Красавица Миррил, чудовище Миррил

Глава 21: Гильотина

Миррил открыла глаза. Над ней стоял человек. Где-то она его видела… но где? Ах, точно, это его руки вырвали её из смертоносных объятий канализации. Он был невысокого роста, худощав, с непропорционально раздутым животом (должно быть, фанатичный любитель пива), болезненно белый цвет лица, впалые щёки, чёрная густая щетина, тонкие бледные губы, тонкие брови, высокий лоб, короткие смолянистые волосы с пролысинами – мужчина не был красавцем (хотя, если сравнивать его и Дирока, то этот куда симпатичнее…). Единственное, к чему не придерёшься, так это глаза. Большие, снежные белки и аметистовые зрачки. Такого цвета у людей Миррил ещё не видела. Или видела? Но где? Где… Светлый фиолетовый цвет очаровывал, в нём была невероятная глубина, чистота и в то же время порочность. Эти глаза способны свести с ума любую женщину…

Мужчина молча глядел на Миррил. Время от времени он размыкал губы и набирал в лёгкие воздух, словно хотел что-то сказать, но каждый раз выдыхал без единого слова. Он был в нерешительности. Он не знал, что нужно делать. А знала ли Миррил?

Стоп! Не его ли грязные пальцы мацали Миррил, натирали мылом?

Он ведь насильник!!!

– Не приближайся ко мне! – завопила Миррил и вскочила с кровати. Избитое в канализационном потоке тело дало о себе знать – заныло, да так заныло, что девушка чуть не потеряла сознание от боли. Но удержалась.

– Я ведь стоял на месте, – выпучил аметистовые глаза мужчина.

– Не приближайся ко мне! – ещё громче завыла Миррил и попятилась, нервно оглядывая комнату. Выход находился за спиной мужчины. Другого выхода не было. Разве что в окно. Но оно уж слишком маленькое…

– Успокойся, не надо нервничать, – мужчина выставил вперёд руки, зашевелил ими, словно гладил невидимую строптивую кобылу.

– Да пошёл ты, извращенец! – запищала Миррил (да, именно запищала). И побежала к двери, по дороге оттолкнув мужчину в сторону. Вито задел стул и повалился вместе с ним на пол, а Миррил оказалась в гостиной (кабинете), потом в крохотном тамбуре, а там, недолго повозившись с собачкой дверного замка, и на улице.

Дикий зверь необоснованного страха овладел Миррил. Это чем-то было похоже на Обращение. Миррил осознавала, что поступает неправильно, нерационально (может быть, даже глупо), но ничего поделать не могла. Её тело подчинялось первозданному существу, жившему внутри. Существо чего-то испугалось и спасалось бегством. Влекло свою оболочку к мнимой безопасности.

Со стороны это выглядело так: обеденное солнце лениво заливает ярким светом город, абсолютно голая девушка с мальчишечьей причёской бежит вдоль улиц, проносится мимо шарахающихся прохожих, её глаза горят дикостью, её тело всё в синяках и ссадинах.

Разумеется, долго так шустрить по Столице и обычному сумасшедшему не дозволено. А уж тем более преступнице, разыскиваемой за тяжкие преступления, при этом ещё с кровавым клеймом УБИЙСТВО НЕ ЗАПРЕЩАЕТСЯ!

Самые сознательные граждане города – двое ханыг жупатов – набросились на девушку, связали ремнями и поволокли брыкающуюся голышку в ближайший полицейский участок. Они так и потирали своими нижними приростками, в ожидании награды. По дороге встретился патруль, взявший их под конвой.

Ханыги жупаты получили щедрое вознаграждение, а власти – получили в лапы злостную правонарушительницу. Если верить молве, приблизительно через неделю этих ханыг нашли мёртвыми в одном из наркоманских притонов. Видимо, тунеядцы решили попробовать новых ощущений (деньги-то позволяли) и поймали передоз, из которого никто их не счёл нужным вытянуть…

С первых же минут начался ад…

Зверь безудержного страха вновь вернулся в пещеру подсознания. На смену ему пришёл страх осознанный. И он просто зашкаливал. Миррил прекрасно понимала, что спасения ждать не от кого; знала, что вскоре её казнят. Может быть, отрежут голову, а может, четвертуют. Всё зависит от приговора.

Вот была ты себе живой, дышала воздухом, боялась, думала, мечтала. И в одну секунду – раз, и всё. Твоё изящное тело, способное сводить с ума мужчин – теперь не что иное, как кусок безжизненного мяса, корм для червей и трупных жуков…

Патрульные отвели Миррил в, как они сами назвали, «кабинет для допросов» и оставили там. Массивная, обитая кожей дверь хлопнула за их спинами, отрезав окружающий мир. Вскоре так отрежут Миррил голову (или ещё какую-нибудь часть тела).

Наступило гнетущее ожидание. В комнате не было ничего – ни скамейки, ни стула, ни стола, ни лежака. Только унитазное очко, если его можно считать атрибутом мебели. Голая комната с тёмными стенами и приглушённым светом красной газоразрядной лампы. Миррил могла бы голову дать на отсечение (хотя это сравнение сейчас не очень уместно), что тёмные пятна на стене – пятна крови.

Шло время, а ничего не происходило. Только и раздавалось громкое тиканье, хотя часов нигде не было. Это тиканье приводило в ужас. С каждой отчеканенной секундой, оно напоминало о том, что ровно на эту секунду меньше оставалось жить…

Проклиная свою опрометчивость (а ведь могла сейчас продолжать себе лежать в постели. Пусть тот мужчина и изнасиловал бы её, зато бы жить осталась. Да и с чего, Святая Ненависть всё изрежь, она взяла, что он насильник?!!), Миррил колотила по двери, по стенам, разбивая кулаки в кровь. Выбившись из сил, она повалилась на пол.

Бетонный пол был холодным.

Тикали проклятые невидимые часы.

Ничего не происходило.

Со временем Миррил начали посещать галлюцинации. Если это были галлюцинации, конечно… Ей казалось, что в приглушённом красном свете что-то шевелится у неё за спиной. Она нервно оборачивалась, но, то ли это «что-то» пряталось от её глаз, то ли не было этого «что-то» вовсе. Святые Уродцы всё испепели, когда же проклятое тиканье прекратится?

Оно сводит с ума…

Мерзкое хрюканье. Эта тварь играется с Миррил. Да убей же ты её, перестань мучить! Прекрати!

– Ябранка фарлиная, тварь, дрянь! – нервы Миррил совсем сдали. – Убогая кобка! Шкурля! Сгинь! Сгинь отсюда, стукфарка! Пропади ты пропадом! Не стой за моей спиной! Перестань! Убей меня! Пропади! Пропади! Пропади-и-и-и!!! – Но мерзкая дрянь даже не думала прекращать. Она вилась за спиной девушки, похрюкивала на ухо. Миррил даже время от времени чувствовала затылком её горячее, смрадное дыхание: – За спиной! Оно за спиной! Ах, прекрати уже! Ну хватит мучить…

Тиканье часов…

Похрюкивание твари…

Сколько времени всё это длилось? Минуты? Часы? Сутки? Если бы не постоянный страх, девушка бы давно вспомнила о дикой жажде и невыносимом голоде. Но ей было не до этого. Тварь копошилась за спиной, в любое мгновение готовая наброситься, разорвать несчастную Миррил на крошечные кусочки.

Святые Уродцы, до чего ведь холодно здесь. Эти ублюдки полицейские не дали ни одежды, ни захудалого пледа даже. Как была Миррил голая, так её и заперли здесь. Они до последнего издеваются, втаптывают самолюбие в пол. В этот дрянной бетонный пол. Да, это они лучше всего умеют делать.

Невыносимо болят ушибы и ноют ссадины. Миррил нужно сейчас лежать в лазарете, а не находится здесь, медленно сходить с ума. Ведь по уставу положено больных заключённых держать в лазарете. Ведь положено! Почему её держат в этой фарлиной комнате?

В соседстве с хрюкающей тварью…

По телу бегали ледяные мурашки. Миррил еле доползла до стены (переживания выели из неё почти все силы) и села, опёршись спиной. Так можно будет увидеть тварь. Так не будет страшно. Так лучше…

А тварь всё равно была за спиной!

Всё равно мерзостно похрюкивала!

Смрад и жар её дыхания жёг шею сильнее, чем когда-либо.

– Старина Сик, где же ты? Почему ты бросил меня на растерзание этим мулёкам? Ты отдал мне свой магический дар. Неужели ты не мог догадаться, к чему это всё приведёт? Не сделай этого, ты бы был сейчас жив, а я была бы в безопасности. Под твоей защитой, под твоим заботливым крылом. Ах, старина, старина, разве мог ты всё это знать?

– Да, девочка моя, я знал это, – отвечал старина Сик. Он был так же неуклюж и нескладен на вид, только лицо казалось бледнее прежнего (а прежнее было цвета мела). Хотя в этом тусклом освещении не грех и ошибиться. – Я знал, на что обрекаю тебя.

– Ты знал? – выпучила глаза Миррил.

– Конечно же, знал. А как ты думаешь, зачем я подобрал с улицы нервную и злую девчонку? Мне нужно было передать тебе магический дар. И не просто передать, а с конкретной целью – обречь тебя на гнев Ордена. Прости, моя дорогая, но так нужно было…

– Что ты городишь, Сик, что ты, блак, мелешь? – по щекам Миррил текли слёзы. Такие горькие и горячие, что были способны прожигать плоть.

– Мне очень жаль, худышка, но это правда. Ты думаешь, Обращение случалось только у тебя? Ох, моя дорогуша, знала бы ты, скольких людей мне довелось уничтожить в облике отвратительного чудовища. Знаешь, у каждого это происходит по-разному. Обращение – сложный процесс, выплёскивающий потаённую сущность мага сквозь дыры сознания. Рано или поздно, она, эта чудовищная сущность, вырывается наружу – таковы излишки волшебного дара. Лишь слабохарактерные, недоделанные хлюпики и ничтожные личности, обладающие магическим даром, не способны на это. Импотенты одним словом. А так – каждый колдун хотя бы один раз за жизнь совершает Обращение. По статистике, на руках девяноста девяти из сотни магов есть кровь. Много крови… Знаешь, моё чудовище было похоже на медведя с громадными крыльями, как у летучей мыши. Так мне говорили…

– Стоп-стоп-стоп, помедленнее! Если у всех этих кобковых магов «рыльце в пушку», почему они забрали у меня дар? Зачем, чтоб они сдохли, объявили охоту? Ты посмотри к чему это привело: меня вскоре казнят, если хрюкающая тварь не перегрызёт горло перед этим…

– Увы, вышло всё не так, как я рассчитывал, – развёл руками Сик (да, даже рудиментарной).

– Чтоб ты в гробу перевернулся! А как ты предполагал?

– По всякому, но уж точно не так. Да, насчёт магов – «рыльце» почти у каждого «в пушку», но вот знает об этом да-а-алеко не каждый простой смертный. Мой крылатый медведь, к примеру, вылетал из дома глухой безлунной ночью и рвал своих жертв как можно дальше от Видрина. Тот же Арчибальд-Тим, ты должна его помнить, превращался в червеподобное чудище, рыл землю и заползал в металлургические шахты. Там он совершал злобные дела с приступившими к ночной смене шахтёрами, а потом устраивал обвалы, чтобы обезопасить своё доброе имя. Ты ведь ни разу не слышала плохого слова об Арчибальде, верно? «Мистер безупречность» – так его все называли…

– Тим…

– Да, он самый.

– Зачем они…

– Вот это и было моей задумкой. Понимаешь, я специально искал того, чей зверь внутри слишком неуправляем. Мой выбор пал на тебя. Думаешь, я случайно проходил тогда мимо мусорных баков, в которых ты искала себе пропитание? Да я к тебе месяц как присматривался! Твоя потенциальная агрессия, твой феноменальный запал злости – сделали тебя идеальной кандидатурой. Я оказался прав – ты не смогла управлять зверем, и наломала ой как немало дров. Шишки Ордена, в особенности одна, будь проклят этот йоркский слизняк, просто не могли тебя не заметить.

– Зачем, Сик, зачем тебе это всё понадобилось? – Миррил склонила голову набок и задала этот вопрос спокойно и тихо. Так некоторые способны говорить после того, как из-за одного неумелого движения рушится весь их карточный домик идеалов и ценностей. Старина Сик – единственный образ светлого и доброго во мраке этого жестокого и уродливого мира…

– Должно быть, ты считаешь меня чудовищем? Пожалуй, я заслужил… Вряд ли смогу убедить тебя в обратном. И даже не буду пытаться. Признаюсь, я поставил свои замыслы выше твоей жизни. К тому же, у меня была надежда, что защитник, которого тебе выделит Орден, справится со своей задачей. Увы, этого не случилось… Но самое ужасное – не осуществился и мой замысел… Я оплошал. Прости меня, худышка, хотя извинения тебе уже не помогут.

– Если бы у меня были силы встать с места, я бы задушила тебя, – призналась Миррил.

– Я уже давно мёртв, не забывай об этом, – парировал старина Сик.

– Сволочь…

– Я заслужил это прозвище.

– Сик, я помню, как ты смотрел на меня время от времени. Скажи, старый извращенец, ты хотел трахнуть меня, да? Я всё время мучаюсь этим вопросом.

– Да, худышка Миррил, ты даже не представляешь, какие усилия я производил над собой, чтобы не допустить этого.

– А я бы тебе дала…

– Я знаю, девочка, поэтому-то я и сдерживался.

– Так всё-таки, зачем ты это затеял? Зачем, мать твою, сделал меня убийцей? Ты ведь знал, сволочь, чем это закончится.

– Ну, не всё так плохо, если ты про убийства. Если твоей совести будет лучше от этого, то вырвавшееся из магических недр чудовище убивает только тех, кто этого заслуживает. Понимаешь, есть тонкая грань между добром и злом, между Святыми Уродцами и Святой Ненавистью, если тебе так проще понимать. Как принято считать в Ордене, магия – инструмент, даруемый нам Святой Ненавистью. Как мы используем этот дар – божеству без разницы. Главное, время от времени собирать с него дань в виде злых душ. Как ты знаешь, Святая Ненависть подпитывается именно ими…

– Мне насрать на это, трирукий ты жирдяй! Я и без тебя знаю, что все мои жертвы – полные засранцы! Мало того, я прекрасно знаю, что абсолютно все люди – полные засранцы… Я тебя ещё раз спрашиваю, какого парза ты всё это затеял?

– Ну, раз ты настаиваешь… Понимаешь, всё очень сложно… Как бы тут объяснить… Наверное с самого начала надо. Задумка зародилась с тех пор, как я получил в Ордене Восьми Старейшин звание архимага и, соответственно, все знания, дозволенные для этого уровня. Я узнал о неминуемой войн…

Голос Сика заглушило громыхание засовов и следующий за ним тяжёлый скрип двери. В светлом прямоугольнике обнажившегося проёма стояла грузная фигура.

– Включить свет! – до боли знакомым голосом пробасил фарк.

Красное приглушённое освещение тут же сменилось ярким белым светом. Таким, от которого никуда нельзя скрыться, который буквально раздевает тебя (хотя Миррил и так была голая). Старины Сика нигде не было. Но мало этого, нигде не было и хрюкающей твари. Тиканье часов никуда не подевалось.

Фарк держал в руке резиновую дубинку. На груди у него бликовала серебряная девятилучевая звезда власти с дубинкой из хризолита. Лысая голова, заплывшая жиром шея, бледная кожа… он был невысокого для фарков роста. Лицо показалось Миррил до боли знакомым.

– Наша последняя встреча прошла не очень удачно… – заговорил фарк, поглаживая дубинку. – А предпоследняя – так вообще нелицеприятно. Меня зовут Трипарон, кобка, я капитан седьмого полицейского участка славного города Мистор. Узнаёшь меня?

Миррил молчала. Её лицо превратилось в восковую маску, запечатлевшую весь ужас и страх, на которые только способен человек…

– О да, кобочка, ты переложила допарза моих ребят во время первой встречи… – прошипел Трипарон, закрывая за собой скрипучую дверь. Снаружи кто-то защёлкнул засовы. – Право, я удивляюсь твоей невоспитанности: во время второй встречи ты даже не поздоровалась, предпочла вонь канализации нашему обществу… – фарк причмокнул губами, сильнее загладил дубинку. – Ты даже не представляешь, кобочка, как я переживал за тебя. Как я желал, чтобы канализационные слизни не скормили тебя своим соплям-детёнышам. И мои мольбы были услышаны! Ты здесь, у меня…

– Пошёл ты, – прорычала Миррил и попыталась плюнуть, но горло было так пересушено, что ничего не получилось.

– О да, ты здесь, – Трипарон сглотнул, – совсем одна, без своего защитника Дирока. Я думал, что Одноухий будет нам большой проблемой, но, как видишь, всё вышло самым наилучшим образом, – он обхватил дубинку ладонью и принялся быстро её гладить. – О да, кобочка, ты сейчас в моей власти… Ты знаешь, что папочка Трипарон сейчас с тобой сделает?

– Изобьёт меня, ведь ни на что большее он не способен? – презрительно кинула Миррил.

– Откуда ты знаешь? – растерялся капитан, и даже на какое-то время перестал дрочить дубинку. – Ну да, я не привык стандартно насиловать, как это делают мои коллеги из других участков. Но мне и так в жизни радостей хватает, кобочка. Ты у меня получишь по полной. Получишь!

– Дегенерат! – сообщила Миррил и, не без труда, поднялась на ноги, всё так же прижимаясь спиной к прохладной стене.

– Ох, кобочка, ох, кобочка, я ведь знаю, что ты ничего мне не сделаешь, – возбуждённо заговорил низкий толстяк. – У тебя забрали магию. Ты сейчас – обычная кобочка, которая должна получить наказание… Ох, как я тебя сейчас буду наказывать, как же я тебя буду наказывать!

– Да иди ты! – только и сказала Миррил.

Резиновая дубинка обрушилась ей на ключицу. Невыносимая боль, такая резкая, острая, чудовищная боль, от которой отнялась рука.

Девушка повалилась на бетон пола.

– Ох, кобочка, ох кобочка, – застонал Трипарон. – Папочка сказал лежать, кобка! Папочка Трипарон не доволен твоим поведением! Папочка тебя сейчас как следует выпорет!

Следующий удар обрушился на бедро. Он был далеко не таким сильным, как прошлый. Грузная, но сильная рука дёрнула Миррил за бок, повернув её животом к полу. Миррил даже не шелохнулась – попросту не было сил. К тому же боль в ключице оказалась настолько дикой, что глушила все мысли о сопротивлении…

– Ты была о-о-очень плохой девочкой, кобочка! – возбуждению толстяка не было предала. – Ах ты ж нехорошая, ах ты ж дрянная!

Дубинка шлёпнула по пятой точке Миррил. Больно, но не так сильно, как прошлый удар…

– Получай, кобочка, получай! – визжал от наслаждения Трипарон и шлёпал Миррил дубинкой по заду.

Миррил попыталась приподняться, но мучитель не позволил: схватил за волосы и треснул лбом о пол. Треснул так, чтобы в голове зазвенели колокола святого Клементия, а перед глазами брызнули фонтаны искр, но и так, чтобы при этом она осталась в сознании. Что тут ещё скажешь, профессионал…

– О-о-о-х-х-х! – застонал капитан. – Ты ведь очень плохой девочкой была! Ты ведь настоящая кобка! Настоящая кобочка!

Миррил взвизгнула от боли, попыталась вырваться, но грузная рука держала за волосы, прижимала лицо к полу; спину давило колено. А дубинка… Она вошла во влагалище. Резко вошла. Больно вошла. Сухая. Раздирающая. До слёз больно…

– Ох, паршивая ты кобочка, получай своё наказание! Получай! Получай! Получай! Получай! – вопил Трипарон, насилуя Миррил своей резиновой подружкой.

Это было долго, это было мучительно, это было невыносимо, это было отвратительно, это было…

А насильнику этого было мало!

Сделав небольшой перерыв, дав руке немного отдохнуть, Трипарон опять взялся за дело. Только на этот раз он принялся за анус…

«Лучше бы он меня убил» – в толщи боли и страдания блестела одна лишь мысль.

Дубинка всё глубже входила, всё быстрее, всё унизительнее и больнее…

И Миррил ничего не могла поделать. Не могла превратиться в чудовище и распотрошить этого ублюдочного извращенца. Не могла снести ему голову ледяными осколками. Не могла спалить. Не могла даже содрать с него кожу заживо.

Ещё никогда Миррил так не жалела о пропаже магического дара…

Вдоволь наигравшись дубинкой, Трипарон оставил полусознательную девушку лежать на полу. По дороге к двери он нюхал и полизывал любимую дубинку.

Миррил была не права, посчитав его импотентом. Штаны фарка в области ширинки были все в сперме…

Дверь захлопнулась. Потух белый свет. На смену ему вернулось приглушённое красное сияние.

Вернулась хрюкающая тварь.

Тиканье часов не прекращалось.

Миррил наплевать на это всё. Она отрубилась.

Время нельзя было различить в этих четырёх стенах, несмотря на монотонное тиканье невидимых часов. Оно просто шло и всё. День или ночь, неделя или месяц? Всё смешалось, всё слилось в одну точку. Иногда открывалась дверь, заходил жупат в полицейской форме (которая очень несуразно смотрелась на бугристом, нескладном теле на трёх тонких, что ветки осины, ногах) и ставил на пол поднос с безвкусной едой и водой. Этот же жупат как-то принёс плед и лохмотья, которые вполне сошли за одежду.

К хрюкающей твари Миррил со временем привыкла. Тиканье часов не так раздражало, как прежде. Делать обязательные дела в очко тоже стало обыденным, не вызывающим какие-либо эмоции, делом. Пустое существование, постепенно деградирующее сознание. Даже страх смертной казни стал настолько привычным, что попросту не замечался. А иногда Миррил даже ловила себя на мысли, что с радостью положила бы голову на плаху палача, нежели продолжила вести бессмысленную жизнь в этом проклятом богами «кабинете для допросов». Хотя эти мысли были больше криками отчаяния, нежели реальным желанием.

Умирать Миррил не хотела.

Как-то, после особо омерзительного завтрака (ужина или обеда), дверь вновь открылась. Красный свет сменился ярким и холодным белым. Но в камеру вошёл не капитан-насильник, и даже не несуразный жупат, а кто бы вы думали? Сам Виконт Карманаран Пиркон Горколиус Восемнадцатый Великолепный! И не вошёл, конечно же, а вполз, ведь у йорков нет ног в классическом понимании. Их тело внизу кончается дюжиной небольших щупалец, которыми они быстро и бесшумно перебирают, передвигаясь. На пунцовом коротышке красовалась дорогая чёрная мантия до пола (у йорков высших сословий принято скрывать «ноги»). На мантии кровавыми нитками была вышита эмблема Ордена Восьми Старейшин: восемь змей, пожирающие хвосты друг другу.

– Пришёл перерезать мне горло? – Миррил пыталась сказать эти слова спокойно, но дрожь в голосе выдала всё отвращение, всю ненависть к этому йорку. – Или позабавиться?

– Я вижу, Трипарон уже побывал у тебя… – пробасил Горколиус несуразным для миниатюрного телосложения голосом.

Пусть еда была холодной и отвратительной на вкус, но хоть какие-то силы Миррил она прибавила. Не проронив больше и слова, девушка вскочила с места и понеслась на паршивого коротышку, на урода, который отобрал у неё магический дар. Он должен умереть!

ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ!

Увы, размеры не главное (особенно, когда ты в совершенстве владеешь боевой магией). Мощный вихрь отбросил девушку к стене. Если бы только у неё сейчас был магический дар! Она бы попросту перевела заклинание обратно на кастующего – повернула его силу против него самого…

– Да, это я информировал Трипарона о том, что ты лишилась магического дара, – ухмыльнулся (насколько это позволяла йоркская мимика) коротышка. – Надеюсь, твой дрот не сильно зудел после его толстой резиновой дубинки? А ещё я нанял экзекутора Мора, демона во плоти отрезать тебе голову. Сказать по правде, я не сильно расстроен его неудачей. Тебя ждёт более страшная участь…

– РОДАС ФАРЛИНЫЙ! – лицо Миррил застыло в звериной маске ненависти.

– Зачем я сюда пришёл? – сам у себя спросил Горколиус. Миррил больше не могла говорить и шевелиться – из очка выросли смердящие водоросли, туго обвили её, забили собой рот. – Я пришёл поделиться радостной вестью: состоялся заочный суд над тобой! Каждый полицейский участок не преминул повесить на тебя с дюжину нераскрытых дел… В общем, тебя признали виновной и приговорили к смертной казни через гильотину. Ах-ха-ха-ха-ха!!! – коротышка зашёлся таким зловещим смехом, от которого даже у мертвецов забегали бы мурашки по коже (ну, или костям). – И самое смешное, ты сама припёрлась к нам в лапы! Вот ведь идиотка!

По лицу Горколиуса прошлась задумчивая тень. Он щёлкнул щупальцем, словно что-то вспомнил:

– Да, я принял решение отдать твой магический дар своему новому ученику. Плевать на правила. Арчибальд доказал своё право стать магом! Я собираюсь сделать это сегодня же! Да, хочешь щемящее чувство в груди? Хотя у тебя там и без этого достаточно дерьма… Но всё же, хочу сделать тебе ещё хуже. Представляешь, львиный жезл с твоим даром лежит на кровати, на которой лежала ты во время нашей встречи. Помнишь ту шкуру медведона? Да, по глазам вижу, что помнишь. Вот в этом участке, в коридоре, по которому тебя вели сюда, лежит похожая шкура, – глаза йорка блестели злобным торжеством. – Если бы ты стала на неё и произнесла про себя заклинание «чикакор миртак филистиций» – оказалась бы в той комнате. Представляешь, ты бы без проблем могла взяться за жезл и влить в себя обратно магический дар. Я уверен, что тебе без него очень парзово! – забрызгал слюной Горколиус. – Пусть мысль, что ты всё это время находилась в такой близости от спасения, сводит тебя с ума! А ещё больше будет сводить то, что ты никогда не сможешь воспользоваться этой возможностью! Ты сдохнешь фарлиной простолюдинкой! Падшей магиней, чьё тело никогда больше не познает божественного прикосновения магического дара! Пусть это сверлит тебя! Такова истинная расплата за порочение Ордена!

Горколиус замолчал. Он быстро дышал, лицо его разрезала, чуть ли не напополам, язвительная ухмылка. Потирая щупальца, он закончил уже более официальным тоном:

– Я жалею лишь об одном: что твоя смерть будет быстрой и не такой мучительной, как надо.

На этой ноте он развернулся и вышел из камеры.

Дверь за ним захлопнулась. Яркий свет вновь сменился приглушённым.

Вернулась хрюкающая тварь.

Всё то же грёбаное тиканье часов.

Водоросли из очка обмякли, и Миррил с невероятным облегчением высвободилась из них (особенно было хорошо выпихнуть их языком изо рта).

– Чикакор миртак филистиций, – прошептала она и зарыдала. – Чикакор, блак, миртак кобковый филистиций!

Миррил разбудил скрип двери. Она почему-то знала, что это не жупат с очередной миской отвратительной еды. Время смерти пришло…

– Заключённая, на выход, – приказал Трипарон.

– Нет, я не пойду, нет! – завопила Миррил, прижавшись спиной к стене. Девушка упиралась ногами, ей хотелось исчезнуть, стать невидимой, слиться с этой долбанной стеной… – Нет! Не надо, пожалуйста! Я сделаю всё! Жирный ты ублюдок, я стану чехлом для твоей грёбаной дубинки! Я отсосу у вас всех! Ну пожалуйста, ну пожалуйста, я прошу вас, не надо, не надо! Не надо…

– В наручники её, – приказал Трипарон.

Двое долговязых бринов схватили Миррил, заломили ей руки за спину и надели наручники, парочку раз стукнули по голове – чтобы не брыкалась.

– Ведите её, парни, – приказал Трипарон. – Да, и заткните ей чем-нибудь рот, а то он всё не закрывается.

Брин оторвал с лохмотьев, что были на Миррил, лоскут и забил им ей рот. Заодно влепил смачную оплеуху – чтоб отбить желание кусаться.

– Эх, я бы ей чего-нибудь другого в рот вставил, – поделился мыслями второй брин и заржал, что лошадь.

– Пошли, – повторил приказание Трипарон.

Миррил взяли под руки и вывели в коридор. Потащили к выходу, мимо спасительной шкуры медведона. Как бы ни пыталась девушка вырваться и хотя бы одной ногой стать на неё – конвоиры крепко держали, не позволили этого сделать. Словно знали, что, наступив на шкуру, их пленница может исчезнуть…

Всё было как в дурном сне. На взлётной площадке полицейского участка их ждал крупногабаритный паровой флаер. Обеденное солнце слепило Миррил, отвыкшую от него. Сколько было насмешки и рока в этих лучах живительного света. Вот они, так близко, так ярко светят. Миррил умрёт, а они всё по-прежнему будут светить. Да что там Миррил? Будут гибнуть целые поколения, будут умирать государства, на смену им будут создаваться новые, а потом тоже умирать, будут меняться ландшафты, горы будут погружаться в океаны, из морской пучины взойдут острова, материки поменяют формы… а солнце всё так же будет светить…

Внутри флаера находились и другие заключённые. По их лицам можно прочесть разные эмоции: страх, безразличие, раскаяние, злость, ненависть… Но объединяло их одно – всех сегодня должны казнить.

Миррил пристегнули к сиденью кожаными ремнями. Рядом сидел точно так же пристёгнутый фарк с уродливым розовым шрамом от уха до подбородка. Он смотрел в одну точку и что-то бормотал себе под нос – какую-то молитву, то ли Уродцам, то ли Иисусу…

Что чувствовала Миррил, когда флаер поднялся в воздух? Да ничего она не чувствовала. Она впала в ступор, и всё происходящее казалось ей настолько кошмарно нереальным, что мозг отказался что-либо испытывать. Пусть другие боятся или рыдают. Пусть тот же фарк с уродливым шрамом молит своих богов подготовить для него укромное местечко в загробном мире. Миррил не способна сейчас связно мыслить. И это хорошо, так проще…

Флаер приземлился на центральной площади. В Мисторе показательные казни устраивались каждый месяц и всегда собирали десятки тысяч зрителей. Сегодняшний «праздничный день» исключением не стал. За металлической оградой и оцеплением полиции стояли люди. Они вдосталь наелись хлеба. Теперь им нужно было зрелищ…

И щедрые власти Мистора с огромной радостью удовлетворят потребности своих подчинённых!

На радость толпе, заключенных вывели из флаера. Распределили в зависимости от вида казни. На гильотину отвели только Миррил и фарка с уродливым шрамом. Остальных приговорённых – на виселицу, дыбу, электрический стул и кол.

Миррил и фарку надели на голову мешки. Было тяжело дышать, но разве это уже важно? Толпа кричала от удовольствия, заглушая предсмертные крики приговорённых.

«Я прожила эту жизнь зря, – понёсся поток мыслей в голове Миррил. – Да, зря… Чего я добилась? Кто будет вспоминать обо мне после смерти? Ну да, родственники убитых мной людей… А кто ещё? Меня не будет оплакивать муж и дети, поскольку у меня нет ни того, ни другого. Дирок? Пожалуй, он тоже не будет меня оплакивать… Я никому не была нужна, кроме старины Сика. Который, кстати, оказался ещё тем мулёком… Бессмысленная жизнь. Сама жизнь – набор бессмыслия. Глупое, хаотическое метание, постоянный ответ на вопрос: ты жив? Отвечать можно только да/нет. Пока отвечаешь «да» – значит, ты существуешь. Но нужно ли это существование Миру? Нужен ли Мир тебе? Святая Ненависть всё изрежь, как же хочется продолжать дышать…»

Миррил ощутила толчок в спину. Потом несколько пар чьих-то сильных рук схватили её, уложили грудью и шеей на что-то твёрдое, повторяющее контуры тела. Сверху опустилось такое же твёрдое, прижало так, что невозможно было шевелиться.

До боли знакомый голос (чтоб ты сдох, Трипарон) зачитывал все злодеяния Миррил: совершённые ей и вдобавок любезно повешенные добросовестной полицией с целью повысить уровень раскрываемости тяжких преступлений. Хотя и настоящих злодеяний на счету Миррил было предостаточно, чтобы заслужить смертную казнь. Какая теперь разница…

Современная гильотина отличалась от средневековой предшественницы. Вместо стального ножа, острого как бритва, использовался лазер, острее которого ничего ещё не придумано. Да, это дорогое удовольствие, но в Мисторе – одном из самых богатых городов Мира – на цены не смотрят.

Миррил услышала характерный для работающих лазерных установок гул. Вначале она почувствовала боль во лбу – от удара о пол. Потом уже в шее… Заторможенная предсмертная реакция.

Как неприятно во второй раз лишаться головы. Самое ужасное, осознавать этот чудовищный факт. Голова уже отделена от туловища, но ещё не мертва. Вскоре осознание развеется, как сигароттный дым. Вместе с жизнью…