Корпорация Богги

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пиц смотрела из окна своего гостиничного номера на панораму деловой части Сиэтла. Далеко на севере маячил безошибочно узнаваемый силуэт Космической Иглы[37], возвышавшейся над множеством разнообразных достопримечательностей грандиозного мегаполиса на Пьюджет-Саунд. Соревнуясь между собой в яркости красок, пестрели цветы на газонах в городских парках, терпеливо и спокойно стояли музеи, похожие на дремлющих драконов, стерегущих свои сокровища — произведения искусства и археологические находки. А если бы вы прислушались хорошенько, то могли бы поклясться, что слышите отголоски звучания самой разной музыки, которую город пестовал и которой наслаждался. Если бы Пиц решилась подняться в ресторан, расположившийся на крыше, то ее подвиг был бы вознагражден зрелищем горы Рейнир[38] — такой далекой, но почему-то кажущейся близкой.

Пиц не собиралась в ресторан на крыше. На уме у нее были совсем другие планы.

— Дождь идет, — сказала она.

— Подумать только, — проговорил Мишка Тум-Тум. Он постарался свести насмешку к минимуму, но с позором провалился, — Дождь идет. В Сиэтле. Весной. Я просто потрясен. Господи Всемогущий, а какие могли быть варианты? А вот один: в пустыне Сахара всегда сухо.

— Нечего потешаться надо мной, — укоризненно выговорила маленькому цинику Пиц.

— Как раз наоборот, — возразил Мишка Тум-Тум. — Мои насмешки — это единственное, что тебя стимулирует.

— С каких это пор, хотела бы я знать, издевательства стали средством стимуляции?

— Элементарно: ты бьешься над какой-нибудь задачкой, но на самом деле толком ничего не делаешь для ее решения. Я начинаю тебя подзуживать и твержу, что тебе ни за что с этой задачкой не справиться, потому как ты умом не вышла, ты психуешь и пытаешься доказать мне, как я жестоко ошибаюсь, и вот тогда-то ты берешь, как говорится, ноги в руки, быка за рога и доводишь дело до конца! Лапуля, все обстояло именно так, когда ты еще в младших классах училась. Мне ли не знать. Ну и замучался я с тобой, доложу я тебе!

— Это неправда! — возмутилась Пиц. — Я — человек с высокой степенью мотивации!

— Ох какие мы словечки знаем! Так почему тогда ты торчишь в этом номере уже целые сутки, вместо того чтобы выйти из гостиницы и нанести свой следующий деловой визит? Нет, не надо, лучше не отвечай, а то сейчас как начнешь нести всякую чушь и оправдываться. Я тебе сам скажу почему. Потому, что Фиорелла тебя чуть не испепелила, и теперь ты боишься, что этот малый — как его там, запамятовал — примет тебя точно так же. Это получится уже два удара по твоему самолюбию, а ты твердо убеждена в том, что твой маленький братик тем временем выколачивает одну тысячу очков за другой.

К изумлению Мишки Тум-Тума Пиц не набросилась на него с упреками и не стала говорить о том, что Фиорелла ее, может, и отбрила, но зато Рей Ра и вся чикагская компашка выказали ей всемерную поддержку. Вместо этого она вдруг ссутулилась и тоскливо-претоскливо призналась:

— Угу. Ты прав, Тум-Тум. Как раз поэтому я и медлю со следующим деловым визитом. Нет, конечно, я себя уговариваю и твержу, что все это из-за того, что я плохо перенесла разницу во времени из-за перемещения в другой часовой пояс, но я и сама себя обмануть не могу. Как я могу себя обмануть, когда с двенадцати лет помню наизусть заклинание: «Разница во времени, изыди!»

— Как-как? — Стеклянные глаза Мишки Тум-Тума чуть не выскочили из его головы. — Похоже, у меня в уши набилась какая-то лишняя вата. Могу поклясться: я только что слышал, как Пиц Богги признала собственное поражение. Так не пристало говорить той девушке, с которой я сплю! Допустим, королева ведьм тебя отбрила, и что? Зато эти ребята, косящие под египтян, на твоей стороне.

— Ой, пожалуйста, не надо! Это просто сборище идиотов! — тяжко вздохнула Пиц. — Это даже не религия, это — затянувшаяся вечеринка, скопище бзби-бумеров, вцепившихся в собственную юность обеими руками и не понимающих, как глупо они выглядят. Зачем идти следом за мертвецами, когда их можно мумифицировать?

— А теперь кто над кем издевается? — полюбопытствовал Мишка Тум-Тум, сложив на мохнатой груди короткие передние лапки.

— А тебя это не волнует, Тум-Тум? — спросила у него Пиц.

— Что меня не волнует?

— Да то, что чикагская группа примерно так же духовна, как мешок, битком набитый сухарями. Фиорелла — та хотя бы, похоже, верит, что то, чем она занимается, — нечто большее, нежели оправдание для того, чтобы разгуливать в идиотских нарядах и тусоваться со старыми институтскими дружками.

— Это точно, потому что у нее есть оправдание для того, чтобы разгуливать в сексуальных нарядах, постоянно знакомиться с новыми людьми и тусоваться, с кем она пожелает.

— Ой, ладно! — воскликнула Пиц. — Ты знаешь, что это не так! Она на самом деле заботится о том, чтобы возвысить могущество исконной природной магии. За ее последователей не скажу. Может быть, для некоторых из них действительно все дело в оправдании экстравагантного поведения, но Фиорелла — для нее все иначе. Я могу судить об этом. Для нее магия по-настоящему важна, она ею владеет, и она не пожелала иметь со мной ничего общего. Я ничего не стою.

— А Дов, стало быть, стоит? — фыркнул Мишка Тум-Тум и заговорил дурашливо, с детской картавостью и пришепетыванием: — Наса маненькая Пиц-цу-ленька заглустила, беднязецка? У нее узаасно постладало самолюбие? Она у нас тепель думает, цто ее плотивный и гадкий младсий блатик все себе заглабастает, а ей ницегосеньки не достанется, да?

Но только Пиц успела почувствовать, как от этих сладеньких речей у нее на ресницах начали кристаллизоваться капли сиропа, как медвежонок мгновенно из слащавого гуру превратился в свирепого сержанта на плацу и диким голосом зарявкал:

— Ну и что тебе за дело до этой кучи дерьма, женщина? Он ничего не стоит! Повторяй за мной: Дов Богги ничего не стоит! Чем бы он ни занимался или не занимался — это не считается! Для тебя с этой минуты его нет и не будет до того славного момента победы, когда твоя мамаша передаст в твои ручки полное и безоговорочное управление «Э. Богги, Инк.». Смысл понятен, солдат?

— Солд?..

— Я спросил: «Смысл понятен»?!

— Сэр, да, сэр!

— А теперь поднимайся, залей побольше кофе в свой разнесчастный желудок, и шагом марш из этого номера в очередной бой. В этом бою ты победишь, ясно?

— Но я...

— Я спросил: «Ясно»?!

— Сэр, да, сэр!!

— Отлично. А теперь — шагом марш! Целиком и полностью повинуясь воле Мишки Тум-Тума, Пиц вытянулась по стойке «смирно», взяла медвежонка на изготовку — прижала к правому плечу — и маршевым шагом покинула гостиничный номер. Как только за ней захлопнулась дверь, она стряхнула с себя харизматические чары зловредной плюшевой игрушки на пару мгновений — только для того, чтобы сказать:

— Кофе — это было бы неплохо. Не знаешь, где можно было бы его выпить?

— Ты спрашиваешь, где можно выпить кофе в Сиэтле?

Медвежонок был так шокирован этим вопросом, что его визгливый голосок эхом разнесся по гостиничным коридорам.

Рабочий день у Мартина Агпарака не задался. Специфика его ремесла была такова, что он работал на более или менее открытом воздухе. Предметы, которыми он торговал, были спрятаны от дождя в нескольких водонепроницаемых шкафах, стоявших у задней стены большого сарая. Сам сарай выглядел так, будто на его жизненном пути встретился великан с бензопилой и аккуратно распилил его на две половинки как раз вдоль потолочного бруса, и в итоге получилась трехстенная конструкция, которая так популярна при сооружении кукольных домиков. А рабочее пространство Мартина находилось за пределами этого половинчатого сарая, на довольно обширном открытом пространстве, накрытом сверху брезентовым навесом. А больше ему ничего и не надо было.

Беда в общем-то была в том, что, когда работаешь вот так, на вольном воздухе, некоторые воспринимают это как что-то вроде приглашения подходить, глазеть и напропалую сыпать советами и рекомендациями. Такие люди отказывались понимать, что ты вовсе не желаешь отвлекаться и слушать бесконечную и бессмысленную болтовню.

В данный же момент беда заключалась в том, что не все из таких недогадливых людей были по большому счету людьми.

— Ну а она у меня, представляешь, спрашивает: «Не знаешь ли, где тут можно кофейку тяпнуть?» А я ей, стало быть, отвечаю...

— Тум-Тум, заткнись.

Пиц схватила лопочущего медведя и перебросила через плечо. Он приземлился на гору опилок.

Опилки, как и дождь, и кофе, здесь были повсюду.

Мартин Агпарак проследил бесстрастным взглядом за траекторией полета медвежонка и воспоследовавшей мягкой посадкой.

— Похоже на произведение Эдвины, — констатировал он. — Такая же злючка.

Пиц почувствовала, что краснеет.

— Я бы на вашем месте не стала так отзываться.

— Само собой. Она же ваша мамочка.

Мартин прислонился спиной к массивному бревну, которое некогда было стволом могучей сосны. В то время, когда Пиц вошла во двор при складе древесины, который служил Мартину студией, он как раз заканчивал снимать с этого бревна остатки коры. Появление гостьи вынудило Мартина отложить начало настоящего труда. Помеха в работе его, прямо скажем, не очень обрадовала, и теперь он, не стесняясь, выказывал свое недовольство грубостью обращения.

— Если вы считаете ее поведение таким агрессивным, почему же тогда вы стали клиентом корпорации «Э. Богги, Инк.»? — немного резковато осведомилась Пиц.

Мартин пожал плечами. То, что на этом молодом человеке в расцвете лет, сил и прекрасной физической формы была надета матросская майка, только позволяло лучше разглядеть его мускулатуру. Простое пожатие плечами могло бы нести в себе поэзию движения, но настроение у Мартина было такое, что вся поэзия опустилась на уровень лимерика, нацарапанного на стене в мужском туалете.

— Потому, — ответил он, — что я имею возможность пользоваться контактами, которую мне предоставляет корпорация. Слышали старую пословицу про нас, эскимосов, насчет того, что в нашем языке — тридцать семь разных слов, означающих «снег», но нет слова «хитрость».

Пиц вздернула брови.

— Я думала, вы называете себе инуитами. Я думала, что эскимосы — это было...

— «Было», «не было» — кому какая разница? — Мартин опустил на глаза защитные очки и, повернувшись к Пиц спиной, принялся разглядывать бревно. — Такие вещи беспокоят ребят, чьи предки на самом деле тут родились, а не меня. Для настоящих эскимосов я чужак, «человек из города». Я готов себя хоть бубенчиком назвать, лишь бы это дало мне побольше прибыли.

Он вытащил из заднего кармана обтягивающих джинсов кусок мела и сделал на одном конце бревна несколько предварительных набросков. Пиц узнала стилизованную голову ворона. Продвигаясь дальше по бревну, Мартин Агпарак быстро нарисовал на нем изображения медведя, волка и лосося. Затем, помедлив возле дальнего конца бревна, он основательно задумался и наконец добавил еще одно изображение.

— Что это за... — Пиц вглядывалась в прочерченные мелом линии, пытаясь понять, чей же дух можно было вызвать с помощью этого создания, изображенного на тотемном столбе молодым художником-инуитом. Но как она ни старалась, она никак не могла разобрать, кто это такой. — Кто это?

— А? — Закончив рисунок, Мартин перешел к тому месту, где у него были сложены инструменты, и выбрал электропилу подходящего размера для резьбы по дереву. — О! У вас, наверное, нет детей. — Он нацепил звукозащитные наушники. — А вот если бы они у вас были, вы бы не только узнали этого персонажа, вам бы захотелось его хорошенько поколотить. — Он нашел нужную пилу и включил ее. — Не переживайте. Вот я его лиловой красочкой покрашу — и он вам покажется более знакомым.

Пиц застыла на месте, словно ее поразил удар грома, и смотрела на мордашку, которую она теперь узнала и которой Мартин выделил место в основании тотемного столба.

— Лиловой красочкой... — повторила она, не спуская глаз с наглой, ухмыляющейся, необычайно раздражающей мордашки из телепередачи для малышей. Мартин, не обращая на нее никакого внимания, приступил к работе.

— Ой-ой-ой! — прозвучал вдруг голосок возле лодыжки Пиц. Это был Мишка Тум-Тум, которому каким-то образом удалось выбраться из кучи опилок и вернуться к хозяйке. — У меня что, глюки? Неужели мои стеклянные глазки и вправду видят этого жуткого лилового кляксозавра на тотемном столбе? Не-е-е-ет! Этого не может быть! Ну точно, у меня глюки. И зачем только я выпил этот четверной эспрессо перед тем, как мы пришли сюда! Теперь мне еще долго будет всякая дрянь мерещиться. Мартин отключил пилу.

— Что ты сказал?

Удивительно: он расслышал голосок Тум-Тума даже через звукозащитные наушники. А может быть, не стоило так этому удивляться: войдя в студию Агпарака, расположенную под открытым небом, Пиц сняла с Мишки Тум-Тума А.Р.З. Как потенциальная наследница империи «Э. Богги, Инк.» Пиц могла носить с собой Тум-Тума как заколдованный предмет, наделенный высочайшей магической силой, но просто так, в виде самого обычного плюшевого медвежонка? Нет. Ни за что, если она хотела создать впечатление надежности и уверенности у тех, от кого ожидала поддержки для восхождения на корпоративный престол. Способность Тум-Тума разговаривать была магическим даром и потому превышала возможности любых звукозащитных средств, изобретенных простыми смертными.

— Я сказал, что всякого, кто поместил бы эту тварь на тотемном столбе, скорее всего ФБР могло бы арестовать за совершение ряда более мелких преступлений против природы и человечества, — любезно ответил Мишка Тум-Тум.

Мартин отложил пилу и снял наушники.

— Послушайте, — объяснил он, — эту работу мне заказал представитель крупной компьютерной фирмы, у которого есть дети. Если бы я показал вам чек оплаты, вы бы поперхнулись своими собственными словечками. Может, вам стоило бы погулять тут, поглядеть на другие мои изделия, а не пялиться на этот столб?

Он указал на небольшой отряд законченных и полузаконченных тотемных столбов, выстроившихся под большим полотнищем брезента. Бесчисленные медведи, киты, волки и вороны делили место на столбах с улыбающимися от уха до уха спортивными звездами, политиками, поп-идолами и прочими знаменитостями. На одном из столбов вообще не было ни единого изображения традиционных животных-духов. После того как Агпарак вырезал на бревне физиономии всех членов одной мальчиковой группы, сплошь состоящей из одних секс-символов, для животных там попросту не осталось места.

— Так вот чем вы занимаетесь? — ахнула Пиц. — Но... А я-то думала, что ваши произведения служат для того, чтобы возвышать и возвеличивать магию!

— Я бы предпочел возвысить цены. Послушайте, на свете полным-полно разных религий и разных тотемов. Кто вы такая, чтобы судить об этом?

— А вы хотите сказать, что я летела сюда через всю страну для того, чтобы полюбоваться на торгаша?

Агпарак одарил ее недобрым взглядом.

— Нет, вы прилетели сюда для того, чтобы поговорить со мной, одним из самых прибыльных клиентов «Э. Богги, Инк.». Я случайно в курсе того, что мои выплаты составляют львиную долю годовой прибыли компании и что в следующем году процент моего участия еще больше возрастет. Перевожу: я учу младшего братишку тому, как работать электропилой и при этом не отпилить себе ногу.

— Спасибо, — холодно проговорила Пиц. — Могли бы и не переводить. И насчет финансовых дел вы тоже могли бы не разглагольствовать. Я просмотрела отчетную документацию и знаю, что на бумаге вы кое-чего стоите для корпорации.

— Ну а я, представьте себе, знаю, что в данный момент я кое-чего стою для вас лично. — Оказалось, что у Мартина Агпарака крупные и ровные зубы. Когда он улыбался, возникало такое впечатление, что смотришь на дружелюбные клавиши рояля. — Жалко твою мамочку, но такое порой случается. Она была молодцом. Наверное, кое-какую нахрапистость можно и простить, лишь бы дело делалось. Ну так вот... — Он снова опустил на глаза защитные очки, но тут же снял их совсем и завертел на указательном пальце. — Вам что-то от меня нужно, а мне кое-что нужно от вас. Я жутко тороплюсь с этим тотемным столбом, а вам небось нужно поспеть на самолет. Так давайте поговорим по душам.

— Ага, кажется, тут кое-кто умеет не только электропилой тарахтеть! — обрадовался Мишка Тум-Тум. — Мы здесь переговоры вести будем или переберемся куда-нибудь, где не так пахнет опилками?

— Уймись, Тум-Тум, — сказала Пиц, схватила медвежонка за загривок и зажала под мышкой. — Сама разберусь. — Она повернулась к Агпараку. — Однако он прав. — Нам нужно поговорить, но здесь я разговаривать не собираюсь.

— А где бы ты предпочла разговаривать, ангел мой? — с усмешкой вопросил Мартин.

— Ну, не знаю... — помертвев от смущения, отозвалась Пиц. — Может быть, где-нибудь поблизости можно выпить кофе?

Пиц лежала среди подушек на кровати Мартина и смотрела в потолок.

— Во всем виноват эспрессо, — высказалась она.

— Эспрессо? — переспросил Мишка Тум-Тум, перегнувшись через спинку кровати. Его глазки злорадно поблескивали. — А мне показалось, что это было больше похоже на кофе со слив...

— Заткнись!

— Почему же? Тебе нечего стыдиться. Ты взрослая женщина. Прежде чем на что-то решиться ты применила к нему заклинание для просмотра истории болезни и выяснила, что он здоров как бык. Мне показалось, что ты отлично провела время. И, что на мой взгляд гораздо более важно, ты ни разу не высказала отрицательного мнения о личном тотемном столбе Агпарака. Вот хорошая девочка! Пятерка тебе за сдержанность, а теперь можешь скушать пряничек. Ты его заработала.

— Но я никогда в жизни ничем подобным не занималась! — простонала Пиц. — Я — девственница, клянусь Вестой!

— Гм-м-м, не хотелось бы упоминать об очевидном, но теперь это уже далеко не так.

— Он мне даже не нравится! Он воображала, он много о себе понимает, он торгаш, он!..

— Ты меня звала? — Мартин Агпарак вошел в спальню с подносом, на котором стояли две чашки с капучино — такие здоровенные, что в них можно было бы утопить котят. Он поставил поднос на столик, сел на край кровати и подал Пиц дымящуюся чашку. — Тебе тоже было хорошо? — осведомился он, сопроводив вопрос наглым взглядом, достойным Мишки Тум-Тума.

Пиц застонала и зарылась головой под набитую гусиным пухом подушку.

Мартин устремил на Тум-Тума взгляд в поисках поддержки.

— Скажи, что с ней, а? Я вроде бы ничего нехорошего не делал, ни к чему ее не принуждал, не торопил событий. Ты был здесь и ты все видел! Конечно, мне было не очень-то по себе из-за того, что ты восседал на спинке кровати и все время подглядывал за нами, но все равно — ты все видел своими глазами. Если она не вела себя как взрослая женщина, которая этого хотела, то, значит, она потрясающе великолепно притворялась. А я думал, что ей было хорошо!

— Ты уж мне поверь, ей на самом деле было хорошо, — успокоил его медведь.

— А что же теперь-то не так?

— Ну, я не телепат, но я ее давно знаю, поэтому ход ее мыслей мне более или менее ясен. — Мишка Тум-Тум знаком подманил Мартина поближе к себе, прикрыл ротик пушистой лапкой и зашептал художнику на ухо: — Я вот что думаю: она боится, что ты подумаешь, что она переспала с тобой только ради того, чтобы заполучить твою поддержку.

— Вот и нет! — послышался из-под подушек приглушенный голос Пиц.

— Это хорошо, потому что для того, чтобы заполучить мою поддержку, этого маловато, — заметил Мартин. Он выпил половину капучино одним глотком и снял с головы Пиц подушку. — Вынужден признаться, девочка моя, ты меня раскусила. Я и вправду торгаш. В наше время иначе не выживешь. Я люблю регулярно кушать и всякое такое. На одном кофейке не продержишься даже в Сиэтле. Будущее корпорации «Э. Богги» — это и мое будущее, мое экономическое будущее. Новый руководитель компании может либо создать это будущее для меня, либо может его уничтожить. Но я не собираюсь отдавать мой голос за того или иного кандидата на этот пост только потому, что этот кандидат хорош в постели.

— Мы не только о твоем будущем тут разговариваем, ты, самовлюбленный... Что ты сказал?!

Пиц не закончила предыдущую фразу. Подушка упала на пол.

— Он сказал, что ты хороша в постели, — подсказал Мишка Тум-Тум театральным шепотом, который можно было расслышать в любом уголке однокомнатной квартирки Мартина. Пиц схватила медвежонка за заднюю лапку и в сердцах перебросила через комнату. Медвежонок стукнулся о стену в том месте, где висел плакат, оповещавший о прошлогоднем международном кинофестивале в Сиэтле.

— Эй! Ты зачем? — удивился Мартин. Он встал, подобрал Тум-Тума и прижал его к груди. — Что он тебе сделал?

— Просто я слишком часто говорю ей правду про нее, — ответил медвежонок мелодраматично слабеньким голоском. Затем он несколько раз подряд туберкулезно кашлянул (для пущего эффекта) и добавил: — А правда для мисс Пиц Богги — это самое страшное оскорбление.

Пиц одарила парочку убийственным взором.

— Вы оба — мерзкие грубияны! — выкрикнула она и горько разрыдалась.

Заколдованный медвежонок и скульптор-инуит переглянулись, и их взгляды были полны понимания, способного разрушить все расовые и видовые границы, а также границы времени и даже, пожалуй, пространства. В этом взгляде была краеугольная истина универсального мужского языка, и если бы можно было перевести сказанное глазами в грубые, примитивные, приблизительные слова, то получилось бы примерно вот что: «Я не знаю, что с ней». — «А ты знаешь?» — «Я — нет, но лучше у нее не спрашивать. Спросишь — будет еще хуже. Она только начнет твердить, что если бы мы вправду были к ней неравнодушны, то не стали бы ничего спрашивать, что мы бы и так все поняли». — «Ну ладно, если так, то тогда просто подождем. В смысле... не может же она плакать вечно, правда?»

И верно: через пять минут Пиц действительно перестала плакать, чем доказала, что некоторые истины воистину вечны.

Мартин подал ей носовой платок.

Пиц вытерла слезы, высморкалась, вернула Мартину платок и смущенно спросила:

— Я вправду хороша в постели, или ты это просто так сказал?

— Верь мне, — улыбнулся Мартин. — Тем более — для первого раза.

— Я много читала.

— Было бы неплохо, если бы ты сказала другим моим подружкам, в какой библиотеке ты эти книжки брала, — пошутил Мартин, а когда Пиц устремила на него взгляд, полный боли, он поднял руки вверх и воскликнул: — Ну ладно, ладно! Только не говори мне, будто думаешь, что...

Пиц отвернулась.

— Вот именно так бесчувственно и жестоко повел бы себя мой младший брат.

— Со мной — нет, — возразил Мартин.

— Если бы ему понадобилась твоя поддержка, повел бы.

Скульптор схватил ее за плечи и заставил смотреть ему в глаза.

— Пиц, ты — умная женщина и знаешь: что бы там ни болтали, но на самом деле мозгами скорее добудешь то, что тебе нужно, чем красотой, — в конечном счете. Поэтому перестань глупить, ладно? Я лег с тобой в постель не потому, что мне нужен блат в «Э. Богги, Инк.», а ты сделала это не ради того, чтобы завербовать меня в качестве корпоративного союзника. На самом деле мне нужен кто-то, кто помог бы мне сделать имя, чтобы мои работы попали в престижные галереи на востоке. И я не стану поддерживать ни тебя, ни твоего братца до тех пор, пока не дождусь с вашей стороны предложений с планами и доказательствами того, что я смогу получить то, чего хочу. Ясно?

— Более чем. — Пиц удивилась тому, что улыбается. Ощущение у нее было такое, словно с ее плеч упала ноша весом с весь мир. В голове у нее звенели радостные мысли, хотя она и не могла пока понять, какая из этих мыслей вызывает у нее больший восторг: «Он сказал, что я хороша в постели!» или «Он сказал, что я совсем не похожа на моего братца!»

Пиц протянула Мартину руку и крепко сжала его пальцы.

— Я в самое ближайшее время пришлю вам предложение, мистер Агпарак. Уверена, вы найдете мои планы будущего размещения ваших произведений вполне отвечающими вашим запросам. Благодарю вас за сотрудничество с «Э. Богги, Инк.». Надеемся на то, что это сотрудничество продолжится в будущем.

— А как насчет того, чтобы продолжить его прямо сейчас?

В такси по дороге в аэропорт Мишка Тум-Тум высунул голову из сумочки Пиц и заметил:

— Что ж, эта наша маленькая экспедиция сумела придать совершенно иное звучание фразе «еще один удоволетворенный клиент».

Пиц обмотала мордашку медвежонка запасными трусиками и засунула его в сумочку головой вниз, после чего поудобнее устроилась на сиденье и погрузилась в раздумья.

Она не вполне была уверена в том, как ей следует отнестись к тому, что Мартин отказался пообещать ей открытую поддержку в получении руководящего поста. Но при этом она не была огорчена. Нет, она была искренне изумлена тем, как она это восприняла.

«Он помешан на финансовой стороне дела, — думала она, — но надо же посмотреть, как он добывает деньги! Может быть, когда-то он владел магией. Теперь, правда, все это на самом низком уровне. Да, он торгаш, но очень хороший торгаш, а еще он очень, очень хороший...»

Она улыбнулась, вспоминая. А потом она подумала о том, что сказала бы Вильма, — и улыбнулась еще шире. Великая Мать поощряла плодовитость, но в ее культе были кое-какие моменты, заниматься которыми могла только девственница. Не так давно Пиц была в нью-йоркском филиале Девственницей номер один. Теперь Вильме придется публиковать объявление и разыскивать новую кандидатуру. Вильма терпеть не могла работу под подбору кадров.

«Она не будет знать, чего ей захочется сильнее: то ли поздравить меня, то ли убить. Вот забавно будет поглядеть!»

Забавно... Пиц с изумлением поймала себя на том, что это слово наполнилось для нее новым значением. Это была удивительная метаморфоза, почти на уровне...

«А пожалуй, — подумала Пиц, — кое-какой магией Мартин Агпарак все-таки владеет...»