Сложное дело задумал я, сложное. Требовалось как можно скорее воплотить мой гениальный план в жизнь. Но как?
Вышел я из одинокого строения в приподнятом настроении, как тут передо мной начала пританцовывать садовая лопата. Отшатнувшись от этой опасной стройняшки, я попытался обойти препятствие, но не тут-то было: лопата поскакала за мной ритмичным галопом. Попытался поймать её, а она, зараза, отлетает, разворачивается и тычет в меня своим блестящим остриём. Жестяная гадина! Гордится, что новая, вот и выпендривается.
Пока я носился от неё по всему участку, на пороге дома показалась Манька. Кошка вышла на крыльцо и вальяжно развалилась на ступеньке.
— Слышь, Манька, сбегай за хозяйкой, скажи ей, чтоб лопату свою угомонила! — задыхаясь от бега, успел выкрикнуть я, прежде чем лопата, просвистев мимо моей головы, вонзилась в бочку с вонючей компостной жижей.
— Ах-ха-ха! — злорадствовал я, дёргая древко лопаты. — Так тебе и надо! Не выберешься! Век тебе вонять! Чтоб ты раньше времени поржавела!
— Нужно было не бегать от неё, а просто протянуть руку и взять, как и предполагалось, — мяукнула Манька. — И Акада мне не хозяйка. Она… — призадумалась кошка, внимательно разглядывая щебетавших на яблоневых ветвях птиц, — она мне друг.
— Ой, — скривился я, — только не надо! Скорее она твоя рабыня: и кормит тебя, и чешет, ублажая. Тебе только урчать от удовольствия остаётся.
— Сам-то урчал сегодня ночью. Я слышала, как Акада тебя с того света возвращала.
Что-то подобное и я смутно припоминал. Но до последнего момента считал это эротическим сновидением.
— Так-так, это упрощает дело, — довольно хмыкнул я и гордо перебросил один конец одеяла через плечо, запахнувшись «тогой» на манер древних римлян.
— Не знаю, какое у тебя там «дело», — вылизывала лапы кошка, — но тебе следует всё-таки вытащить садовый инструмент из этой жижи. Акада велела тебе взять лопату да тележку, которая в сарае стоит, погрузить на неё трупы и отвезти в лес, где и закопать, предварительно совершив там… обряд из чёрной мессы некроманта. Или чем ты там обычно занимаешься.
— Очень смешно. Я что, могильщик, по её мнению? — возмутился я до глубины души.
— Нет, — презрительно фыркнула кошка, — философ. Бери лопату и отрабатывай хлеб насущный!
И она уселась на пятую точку, смешно вытянув и раздвинув свои задние лапы.
— Фу-у! — скорчил рожу я. — Чудеса акробатики. Как ты можешь заниматься подобным, а потом этим же языком облизывать руки Акады? Бр-р-р… Грязное животное!
Кошка оторвалась от своих банных процедур и, застыв, обескураженно посмотрела на меня круглыми жёлтыми глазами. При этом она тупенько высунула язык, прикусив его за самый кончик. Как же я жалел, что не мог сфотографировать её в тот момент. Шедевральный кадр. Просто мегаинтеллектуалка, не иначе как.
Очень скоро с Маньки спало оцепенение, и она раздражённо заявила:
— Я не всегда была кошкой! Просто тело берёт своё. Вот и приходится языком…
— Уйди с дороги, лизопопка!
Отвесив кошке пенделя, я поднялся в дом и прокричал с порога:
— Эй, Акада! Нам надо поговорить.
— Трупы закопай, — послышалось с кухни. — Твои раны на спине хорошо затягиваются. Я тебя всю ночь крутым отваром поливала. И специальной мазью пропитывала повязки. Так что не смей жаловаться!
— Мне кажется, ты не только отварами меня укрепляла…
Акада не повернулась, лишь нервно заправила за ухо волнистые волосы, что выбились из её пучка. А ухо у неё, надо отметить, сильно покраснело и стало похожим на спелый помидор. Она нарочито серьёзно принялась рассматривать газовый баллон, а после поведала:
— Ты почти не дышал, — тихо оправдывалась Акада, — и я подумала… понимаешь, я когда-то читала… я не знала, что это сработает, но надеялась. Нижняя чакра. Если её активировать, тогда имеется шанс спасти даже того, кто почти уже умер, у кого уже сердце не бьётся. И у меня получилось! Ты не должен об этом вспоминать. И никогда не заговаривай на эту тему! После того что я вчера пережила, касаться мужского полового органа для меня было настоящей пыткой. Я до сих пор в себя не пришла.
Сказать, что я ликовал — это ничего не сказать!
«Мой план точно увенчается успехом! Нужно только проявить терпение и чуток подождать», — мысленно поздравил себя я и решил немного схитрить:
— Акада, я так тебе благодарен. На самом деле то, на что ты решилась после пережитого, это действительно подвиг. Я искренне восхищаюсь тобой. Не говоря уже о том, что подобный способ реанимации не является общедоступным для людей знанием. Это было очень мудро с твоей стороны. И смело.
— Мне это нелегко далось, ты прав. И ничего я не испытывала! Просто сделала всё механически. Даже не смотрела. Только рукой. Не сомневайся.
— Да-да, разумеется, я и не подумал об этом. Только о том, как это было для тебя нелегко. И наверняка — противно. Вчера утром тебя никто, слава Вышнему, не изнасиловал, но тем не менее тебя знатно напугали и облапали. Учитывая всё это, учитывая реальную угрозу насилия, ты держишься на редкость достойно. Такое самообладание вызвало бы зависть у любой женщины, будь то смертная или нефилимка. Несомненно, ты очень сильная женщина.
Она благодарно кивнула, продолжая мешать какую-то вкуснятину.
Мои ноздри щекотал сладкий аромат, отчего рот мгновенно наполнялся слюнями.
— Что это?
— Эклеры, — сообщила она. — Это будут эклеры с заварным кремом. Холодильник потёк, электричества-то нет. Так что все припасённые яйца да молоко в любом случае сегодня пропадут. И я решила подсластить себе… и тебе… жизнь, Ришар.
— Моё настоящее имя — Риши.
— Хорошо, Риши. Это легко запомнить. Я знаю, кто такие риши. Тебя в честь них назвали?
— Почти, — односложно ответил я, не вдаваясь в подробности своей родословной.
Следовало повременить и действовать осторожно. Скоро, как известно, только кошки родятся, а в таком деликатном вопросе, принимая во внимание обстоятельства, прямо сейчас давить на Акаду было бы опасно, и я развернулся, чтобы выполнить её просьбу.
— Я пошёл в лес. Вернусь через час-полтора.
— Отлично. Как раз эклеры подоспеют. Если у тебя, конечно, аппетит не пропадёт. И там не особо много дров. Если тебе не сложно…
— Да-да, конечно, я наколю дрова.
— Спасибо. Знаешь, Риши, ты даже… милый.
Её ушки ещё больше раскраснелись, и она буквально прилепила лицо к поваренной книге, так и не обернувшись ко мне.
«Милый, — расплывшись в улыбке коварного Гринча, мысленно засмеялся я. — Ах, девочка, ты даже не представляешь, насколько я милый».