Критерии отпущения грехов

Глава 4

Вермонт

Копли-Серкл — аккуратный квартальчик. Дома маленькие, но между ними есть пространство, и все они имеют перед собой маленькие лужайки с участками искусственной травы. Однообразие окрестностей напоминает Джексон военную базу, ряды почти одинаковых зданий выстроились, как рота ТА в ожидании на утреннем разводе. Перед многими домами припаркованы водородные автомобили — личный транспорт, почти немыслимая роскошь в ОЖК.

Номер 4408 по Копли-Серкл находится в конце длинного глухого тупика. Здесь тоже есть устройства для фильтрации воздуха на окнах, но, когда Джексон выходит на дорожку, ведущую от дороги к входной двери дома номер 4408, она замечает, что их кондиционирующий блок даже не работает. Воздух здесь очень чистый.

Она нажимает кнопку дверного звонка и снова чувствует, как в ней вспыхивает надежда… надежда, что её звонок останется без ответа, надежда, что МакКинни уехали навестить друзей на целый день, или свалили на чистый панамский воздух на какое-то время, чтобы она могла развернуться и вернуться на поезде в Берлингтон почти что с чистой совестью. Затем она слышит внутри звук шагов.

Дверь открывается, и Джексон понимает, что стоит лицом к лицу с высоким мужчиной, который выглядит лет на шестьдесят. У него редеющие рыжие волосы, которые поседели во многих местах, и мягкий взгляд государственного служащего, у которого есть постоянный доступ к чему-то, кроме соевых пирожков и переработанных бытовых отходов. Секунду они смотрят друг на друга, а потом он рассматривает её униформу с выражением лёгкого отвращения на лице.

— Чем я могу помочь вам? — спрашивает он тоном, ясно дающим понять, что он предпочёл бы этого не делать. Джексон делает глубокий вдох, а затем понимает, что она понятия не имеет, что сказать человеку, чью дочь она убила два дня назад.

— Моё имя — капрал Камила Джексон, — говорит она. — Вы отец Анны МакКинни?

Он бросает взгляд мимо неё, как будто ожидая, что с ней будут ещё люди. Затем его взгляд возвращается к Джексон — вернее, к её униформе.

— Вы не по официальному делу, — говорит он, и это скорее утверждение, чем вопрос. — Они никогда не послали бы одного младшего сержанта самого по себе.

— Нет, сэр. Я здесь сама по себе.

— Я надеялся, что до конца своих дней больше не увижу ни одной такой долбанной униформы, — говорит он. Ругательство выходит так, словно он использует их не очень часто. — Чего вы хотите?

— Я хотела поговорить с вами насчёт Анны, — отвечает она.

Он смотрит на неё долгим взглядом, на его лице всё ещё отражается отвращение. Затем он поджимает губы и открывает дверь чуть шире.

— Ну, заходите, пока не я впустил внутрь весь этот загрязнённый воздух. И вытрите эти ужасные ботинки.

На столе в столовой стоят два набора использованных тарелок. Мистер МакКинни отодвигает стул и жестом предлагает ей сесть, прежде чем собрать грязные тарелки и унести их. Она садится и оглядывает столовую. На стенах висят эстампы в рамках, чёрно-белые фотографии давно исчезнувших нетронутых пейзажей. В углу столовой стоит маленький сервант, а на нём — небольшое собрание фотографий в рамках. Джексон узнает Анну МакКинни на многих этапах её жизни: начальная школа, политех, гордая выпускница колледжа, одетая в обязательную мантию и шапочку. По отсутствию других детей в этом маленьком святилище из фотографий она делает вывод, что Анна была единственным ребёнком, и это делает страх, который она чувствует, ещё сильнее.

— Вы не из приятелей Энни, — констатируя факт, заявляет мистер МакКинни, когда возвращается из кухни с двумя коричневыми пластиковыми бутылками в руках. Усаживаясь в кресло по другую сторону стола от неё, он толкает одну из бутылок по полированному покрытию. Она подхватывает её и нюхает открытое горлышко бутылки.

— Это просто пиво, — говорит он. — Можете взять одну, раз уж вы не по официальному делу.

— Спасибо.

Она делает глоток и позволяет жидкости понемногу струиться по её языку. Она никогда особенно не любила пиво — крепкие напитки гораздо выгоднее по цене для живущих на пособие крыс, и их гораздо проще изготавливать большими партиями — но горький вкус холодного пива приятен после долгой прогулки под тёплым солнцем.

— Как вы узнали, что это не так? — спрашивает она его.

Он кивает на её униформу и указывает на зелёный берет со значком Пехоты, засунутый под левый погон куртки.

— Вы из ТА. Энни служила во Флоте. В Военной Полиции.

Джексон не знает, как интерпретировать его использование прошедшего времени, и не может прояснить его заявление, не раскрыв свои собственные карты, поэтому она просто пожимает плечами.

— Так чего же вы хотите? — говорит мистер МакКинни. — Если она вам что-то должна, то вы пришли не по адресу. Она не была дома уже пару лет. Я даже уже месяц или два не разговаривал с ней по видеосвязи.

— Ничего такого, — говорит она. Она находит прибежище в действии и вытаскивает из кармана армейский жетон. Она кладёт его перед мистером МакКинни, и он смотрит на него несколько секунд, прежде чем взять в руки. Джексон наблюдает, как он медленно вертит потёртый стальной жетон между пальцами.

— Где вы это взяли? — говорит он через несколько мгновений. — Я даже не знал, что она всё ещё носит их.

Она могла бы сказать ему, что сорвала жетоны с шеи его дочери после того, как застрелила её два дня назад, почти в двух тысячах миль отсюда. Она проделала весь этот путь от Шугарта, чтобы доставить этот потрёпанный маленький кусочек листовой стали и, возможно, найти в этом процессе меру отпущения грехов. Она не чувствует стыда за то, что убила Анну МакКинни — в конце концов, она пыталась убить товарища по отделению Джексон. Джексон сожалеет, что ей пришлось убить её, единственного ребёнка этого человека, но ей не стыдно, потому что она сделала то, что должна была сделать, чтобы спасти жизнь Грейсона. Приехав сюда, она твёрдо решила во всём признаться и рассказать её родителям, что случилось с их дочерью в ту ночь в Детройте, и что она никогда больше не вернётся домой. Теперь, когда она сидит здесь, по другую сторону стола от человека, который менял подгузники Анне МакКинни, когда она была маленькой, человека, который, вероятно, учил её ездить на велосипеде и завязывать шнурки, она просто не может набраться смелости, чтобы встретить лицом к лицу с его реакций на это известие.

— Я нашла его, — вместо этого говорит она мистеру МакКинни. — На улице, в Детройте, полторы недели назад.

Он переводит взгляд с жетона в своей руке на неё, а затем снова на жетон.

— Есть ли в этой истории ещё что-то, или я должен был поверить, что вы проделали весь этот путь только для того, чтобы вернуть эту вещь?

— Нет, не только, — признаётся она.

— Я так и думал. Кстати, где вы дислоцируетесь?

— Шугарт, сэр. Это недалеко от Дейтона, в Огайо.

— Это довольно далеко от Детройта.

— Мы были там на вызове. Разве вы не слышали об этом в Сети?

Мистер МакКинни поднимает одну бровь.

— Не слышал о чём?

— Нас вызвали для подавления бунта иждивенцев, — говорит она. — Они поломали кучу всякой всячины.

— Я ни о чём таком не слышал. С момента большого бунта иждивенцев в Майами в прошлом году, и вроде, у китаёзов был ещё один.

— Ну, — говорит Джексон, — я могу вас заверить, что он был, потому что мы были в самой гуще событий.

— Кого-нибудь убили?

Она мгновенно вспоминает десятки тел, разбросанных перед позициями её отделения после того, как они открыли огонь по бушующей толпе, которая, казалось, была полна решимости убить их голыми руками. Она вспоминает Стреттона и Патерсона, мгновенно убитых огнём тяжёлых пушек и рухнувших на мостовую, как небрежно отброшенные вещевые мешки. Она думает о многоквартирном доме, который Грейсон разрушил ракетой из МШРК. Она понятия не имеет, сколько гражданских убила в ту ночь их рота ТА, но если другие отделения были хоть наполовину так же заняты, как её, они заполнили много мешков для трупов.

— Да, — отвечает она. — Несколько человек были убиты. Вы хотите сказать, что этого вообще не было в новостях?

— Обычно они не афишируют, когда посылают людей побить какую-нибудь шайку сидящих на пособии, — говорит мистер МакКинни. — Не могу их винить, правда. У людей может сложиться впечатление, что гражданские власти не могут контролировать ОЖК.

Она открывает рот, чтобы сказать ему, что именно они были теми, кто получил колотушек той ночью — восемь солдат убиты, один десантный корабль потерян, и десятки ранены — но когда она пересматривает баланс, ей приходит на ум, что она собирается жаловаться на ушибленные костяшки пальцев после того, как избила кого-то до смерти. Возможно, им пришлось несладко на поле боя, но подразделение нанесло гораздо больше ран, чем получило в ответ.

— Вы, люди, — повторяет она. — Вы не очень-то любите военных, не так ли?

— Конечно, они мне нравятся, — отвечает он. — Настоящие военные. Морпехи там, наверху. — Он показывает на потолок. — Те, кто не дают китаёзам и русским вышвырнуть нас из наших колоний. Вы, люди, — снова говорит он и кивает на форму Джексон, — вы не военные. Вы просто копы с большими пушками, красивой униформой и недостатком контроля над вами.

— Ваша дочь служила во Флоте, — замечает она и на мгновение удовлетворяется намёком на боль, промелькнувшим на его лице.

— Да, служила, — говорит он. — Я мог бы устроить её в Содружество, был неплохой шанс на общественную карьеру. А она решила уйти и играть в моряка. Я пытался уговорить Энни уволиться, но те контракты, которые вы подписываете, это билеты в один конец. Она отслужила свой первый срок службы, забрала деньги и убралась к чёртовой матери, как поступил бы любой человек, у которого есть хоть капля мозгов.

Он ставит бутылку на стол и снова берет жетоны дочери. Джексон наблюдает, как он медленно крутит его между пальцами, потирая большим пальцем выпуклые буквы имени и служебного номера своей дочери. Она знает, что бы на его месте творилось у неё в голове, и хочет избежать необходимости отвечать на вопрос, который он рано или поздно обязательно задаст, поэтому снова берет инициативу в свои руки.

— Вы знаете, где я могу найти её?

Он смотрит на неё и хмыкает. Это звучит как сдавленный кашель, совершенно не смешно.

— Что я вам и говорил, — говорит он. — Как я полагаю, вы лейтенант из Разведки, и они просто одели вас в форму капрала, чтобы вам проще было ходить и разнюхивать. Вообще говоря, чего вы хотите от моей дочери?

— Я действительно не знаю, — признаётся она. — Но, для начала, я почти уверена, что она стреляла в меня, и я хотела бы выяснить, что, чёрт возьми, происходило той ночью.

— Она стреляла, вы сказали?

— Полгорода стреляло. У многих из них было боевое оружие. Они сбили один из наших десантных кораблей.

— Вы уверены, что должны мне всё это рассказывать? — говорит мистер МакКинни. — Я не уверен, что хочу знать об этом. Если они не хотят показывать это по Сети, вам, вероятно, не стоит говорить со мной об этом, не правда ли?

— Я не думаю, что мне есть до этого дело, сэр. Не обижайтесь, — добавляет она, когда он удивлённо смотрит на неё. — Я хочу знать, что, чёрт возьми, происходило той ночью.

— Вот это уже интересно, — говорит мистер МакКинни. — Солдат ТА, который хочет знать, почему её посылают стрелять в людей.

Она устала от его враждебности, и на мгновение ей хочется признаться во всём, просто чтобы увидеть, как исчезает весёлое самодовольство на его лице. Затем она берёт свои эмоции под контроль и отодвигает стул от стола, чтобы встать.

— Простите, что побеспокоила вас, — говорит она. — Думаю, мне пора идти. Спасибо за пиво.

— О, сядьте и расслабьтесь, — отвечает он и встаёт со своего стула. — Тебе нужна более толстая шкура, если ты хочешь дожить до выхода в отставку. В правительстве полно таких старых придурков, как я.

Он снова уходит неторопливой походкой. Джексон изучает шёлковистую этикетку своей пивной бутылки, пока мистер МакКинни роется в ящиках стола в соседней комнате. Затем он возвращается обратно в столовую со старомодным бумажным блокнотом в одной их рук.

— У меня нет её адреса, только сетевой номер. Вы можете попытаться связаться с ней сами. Думаю, ей будет неинтересно разговаривать с вами, но кто знает?

Он несколько мгновений листает свой маленький блокнот, а затем кладёт его открытым перед ней, указывая пальцем на написанный от руки адрес в Сети. Остальная часть страницы заполнена заметками, написанными синими чернилами аккуратным почерком.

— Этот номер она дала мне, когда мы с ней разговаривали последний раз. Я почти уверен, что он кого-то другого. Энни просто переезжает с места на место с тех пор, как ушла из армии.

Джексон достаёт свой «наладонник» и записывает сетевой адрес в заметки.

— Спасибо.

— Вам стоит быть осторожной с этим, — говорит он. — Если это что-то, что правительство хочет сохранить в тайне, они пошлют за вами военную разведку, если заметят, что вы в этом копаетесь.

Она уклончиво пожимает плечами и засовывает наладонник обратно в свой карман.

— Я всего лишь капрал в увольнительной, — говорит она. — У меня осталось тридцать четыре месяца до окончания контракта. Я принадлежу им, так или иначе, верно?

Мистер МакКинни закрывает свою маленькую записную книжку и кладёт её на обеденный стол, рядом с солдатскими жетонами своей дочери.

— Да, это так. Но если вы не будете осторожны, то проведёте эти тридцать с лишним месяцев на гауптвахте и в конце концов не получите банковского счёта. Представьте себе, весь этот пот, кровь и убийства абсолютно ни за что.

От входной двери до обочины общей дороги всего несколько коротких шагов. Мистер МакКинни провожает её через свой палисадник, как будто хочет убедиться, что она действительно уходит.

Когда они достигают обочины, Джексон оборачивается. Мистер МакКинни засунул руки в карманы брюк. Теперь, когда он стоит перед ней при ярком дневном свете, она замечает небольшой животик, свешивающийся через его ремень.

— Спасибо, что уделили мне время, — говорит она, и теперь уже он уклончиво пожимает плечами.

— Я на пенсии. У меня есть целые дни, чтобы тратить их впустую.

«Последний шанс», — думает она про себя. — «Последний шанс во всём признаться этому человеку: что ты убила его дочь, выстрелила ей в грудь залпом стрелок, а потом ещё раз выстрелила ей прямо в лицо. Последний шанс спасти этого человека от растущего беспокойства в последующие недели и месяцы, потому что его единственный ребёнок больше не звонит ему. Последний шанс спасти себя от добавления ещё одной упущенной возможности в список сожалений, которые будут висеть у тебя на шее всю оставшуюся жизнь».

Ей хочется протянуть ему руку, чтобы попрощаться, но она не хочет давать ему шанс отказаться. Вместо этого она просто кивает и поворачивается, чтобы уйти.

— Сделайте мне одолжение, капрал — говорит он, и она снова оборачивается.

— Если вам удастся поговорить с Энни, скажи ей, чтобы она позвонила матери, когда у неё будет такая возможность.

— Я дам ей знать, — говорит Джексон, и стыд от этой лжи ощущается во рту желчью.

На обратном пути к транзитной станции она останавливается у библиотеки и снова занимает терминал данных. Она достаёт свой «наладонник» и вводит сетевой адрес Анны МакКинни в поисковую систему, чтобы узнать, кому он принадлежит.

Последний Сетевого номер Анны МакКинни находится не в частной сети, и он не имеет физического адреса, а только входит в единый пул узлов связи. Все они принадлежат к одной группе — Центральной Гражданской Администрации Большого Детройта.