Глава 12

К середине апреля Волков с Кречко успели побывать в БОВО везде, где это намечалось маршрутом. На территории Белорусского особого военного округа, в принципе, было не все так плохо, как описывалось в массовой литературе конца двадцатого века. Командующий округом, командарм второго ранга Ковалев произвел на Андрея Константиновича приятное впечатление: был обстоятелен, немногословен, деловит. Зачем потребовалось менять его на Павлова — загадка природы. В июньские дня сорок первого он проявил бы себя, как минимум, не хуже. Хотя хуже уже невозможно. Однако за время Великой Отечественной войны советские полководцы не раз доказали, что для них нет ничего невозможного.

Критическое положение с вооружением накануне войны Волкову пришлось объяснить для себя следующими факторами. Во-первых, лихорадочное формирование новых дивизий. Оснащение войск попросту не поспевало за их формированием. Во-вторых, стремительное преобразование соединений, часто недальновидное и бесполезное. В-третьих, нерациональное использование уже имеющихся средств. На армии тридцать девятого года эти факторы сказываться пока не начали, поэтому те восемьдесят дивизий, что имелись на данный момент, были вооружены сравнительно неплохо.

Впрочем, на неизысканный вкус Андрея Константиновича наслаивались требования уже поднаторевшего на ниве инспектирования Кречко. Иван Михайлович быстро сообразил, что его коллега и новый начальник в последний раз инспектировал войска императрицы Софьи Алексеевны, поэтому глядел в четыре глаза. За себя и за начальство. А в перерывах между «налетами» на гарнизоны проводил этакий ликбез.

— Допустим, если вам сообщают, что командир части болеет, а часть расположена где-о в Жлобине, то вероятнее всего он или по бабам, или где-то пьет водку. Любят эти орлы на периферии вольничать. Слишком быстро маховые перья отрастают, что ли…

— А если и впрямь болеет? — спросил Волков.

— В таком случае, это укладывается в те десять процентов случаев, когда я ошибаюсь. Уж поверьте моему специфическому опыту. Четверть всех арестованных военных «троцкистов» — банальные пьяницы. Но не будешь же разглашать военную тайну и сообщать в газетах, за что именно арестован тот же Блюхер! Пьянство у нас черта, конечно, общенародная, но не нужно ее возводить в культ! Читали — несколько лет назад этот модный «товарищ граф Толстой» издал пару книг о царе Петре? Вот где пьянство, вот где «культ Бахуса»! Как там в будущем с этим дело обстоит, победили ли эту заразу?

— Зараза побеждает всегда! — фыркнул Волков, — не может государство одной рукой получать громадные доходы от продажи спиртного, а другой рукой — бороться с алкоголизмом. Пьянство стимулирует искусство, но тормозит промышленность, слыхали такую мудрость?

Кречко сказал, что это вовсе не мудрость, а глупость. Промышленность в данный момент в стране на первом месте. И это естественно, что страна не может позволить себе иметь руководящие кадры с уклоном в пьянство и беспорядочный образ жизни. Тогда Волков ответил, что страна многое не может себе позволить, например потерю дохода от реализации спиртосодержащих веществ. Так что мы имеем палку о двух концах. И не существует точного определения, где у нашей «палки» начало, а где конец.

— Я тут с вами поездил немного, — хмыкнул уже Кречко, — и приблизительно себе представляю дальнейшее развитие нашей беседы. Вы теперь скажете, что вся наша жизнь — это попытки определения, где у разных палок начало, а где конец. Вся эта философия (которую я очень не любил, будучи учащимся) мало соприкасается с реальным моментом. Наша с вами задача, товарищ начальник, оценить общее состояние войск, а не вникать в причины их низкой боеготовности. Это только в личной жизни сентенции типа «понять — простить» имеют право на существование, а в нашем случае виновных нужно снимать и пороть. Чтобы клочья летели с израненой шомполами задницы!

— Чтобы пули от черепа отскакивали! — кивнул Волков.

Весь этот разговор происходил в вагоне поезда «Минск-Житомир», на который они сели в Мозыре. Командующий округом проводил их и точно таким поездом возвратился назад в Минск. Командарм Ковалев присоединился к ним практически инкогнито, даже сменил нашивки на полковничьи, и в ответ на ругань высокой комиссии отвечал, что пусть его расстреляют, но на территории округа хозяин он. И несколько дней добросовестно шнырял вместе с проверяющими по разбросанным по Полесью воинским частям. После этого Волков и сказал Кречко, что командарм — неплохой мужик. Кречко сказал, что лучше гонять с комиссией, чем играть очком в своем штабе, гадая о выявляемых недостатках. Иван Михайлович ко всему на свете подходил практически. Единственный раз, когда он сработал по велению души — это в декабре прошлого года, когда подобрал на переезде одиноко бредущую фигуру товарища Волкова.

Украина встречала ясноглазую комиссию теплым весенним дождиком. Кречко подобрался уже на вокзале в Шепетовке и вполголоса сообщил Волкову, что с местными нужно держать ухо востро. Это вам не Коростень, где неподалеку Киев и Советская власть с электрификацией всей страны. Здесь же неподалеку польская граница, с которой регулярно проникают на советскую территорию почитатели творчества Степана Бандеры. Особисты здесь лютуют, так что ничему удивляться особо не нужно: жизнь в приграничной полосе имеет свои особенности. Волков при этих словах вспомнил свои детские впечатления от Гродно и решил, что украинский национализм пикантнее белорусского. Тут же вспомнилось, что нишу ОУН во время войны на гродненщине занимала польская АК.

Повторилось все то же, что и при посещении Смоленска, только Киевский особый военный округ считался как бы на более стратегическом участке, поэтому и снабжение здесь было лучше. Андрею Константиновичу все же казалось странным, что нигде не видно знакомых силуэтов «тридцатьчетверок». Ведь всего два года до войны, а новинкой танкостроения до сих считается БТ-7. Еще не выпущены танки КВ — эти пятидесятитонные неуклюжие «чебурашки» с проблемной трансмиссией, еще никто слыхом не слыхивал о истребителях Як-1, фронтовых бомбардировщиках Пе-2, штурмовиках Ил-2, реактивных установках БМ-13, самозарядных винтовках Токарева и пистолетах-пулеметах Шпагина. Не верилось, что все эти достойные (порою просто еще не разработанные) образцы вооружения пока не увидели свет. Нет, уже товарищи конструкторы получили чертежи, по которым им необходимо изучить собственные творения, но пока у Красной Армии техническое оснащение на весьма и весьма дремучем уровне.

Впрочем, Волкову тоже не чем гордиться. Ведь совсем недавно ему подсказали идею снятия фотоизображения с ноутбука, а не тупого копирования с экрана чертежей «аки под кальку». Между прочим, подсказал тот же адъютант Приходько. Малый увлекался фотографией и одним особенно грустным вечером предложил не пыхтеть над ноутбуком с чертежным прибором, а просто установить его треногу с аппаратом, установить выдержку в несколько секунд и глянуть, что получится. Размер фотопластинки с мелким зерном позволил безболезненно увеличить снимок в несколько раз — из Приходько бил триумф. Конечно, для большей детализации требовался специальный объектив с маленьким фокусным расстоянием, но дело сдвинулось с нижней мертвой точки.

— Как же мы, такие дураки, войну выигрывать собираемся! — вздохнул тогда Волков, — пацан нас обставил, как салажат. До такого простого метода не додуматься!

Тогда еще Берия выписал пареньку премию в размере пяти тысяч рублей — умников необходимо стимулировать, пока дураками не повырастали. Он же сказал, что победа в войне достигается не чьей-то одной умной головой, а результатами усилия миллионов людей. Приходько же — один из этих миллионов. С тех пор процесс пошел. Был привлечен профессиональный фотограф (из смежного ведомства), и день и ночь напролет над его снимками корпело специально созданное секретное копировальное бюро. Это был уже не копировальный аппарат «в две лошадиные силы», это был прогресс.

К сожалению, между чертежами и серийными моделями лежит целая пропасть из горы проблем. Такое вот странное определение дал Волков бесконечной череде нестыковок, препятствующим появлению образцов в металле: отсутствие сплавов металлов с необходимыми свойствами, низкий уровень квалификации персонала и высокоточных станков. Есть чертежи пушки для Т-54, но нет пока немецких токарных станков; есть чертежи перспективных истребителей и бомбардировщиков, но не хватает аллюминия для производства двигателей; есть чертежи автомата Калашникова, но сам Калашников еще семнадцатый сын из крестьянской семьи только год назад призван в РККА — Волков планировал изъять его для прохождения дальнейшей службы в конструкторском бюро Федорова-Шпагина, а затем как-то натолкнуть на идею АК-47. Четежи этого знаменитого в будущем автомата Андрей Константинович пока никому не показывал, потому как пытался соблюдать в отношении товарищей конструкторов определенную этику и лишать их заслуженной славы от собственных изобретений.

Волков вспомнил, как со своим «копировальным бюро» сгоряча подготовил комплект чертежей на американский бомбардировщик В-2 (будущий Ту-4), но Сталин после короткого совещания с конструкторами отложил чертежи до лучших времен. В тридцать девятом такое было не под силу. Возможно, станет под силу в сороковом.

Вернемся на Украину образца весны тридцать девятого года. По сравнению с советской армией времен молодости Волкова особенных отличий не было. Таже показуха с фронта и грязь с тыла. Те же тщательно скрываемые недостатки и старательно выпячиваемые достоинства. То же непонятное засилие строевой подготовки в ущерб тактической и боевой. То же непонятное желание политработников воспитывать бойцов в духе превосходства советского образа жизни.

— Объясните же мне, чем ваши методы отличаются от идей нацизма! — вопрошал Волков у армейского комиссара второго ранга, коллеги по званию и количеству «батонов» в петлицах.

— Немецкие нацисты кричат о превосходстве своей нации, а мы — о превосходстве коммунистического образа жизни. Мы — интернационалисты и космополиты! — снисходительно объяснял тот, — наше дело — правое.

Андрей Константинович разъярился.

— Ваше дело — труба! — заорал он на опешившего комиссара, — когда в вас начнут стрелять братья по классу, чем вы их испугаете? Интернационализмом? Так им на него начхать и растереть! Немецкий пролетариат не подозревает о том, что он пролетариат и желает стать землевладельцем с сотней гектар земли под Жмеринкой! Ты в Германии был и пролетариат тамошний видел? На Берлинском стадионе в тридцать шестом? От овации, устроенной Гитлеру, земля дрожала. А у Адольфа лозунг знаешь какой? «Пока наш дом — Германия, но вскоре им станет весь мир!» А ты тут херню порешь о человеколюбии и классовой солидарности!

— Но товарищ Сталин…

— И товарищ Барбаросса тоже! Классовое сознание существует только в вашем воспаленном мозгу, мудаки! Войска должны не ленинские чтения слушать, а учиться воевать! Тот же Владимир Ильич говорил, что «всякая революция тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться». Это Христос проповедовал насчет ударов по лицу, так ведь он у нас вроде не в авторитете!

Обиженный политработник после ухода Волкова связался с Киевом и попросил дальнейших указаний у своего прямого начальства. Странное дело, но начальство было ни ухом ни рылом не осведомлено о каких-то генерал-инспекторах в чине комиссара госбезопасности второго ранга. Начальство сориентировалось мгновенно и доложило командующему округом Семену Константиновичу. Тому, который Тимошенко. Командующий посовещался с членом военного совета и, хотя тот вспомнил, что приходила какая-то телеграмма из Москвы, все же доложил Хрущеву. Никита Сергеевич принял близко к сердцу тот факт, что в его владениях шныряет какая-то штабная крыса, пусть и в чине комиссара госбезопасности второго ранга, и в Умани Волкова с Кречко арестовали. Добрый молодец Приходько успел прошмыгнуть из расположения части и на перекладных добраться до Кировограда, а оттуда попасть в Харьков. От Харькова до Москвы было восемь сотен километров, но доехать на поезде уже было делом техники, и на исходе второй недели изголодавшийся и пообносившийся сержант госбезопасности попросился на прием к Берии.

В это время арестованных доставили в Киев, где Хрущев лично допытывался, чье задание они выполняют. Никите Сергеевичу казалось, что он имеет дело с происками конкурентов: Маленкова и его приближенных. Волков впервые воочию увидал, какие ценные кадры управляют стратегическими регионами страны. В отведенной им камере (их даже не озаботились развести по разным камерам) Андрей Константинович смаковал «никитины пассажи».

— Нет, ну кому в голову могло только… ну, это ни в какие ворота не лезет. Это ведь безграмотная сволочь, способная лишь преданно лизать ботинки хозяину! Кто этого шахтера поставил руководить богатейшей республикой?

— Зато происхождение Никиты Сергеевича безупречно, — вставил Кречко, морщась от боли в сломанном ребре — с ними особо не церемонились.

Волков промолчал, а через минуту вздохнул:

— У Дарвина происхождение еще безупречнее.

— Это — когда человек от обезьяны произошел?

— Точно. Но по-моему, обезьяна все-таки стала напоминать человека, после первого поражения электрическим током.

Кречко призадумался.

— Вы имеете в виду удар молнии?.

— Нет! — фыркнул Волков, — я имею в виду, когда обезьяна вместе с толпой таких же обезьян ворвалась в барский дом и сунула гвоздь в электрическую розетку.

— Ох, и не любите вы пролетариат! — осуждающе заметил Иван Михайлович.

— А за что его любить? Этот самый пролетариат несколько часов назад пинал нас сапогами, словно мы не инспекторы, обличенные доверием товарища Сталина, а бандиты с большой дороги.

Волков сплюнул, потрогал уже зажившие губы и встал со своих нар.

— Ох! — прокряхтел Кречко, глядя на то, как точно так же избитый (если не больше) товарищ бродит по камере и разминает затекшие члены, — скажите, а нельзя ли научиться вашим штучкам с заживлением? Такое впечатление, будто по мне проехала ломовая телега. Ох!

Волков подумал.

— Наверное, можно. Только вот острого ничего нет…

— Резать будете? Тогда не надо, наверное.

— Балда вы, старший майор! Кровью же обменяться как-то нужно! И учтите: у вас этот эффект будет наблюдаться слабее. Чтобы вы получили степень регенерации, аналогичную моей, необходима инъекция материнского препарата. А его на всей Земле не сыщешь, сколько не ищи.

Сказал Андрей Константинович и призадумался. Вроде Хранитель с него слова не брал, чтобы никому не прививал своих «талантов». Тем более, они все-таки уменьшаются в арифметической прогрессии с каждой новой прививкой. От «инфицированного симбионтом» к следующему «инфицированному». Но Кречко необходимо помочь: эти палачи в мундирах сломели ему ребра и наверняка что-то отбили. Только вот чем произвести надрез, если у них отобрано все колющее и режущее?

Случай представился на следующей неделе. Их повели на очередной допрос, но в кабинете Волков сумел отвлечь следователя и сунуть в карман своего измятого френча простую канцелярскую кнопку. Окно в кабинете было раскрыто, вот наверное ее и смахнуло со стола вместе с бумагами на пол. Бумаги следователь поднял, а вот кнопку — нет. Она осталась лежать на полу. Волков акуратно наступил на нее сапогом, а затем украдкой отделил от подошвы.

Через полчаса прибыл Хрущев. Следователь — молодой капитан госбезопасности — вытянулся в струнку.

— Ну как? — деловито спросил секретарь местного отделения ВКП(б), — не признаются, подлецы, на кого работают?

— Никак нет! Молчат!

— Не валяй дурака, Никита! — угрюмо глядя на Хрущева, произнес Волков, — позвони Сталину или Берии. Узнаешь, на кого мы работаем.

Хрущев снял свой легкий плащ, в котором прибыл, и уселся на стул рядом со следователем. Три сотрудника безопасности расположились неподалеку, готовые в любой момент приступить к активной фазе допроса.

— Может и позвоню, — с ленцой произнес он, а может, и не позвоню. Товарищ Сталин не любит, когда его отвлекают по пустякам. А вот товарищ Берия — человек у нас относительно новый, может и не вникнуть в ситуацию. Нет, ребятушки, мы уж тут с вами разберемся. На месте.

— Ох, и плачет по тебе веревка! — зло произнес Волков, — не приведи бог, перед апостолом Петром окажешься. Чем оправдываться будешь?

Вместо ответа, Никита Сергеевич кивнул одному из конвойных. Тот шагнул к сидящему Волкову и с размаху ударил его по губам. В голове у Андрея Константиновича взорвался заряд неконтролируемой ярости. Взревев по-звериному, он схватил мерзавца сотрудника за кисть обеими руками и с размаху сломал ее о спинку стула. Конвойный заорал благим матом и скрючился на полу, лелея поврежденную конечность. Демонстрируя невиданную в таком возрасте скорость и впечатляющую растяжку, Волков ударом обутой в сапог ноги выключил второго конвойного, а затем схватил в охапку третьего и бросил его за стол, где сидели следователь и Хрущев. На полу образовалась куча мала. Волков в тигрином прыжке метнулся к массивной дубовой двери, повернул неосмотрительно оставленный в замке ключ, а также сунул ножку стула между ручкой двери и дверным косяком, блокируя ее на открытие.

С пола уже поднимались конвойный и следователь, только Хрущев что-то кряхтел, сидя задницей на паркете. Кречко схватил стоящий на столе бюстик Ленина, и со всего размаху опустил его на голову поднимавшегося конвойного. Подоспевший Волков ударом по сонной артерии вырубил следователя.

— Не дергаться, падла! — рявкнул он на Хрущева, — тьфу, кажись, убил?

Удар, расчитанный для погружения следователя вв сладкий анабиоз, получился чуть сильнее, чем следует. Но Кречко только буркнул:

— У короля — много!

Никита Сергеевич перетрусил, точно инквизитор на аутодафе.

— Товарищи, в чем дело? — голос его не выдержал и пустил петуха.

— Гусь свинье — не товарищ! — оборвал его Волков, — сиди и не хрюкай. Что будем делать, майн либер комрад Иван Михайлович?

— Вы — немцы? — ужаснулся Хрущев.

— Ya, Ya! — сказал Андрей Константинович, — особенно, вот он. Хайнц Михаэль фон Кречко. Любимый друг фюрера и куратор «гитлерюгенд». Михалыч, кто этого дурня на работу в госаппарат взял? Как он медкомиссию прошел? Я хочу посмотреть на записи его лечащего врача!

На следовательском столе деловито зазвонил телефон. Волков задумчево потер подбородок.

— Слышь ты, дитё времени! Ну-ка возьми трубку и поговори с абонентом правильно!

— Это как? — потянулся нерешительно к аппарату Хрущев.

— Чтобы не убило! Идиот! Только ляпни кому, что тебя в заложники захватили — вмиг остынешь навсегда.

Никита Сергеевич поморщился от командно-матерного тона Волкова. Он не причвык, чтобы с ним разговаривали в таком ключе. Сам он — сколько угодно, но с ним? Боже упаси! Теперь Андрей Константинович жалел, что не прочел книгу «Воспоминания» вот этого вот партаппаратчика, что стоит перед ним в позе «одинокого бедуина, собирающего трюфеля». Хотя бы знал — «где у него кнопка».

— Да? — сварливо осведомился тем временем Хрущев. Он почти не играл. Раздражение на себя самого, на бестолкового следователя, на странного инспектора (а он все более убеждался, что это — человек из Москвы) вылилось в резкое начальственное «да?».

Затем он резко подскочил и бросил трубку на рычаги аппарата.

— Сюда поднимаются Берия с Мехлисом, — сообщил он стенам.

Волков удивился.

— Ладно, Берия! Но при чем здесь Мехлис… кем он у нас пока числится?

— Заместитель начальника ГПУ и наркома обороны! — столь же удивленно ответил Кречко, — а может, уважаемый Никита Сергеевич блефует? Чтобы мы открыли дверь?

— Хорошо! Держите этих в поле зрения, а я выгляну в коридор.

Сняв импровизированный запор с двери, Андрей Константинович осторожно приоткрыл дверь. Слава богу! Приглушенные войлочным ковровым покрытием, шаги наркома внутренних дел были еще не слышны, но знакомый силуэт уже выделялся на фоне широкого окна в торце здания. «Система коридорная», — пел Владимир Семенович и был прав. Волков не знал, какое количество уборных приходится на один коридор здесь, в центре Киева, но думал, что засранцев хватает везде.

— Товарищ Волков! — обрадовался Берия, увидев, как двери нарисовался силуэт Андрея Константиновича, — а мы уже беспокоимся. Что там, в кабинете, трупов много?

— Только один, — усмехнулся Волков.

— Стареете! — укоризненно покачал головой Лаврентий Павлович, — и кто этот несчастный?

— Следователь. Там еще товарищ Хрущев…

— Вы его тоже? — ужаснулся Мехлис.

— Не успел.

Высокие гости вошли в кабинет, где в живописном беспорядке валялись тела оглушенных сотрудников безопасности, а также в некотором смятении пребывал лично Никита Сергеевич. Следовавшему за ними полковнику Мехлис приказал «убрать здесь», а тем временем Берия ввел Андрея Константиновича в курс дела. По каким-то стратегическим делам они с Мехлисом посещали один из заводов Чернигова, когда его вызвали к прямому проводу. Взволнованный Меркулов сообщал, что эмиссаров Лаврентия Павловича задержали в Киеве. Предъявленные им объявления неизвестны, но очевидно, что какая-то липа. Никита на контакт не идет, отвечают, что отсутствует «с проверкой гарнизонов». Сталину информацию не доложили, так как преждевременно.

Отругав Меркулова, Берия рванул на «паккарде» в Киев. Вместе с ним увязался Мехлис, так как был облечен полномочиями, не меньшими, нежели нарком внутренних дел. По крайней мере, считал, что облечен. Преодолев за четыре часа двести километров, они успели к шапочному разбору, затеянному Волковым.

— Кто бы сомневался, что вы себя в обиду не дадите! — сказал Берия.

— Характер у Андрея Константиновича тяжелый, — подтвердил Кречко, — в минуту разбросал вооруженных сотрудников, как кегли.

— Так он и впрямь — ваш человек? — деланно удивился Хрущев.

У него появилась маленькая надежда на то, что все случившиеся можно рассматривать, как недоразумение.

— А это — точно Хрущев? — спросил Волков, — по вашим сведениям, Никита Сергеевич находится с проверкой гарнизонов на периферии.

Он подошел к 1-му секретарю ЦК КП(б) Украины и наотмашь хлестнул его по лицу. И столь сильным был этот удар, что из-под разбитых щек и носа хлынула кровь, а сам Хрущев отлетел на добрых пару метров и распластался на полу.

— Что вы делаете? — воскликнул пораженный Мехлис, — что у вас за методы!

— Что вы говорите, Лев Захарович? — сварливо осведомился Волков, — ваши методы — это когда пальцы в дверь и напильником по зубам! Хорошо! Гляньте-ка напильник… где-то в шуфлядке должен быть!

В каком-то ступоре собравшиеся наблюдали, как осатаневший комиссар второго ранга схватил лежащего и стонущего Хрущева за шиворот и потащил к двери. Сунул руку Никиты между косяком и дверью, начал нажимать. И когда затрещали фаланги пальцев, Берия наконец опомнился.

— Андрей Константинович! Прекратите же вы этот садизм!

— Я только начал! Напильник мне, сукины дети, напильник!

Кречко совсем одурел и с готовностью принялся рыскать по ящику стола, а Мехлис понянулся к кобуре пистолета.

— Руку оторву! — заорал Волков. Тем временем Кречко и впрямь отыскал напильник. Крунозернистый рашпиль, со следами «прошлых побед» был услужливо протянут Андрею Константиновичу, но все планы нарушил Никита. Громко испортив воздух, он совершил две вещи: обделался и потерял сознание.

— Хлипковатый клиент! — прокомментировал Волков и похлопал напильником по плечу Хрущева, — ну что, товарищи, как вам ваша передовая методика в применении к самим изобретателям?

— Бросьте! — некурящий Берия хлопал по карманам пиджака в поисках сигарет, а Мехлис нервно опустился на стул.

— Есть бросить! Только если я сейчас нашего дорогого Никиту Сергеевича легонько поспрашиваю, то он у меня признается в чем угодно: и в том, что он аргентинский шпиён; и в том, что его семья живет на доходы с рудников в Южной Родезии; и даже в том, что заключил секретный договор с женой Рузвельта о взамонападении! Пока у Франклина Делано полиомелит!

Волков демонстративно отряхнул руки и уселся за стол следователя, ногами выпинав из-под него прежнего владельца.

— Что же вы творите, господа-товарищи! Торжество социалистической системы достигается не системой реальных фактов и достижений, а страхом и террором! Шпионы реальные есть, я не спорю… но неужели нужно пользоваться вот такими средствами?

— Какую же вы предлагаете альтернативу? — спросил Берия.

— В 1922 году врач из Техаса Роберт Эрнест Хауз, которого называют «отцом сыворотки правды», опубликовал в техасском медицинском журнале статью под названием «Использование скополамина в криминологии», — начал докладывать по памяти Андрей Константинович, — в те времена, когда привычной была практика выбивания показаний, использование сыворотки правды, казалось, будет способствовать гуманизации правосудия и защите прав человека, избавляя от необходимости прибегать к «допросу третьей степени».

Однако, ни создатель сыворотки правды, ни его многочисленные последователи не представляли, какой решительный отпор встретит их метод в судах. Первый прецедент был в 1926 году в штате Миссури, когда адвокат обвиняемого в изнасиловании попытался использовать в качестве доказательства невиновности своего подзащитного свидетельство врача-эксперта, проводившего допрос обвиняемого под наркозом. Суд счел показания эксперта неубедительными и несостоятельными с научной точки зрения. С тех пор в Старом и Новом Свете суды не принимают показания, полученные под наркозом, прежде всего потому, что эти показания получены «в измененном состоянии сознания», и, следовательно, могут быть продуктом психологического давления. Кроме того, последующие эксперименты заставили более сдержанно относиться к надежности самого метода наркоанализа. Как оказалось, существует категория лиц, способных лгать даже под наркозом, а лица, дающие правдивые показания, говорят то, что они считают правдой, хотя это не всегда соответствует реальности.

Волкова слушали внимательно. Берия и Мехлис, избитый и совершенно подавленный Хрущев, внимательный Кречко и даже начавшие «оживать» сотрудники госбезопасности.

— Откуда вам это все известно? — наконец, спросил Мехлис.

— Мне многое, Лев Захарович, известно, — надулся Волков, — Лаврентий Павлович подтвердит мои полномочия. А что касается «сыворотки правды», то наше, не отягощенное излишним гуманизмом ведомство, вполне может себе позволить этот метод. На фоне не слишком большой грамотности, на фоне всеобщего доверия к генеральной линии партии, на гребне индустриализации в конце-концов!

Волков сделал жест Кречко, чтобы тот вытурил из кабинета все лишние уши (в том числе и Хрущева), а затем произнес:

— И никто не мешает довести до сведения допрашиваемого, что истинность такого допроса — девяносто девять процентов и девять в периоде. Глядишь, до наркоза вообще дело может не дойти. И вообще: какие у нас планы, а то я разнесу этот гадюшник вдребезги и пополам!

Мехлис недовольно нахмурился.

— Довольно странно, товарищ Волков, как вы обзываете оплот социалистической законности на Украине.

— Я просто называю вещи своими именами! — резко одернул Андрей Константинович Мехлиса, — есть принцип «Бритвы Оккама», но поскольку здесь все атеисты, то воспользуемся обычным здравым смыслом. Оставим богу — Богово, а идею — массам. Как еще назвать такую ситуацию, когда генерал-инспектора из самой Москвы задерживает местный «барин», который не только мешает ему исполнять прямые обязанности, но также начинает угрожать расправой?

— Да полно вам! Ну, обознался Никита Сергеевич!

— На таком уровне подобные деятели не имеют права на ошибку — слишком высока ее цена! — тихо сказал Берия, — к тому же, товарищ Сталин на прошлой неделе согласился с мнением о назначении товарища Хрущева послом в Уругвай. Вам же, Андрей Константинович, необходимо вернуться в Москву.

— Что же такого могло случиться?

— Товарищ Сталин считает, что пора проверить вас в деле. Вам поручено возглавить нашу группировку в Манчжурии. Согласно договору, Советский союз оказывает помощь братскому народу Монголии. Вашу миссию здесь доведет до конца Иван Михайлович. Справитесь, товарищ Кречко?

— Так точно, товарищ нарком! — ответил Кречко, — мне не впервой.

— Вот только по голове больше никого бить не надо. Товарищ Волков эту норму перевыполнил на годы вперед.

Загрузка...