Дверь квартиры на Криворожской им открыла глухая бабушка, которая ни о какой Зое Елагиной сроду не слышала и что от нее хотят Д-шники, не поняла. В самой квартире тоже ничто не указывало на проживание молодой девушки. Типичное бабкино жилье, и даже кот был на месте – тощий и весь какой-то ободранный, он выгибал спину, оглушительно шипел и всячески демонстрировал, что им тут не место.
– Порожняк, – подытожил Максимыч уже в машине. – Регистрация купленная, судя по всему. Куда теперь?
– Да вот непонятно, – пожала плечами Вера. – Наверно, в Управление. Не тащиться же в ресторан вчетвером.
– А паспортные данные есть? – внезапно спросил Володя.
– Даже целый паспорт есть. – Максимыч помахал в воздухе паспортом Зои Елагиной. – Вот ни телефона, ни ключей нет, а паспорт – вот он.
– Можно пробить номер сотового, а по нему – адреса доставки. Ну, куда по этому номеру пиццу заказывали, например. Есть же базы такие в «Телеграме».
– Есть! – откликнулся Илюха. – Давай прямо сейчас попробуем, а?
– Ну можем. – Володя с сомнением покосился на Веру – базы, о которых он говорил, явно были не то что неофициальными, а откровенно нелегальными. Но руководство хранило молчание, и он, зарулив на парковку гипермаркета, выключил двигатель, после чего они с Илюхой засели за телефоны, оживленно обмениваясь советами.
– О, – наконец сказал Володя. – Есть наша девушка. Вот, смотри: Ереванская, тринадцать, даже не очень далеко. Поедем?
– Поедем, – решила Вера. – Только, если там не откроют, дверь придется вскрывать. Максимыч, надо звонить с полицией договариваться.
– Угу, догадался уже, – пробурчал Максимыч и полез в недра своего сотового, где хранил, кажется, номера всех отделений полиции в Москве.
В квартире им действительно никто не открыл, и вскрытия двери пришлось ждать довольно долго. Пока в ожидании полиции Илюха бегал за чаем в ближайшую кофейню, Максимыч как бы невзначай завел разговор об утреннем происшествии, и Вера никак не могла взять в толк, к чему же он клонит.
– А к Щеглову ты заходила потом? – не отставал он.
– Конечно заходила. Все рассказала, как было, но он, по-моему, отнес все это к разряду необъяснимых форс-мажоров.
– А ты?
– А ты? – в упор посмотрела на него Вера.
– А я так думаю, Вер Михална, что она конкретно на тебя шла.
– В смысле? – не поняла Вера.
– А в том, что к чему была вся эта бодяга именно о женщине?
– Ну, с женщиной, очевидно, проще справиться, а Зоя была не то чтоб богатырь.
– Допустим, – кивнул Максимыч. – А зачем тогда она просила опера? Согласилась бы на психолога, была бы ей не просто женщина, а даже не очень физически тренированная женщина.
– Значит, психолог не годился для ее целей, – парировала Вера. – Ты же понимаешь, что планировалась очень короткая операция, в чем бы она ни заключалась. Мое тело осталось бы в кабинете, и вы нашли бы его очень быстро – это раз. Моего двойника вы бы раскололи за минуту – это два. Значит, по ее плану дело обстояло примерно так: она задваивает меня, тут же делает то, ради чего пришла, причем очень быстро, и так же быстро сматывается. А вот зачем она пришла?
– За тем, к чему был доступ именно у тебя, – упорно сказал Максимыч. – Материалы какие-то? Убить Щеглова, парализовать работу отделения? Что-нибудь взорвать или распылить…
– Ничего у нее с собой не было ни для взрыва, ни для распыления. Материалы именно нашей группы у нас в головах и легко восстанавливаются. Материалами Маевского и Булавина я не располагаю. Вот у Щеглова – да, у него все отчеты есть. Так и шла бы к Щеглову.
– Информация! – поднял палец Максимыч. – Может, она хотела не уничтожить информацию, а, наоборот, узнать.
– Тогда она должна была точно знать, что она у меня есть, да еще и иметь план действий на случай, если я успела запаролить вход в систему. Ну ладно, допустим, у меня пароль qwerty или вовсе никакого. Что у нас сейчас в производстве незаконченного? Возняк, Косенко, Катина, хвосты по Запольскому и неизвестный мужик. В любом случае, либо мы имеем дело с организацией, либо у Елагиной тут были источники. Даже не знаю, что хуже.
– Хуже только комбинация обоих вариантов. А ты заметила, как она на тебя смотрела? – вдруг вспомнил Максимыч.
– Да, странно. Но она в принципе была очень странная. Ее так трясло, что я сперва решила, что там по меньшей мере групповое изнасилование…
Вернулся Илюха – одновременно с чаем, участковым и специалистами по вскрытию. Вера и Максимыч тут же замолчали, зато Илюха болтал без умолку. Даже когда полицейские уехали, а Д-шники включили видеорегистраторы и приступили к осмотру жилья Зои Елагиной, он продолжал комментировать все найденное, как испорченный репродуктор:
– В прихожей шкаф производства… «Шатура Мебель». В шкафу зимний пуховик Orsa в чехле, размер сорок два, в карманах пусто. Куртка кожаная бренда… нет, это мне не выговорить… размер сорок два, в правом кармане жвачка Orbit, начатая. Ветровка спортивная Baon, размер сорок два…
– Тебе еще не надоело? – с тоской спросил Максимыч.
– Не-а, – откликнулся Илюха. – Пусть у нас все на записи останется, не придется вспоминать потом.
– Вер, пойдем пока кухню посмотрим, – предложил Максимыч. – Он тут сам прекрасно справится.
На кухне наконец нашлось свидетельство, что квартира действительно Зоина, – фотография самой Зои в рамочке с пальмами на подоконнике. Но больше ничего интересного там не было. Небольшой совмещенный санузел закончился еще быстрее.
В спальне же они снова столкнулись с Илюхой, который продолжал бормотать, как акын:
– На подоконнике книга «Двойные стандарты» Майкла Коэна. О, классика доповедения! А также банка с металлическими монетами достоинством от десяти копеек до десяти рублей.
– Сейчас пересчитывать будет, – ехидно спрогнозировал Максимыч. Илюха бросил на него взгляд, исполненный оскорбленного достоинства.
– На стене над кроватью кондиционер Kitano… не знаю такой, но, наверно, хороший…
– Слышь, малой, – не выдержал Максимыч. – Ты только не обижайся, но видеофиксацию изобрели именно для того, чтобы не комментировать каждый свой чих!
Не обращая на него ни малейшего внимания, Илюха придвинул к себе стул и полез к кондиционеру поближе:
– А это что?
– Датчик температуры и влажности, – объяснил Максимыч медленно, будто обращаясь к слабоумному. – Продается на «Алиэкспрессе» за малую копеечку. Клеится на… ну, на что захочешь, вот на кондиционер тоже можно. Что ты к нему прикипел-то?
– Максим Максимыч, – восторженно прошептал Илюха. – Тут видеокамера. И запись идет.
– Да ты что! – ахнула Вера.
Оба, не сговариваясь, бросились к стулу, на котором стоял Илюха, и благоговейно наблюдали, как он осторожно отцепляет провод и снимает камеру с фронтальной панели «наверно, хорошего» кондиционера Kitano.
– Домашняя, обычная, – сообщил он сверху. – Как и сказал Максим Максимыч, на «Алике» такого добра навалом. Передает владельцу изображение и звук, скорее всего, через какое-то приложение типа Google Nest. Возможно, хранит записи, но вряд ли долго.
– Зачем допу снимать себя на камеру? Да еще на скрытую?
– Незачем, – согласился Илюха. – Но, я так думаю, это не он снимал. Точнее, не она. Не Елагина.
– А кто тогда? – нахмурился Максимыч. – Она же одна жила!
– В паспорте-то у нее другой адрес, – прищурился Илюха с высоты стула и своего немалого роста.
– Ты гений, – медленно сказала Вера. – Никакому Маевскому я тебя не отдам. Останешься у меня – года через три будешь лучшим опером в Управлении. Максимыч, квартира съемная. А запись вел собственник.
– Я сгоняю в УК тогда? – полувопросительно уточнил Илюха и спрыгнул со стула. Модный ламинат жалобно дрогнул.
Вера кивнула, и через минуту Илюхи в комнате уже не было. Еще через двадцать минут у Веры зажужжал сотовый:
– Есть собственник! – выдохнул Илюха. – Лукьянов Артем Егорович, будет у нас в течение часа. Мы ему прям с управляющим позвонили, сказали, что тут потоп и он залил все квартиры по стояку. Мчит, родимый.
– Супер. Слушай, будь другом, зайди пока купи еды хоть какой-нибудь. Пофиг что, хоть дошик. Я уже с голоду помираю. Пока он там мчит, как раз перекусим.
– Да тебе бы вообще, по-хорошему, отгул взять, – пробурчал Максимыч. – На тебя навалилось с утра пораньше: и драка, и ликвидация.
– Отгулы для слабаков, – грустно сказала Вера. – А допа ликвидировала не я, а Паша Маевский. Я всю дорогу вела себя фантастически глупо, Максимыч, и все это знают.
– Ну ничего, – утешил ее Максимыч. – Зато Лисичкин у нас вон какой умный. Практически как щенок чау-чау.
На кладбище они поехали втроем – Полетаев, Вера и Настя. Вера принесла белые розы, Полетаев – темно-красные, с длинными, за все цепляющимися стеблями. На Насте был нарядный ярко-голубой пуховик, и она чуть не в слезах объясняла Полетаеву, что это ее единственная теплая верхняя одежда, хотя Полетаев и не думал ее в чем-либо обвинять. Он вообще как-то очень резко повзрослел, ненавязчиво, но постоянно заботился и о Вере, и о Насте, поддерживал их на скользких ледяных дорожках, посадил в маршрутке на хорошие места, поправлял на Насте капюшон и вел себя спокойно и сдержанно, что раньше ему было совершенно не свойственно.
Изменение личности, подумала Вера, может быть признаком того, что тело вашего знакомого уже захвачено доппельгангером. Хотя этого, конечно, быть не могло – она знала, что Севку вчера тоже прогоняли через тест Малиновского в каком-то специальном институте, как и все Женино окружение.
Ее почему-то не вызвали. Наверно, из-за того, что она сама обратилась в Управление.
В крематории было много молодежи: Женькин класс, Женькина команда по гребле, друзья по общему с Полетаевым кружку по программированию. Полетаева тут же окружили, он представлял девчонок – ребята кивали и, как правило, тут же отворачивались, продолжали тихо разговаривать между собой, но, видимо, какие-то слухи все-таки просочились, и Вера стала ловить на себе чужие взгляды через плечо, шепоток – «та самая…»
А потом перед ней оказалась женщина, слишком молодая для Жениной мамы и все-таки очень на него похожая. Очень симпатичное заплаканное лицо. Старшая сестра?
– Это ты, – тихо, но жестко сказала она. – Это все случилось из-за тебя. Уходи отсюда… Кашук Вера.
– Простите меня, – ответила Вера, опустив голову и не двинувшись с места. Пол в крематории был кафельный, серый, в мелкую матовую плитку.
– Что ты стоишь? Иди!
– Я сочувствую вашему горю, – негромко сказала Настя, беря Веру под руку. – Но это случилось не из-за нее. А из-за этого проклятого допа. А она Женю… любила. И я думаю, мы имеем право попрощаться… с другом. А потом уже уйти. Да?
Сестра (или все-таки мама?) некоторое время сверлила их взглядом, затем резко развернулась и отошла.
– Так, перекур, – скомандовала Настя. – Выходим наружу пока что. Потом вернемся.
– Насть? – вопросительно позвал ее Полетаев, сроду не называвший ее иначе, чем «Иванова».
– Все нормально, Сев, – ответила она, хотя всю жизнь обращалась к нему «Полетаев». – Пять минут.
Он остался внутри. Настя вытащила сигареты и дала Вере одну.
– Не бери в голову, – строго сказала она. – Не вздумай. Если бы не ты, они бы этого допа еще год ловили. Или, не знаю, десять лет.
– Если бы не я, Женя бы этого допа даже не встретил. Она права.
– Ничего подобного. Ты его в этот парк не выгоняла. Он принял решение сам. Он мог бы… да хоть вернуться ко мне за Полетаевым… Севой. Или позвонить родителям, чтобы его встретили. Много вариантов.
– Я могла настоять, – бесцветным голосом сказала Вера. – Он бы меня послушал. Она права, конечно, все из-за меня.
Около них остановился какой-то мужик – вроде бы не совсем рядом, но последние ее слова он, конечно, слышал. Настя неприязненно уставилась на него:
– Простите, вы что-то хотели? Если про сигареты, то…
– Я хотел бы сказать пару слов Вере, – перебил он. Она подняла взгляд и в этот момент его узнала – это был капитан Борисов, тот самый Д-шник.
– Николай Андреевич, – сказала Вера.
– Я, – согласился он. – Послушай, Вера, у меня не такой уж большой опыт общения с подростками. Моей дочке всего три года. Поэтому я могу, может быть, не самые правильные слова говорить. Но я скажу как думаю. Тебе кажется, что ты могла что-то для Жени сделать и не сделала. Так сделай что-то сейчас. Ты сейчас можешь сказать «уже поздно», но просто поверь мне, что это не совсем так. Напиши для него песню, нарисуй картину, скворечник сколоти, я не знаю. Все, что в голову придет, но только это должно быть что-то хорошее. Полезное. Нужное. Ладно?
– Скворечник, – повторила она.
– По-дурацки звучит, я понимаю, но…
– Я, кажется, знаю, что надо делать, – внезапно сказала она. – Николай Андреевич, вы где учились?
– Учился? – немного растерялся он. – Ну в Боровичах в школе учился, в пятнадцатой. Потом в Высшей школе милиции, в тверском филиале. Сейчас это Университет МВД.
– В Управление к вам попадают обычно оттуда?
– В Центральное – да. В региональные обычно из региональных вузов.
– А какая специальность для этого должна быть?
– Веришь, у нас до сих пор нет специальности «защита от доппельгангеров», берут с разных специальностей. У меня была ОРД, оперативно-разыскная деятельность. – Николай Андреевич пристально посмотрел ей в глаза. – Но я догадываюсь, к чему ты клонишь, поэтому сразу скажу: на ОРД девчонок не берут.
Вера не отводила от него взгляда.
– В Управлении Д нет женщин?
– Да есть, есть. В детском отделении много девушек работает, в основном психологов-диагностов. Ты же знаешь, что все дети-вундеркинды стоят на учете, проходят тесты – ну там специальные, детские?
– Это не подходит, – помотала головой Вера.
– Можно в следователи, там тоже много женщин. Правда, почти все потом так и остаются в системе МВД – в Д ведь нет следствия, где им там себя применять… Рост у тебя какой?
– Сто шестьдесят четыре.
– Нормально. Проблемы со здоровьем есть? Травмы были? Зрение хорошее?
– Нет. Нет. Да.
– Стометровку за сколько пробегаешь?
– А за сколько надо? – нахмурилась Вера, которая в последний раз ходила на физру в начальной школе.
В спортзале была зеркальная стена, потому что он заодно использовался гимнастками. Очередная папина барышня, детский невролог, что-то подкрутила в аппарате ЭЭГ, выдала ей справку с диагнозом «нейроциркуляторная дистония», и с тех пор Вера в свое удовольствие читала в раздевалке, пока стометровку бегал кто-то другой.
– Семнадцать секунд, кажется. Справишься?
– Два года впереди. Справлюсь.
– Не буду тебя отговаривать, – сказал Николай Андреевич. – Характер у тебя… какой надо характер. Если ты в процессе не передумаешь, из тебя выйдет хороший Д-шник. А если передумаешь, не кори себя за это. Но имей в виду: целевого набора у нас нет. Поступаешь – делаешь это на свой страх и риск, в Управление отбирают только на пятом курсе. Я от помощи не отказываюсь, звони, проконсультирую в любое время. Но если пролетишь мимо отбора, я буду бессилен.
– А что надо сделать, чтобы отобрали?
– Хорошо учиться, – пожал плечами Николай Андреевич. – На физуху не забивать. Ну и курить, действительно, бросай, пока не начала.
Из двери крематория высунулся Полетаев.
– Прощание начинается, – сказал он. – Пора.
Николай Андреевич еще раз пристально посмотрел на Веру и первым пошел ко входу.