телами, что находили впоследствии.
— Это был не я, — сухо сказал Син. — Я не убивал кого бы там ни было.
Ложь прозвучала убедительно, по крайней мере, для его собственных ушей. К сожалению, этот стол был для двоих.
— Син, я не осуждаю тебя. — Бальтазар покачал головой. — Ты знаешь, никогда бы не стал судить.
— На хрен, не хочу тратить время…
— Я никогда тебя не трогал. Не задавал вопросов. Я знаю ты… в определенном плане… другой. — Бальтазар снова покачал головой. — Но позволь высказаться начистоту. Ты не можешь творить это дерьмо здесь, мы сейчас в Новом Свете. Это будет заметно, и у нас возникнут проблемы, ведь сейчас мы не сами по себе. Мы в альянсе с Королем, и Роф не потерпит в своем доме того, кто творит такие вещи. Здесь люди ищут своих родных.
— Не волнуйся. Я держу его под контролем.
Когда Син возобновил путь, Бальтазар не стал ему препятствовать.
— Я так не думаю.
Остановившись, Син не стал оборачиваться назад. Обращаясь к пустому переулку впереди себя, он сказал:
— В Старом Свете я делал то, что должен был, по чертовски серьезной причине. Я тщательно сублимировал.
— Справедливо, но здесь, за океаном, действуют другие правила.
Уставившись впереди себя, Син увидел перевернутые пустые мусорки и бродячего кота, скребущегося в раскрытом мешке из «Хэфти». Наблюдая, как животное ищет себе ужин, Син подумал о той женщине пару ночей назад. Насколько ему известно, у него не было оснований убивать ее. Даже будь она преступницей, убийцей, воровкой — его целевая аудитория — он не знал этого, когда нес ее в подвал. Где ее обнаружили не просто мертвой — оскверненной.
Наверное, она была невиновна. И он сотворил нечто очень страшное.
Он не хотел слышать, что говорил ему Бальтазар.
Он не хотел этих пробелов в памяти.
Он не хотел… мучиться с этим дерьмом и дальше.
— Сделай мне одолжение, — сказал он тихо.
— Нет, — резко ответил Бальтазар. — Ни за что. Черт, даже не проси.
Син обернулся. Когда глаза изменили цвет, переулок окрасился в красный, и его кузен тоже. Кот позади него взвизгнул и дал деру, отталкивая стеклянную бутылку, покатившуюся по асфальту.
Когда он заговорил, его голос был искаженным.
— Тогда перестань обсуждать со мной мертвых женщин.
Балтазар тихо выругался.
— Должен быть иной способ.
— Я сказал тебе сто лет назад. Рано или поздно, тебе придется всадить мне пулю в голову. Или найти того, кто сделает это за тебя.
Это будет одолжение обществу. И принесет ему облегчение.
Видит Бог, он должен был сам сделать это уже очень давно. Но суицид закрывал все двери в Забвение. Хотя, учитывая все его деяния за эти годы?
В любом случае, ему дорога в Дхунд.
— Ты знаешь, есть лишь один способ остановить меня, — прорычал он.
— И если ты этого не сделаешь, то кровь всех женщин, что я раню, будет и на твоих руках тоже.