Корпорация Богги

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Когда Дов прилетел в Сиэтл, там шел дождь. К счастью, ему удалось разыскать местечко, где продавали горячий кофе. Дову очень хотелось немного согреться, а потом уж отправиться в мастерскую Мартина Агпарака.

— Мне, пожалуйста, маленькую чашечку кофе, легкого, сладкого, — сказал он девушке, хозяйничавшей в крошечном киоске на углу того квартала, где обитал Агпарак.

— Какого?

— Обычного. Главное, чтобы в нем был кофеин.

Дов чуть-чуть отвел в сторону зонт и одарил девушку одной из своих улыбок из разряда «бумажный носовой платок» — такой же чистой, дешевой и разовой, как этот предмет личной гигиены.

— Одинарный, двойной или тройной?

— Что именно?

— Кофеин. Или вы хотите эспрессо?

К изумлению Дова, девушка не произнесла последнее слово как «экс-прессо».

— Гм, ладно, конечно, эспрессо так эспрессо, почему бы и нет? Чашечку. Одинарного, — уточнил он.

— Какого? — снова осведомилась девушка.

— Я же вам сказал: одну чашечку эспрессо, легкого и... Постойте, постойте, если уж эспрессо, то тут о легкости говорить не приходится, но все равно, пожалуйста, пусть...

— Сорт. Какого сорта кофейные бобы вы предпочитаете? Тут у нас выбор небольшой, не такой, как в любом из наших магазинов. Если окажется, что мы не в состоянии приготовить ваш любимый сорт, простите. Однако сегодня у нас есть суматранский кофе, бразильский, колумбийский, никарагуанский, костариканский, эквадорский, мадагаскарский, ямайский...

У Дова возникло такое ощущение, будто он угодил в бесконечное странствие по сломанному аттракциону в Диснейленде, где кругом торчали безмерно радостные и озверевшие от кофеина куклы всех времен и народов, до зубов вооруженные кофемолками. Девушка еще продолжала тараторить, перечисляя сорта кофе, когда Дов не выдержал и прервал ее:

— А вы бы мне какой сорт порекомендовали?

— О, конечно же, ямайский.

— Отлично. Пойдет. Его и давайте.

— Какого?

— Прошу прощения?

— Из какой области острова? То есть вы-то, конечно, наверняка предпочтете горные районы, но может быть, вас интересуют конкретно западные, северные, южные или восточные склоны?

— О-о-о, — простонал Дов. — А-а-а... Из середины у вас ничего нет? Не хотелось бы никого обидеть.

Так выбирать здесь явно не было принято. Девушка глянула на него так, будто он пукнул в церкви, но потом вспомнила о том, что она — деловая женщина, а не специалист по обучению безнадежно отсталых в деле кофейного гурманства недотеп.

— Какой обжарки? — спросила она.

— Все равно. Ну... как там поджаривали Жанну д'Арк? Послушайте, я просто хочу самую обычную треклятую чашку кофе, легкого и сладкого. Я не заказывал у вас испанскую Инквизицию!

— Испанской обжарки? — Девушка нахмурилась и нырнула под прилавок. Через мгновение она выскочила, будто чертик из табакерки, держа в руке пластиковый совочек, наполненный кофейными зернами. — Хорошо, но имейте виду: такой способ обжарки убивает вторичный букет. Вы уверены? Я в том смысле, что покупатель, конечно, всегда прав, но просто мне не хотелось бы, чтобы вы потом вернулись ко мне и начали жаловаться, что ваше мягкое небо не различает всей вкусовой гаммы.

— А почему бы нам не послать мое мягкое небо куда подальше? Пусть оно живет само по себе, а вы, может быть, все-таки нальете мне, черт бы вас побрал совсем, чашку уродского кофе?!!

Сильная рука легла на плечо Дова и развернула его на сто восемьдесят градусов. Перед ним предстало улыбающееся лицо того самого человека, ради встречи с которым он, собственно, и прилетел в Сиэтл.

— Дов Богги? — учтиво поинтересовался Мартин Агпарак. Дов нашел силы только кивнуть в ответ. — Так я и думал. У меня на автоответчике от вас сообщение. Я вас ждал. Пойдемте ко мне в мастерскую, и я угощу вас этим... уродским кофе.

Дов, чрезвычайно ошеломленный, пошел за Мартином, как послушная овечка. Позади он услышал голос девушки из киоска:

— Если уж он все-таки попросит ямайского испанской обжарки, Марти, ты уж смотри вари на дистиллированной воде, а не на родниковой! Только это и может спасти его!

Дождь барабанил по полотнищам брезента, накрывавшим рабочую зону, где Мартин мастерил свои стилизованные тотемные столбы. Дов уселся на обрубок бревна, вытесанный в форме головы Региса Филбина, и прихлебывал кофе. Мартин проявил любезность и дал ему полотенце, чтобы промокнуть одежду в тех местах, где ее не защитил зонтик, и теперь полотенце висело на шее у Дова, словно укороченное кашне.

— Я только сделаю на этой штуковине пару-тройку последних штрихов — и присоединюсь к вам, — сказал скульптор, готовясь к работе.

Он нацепил защитные очки и наушники-глушители и включил электропилу. Ее громогласный голодный вой оказался громче, чем ожидал Дов. Он встал и передвинул свое «сиденье» поближе к голове Алекса Требека[52], стоявшей в ближайшем к выходу углу.

Агпарак заметил движение. Он отключил пилу, снял очки и наушники и сказал:

— Простите. Я порой забываю, как это трудно с непривычки. Я вам вот что предлагаю: давайте сначала поговорим, а за работу я возьмусь потом, после того, как вы уйдете, ладно?

В душу Дова закрались подозрения.

— Похоже, вы намерены устроить мне прием по системе «ага».

— Это как?

— Ну, знаете, будете притворяться, будто слушаете меня, кивать и все время произносить «ага, ага, ага» — так, что если бы я оказался совсем тупым, я, пожалуй, и поверил бы, что вы вправду обращаете на меня внимание. Ну а потом вы бы от меня избавились как можно скорее — но так, чтобы не выглядеть полным невежей.

— Ага. — Агпарак понимающе кивнул и усмехнулся. — Кстати о невежах. Я в данный момент разговариваю с президентом клуба? Вы себя-то когда-нибудь слушаете, Богги? Пока что я спас вас от девицы из кофейного киоска, а ведь еще чуть-чуть — и вы бы разнесли этот кисок к чертям собачьим, а она вызвала бы копов. Итак: я спас вас, я приготовил вам чашку кофе, не наставляя вас при этом в «кофейном катехизисе», я дал вам полотенце, а теперь выразил готовность прервать работу, чтобы узнать, ради чего вы проделали такой путь и что желаете мне поведать. Елки-палки, куда уж невежливее!

Дов повесил голову.

— Простите... — пробормотал он. — Мне не следовало так себя вести. Ужасно грубо с моей стороны. В последнее время мне здорово не везет... но это, конечно, не оправдание для моего поведения и всего прочего.

— Конечно, понимаю. — Скульптор потрепал Дова по спине. — Наверняка это нелегко — переживать за здоровье матери, и всякое такое.

— Ну... Дело в том, что я ничем не могу ей помочь, кроме как постараться добиться того, чтобы компания работала с высочайшей эффективностью. — Дов рассеянно опустил руку и начал ковырять пальцем в носу у Требека. — Вот почему я прилетел к вам. Хочу узнать, может быть, вы хотите о чем-то попросить или предложить какие-нибудь изменения или, может быть, вы хотите пожаловаться на то, что мы не учитываем ваших потребностей.

— Вы — из правительства и хотите мне помочь? — Агпарак обладал непревзойденным талантом превращать скептические усмешки в очаровательные. — Я уже говорил вашей сестре, что хочу пробиться в крупные художественные галереи на востоке, чтобы мои работы увидели большие люди. Увидели и купили. Голодным художником может быть кто угодно. А я предпочел бы быть художником, который говорит: «Я умираю с голоду. Пойдем перекусим в „La Cote Basque“.[53]

— Вы стали одним из наших главных клиентов, мистер Агпарак, — заметил Дов. — Думаю, у меня есть такие связи, которые нужны для продвижения ваших произведений искусства. Не могли бы вы предварительно ознакомить меня с ними?

— С чем именно?

— С теми произведениями, которые вы будете выставлять, когда я устрою ваш галерейный дебют в Нью-Йорке.

— О! — Мартин Агпарак кивнул и сказал: — На одном из них вы сидите.

Дов опустил глаза, осмотрел голову Алекса Требека и удержался от комментариев.

— Я его изготовил ради практики, — продолжал скульптор как ни в чем ни бывало. — Окончательная работа будет представлять собой тотемный столб, в котором соединятся Требек, Баркер[54], Филбин[55] и еще... как же его звали, этого парня из старинной телевикторины пятидесятых годов — ну, той самой, где всех за мухлевание наказывали банкротством... Ну, не важно, в общем, этот малый будет внизу, а Ванна Уайт — на самом верху. Для идеальной инсталляции только этого столба и не хватает. Я уже закончил тотемные столбы с талисманами Национальной футбольной лиги, товарными знаками систем быстрого питания и героями научно-фантастических телесериалов. Вот, кстати, в чем еще мне могла бы помочь компания: может, вам удастся прижать Шэтнера, чтобы он подписал приказ о релизе. У меня это точно не выйдет.

Дов некоторое время переваривал поступившую информацию, а потом рассмеялся и проговорил:

— Теперь я понял! У вас смешные вещи. Как комиксы, только деревянные. Это очень мудро и тонко, Агпарак. Нет, каково, а? «Ротко[56] встречается с Этаном Алленом».

Он мог бы продолжать расхваливать деловую хватку скульптора на все лады, если бы не заметил, что Агпарак смотрит на него убийственным взглядом.

— В тотемном столбе нет ничего «смешного», — изрек Мартин. — Если, конечно, вы не имеете обыкновения захаживать в собор Святого Патрика, чтобы там от души похихикать.

— Послушайте, я про тотемные столбы все знаю, — возразил Дов и смиренно поднял руки вверх, дабы защититься от любых обвинений в бесчувственном отношении к религии. — Я с глубочайшим уважением отношусь к тому, что символизируют настоящие столбы, но согласитесь: если бы кто-то взял, да и нахлобучил на купол собора Святого Патрика здоровенный пропеллер, вы бы хохотали, глядя на это, вместе со мной, пока у вас, извините, задница не отвалилась бы.

— «Настоящие»? — переспросил Агпарак. — А чем же это мои столбы не такие настоящие, как те, к которым вы относитесь с уважением? Вы их потому считаете ненастоящими, что вместо медведя, лиса и ворона я вырезаю на них изображения командных талисманов? Медведь — зверь великой силы, его лапы способны исцелять, но большинство людей ценит его выше, если он держит в этих самых лапах футбольный мяч. Если я вырежу тотемный столб с древними образами, люди поглядят на него, вежливо поулыбаются и скажут: «Как это волшебно, как загадочно». И то, что я изготовил этот столб всего неделю назад, не будет иметь никакого значения: люди будут все равно смотреть на такой столб как на реликвию, находку, артефакт. Но если я внесу в дизайн столба что-то свое, если я сделаю так, что на нем появятся вещи или идолы, которым поклоняются сейчас, то люди скорее поймут, что это — не просто декоративная религиозная болванка, что это живая, живущая икона с духовным значением.

Дов задумчиво сдвинул брови и попытался уяснить все, что сказал Агпарак. Наконец он проговорил:

— Вы полагаете, что люди придут в галерею, увидят ваши работы и уйдут, готовые поклоняться Регису Филбину?

Настала очередь Агпарака смеяться.

— Я ожидаю, что, увидев мои работы, они уйдут, размышляя о собственной духовности. Я повидал слишком много людей, которые называют себя религиозными, хотя на самом деле они — всего лишь рабы привычки. Они осуществляют те же самые ритуалы, которые были знакомы их отцам и дедам, но никогда не задумываются над тем, что значат в этих ритуалах слова и действия. Они не чувствуют духа внутри себя. Вера должна быть частью жизни, чем-то таким, что вас действительно волнует, как то, чтобы не пропустить показ любимого игрового шоу по телеку каждое воскресенье, как привычка «болеть» за любимую команду. Подумайте о том, что потеряли многие люди, мистер Богги, — потеряли, хотя никто у них этого не отнимал. А потом подумайте о том, что бы они могли иметь и насколько бы это обогатило их жизнь, если бы они только удосужились открыть глаза и увидеть.

Дов встал и торжественно пожал заскорузлую руку скульптора.

— Вы можете рассчитывать на мою поддержку, мистер Агпарак, — сказал он. — Могу ли я рассчитывать на вашу?

Агпарак помедлил с ответом.

— Я вам уже говорил, что ваша сестра здесь побывала? — спросил он.

Что-то в том, как он это сказал, заставило сработать сигнализацию в мозгу у Дова. «Ой-ой-ой... Так вот с этим парнем переспала Пиц? Не для того ли она это сделала, чтобы обеспечить себе его поддержку в деле захвата компании? Эта противная маленькая... Ну уж нет. Это не ее стиль. Но как бы то ни было, можно об заклад побиться: она его на свою сторону не перетянула. Но и вреда ей от этого большого не было, это точно».

Дов применил дружелюбную, покровительственную улыбку № 982 и сказал:

— Мистер Агпарак, я вас целиком и полностью понимаю. Вы хотите учесть все «за» и «против», прежде чем примете решение. Я к такой позиции могу отнестись только уважительно. Но еще большее уважение у меня вызвал ваш рассказ о тех целях, которые вы преследуете в искусстве. Но я говорю вам это вовсе не для того, чтобы к вам подлизаться. Говорю то, что думаю. Кому бы вы ни оказали предпочтение, для меня стало большой честью знакомство с вами. — Он отпустил руку скульптора и сказал напоследок: — Не откажетесь ли вызвать мне такси до аэропорта?

— Конечно, без проблем. — Агпарака явно порадовало все, что сказал Дов. И польщен он был — это тоже было явно. Он вытащил из кармана мобильный телефончик размером с пачку жевательной резинки, набрал номер и сообщил: — Машина уже выехала. Может, еще чашечку кофе, пока будете ждать?

— Конечно, спасибо. Легкого и сладкого.

— Какого?

— Шутите, да? Я там у вас в буфете на полочке заприметил банку «Максвелл Хаус», мятежник вы и популист в одном лице.

— Верно, есть там такая банка, но я-то насчет «легкого и сладкого» интересуюсь. Разве я хороший хозяин, если не спрошу вас: со сливками, «пятьдесят на пятьдесят», с цельным молоком, с однопроцентным, с двухпроцентным, с обезжиренным, с коровьим или с козьим, с белым сахаром, с коричневым, с «демерара», с гранулированным, кусковым, с рафинадом, с сахарином, с аспартамом?..

Дов заорал так пронзительно, что деревянная голова Алекса Требека раскололась надвое.